Я всего лишь искал утешения...

Парочка стояла посреди узкой дороги, обнималась и перемежала поцелуи с тихим хихиканьем и шептанием нежностей друг другу. Мужчина касался волос возлюбленной, завитых крупными пышными локонами на французский манер, бережно пропуская пряди меж пальцев. Она же глядела на него так, будто это было их последнее свидание. Прохожие огибали их, недовольно косясь. Эти двое будто не принадлежали грязному унылому миру, где свирепствовала страшная болезнь. Своей незамутненной радостью они злили тех, кто проходил мимо, и, казалось, бросали вызов самой судьбе. Алан украдкой косился на них, переминаясь с ноги на ногу, и крупно вздрогнул, когда на плечи его легли теплые ладони. Оборачиваться не хотелось, но Эрик и не настаивал. Просто стоял, устремив взгляд туда же, куда последние несколько минут глядел Алан. - Любуешься? - Ну… Они красивые, - неловко ответил мальчик. – И как будто… светятся, вроде как. Девушка рассмеялась, видимо, шутке своего кавалера, и смех ее, словно искорки, рассыпался вокруг. Алан наконец задрал голову и встретил внимательный взгляд Эрика. - А что ты здесь делаешь? - По рабочим делам пришел, - улыбнулся Слингби. – Увидел тебя и решил подойти. А ты что забыл здесь так далеко от дома? Вместо ответа Алан сунул перемазанную землей руку в карман и выудил на свет божий несколько залежалых кусков хлеба, кусочек солонины и пару засохших медовых палочек, которые обычно выпрашивают дети у хлебных палаток. - На кладбище был, - гордо ответил он. – Смотри, сколько всего нашел. Эрик молча смотрел на «богатство». - Кто-то оставил их на могилах? – наконец спросил он. - Нет, - Алан принялся аккуратно засовывать сокровища в карман. – Ну… почти. Некоторые люди зарывают еду в могилы, не знаю, зачем, может, обряд какой или еще что. - Понятно, - слегка обескураженно ответил Слингби и снова глянул в сторону влюбленной парочки. – Слушай, мне надо отойти ненадолго. - Я могу тебя здесь подождать, - тут же предложил Алан. – Если что, за тем домом есть закуток. Там тебя видно не будет. - Эм… Спасибо, - Эрик попытался сдержать улыбку, но не вышло. – Непременно воспользуюсь твоим советом. - Давай, жду. Алан вновь остался один. Подумав, он опять вытащил из кармана медовую палочку, сдул с нее налипшую кладбищенскую землю, и откусил небольшой кусочек. Солнце пряталось за редкими тучками. Алан принялся отгадывать, на что похоже облако прямо над ним, и, когда пришел к выводу, что больше всего оно смахивает на собаку с тремя хвостами и кривой мордой, услышал крики, полные ужаса. Несколько торгашек, бойко расхваливающих свой товар (кособокие лавки были расставлены по всему Кларкенуэллу), испуганно примолкли. В окнах домов начали появляться лица удивленных горожан, не понимающих, в чем дело. Бродяжка, по виду значительно младше Алана, воспользовался общей суматохой, стащил с прилавка ажурную ткань, сунул ее за пазуху и неторопливо отошел с отсутствующим видом. Затем, видимо, не сумев побороть любопытства, заторопился туда, откуда доносились стенания. Алану также было интересно, что там произошло, но, верный своему слову, он остался на месте. Эрик появился довольно скоро. - Что за переполох? - Там что-то случилось, - Алан ткнул пальцем на перекресток, откуда, собственно, и брал начало Кларкенуэлл. – Пошли, поглядим. - Ты уверен? А вдруг умер кто-нибудь? - Я не боюсь трупов, - соврал Хамфриз. – Ну же, пошли! - Ну, хорошо, пойдем, - сдался Эрик. Они быстро оказались на месте и пробились через плотную стену толпы. Алан, забыв о своих недавних словах, позеленел и прижал руки ко рту. На дороге столпились в кучу несколько повозок. Одна лошадь бесновалась и лягалась, месила передними копытами в воздухе, орошая все вокруг мельчайшими брызгами крови, и ее не могли утихомирить даже несколько крепких мужчин. Кучер же неподвижно сидел на бордюре, окаменелым взглядом уставившись на лежащее ничком тело. Головы, как таковой, у тела не было. На шее Алан успел приметить что-то, похожее на расколотую тыкву, прежде чем Эрик развернул его спиной к трупу и крепко прижал к себе, не позволяя больше ничего рассматривать. Уткнувшись лицом ему в грудь, Алан потихоньку приходил в себя. До ушей доносились обрывки людских разговоров. - Жаль паренька… Эк его угораздило… - Девку-то оттащите! Оттащите девку! - Вставай, родимая… Пойдем… Ну, ну, полно тебе будет… Пойдем, миленькая… - Видали, эк ему прилетело-то? У меня ажно руки опустилися! В один момент вся жизнь перед глазами пролетела! Алан робко глянул на Слингби, молча взирающего на происходящее. - Эрик, кто там? - Помнишь пару, на которую мы смотрели недавно? Алан кивнул. Можно было не продолжать. - Пойдем, - Эрик принялся вывинчиваться из толпы, придерживая мальчика за плечи. – Не надо было тебе это видеть. Зря я согласился. - Не сердись. - Да не сержусь я. Беспокоюсь. Эрик отодвинулся лишь когда толпа осталась далеко позади. Алан все еще ежился, но, в целом, чувствовал себя немного лучше. - Сам-то ты как? – обеспокоенно поинтересовался он. – В порядке? - Я? Да, все нормально, - покивал Эрик. – По молодости приходилось много работать с мертвыми людьми, привык, сейчас не боюсь. - Это где же ты работал? Слингби задержался с ответом. - Помогал местному гробовщику. Всякая мелкая работа, например, тело перетащить, гроб украсить, цветы красиво сложить… И прочее в том же духе. Алан присвистнул. - Как же тебя угораздило? - Деньги нужны были, - Эрик кивком головы указал на лавочку, и Алан с разбегу первый плюхнулся на жесткое сиденье. – Вот и подрабатывал. - А сейчас где? Простой вопрос, казалось, застал Эрика врасплох. - Если не хочешь – не отвечай, - тут же встрепенулся Алан, тонко чувствующий перемены в настроении друга. - Ничего страшного, я просто думал, как понятнее описать свою работу. Я… - Ты чиновник, да? – серьезно спросил Алан. - Ну… Можно и так сказать… - задумался Эрик. – Чиновник мелкого розлива, если уж на то пошло. Выполняю всякие поручения, писаниной занимаюсь, веду учет горожан. Часто приходится разъезжать по Лондону. Что-то в таком духе. - У тебя, наверное, есть лошадь? – восхищенно спросил Хамфриз. Личное средство передвижения казалось ему чем-то запредельно прекрасным. - Ох, нет, - рассмеялся Эрик. – Не хотелось бы тебя разочаровывать, но лошадью я не обзавелся. Я предпочитаю нанимать кэбы – быстро и никаких заморочек. Или вообще пешком хожу – смотря какое настроение. - Все равно клево. Я ведь сразу понял, что ты не из простых рабочих, - важно заметил Алан. - Неужели? - Смотри, - мальчик взял Эрика за кисть и повернул ее ладонью вверх. – У тебя руки такие гладкие, совсем не как у трудяги, - он щекотно провел пальцем по переплетениям линий. Загорелая рука самого Алана, обветренная, со сбитыми костяшками, в очередной раз напомнила ему, какая пропасть разделяет их с Эриком. Пальцы двух таких разных людей незаметно переплелись. Алан уставился на землю. - Ты очень внимательный, - наконец нарушил неловкую тишину Слингби. Голос у него охрип. Осмелившись поднять голову, мальчик был буквально пригвождён к месту острым взглядом. – И чертовски живой. - Что? Хрупкая атмосфера рассеялась. Эрик смущенно потер затылок. - Да, комплименты у меня не очень получаются. Алан залился смехом и вдруг подумал, что они оба очень напоминают ту парочку, чьи узы разрушились в один ужасный момент. Они продолжали держаться друг за друга. Эрик придвинулся ближе и осторожно обнял Алана за плечи. - Мне приятно сидеть рядом с тобой, - прямо выпалил Хамфриз. – Я как будто какой-то не такой. Типа другой, ну… - он растерялся. – Типа как будто я… Не найдя нужных слов, он умолк, жалея, что вообще заговорил. - Живой? - Опять это? Хотя… Ну, наверное, да… Типа того. - Тогда у меня все то же самое, Алан, - медленно пробормотал мужчина. – Я еще никогда чувствовал себя настолько… живым. *** Алан и не подозревал, сколько на нем грязи. Если по-честному, то для него вообще не существовало понятия «грязь». Необразованный, выросший в самом низшем из всех низших слоев общества, он никогда не пытался даже думать о личной гигиене. В приоритете всегда было выживание, да и все те, кто его окружал, так же не помышляли о приведении себя в порядок. Это не было дикостью, но являлось лишь нормой того времени для любого человека старой Европы. Тем не менее, насмотревшись на Эрика, Алан не мог не увидеть его необычайную чистоту. Живой ум мальчика подмечал любые мелочи. Любуясь Эриком, Алан невольно начал сравнивать себя с ним и впал в беспросветное уныние – картина представилась жалкая до невозможности. Все это вкупе с врожденной тягой к приключениям привело Алана на берег Темзы. Идти пришлось немало, ибо в городе все побережье было облеплено всевозможными кожевенными мастерскими, стоял невыносимый смрад и копошились чернорабочие. Чайки дикими криками отмечали любое движение внизу, рвали на куски выброшенную за ненадобностью тухлятину и рылись в кучах мусора. Место, куда в итоге пришел Алан, было относительно (по меркам Лондона) чистым и практически пустынным. На другом берегу виднелись рыбаки. Он не умел плавать, просто зашел в воду по пояс и неуверенно поскреб ногтями грудь. Вода была теплая – спасибо жаркой погоде. Пахло несвежей рыбой. Набравшись смелости, он резко сел, и мир в воде будто остановился. Волосы ореолом развевались вокруг головы, ласково касались лица. Они у Алана были очень длинные. Легкие сдавило, и он шумно вынырнул. Пора было приступать к запланированному. Худо-бедно он все же привел себя в порядок. Отмыл лицо, шею, грудь и живот. Краснея и оглядываясь, начал мыть все, что находилось ниже пояса. Несколько раз ловил себя на мысли, что вся его затея – глупость, но начатое все же закончил и на берег выполз относительно чистым, сел на торчащий из каменистого берега кусок гнилого бревна и, сгорбившись, уставился неподвижным взглядом на водную гладь реки. Ему во многом хотелось стать похожим на Эрика, и в глубине души признавал, что тот был идеалом – высокий, умный, привлекательный. Рядом с ним Алан чувствовал себя ничтожеством – невзрачный, тощий и какой-то унылый. У него даже не было волос на груди и лице! Почему-то именно этот факт причинял ему больше всего неудобства. Он постоянно осматривал себя, не пропускал ни единой, способной отражать лужи с тех пор, как признался Эрику в чувствах и получил неясный, но все же дающий надежду ответ. В отражениях все было не так – рост маленький, тело худое и безволосое, никаких приятных глазу и осязанию мышц, одни лишь кости. Алан не злился, но разочаровывался в себе. Правда, голос все же начал ломаться – не так давно он неожиданно поприветствовал друга довольно низким «привет». Даже Эрик заметил это. Заметил, но ничего не сказал, лишь чуть-чуть приподнял брови, а потом также чуть-чуть улыбнулся. Он постоянно касался своего лица в надежде, что пальцы оцарапает щетина, как у Эрика. Ничего такого – лишь очень нежный и тонкий пушок над губой. Его Алан всерьез не воспринимал. На груди – то же самое. На водной глади плеснула рыба. Спокойные волны неторопливо омывали собою труп чайки со скрюченными лапами. Алан зачем-то так же изогнул пальцы на руках, пародируя мертвое животное, но почти сразу успокоился. Мертвая чайка навеяла вдруг воспоминания о погибшем под копытами лошади пару недель назад юноше. Алан помедлил немного, затем сполз с бревна и растянулся во весь рост на теплых камнях. На украшенную шрамами коленку уселась муха. Опять странное ощущение, повторяющееся, назойливое, как эта самая муха на коленке, посетило мальчика при попытке в деталях вспомнить произошедшее: будто воскрешаемые в памяти образы кто-то припорошил песком и сделал тягучими – хочешь взять в руки, а они мутной струйкой скользят меж пальцев, не желая открыться. Не то чтобы это явление, ставшее вдруг постоянным спутником, тревожило Алана, скорее, наоборот, интересовало. Он заметил, что никак не может вспомнить именно то, что так или иначе было связано с Эриком, точнее с тем, от чего тот старательно пытался уберечь своего… особенного друга. Было над чем подумать. Алану все время казалось, что он упускает что-то важное и нужное, но что именно… Осознать не получалось – напряженные мысленные усилия лишь приводили к головной боли и полнейшему нежеланию соображать. Он дал себе зарок поговорить с Эриком и, чтобы вдруг опять не пасть жертвой странного беспамятства, решил подстраховаться – найденным на берегу кусочком сырого угля, оставшегося в забытом когда-то костровище, на внутренней стороне предплечья вывел кривобокий маленький рисунок: две фигурки, одна большая, другая маленькая, смотрят друг на друга, у маленькой фигурки руки были странно вздернуты вверх, будто в немом возмущении. *** - Прям что захочу? - Прям что захочешь. Алан долгим взглядом обвел лавку и наконец решился. - Вот их. И это. И вот это тоже. Эрик кивнул торговке, и та сняла с веревки, натянутой вдоль навеса, несколько сладких медовых палочек, уложила в мешочек горсть леденцов и орехов в меду. - Многие дети берут именно их, - улыбнулась она, принимая от Эрика монеты. – Как знала, что сынишка ваш на сладкое падок. Алан без прежней радости глянул на мешочек. Они прошли дальше. Толпа галдящих людей огибала их по обе стороны. - Как-то не очень вышло, - пробормотал Алан тихо, вытянув на свет медовую палочку, но Эрик его услышал. - Что именно? - Ну… Она назвала меня твоим сыном. Эрик посторонился, пропуская девушку, груженую корзинами продуктов. Пыхтя и беспрестанно дуя себе на лоб, она шумно прошагала мимо. - Ничего удивительного, по-моему. Разница в возрасте очевидна. Алан промолчал, обсасывая палочку. Эрик искоса глянул на него. - Тебя это задело? - Не это. - А что тогда? - Она говорила, что я – ребенок, - нехотя произнес Алан, стараясь не показывать обиды. – А это не так. Мне почти шестнадцать. В моем возрасте женятся уже. Торговые ряды кончились. Эрик шел задумчивый. - Я видел раньше, что тебя это задевает, но не думал, что настолько. В ответ Хамфриз лишь передернул плечами и с хрустом разгрыз палочку. Ему не понравилась собственная откровенность. Незаметно их прибило к стене невысокого здания, на первом и втором этажах которого притаилась мастерская лавка, одна из самых крупных в этом районе. Замерев у распахнутого настежь окна, они скользили взглядами по проходящим мимо людям: разговаривающим и молчащим, веселым и не очень, старым, молодым, зрелым. Алан знал о своей любви к созерцанию (сам он это называл «бездельем» и в чем-то отчасти был прав) и недавно открыл для себя то, что и Эрик, оказывается, так же больше предпочитал смотреть, нежели действовать. Это и многое другое, незначительное, но схожее в характерах – молчаливость, скрытность, терпимость ко многим нетерпимым вещам – незаметно сближало их сильнее, чем оба того хотели. В такие моменты Алан не чувствовал себя реальным – люди обходили их стороной так, будто не существовало никогда странной парочки из бродяги и чиновника. Без Эрика Алана замечали – одаривали мелочью или проклятиями, кто во что горазд, как говорится. С ним он как будто пропадал из поля зрения. Это смущало и одновременно нравилось. Под ногами пробежала взбалмошная курица, за ней – стайка визжащих детей. О чем-то громко ругались где-то неподалеку двое мужиков. Алан наблюдал и чувствовал себя очень странно. Он будто отвык от всего, что его окружало, в буквальном смысле еще больше отстранился от внешнего мира, создав свой собственный где-то внутри себя, и центром этого «внутреннего» мира оказался Эрик Слингби. Алан не так давно понял, что теперь ничего больше его не интересует так сильно, как новая встреча с другом. Ни самая вкусная еда, ни самый крепкий сон не давали ему того необычного ощущения счастья, которое он испытывал каждый раз, когда Эрик находил его в любой точке лабиринтов узких улиц Сити. Сравнение человеческих чувств такого плана с едой любому могло бы показаться глупым и смешным, но у Алана не было больше ничего, с чем он мог сравнить свои ощущения. Он не знал природу своих чувств, не знал, как их назвать, что с ними делать, как себя вести. Сейчас, стоя рядом с Эриком у мастерской, он не мог оторвать от любимого человека жадного изучающего взгляда. Никак не мог запомнить лицо в целом, но помнил каждую черточку по отдельности. Если бы кто-нибудь разбудил его ночью и велел перечислить особые приметы Эрика, Алан сразу выложил бы все: как расположены мельчайшие морщинки, где прячутся тонкие белесые шрамы (всего два), как подрагивают крылья носа, когда Эрик смеется, и все прочее в том же духе. Алану не нравился этот сумбурный поток чувств и эмоций. Совсем-совсем не нравился. Однако, сопротивляться ему не мог и лишь надеялся, что лицо у него не слишком по-идиотски выглядит, когда Эрик приходит на их очередную встречу. Он не знал, что чувствовал сам друг, но видел, как тот после дня, проведенного с Аланом, становится… живым, по-другому и не скажешь. Светились теплом глаза, губы улыбались искренне, смех звучал чаще, и Алану было безумно приятно от мысли, что никто иной, как он, причина этим переменам. - У тебя все лицо липкое и блестит от сахара. Алан и сам чувствовал, что кожу вокруг рта неприятно стянуло, и с силой потер сахарные следы послюнявленной тканью рукава курточки. Эрик закатил глаза и предложил поискать где-нибудь в округе воду, дабы умыться «по-человечески». Они спустились к ручью, что, змеясь среди чахлой травы, вливался в Темзу – маленький водный капилляр. Алан зачерпнул полные пригоршни воды, умылся и случайно заметил свой недавний рисунок. Капли воды размазали его по всему предплечью. - Эрик? Слингби отвлекся от созерцания каменного моста, под которым неспешно двигалась утлая лодочка, и с прищуром глянул на мальчишку, мол, говори. Алан стушевался. Вечно так: сначала решит сделать что-нибудь, а с чего начать – не знает… - Эм… Нет, ничего. Эрик вздернул бровь, пожал плечами и отвернулся, продолжая отслеживать лодочку. Затем вдруг еле заметно кивнул кому-то. Алан из-за всех сил напряг зрение. На широких каменных перилах моста сидел человек в ярко-красной одежде, кажется, женщина, судя по длинным развевающимся волосам. Она подняла руку в приветственном жесте. Если бы не пристальный взгляд Эрика в ее сторону, Алан подумал бы, что ему просто чудится. - Кто это? Твоя знакомая? - Можно и так сказать, - ответил Эрик. - Смелая, - Алан выпрямился окончательно и встал рядом с ним, разглядывая женщину, беспечно болтающую ногами над безмятежной пропастью. В ту же секунду он усомнился в том, что видит перед собой именно девушку – ноги ее были обтянуты штанами. Ни одна уважающая себя женщина не стала бы одеваться, как мужчина. Как только он подумал об этом, в голове вспыхнуло то странное чувство – будто бы это уже происходило. Алан поморщился – слишком много мелких странностей стало окружать с появлением Эрика. Он задал свой вопрос в лоб, просто ни с того, ни с сего, в своей излюбленной внезапной манере. И, что странно, Слингби ничуть не удивился, будто давно ждал чего-то подобного. Они стояли друг напротив друга, смотрели серьезно – Эрик с замешательством и задумчивостью вдруг протянул руку, коснулся пальцами скул Алана, прочертил неуверенную линию до висков и слегка надавил. Вспышка озарения. Осознание. Кусочки мозаики сложились в одну целую картину, и вдруг стало все понятно. Алан задохнулся. Почувствовал, как растут где-то в груди животный страх и растерянность. Эрик покачал головой и резко отдернул руку – и все, что мальчик понял, вдруг снова померкло, выцвело. Алан покачнулся, отошел на шаг и согнулся, упираясь руками в колени и тяжело дыша. Эрик присел на корточки, аккуратно приподнял его лицо за подбородок. - Прости. - Что ты сделал?! – Алан ударил его по запястью и мотнул головой, высвобождая себя из хватки. Эрик медленно выдохнул. - Хотел ответить на твой вопрос. Но, видимо, рано. Хамфриз выровнял дыхание, растерянно посмотрел на друга, зачем-то обернулся, но на перилах моста уже никого не было. - Эрик, ты… - Что? - Странный ты какой-то, - выдавил он. – Очень странный. Ты меня пугаешь. - Прости. - Да ладно, - Алану стало неловко за свои слова, и он улыбнулся, шутливо стукнув Эрика острым кулаком по плечу. – Проехали и забыли. Пойдем лучше куда-нибудь. - Пойдем, - легко согласился тот. Между делом погладил мальчика по макушке, с мрачным удовлетворением наблюдая, как уходит тревога из его глаз и возвращается детская радость и затуманенная эйфория, какая бывает лишь у влюбленных людей. По жилам будто заструился свет. Все вокруг засияло яркими красками. Алан пыхтел рядом, взбираясь по каменистому берегу вверх к лондонским домам, затем, аккуратно ступая по узкому бордюру, помогая руками удерживать равновесие, о чем-то беззаботно рассказывал. Эрик наслаждался – не болтовней, но живыми эмоциями, что ее сопровождали. Размышлял, как долго этот ребенок продолжит щедро делиться с ним своей жизнью. И, что самое главное, почему он, Эрик, вдруг так сильно захотел открыться…