Колесо Фортуны

В 1338-м году они отмечают знаменательную дату. Прошло десять лет с тех пор, как Джон Мальтраверс освободил Хьюго ле Диспенсера из-под стражи, и сам сбежал вместе с ним. Хью преподносит Джону в подарок великолепного вороного жеребца, которого Джон тут же нарекает Кэлпи. Сам Джон тоже не остается в долгу. Он привозит Хью в порт, и показывает ему корабль — хольк с круто изогнутым корпусом, который красиво выделяется среди неуклюжих когг. — Нравится такой корабль? — как бы небрежно интересуется Джон. — Красивый, — мечтательно улыбается Хью, — такой должен быть быстрее этих корыт. — Он твой. — Джон! — Люди смотрят, Хьюго, — Джон с притворной суровостью глядит на любовника, который, не стесняясь окружающих, кинулся ему на шею. — Как назовешь? — Назову… «Агнес»! — счастливо смеется Хью, и Джон смеется вместе с ним. Через пару недель, к неудовольствию Якоба ван Артевельде, Джон сообщил ему, что они с Хью уезжают в путешествие, и вернутся через месяц-два. Артевельде проворчал что-то насчет необязательных англичан, но про себя ухмыльнулся. Большинство его знакомых после десяти лет совместной жизни смотреть не могли на своих супругов — не то чтобы бросать все и ехать с ними в романтическое путешествие. Они выходят в море в начале июня, и до самого августа бороздят Ла Манш. Хью настойчиво собирается доплыть до Корнуолла, высадится там хоть на пару дней. Джон, в общем, не против — хотя эта сентиментальность Хью его удивляет. Кто бы мог подумать, что жестокий барон Диспенсер будет так дорожить воспоминаниями. Впрочем, он, барон Мальтраверс, ничуть не лучше. На полпути к берегам Корнуолла, они причаливают на острове Уайт, в маленькой гавани Сент-Лоренс. Остров — еще 50 лет назад независимый от английском короны — очень слабо защищен. Когда они идут вдоль южного побережья острова, Джон хмурится, не видя ни одной крепости. Единственное укрепление — замок Керисбрук — находится в самом центре острова. А ведь северная оконечность острова отделена от берегов Англии только узким проливом. Французы, небось, спят и видят, как превратить этот остров в свой плацдарм. В отличие от Джона, Хью не беспокоит гипотетическая угроза острову. Он видит зеленые берега, покрытые необычно пышной, невиданной в Англии растительностью — и ему не терпится разведать их. Они высаживаются в Сент-Лоренс, и проводят несколько дней, исследуя леса вдоль побережья. Джон не может не согласиться с Хью — эти леса похожи на Эдемский сад. Здесь растут такие цветы, каких больше нигде не встретишь. Здесь даже воздух другой — не такой, как в Англии. Даже дождь, кажется, идет по-другому — опускается сплошной прозрачной занавесью, внезапно, от серого неба до зеленой земли. После дождя от земли поднимается пар — как будто в недрах острова пылает огонь; как будто остров близок к преисподней так же, как и к небесам. Небо на острове кажется не низким, а близким — особенно по ночам. Хью с Джоном подолгу остаются на палубе, рассматривая крупные звезды. Накануне отплытия они с Хью сходят на берег, и долго сидят под навесом в маленьком кабачке. С одной стороны гудит море; с другой — на высоком темном берегу там и сям вспыхивают огоньки деревушки Сент-Лоренс. Вино в кабачке плоховато — избалованные широким выбором в Генте, они уже и забыли, как скверно с этим в английской глубинке. Но даже это не портит очарования острова. Сквозь огоньки свечей, стоящих на грубо сколоченном столе таверны, Джон любуется красивым лицом Хью. — Ну что, выпьем еще раз за возращение титула твоему сыну? — предлагает Мальтраверс. Совсем недавно Хью, с помощью большой суммы денег, а также Джона и его тайного влияния в Англии, всеми правдами и неправдами удалось вернуть своему старшему сыну баронский титул. — Уже пили, — улыбается Хью, — но выпьем еще раз. Не знаю, как тебя и благодарить, Джон. — Пустое, — улыбается в ответ Мальтраверс. Хотя ему было приятно помочь любимому — и приятно, что Хью это ценит. — И за то, что помог устроит брак моей Элизабет с Морисом де Беркли, тоже спасибо, — поднимает тост Хью. Зеленые глаза Диспенсера в сумерках сияют совсем мистическим светом. Элеонора, бывшая жена Хьюго, умерла год назад. Их младшей дочери было всего 11 лет — и кто знает, как сложилась бы судьба сироты, если бы неизвестный благодетель не устроил ее брак с юным представителем клана де Беркли, соблазнив его отца неожиданно богатым приданым. — Вот это уж точно не стоит благодарности. Тебе это обошлось в целое состояние. — И как бы мне помогли эти деньги, если б не твои старые связи с семьей де Беркли? — говорит Хью. — Мне, право, жаль, Джон, что я никак не могу тебя отблагодарить. Джон смотрит на Хью еще более пристально. Если бы не хозяин кабачка, который все вертится вокруг, пытаясь быть любезным с богатыми посетителями, он бы ответил Хью единственно правильным и точным способом. Но приходится сдерживать себя, и обходиться неловкими словами. — Это я в долгу перед тобой, Хьюго. За то, что ты со мной, не смотря ни на что. И за то, что показал мне… другую жизнь. И за стартовый капитал, что уж там, — ухмыляется Джон. — Я люблю тебя, Джон, — тихо, но отчетливо произносит Хью. Джон молча гладит руку любовника — и только позже, в капитанской каюте, в постели, обнимая своего невероятного, невозможного, своего неповторимого, единственного, желанного — Джон шепчет ему слова любви, повторяя их снова и снова. Хью трепещет под ласками Джона, ласкает в ответ — и в каждом его вздохе, в каждом стоне, каждом взгляде, каждом движении — только Джон. *** В июне 1340 года Эдуард III разбил французский флот в битве при Слейсе, и казнил французского адмирала. Казалось, английскому господству не море теперь ничто не должно было угрожать. Однако там, где не справился флот французской короны, за дело принялись французские пираты — и надо сказать, преуспели гораздо больше. Вскоре среди кораблей, приписанных к Гентскому порту, не осталось буквально ни одного, кто так или иначе не столкнулся бы с этой чумой Ла Манша. Ни одного, кроме «Агнес». После очередной встречи судовладельцев, на которой горячо обсуждался вопрос противостояния французскому пиратству, Джон выходит на улицу в глубокой задумчивости, и неожиданно предлагает Хью зайти в трактир, чего-нибудь выпить по дороге домой. Хью несколько удивлен — они не любители ходить по трактирам; но виду не подает. Выбрав трактир поприличнее, они заказывают вина и уединяются в эркере. — Ну вот что, — без предисловий начинает Джон, — слушал я сегодня в очередной раз про эти напасти на Ла Манше, и думал о том, как везет нашей «Агнес». — «Агнес» — самое быстрое судно на из всех приписанных в порту Гента. И у нее самый лучший капитан, — вскидывает голову Хью. Капитан «Агнес», по имени Рик ван де Валль, действительно бравый моряк, который пользуется доверием их обоих. — И я что-то ни разу не слышал от нашего капитана, чтоб ему приходилось хотя бы уходить от французов. Ты не находишь это странным? Хью только пожимает плечами. — Ты предлагаешь Рику самому гоняться по Ла Маншу за французами? — спрашивает он. — Нет. Я предлагаю тебе, Хьюго, посмотреть мне в глаза и поклясться, что между невероятной везучестью «Агнес» и твоими… профранцузскими симпатиями нет никакой связи. Под «профранцузскими симпатиями» Джон имеет в виду не только прежние связи Хью с французской разведкой во Фландрии. Дважды мертвец в глазах английского народа и короны, Хьюго ле Диспенсер с годами все больше и больше ненавидит нынешнюю английскую власть. Ответ Хью не удивляет Джона, но поражает. — Я никогда тебя не обманывал, Джон. И не собираюсь начинать это делать, — говорит Хью. — Да, у меня есть связи среди французских пиратов. Я помогаю им сбывать награбленное с английских кораблей здесь, во Фландрии. Произнеся это, Хью понимает, зачем Джон внезапно пригласил его на разговор в трактир. Судя по выражению глаз Мальтраверса, только то, что они находятся в публичном месте, удерживает того от немедленного рукоприкладства. Но барон Мальтраверс справляется с собой, и продолжает беседу вполне светским тоном, даже не повышая голоса. — И зачем тебе это понадобилось, Хью? — Из-за денег, разумеется. — А ты не подумал о том, что если все это раскроется, то нам придется, как минимум, бежать из Фландрии — а в худшем случае, мы оба угодим под суд? — Почему это оба? — Потому что никто не поверит, что твой компаньон и любовник был не в курсе твоих дел. Хью краснеет. — А при чем здесь то, что ты мой любовник? — При том, что все об этом знают — и Артевельде, которому французские пираты уже поперек горла, в первую очередь. — Артевельде твой друг. — Может быть, он мне и друг — но в первую очередь он друг самому себе. И когда все раскроется — заметь, я говорю не если, а когда, потому что рано или поздно это произойдет — Артевельде первым отправит нас обоих под суд, за пиратство и содомию. — Он не имеет права. Мы все еще подданные другого государства. — Которое может к этим двум статьям присовокупить наши с тобой предыдущие подвиги. Не думаю, что это повлияет на приговор в лучшую сторону. Хью устало проводит рукой по глазам. — Прости, Джон. Я как-то не подумал о том, что подвергаю тебя опасности. — Какого черта, Хью! А ты подумал о том, что подвергаешь опасности себя? И даже если бы лично мне ничего не угрожало — каково мне будет, если с тобой что-то случится? — Ох, Джон… — Я уже пятьдесят два года Джон. И в который раз, Хью, ты наступаешь снова и снова на одни и те же грабли. Я пытался объяснить тебе это еще в Корнуолле — но ты упорно не хочешь видеть, что можно, а что нельзя! — Все так, — виновато склоняет голову Хью. Джон сверлит его недоверчивым взглядом. Что-то Хью слишком быстро сдался. И эта новая выходка слишком безрассудна даже для неугомонного барона Диспенсера. — И как ты думал выкручиваться, если тебя поймают? Хью тяжело вздыхает. — У меня есть все основания полагать, что никто меня не поймает. — И почему же? — Потому что меня никто не будет ловить. Ни меня, ни всех остальных, кто в этом замешан. — Умеешь ты заинтриговать, барон Диспенсер. Давай, выкладывай. — Я не хотел тебе говорить, Джон... Но Артевельде тоже в деле. Французы отстегивают ему часть прибыли. Джон только качает головой. — Поистине, сегодня удивительный вечер. Но если так, то он, вероятно, знает и про тебя? — Скорее всего, знает, — пожимает плечами Хью. — И то, что ты был не в курсе этого всего — заставляет меня думать, что Артевельде держит эти свои знания при себе, до поры до времени — на случай, если понадобится на тебя надавить. — Что-то я пока не понял, как участие Якоба во всем это делает это предприятие менее рисковым. Он в любой момент может устроить показательную порку. — Может, и тогда он сдаст меня тебе в обмен на какую-то выгоду. Но ты теперь предупрежден, и, значит, вооружен, — с улыбкой заканчивает Хью. Джон невольно любуется им. Какого черта они сидят здесь, а не дома, у камина… — Неужели тебе так не хватает денег, Хью? — спрашивает он, уже более участливо. — Ты ведь знаешь, я всегда готов тебе помочь. — Знаю, Джон, — улыбается Хью, — знаю, и благодарен тебе. Ты, наверное, удивляешься, почему я так неукротимо жаден. Все знают, что я захватил наследство Клэров, и титул графа Гламорган. Все так. Но мало кто помнит, что я боролся за это наследство три года. Три года чертова Матильда, вдова Жильбера ле Клэр, рассказывала не моргнув глазом, что она беременна от покойного мужа, и ожидает рождения наследника! Три года мы с Элеонорой пытались получить ее законную долю наследства через суд. Три года мы унижались перед ничтожными клерками, бюрократами, слушая про несуществующую беременность. А у нас было четверо детей, Джон, 200 фунтов годового дохода, и обязанности Элеоноры быть при дворе — и не просто быть, а блистать, как племяннице короля; и никакой помощи от моего отца — который кивал на дядю моей жены. Да, король помогал Элеоноре. Ее расходы оплачивались, а мои — нет. Все, конечно, помнят, что я был фаворитом Неда, — криво усмехается Хью, — и, похоже, так нас и запомнят навек. Но почему-то никто не обращает внимания, что мы с Недом были знакомы чуть ли не с рождения. И он игнорировал меня вплоть до 1318-го года, когда мне удалось получить должность его камергера — да, с помощью моего отца. И всем все равно, что двенадцать лет до этого я старался заслужить милость сюзерена, как рыцарь и воин. При Бэннокберне, когда нас разгромили шотландцы - я защитил наше знамя, рискуя жизнью. Получил звание баннерета - и на этом все. Я старался быть лучшим рыцарем - и не задумывался тогда, что Эдуарду был нужен не рыцарь, а… любовник. А когда я постарался, чтобы увлечь Эдуарда - это разом решило все мои финансовые проблемы! Через три года у меня уже был доход в семь тысяч фунтов. Джон молча и внимательно слушает эту страстную отповедь. Он действительно многого не знал. При Бэннокберне он тоже был, и попал в плен — так, что отцу пришлось платить за него выкуп. Но про то, как отличился Хьюго, он был не в курсе. И да, он как-то не задумывался о том, что Хью стал близким другом Эдуарда далеко не сразу. Король долгое время недолюбливал младшего Диспенсера, хотя всегда благоволил его отцу. Джон усмехается про себя. Похоже, у Хью редкий талант — превращать своих врагов в возлюбленных. — Ты никогда раньше не рассказывал мне эту историю с трехлетней беременностью, — произносит Джон, пристально глядя на своего компаньона. — А зачем о таком говорить? — пожимает плечами Хью. — Я и сейчас не рассказывал бы. Но после того, как… мы с тобой приехали в Корнуолл, я поклялся себе, что больше никогда не буду ни от кого зависеть в финансовых делах. Я не хочу, чтобы повторялась история с Эдуардом. Мне было стыдно за это, когда я сидел в тюрьме — за то, что я, взрослый мужчина, полагался на милость своего друга для того, чтобы обеспечивать свою семью. Знаешь, я всегда хотел быть лучшим, — невесело усмехается Хью, — и довольно долго считал себя таковым. Считал, что мне все должны, потому что я такой… замечательный. И я слишком хорошо помню, куда это меня привело. — Ко мне? — пытается пошутить Джон. — Нет, в тюрьму. И там бы я и сгнил, если б не взялся за ум и не понял, что я — не лучший, а самый обыкновенный. А может, даже и хуже многих. Я хотел быть хорошим отцом своим детям — и вместо этого оставил их сиротами, да еще и с клеймом детей предателя. — Тебе незачем казниться так, Хью. Ты вернул своему сыну титул, — напоминает Джон. — Но этого недостаточно, Джон. Я должен быть главой рода — а я кто? Мертвец, который, тем не менее, живет в свое удовольствие. Понимаешь, я живу с тобой, как в сказке. Что в Корнуолле, что здесь — быть рядом с тобой это такое… нереальное счастье, которое я совершенно не заслужил. — Бери пример с меня, — усмехается Джон, — я вообще свалил все проблемы своего сына на своего папашу, и только время от времени помогаю деньгами. И поверь, совесть меня совершенно не мучает. — Я так не могу, Джон. Я остался старшим в семье — и хотя мои дети этого не знают, достаточно того, что это знаю я сам. И я всеми силами стараюсь защитить и поддержать каждого из них. — Я понимаю, — кивает Джон. — Можно тебя кое о чем попросить? — Все, что угодно, Джон. Я ведь снова виноват перед тобой. — В следующий раз, если тебе придет в голову какая-то такая идея — просто говори мне, ладно? Чтобы я мог тебя подстраховать. — Джон… — Да. Я готов идти вместе с тобой под суд, по любому обвинению — но предпочитаю, чтоб меня судили за мои собственные действия, а не за попустительство чужим.