Я всего лишь искал утешения...

Алан испытывал терпение гробовщика уже минут десять – крутился рядом, заглядывал через плечо и молчал так красноречиво, что старик не выдержал. – Если тебе так интересно, то можешь взять и посмотреть, – великодушно разрешил он, кивая на прислоненный к гробу меч. – Только не мельтеши. Алан тут же вцепился в великолепный клинок с искусно выполненной в виде головы льва рукояткой и затаил дыхание, когда идеально начищенное лезвие отразило пламя свечей и часто–часто моргающие глаза подростка. Как и все мальчишки, в своем далеком детстве он, глядя на вооруженную городскую стражу, полицейских Скотланд–Ярда и солдат, порой мечтал о приключениях, полных опасностей и побед. Конечно же, справедливо полагал Алан, у любого рыцаря–искателя приключений должен был быть меч. Гробовщик заканчивал последние приготовления и не обращал внимания на скачущего по приемной, размахивающего клинком Алана. – А его обязательно хоронить с этим мечом? – поинтересовался он, подняв оружие высоко над головой и замерев в воинственной позе. – Таково было пожелание покойного, – гробовщик отшагнул, рассматривая труп. – А последняя воля должна быть исполнена. Алан тихо вздохнул. – Ты можешь еще поиграть, но ничего не сломай и не разбей, – с ноткой строгости в голосе позволил гробовщик. Алану слово «поиграть» не слишком понравилось (в конце концов, он давно не маленький ребенок), но радость от мысли о том, что можно еще немного подержать в руках настоящее боевое оружие, победила недовольство. Пока гробовщик отлучался в подвал, он сбежал в конюшню и первым делом «напал» на сноп сена. Лезвие вошло, как нож в масло, с легкостью, взбудоражившей еще больше. Алан изгалялся над сеном несколько минут и заметно устал. Сначала меч не казался тяжелым, однако после интенсивных взмахов стал просто неподъемным. Но отпускать его все равно не хотелось. Бледный, молча наблюдавший за «жестокой» расправой, вдруг зафыркал и треснул передней ногой по воротцам денника. Алан резко развернулся, все еще держа в вытянутой руке меч. От лязга металла о металл заломило уши. – Сейчас так принято здороваться? – насмешливо спросил Эрик, без видимого труда отразив нечаянный удар собственным оружием. Алан опешил. Еще мгновение они простояли, скрестив оружие, затем одновременно опустили руки. До Алана наконец дошло, что перед ним стоит не кто–нибудь, а Эрик собственной персоной. Он не сдержал радостного возгласа и торопливо подошел ближе, крепко схватив Эрика за кисть, обтянутую мягкой перчаткой. Тот склонил голову в ответ и едва заметно улыбнулся. – Тебя так долго не было, – посетовал Алан, все еще косясь на чужое оружие. Эрик слегка приподнял брови. – Всего два дня. – Э–э… Да? – он удивился искренне. Казалось, Эрика не было вечность. Как он вообще прожил без него эти несколько месяцев в компании одного только гробовщика? – Да, – делано невозмутимо подтвердил Слингби, но глаза его смеялись. Прежде чем он решил отпустить какую–нибудь необидную колкость по этому поводу, Алан вдруг подошел почти вплотную. Эрик ответил на этот порыв неторопливым поцелуем, спокойно признавшись самому себе: да, ему эти два дня показались более долгими, чем обычно. Эмоции Алана были сбивчивые и неясные и метались, буквально окутывая их обоих. Эрик чувствовал, как в них помимо чувственного возбуждения потихоньку вплетается обычное физическое, и поймал себя на том, что невольно и весьма красочно представил возможное продолжение этих желаний. Это его не шокировало – скорее сбило с толку. Конечно, он мог заниматься сексом, но в силу своей неживой сущности никогда не испытывал внезапного желания без физического воздействия. Это не было странно, в конце концов, Смерть создала их не для продолжения рода. Впрочем, он не знал, стоило ли разыгравшуюся фантазию заносить в список «экстраординарного». Поцелуй оборвался. Алан обеими руками обхватил Эрика за талию, уткнувшись носом ему в ключицу и стоял так, слегка покачиваясь с пятки на носок. Эрика замутило от потока радости и счастья. Он привык легко справляться с другими эмоциями: страхом, злобой, ненавистью, чистейшим ужасом – в общем, что мог бы испытать тот, кто видит свою смерть. Однако, никто никогда не радовался так сильно и так искренне его появлению, и, несмотря на то, что эмоции эти были положительные, по жнецовскому сознанию все равно словно лупили кувалдой. К этому еще надо было привыкнуть. – Откуда меч? – спросил он, надеясь отвлечь Алана. – Гробовщик дал ненадолго, – Алан бережно протянул клинок Эрику, и тот одной рукой – вторая обнимала мальчика за плечи – взял его, внимательно осматривая. – Ты разбираешься в этом? – Нет, – Эрик взвесил клинок в руке. – Мне известно только название – «паппенхеймер». Это оружие стражников и солдат – они частые мои клиенты. Вот и все, пожалуй. А, еще знаю, что хозяин этого клинка мертв. – Ну, это не мудрено, – улыбнулся Алан. – У нас же похоронная контора. – Точно, – Эрик вернул меч. – Он тебе явно нравится. – Он… неплохой, – сдержанно ответил Алан, изо всех сил стараясь казаться серьезнее и взрослее (небрежное, брошенное гробовщиком «поиграть» еще не выветрилось из памяти). – А где… Он только сейчас заметил, что таинственное оружие друга исчезло. Эрик хмыкнул. – Что? – У тебя в руках был меч… – протянул Алан в легкой растерянности. – Я точно видел его. У него зубчики. – Это не меч, – коротко ответил Эрик, не надеясь, впрочем, что можно будет отделаться короткой фразой. На лице Алана возникло выражения живейшего любопытства, и Эрик быстро сдался. В руку его удобно легла пила с широким лезвием и крепкой красной ручкой. – Ого! – Алан подскочил от неожиданности. – Это же… Стой… Это пила? – Да, – жнец кивнул. – Хотя, вообще, называется «косой». – Где ты ее прячешь? – Алан быстро глянул сначала на правое, затем на левое бедро Эрика, ожидая увидеть там подобие ножен. – Это тебе для твоего дела нужно? А можно посмотреть? А что на ней написано? – он заинтересованно всматривался в широкие красные буквы. – Давай по порядку, – Эрик протянул мальчишке пилу. Едва только живая человеческая плоть соприкоснулась с рукоятью, по позвоночнику жнеца ухнул вниз водопад мурашек. – Написано «коса смерти». С назначением угадал, я ей и впрямь собираю души. Насчет «прячу»… – он замешкался, пытаясь найти доступное объяснение сложнейшему психофизическому процессу. – Это не обычная пила. Это даже не реальная вещь в естественном для тебя понимании – она, скорее, часть моего сознания. Его отражение, если хочешь. Алан приоткрыл рот, часто–часто моргая, и Эрик, вздохнув, сменил тактику. – Пила ненастоящая. Я создаю ее силой мысли. «Не совсем верно, но пусть так» – решил он для себя. Алан недоуменно потрогал пальцем зубцы. – Надо же, а выглядит, как настоящая. Ой! На подушечке пальца выступила красная капля. Эрик наградил ранку отрешенным взглядом, и Алан вздрогнул, когда пила просто исчезла из его руки. – Это сложно объяснить. Он стянул зубами перчатку, бережно коснулся крошечной ранки, и Алан с изумлением уставился на собственный палец без единого намека на повреждение. – Как ты… Эрик медлил, чувствуя, что Алан не только заинтересован, но и напуган. Пытаясь подобрать нужные слова, он молчал какое–то время, и Алан слегка отстранился. – Страшно? – вопрос, казалось, полный безразличия. Алан пожал плечами. – Чуть-чуть. Это жутко. Но непонятно как лечить – лучше, чем непонятно как калечить, – последние слова он договорил глухо, уткнувшись носом в грудь друга, сжав в горсти мягкую ткань пиджака. Эрик какое–то время молчал, затем улыбнулся. – На самом деле, звучит неплохо. В ответ раздалось фырканье, а затем вдруг Алан резко поднял голову и приблизил свое лицо к лицу Эрика, все так же стремительно, словно желая не поцеловать, а ударить. Слингби же был слишком хорош во всем, что касалось внезапных нападений, и с легкостью перенял инициативу. Под встречным напором Алан разомлел, застонал; слабое возбуждение, испытанное в первую минуту этой встречи, усилилось, и он откровенно перепугался, не зная, как отреагирует на это Эрик. В конце концов, тот вообще никогда ни о чем таком не заговаривал, более того – пресекал любые намеки на нечто большее. Но вот прошла секунда, затем две, три, а Эрик все продолжал свой настойчивый поцелуй, затем отстранился, но лишь затем, чтобы мягко коснуться губами шеи. Алан вздрогнул – от щекотки и от неожиданности – и прижался так близко, как только мог. Пальцы их переплелись, и на долгое мгновение все вокруг замерло, даже зловредный Бледный притих, будто бы во всем мире не осталось больше никого, кроме жнеца и смертного мальчишки, что никак не могли оторваться друг от друга. Алан робко обнял Эрика, стараясь унять дрожь, ожидая, что друг вот–вот раскашляется, отойдет в сторону, скажет что–нибудь взрослое и отрезвляющее, и момент будет нарушен, однако Эрик в кои-то веки дал волю поцелуям, а не словам. Алан даже не обратил внимания на то, что Эрик утянул его поближе к стене, лишь потом, ощутив спиной холодные доски, замер, тяжело дыша. Слингби нависал сверху, и некая потаенная часть души Алана ликовала от такого поворота событий, от того, что над ним как будто бы властвовали. Внезапно Эрик странно хмыкнул в такт его мыслям, и Алана пробил озноб. Он решил, что тот каким-то образом узнал, о чем он думал, и моментально сжался. Все изменилось в одну секунду. – Что–то не так? – рука, до этого мягко скользившая по коже, замерла. Не шевелился и Эрик, весь напряженный, собранный. Он только сейчас полноценно исследовал тело Алана. Раньше Эрик не желал потакать вспышкам похоти, даже если они были его собственные. Особенно если они были его собственные, такие чуждые и непривычные. – Мне надо вернуть меч, – выпалил Алан первое, что пришло в голову. Эрик выждал несколько секунд, переваривая услышанное. – Черт побери, что? – Меч, – Алан поднял руку, все еще сжимающую оружие. – Сэр гробовщик дал мне его совсем ненадолго. – Прямо сейчас? – Да, – нетвердо сказал Алан, старательно игнорируя предательский румянец. – Иначе он придет сюда и увидит нас… такими. Эрик молча отошел, одергивая измятый пиджак, и, хотя лицо его не выражало ничего, Алан ужасно смутился, а потом и вовсе расстроился. Стало стыдно за свою минутную слабость; показалось, что друг очень хочет уйти, и, в принципе, не мог винить его за это. – Я… – с трудом выдавил он из пересохшего горла. – Я… эм… быстро. Т-ты подождешь? Эрик устало потер переносицу; очки от этого слегка перекосились. – Подожду. Иди, относи, что ты там хотел. – Я быстро, – повторил Алан, до боли в руке сжимая злосчастный меч. От собственной тупости хотелось выругаться в полный голос – в конце концов, мало ли причин, по которым Эрик мог хмыкать. Он развернулся и почти что выбежал из конюшни, коря себя на все лады. …И столкнулся с гробовщиком почти у самых дверей. – Меч, сэр, – проорал Алан так громко, как только мог, буквально впечатав в руку гробовщика оружие. Тот с любопытством посмотрел сначала на него, затем кинул взгляд куда–то за спину мальчика и нахмурился. – Родственники покойного вот-вот прибудут, а ты еще не запряг Бледного, – сказал он сердито. Алан вздрогнул. – Ой, простите, сэр. Я сейчас все сделаю. – Советую поторопиться. Алан бегом бросился к деннику и вывел злорадно фыркающего коня. Бледный косил глазом и беспокойно топтался на месте, а когда мальчик возился с чересседельником, решительно направился к росшему неподалеку от конторы островку чахлой зеленой травки. – Стоять, – рявкнул Алан и тут же осекся – появившийся из ниоткуда Эрик замер перед конем. В руках он сжимал узду и хомут. – Слава богу, – обрадовался Алан. – Цепляй это все, и веди его сюда. Седелку не забудь. Он видел, что Эрик очень неуверенно обращается с упряжью, но сейчас пригодилась бы любая помощь. Вместе они довольно быстро впрягли возмущенного Бледного в кэб, несмотря на то, что Эрик не всегда делал все правильно. Подгоняя гуж под нужную длину, Алан шепотом попытался принести извинения, но они внезапно были пресечены на корню. – Ты оказался прав. Нас действительно могли увидеть, – просто сказал он, и мальчику стало немного легче. – Ты придешь еще сегодня? – торопливо спросил Алан, оглянувшись на гробовщика. Тот остановился на пороге приемной, что–то тихо обсуждая с замотанным во все черное мужчиной, на лице которого виднелось безуспешно сдерживаемое горе. – Приду. Надо будет поговорить. Не смей краснеть, не смей краснеть, не сме… Он все-таки залился румянцем. Эрик заметил это и улыбнулся с намеком на веселье. – Изначально у меня были к тебе совсем другие намерения. И я не собираюсь их менять. – Какие? А, ладно, потом, – Алан увидел, как гробовщик и мужчина в черном направились к кэбу. – До вечера. – До вечера, – согласился Эрик, и слова его будто подхватил ветер: они прозвучали в пустоте. Самого жнеца рядом уже не было, зато подошел хозяин конторы. Алан украдкой посмотрел на него, но не обнаружил в выражении лица той недавней сердитости и с легким облегчением выдохнул. Гробовщик, если и заметил это, не подал виду. Погрузка тела в кэб, копание могилы, минута почтительного молчания (всего над холмиком свежевскопанной земли склонило головы трое: гробовщик, Алан и скорбящий мужчина) прошли очень быстро и не особо отложились в памяти. Мысли Алана были заняты предстоящим разговором с Эриком и прервались лишь раз, когда скорбящий молча сунул ему в руки сладкую булку, а гробовщику – приятно тяжелый, бряцающий монетками мешочек. Сжимая в руках булку, мальчик с внезапно пробудившимся сочувствием смотрел вслед неровно идущему в сторону главных ворот мужчине. – Кем ему приходился умерший? – внезапно для самого себя спросил Алан. Обычно он старался не проникаться горем тех, кто приходил к гробовщику за помощью, чтобы сохранить в здравии собственный рассудок, но выражение лица этого мужчины могло заставить дрогнуть сердце даже самого черствого и равнодушного человека; разумеется, сердце Алана было куда более восприимчиво. – Я не спрашивал, – пожал плечами гробовщик. – А что? – Нет, ничего, – Алан убедился, что мужчина покинул кладбище, и откусил огромный шмат от булки, роняя крошки на свежую насыпь могилы. – Профто интерефно фтало. Гробовщик тяжело наклонился за лопатами и сумкой, но Алан опередил его (предварительно затолкав еще кусок в рот так, что чуть не подавился), схватил вещи и мгновенно выпрямился. – Идемте, шэр г’обовшик? – Шустрый какой. Ну, идем. Они пошли к малому выходу с другой стороны кладбища. Около самых ворот Алан зачем–то оглянулся и сразу почувствовал горечь во рту: около свежей могилы обладателя чудесного меча стоял на коленях тот самый мужчина. Даже издалека было ясно, что он сотрясается в рыданиях. Алан заставил себя отвернуться и дойти все–таки до кэба, где его уже ждал гробовщик. – Что-что? – рука Алана замерла на взмахе, затем с ненужной силой вновь опустила щетку на конскую гриву. Бледный от неожиданности перестал вертеть головой и встал смирно. – Ты точно хотел сказать то… ну, то что сказал сейчас? Чтобы я… – он прокашлялся. – Я жил… У тебя? Алан продолжил чесать коня гораздо мягче, уверенный, что ослышался. – Вообще – да. Что не так? – Эрик прикурил от зажжённой свечи, единственной на всю конюшню, и разогнал скопившийся у лица дым рукой. – Мне никто еще не предлагал ничего… подобного, – выдавил Алан, отвернувшись, наконец, от Бледного и окинув Эрика пытливым взглядом. – И вообще… Это… – Алан, твоя жизнь полна опасностей во всем, – Слингби сразу решил идти напролом. – Прошлой зимой ты чуть не умер от пневмонии, например. Я не знаю, что с тобой может произойти в эту… – Я думал, ты знаешь, когда я умру, – перебил его Алан. – Я… Нет, этого не знаю, – хмуро ответил Эрик. – Точнее, мне известно, что в ближайшие несколько месяцев в списках ты не появишься, но это не повод расслабляться. Скажи, что тебя беспокоит? Что не так? Алан тупо смотрел на идеально прилизанную конскую гриву, сам не зная ответа на вопрос. Он слышал, что Эрик подошел сзади, вдохнул глубоко запах сигаретного дыма и беспомощно пожал плечами. – Да вроде ничего, – Хамфриз попытался улыбнуться. – Просто странно как–то… – Ну, не знаю, по мне так все вполне логично, – Эрик засунул руки в карманы в своем всегдашнем расхлябанном жесте, и Алану вдруг показалось, будто друг не так спокоен, как кажется на первый взгляд. – Эм… – Алан даже закашлялся – так пересохло в горле. – Хорошо, давить не буду, просто прошу подумать, – пошел на попятную Эрик, чувствуя его смущение. – Я подумаю, – пообещал мальчик, чувствуя, как отпускает нервное напряжение. – Эй, – он повеселел, – Я не умру до весны. Это круто. – Вне всяких сомнений – круто, – усмехнулся Эрик. Он сел на сноп сена, вытянул вперед длинные ноги и стряхнул с сигареты пепел. – Еще круче будет, если ты в процессе не лишишься рук и ног от обморожения, не подхватишь тиф или оспу, – ворчливо перечислил он вполне себе вероятные варианты исхода нынешней зимы. – Демон, от чего только люди сейчас не умирают. Алан осторожно опустился на колени, затем сел на пятки, пытаясь высмотреть в свете дрожащего огонька свечи выражение лица Эрика. – Эрик… – Это я еще чуму в счет не взял, от нее не всегда можно умереть, – продолжал ворчать Слингби. – Эрик. Тот перевел на мальчишку усталый взгляд. Алан смущенно улыбнулся. – Ты что, беспокоишься обо мне? – Как будто это что–то из ряда вон, – буркнул Эрик, затягиваясь, и сердце Алана радостно забилось, когда друг фактически подтвердил это предположение. – Это здорово, – широко улыбнулся Алан, а Эрик посмотрел на него странным взглядом, в котором забота и нежность делили место с изрядной порцией раздражения. – Здорово было бы, если ты осознаешь, как я прав, и согласишься хотя бы, – он интонацией подчеркнул последние слова, – просто перезимовать у меня. Алан медлил с ответом. Эрик затушил окурок о земляной пол и вздохнул. Ни с того ни с сего мальчик вдруг заметил, каким измотанным выглядит Слингби, какие глубокие тени пролегли под его глазами, как запали щеки. – Я ежедневно вижу десятки смертей, Алан, – начал Эрик, и было видно, что он тщательно взвешивает каждое свое слово. – Только в мою смену – а работаю я не круглые сутки – умирает множество самых разных людей. Смерть вообще жадна до человеческого рода. Ты даже не представляешь, сколько в одном только Лондоне болезней. И сколько убийц. Я забирал души людей, разорванных в край оголодавшими собаками, которых ты любишь – мне это известно. Вчера нырял за тремя утопленниками – рыбаки в лодке перевернулись. Два чумных в Сити. Еще один навернулся с лестницы. Женщины, умершие в родах, и их дети. Я уже не говорю о холодах – четверо пьяных замерзли насмерть. Кстати, в прошлый раз ты едва не погиб именно из–за суровой погоды. Я волнуюсь, Алан. Даже знание того, что ты не умрешь до весны, не дает мне права махнуть на тебя рукой. Мне очень хорошо известны все опасности этого города, и я хочу, чтобы они обошли тебя стороной. А ты, признай это, просто не можешь не попадать в какие-нибудь передряги. Алан молчал, вспахивая в земле пальцем крохотные бороздки, чувствуя, что ему просто нечего возразить на все сказанное. – Мое волнение оправдано, – хрипло закончил Слингби. – Я понимаю, что не могу схватить тебя за руку и утащить к себе домой, как это было в прошлый раз… Алан вздрогнул. – …Потому еще раз прошу тебя очень хорошо подумать над моим предложением. И согласиться. Мы с тобой знакомы, как мне уже кажется, более чем близко. Я никогда еще не заводил подобных отношений со смертными. Никогда, – повторил Эрик, в упор глядя на растерянного Алана. – Более того, я и помыслить не мог, что подобный опыт будет у меня с человеком такого… юного возраста. Алан смущенно кашлянул в кулак и отвернулся. Его слегка задели последние слова, но вполне хватало смелости признать, что – да, для Эрика он еще очень молод и вполне мог бы годиться ему в сыновья. – Я делаю скидку на твои года, но, Алан, то, как ты жил и выживал, не могло не сделать тебя взрослее раньше времени. Прими во внимание свой прошлый опыт и приди к верному решению. Ты знаешь меня. Знаешь, что я не причиню тебе вреда. В моем доме тебе нечего будет бояться, если только ты не полезешь снова на улицу через разбитое окно. Алан, несмотря на серьезный тон и выражение лица Эрика, не смог сдержать улыбку. Впрочем, Слингби сам немного расслабился. Уголки его рта дрогнули. – Эрик, я… – Подумай, Алан. – Эрик… Он со слабой улыбкой протянул руку и коснулся ноги жнеца, не зная, как выразить всю глубину своих чувств. Эрик повернул голову в его сторону, и тени от горящей свечи заплясали на его лице. Алан завороженно уставился на него, не в состоянии оторвать взгляд, зная, что все равно, в силу своего характера, не посмеет сделать первый шаг. Возможно, Эрик и впрямь читал его мысли. Встретив взгляд подростка, он даже замер на несколько секунд, затем поднялся на ноги и, схватив все еще сидящего на пятках Алана за руку, настойчиво, но не резко, заставил его встать. Хамфриз с готовностью поднялся, игнорируя резкую боль в коленках от долгого сидения на холодной земле. Руку друга он не отпустил, вместо этого переплетя свои пальцы с его, впервые наслаждаясь контрастом всего, что только в них было разного: в структуре кожи на ладонях, в росте, в силе. Эрик целовался неторопливо, по-взрослому, как уже делал однажды. И, как всегда, чертовски хорошо. Алану было неловко от незнания, что делать дальше. Они ограничатся поцелуями? Или нет? Если нет, то где им лучше… уединиться? Можно ли Алану первым пойти к более удобному месту, или это будет выглядеть слишком нахально? Вопросов оказалось столько, что голова кругом пошла. Эрик запустил руки мальчику под теплую рубашку, и тот вздрогнул от внезапного холода, положил свои ладони поверх, прерывисто дыша. Эрик внимательно посмотрел на него. – Алан, подумай хорошо. Если ты не хочешь, то ничего страшного. Я тут же прекращу. – Все нормально, – поспешно заверил его мальчик. – Мне очень нравится, правда. Просто… Кхм…– он смущенно потер лоб и отвернулся на секунду, но затем нашел в себе силы повернуться и посмотреть Эрику в лицо. – Я просто не совсем знаю, что делать. Точнее, знаю… Ну, если еще точнее, понимаю, – от собственных слов стало так неловко, что краснота залила не только лицо, но даже уши и шею. – Просто не знаю, где здесь можно… – он не договорил, скованно махнув рукой куда-то в сторону. Вместо ответа Эрик плавно провел ладонями вверх от впалого живота до груди, задирая рубашку. Алан прерывисто вдохнул, сразу забыв о собственных смущаюших мыслях и, встав на цыпочки, потянулся за новым поцелуем. К великому облегчению мальчика, Эрик либо наметил место заранее, либо просто не растерялся: целуясь, они добрались до стойла Бледного, и Алан запоздало сообразил, что несколько дней назад они с гробовщиком трудились, не разгибая спин, и перетаскали с потолочного настила почти половину имеющихся запасов сена и силоса и уложили это рядом с денником. Он подумал, что, наверное, не сможет в дальнейшем без неприличных мыслей смотреть на стога скошенной травы. Алан хорошо помнил, что происходило на его глазах между Рональдом и тем аристократом, и был готов к чему-то подобному – другого знания об этом у него не было, не считая еще случайно увиденных когда-то давно беглых сношений между проститутками и посетителями на темных задворках кабака Клиффорда. Ни то, ни другое его не привлекало и сулило боль, но для себя Алан решил, что никак не покажет Эрику, что ему неприятно или неудобно. Все оказалось иначе. Какое–то время они просто лежали лицом к лицу, касаясь друг друга, где только вздумается. Руки Алана, ожидавшего животной спешки, свидетелем которой он становился не раз, заметно дрожали, и Эрик терпеливо ждал, когда юный любовник достаточно успокоится. – Не избегай своих желаний, – сказал он, заметив, как скованно Алан ведет себя. Его робость противоречила тому, что он испытывал (а уж его эмоции и возбуждение – физическое и чувственное – Эрик ощущал более чем хорошо). – Делай, что вздумается, – тихо закончил он и щекотно поцеловал мальчика в шею. В ответ Алан, внезапно для них обоих, вернул поцелуй, нежно коснувшись губами там, где у смертного человека чувствовался бы пульс, провел кончиком носа по кадыку, согревая прохладную кожу дыханием. Затем поднял голову, смущенно улыбнулся и, обхватив лицо Эрика обеими руками, поцеловал в губы. То, что произошло вслед за этим, прогнало остатки потаенного страха, оставив лишь невыносимое желание. Алан помнил, что дышать стало очень трудно, и было очень, очень горячо и душно, несмотря на ночной холод. Пальцы Эрика скользнули за пояс его штанов; Алан тихо застонал, прильнул к нему, волнуясь, смущаясь от новых, ошеломительных ощущений. Стук собственного сердца предательски грохотал в ушах. Когда все чувства обострились в стократ, Эрик, вместо того, чтобы отстраниться, нарочно прижал Алана к себе, и не отпустил даже после того, как тот, шумно дыша, расслабился и обмяк, постепенно приходя в себя. Кажется, он довольно скоро задремал, опустошенный, и проснулся, уже накрытый одним из имеющихся на конюшне одеял. Эрик лежал рядом и, несмотря на то, что он не дышал, Алан, не меняя положения, сразу определил, что тот не спит. – Проснулся? Алан медленно повернул голову, чувствуя, как начинают полыхать щеки, и робко кивнул. – Извини, я не… – Все в порядке, – Эрик расслабленно улыбнулся. – Простая физиология. Сон полезен. Алан увидел, что свеча – толстая, из свиного сала – догорела практически полностью, и растерянно приподнялся на локте. – Я… Уже утро? – Нет, но до него осталось недолго. – Сколько я проспал? – забеспокоился мальчик. – Не знаю, – Эрик потянулся, хрустнув костями. – Пару-тройку часов, может быть. Какая разница? Алан воскресил в памяти все моменты их с Эриком ночи и отвернулся, скрывая улыбку, но все же не выдержал и хихикнул, пытаясь в смехе спрятать собственную нервозность и неловкость осознания. – Над чем смеешься? – с интересом покосился на него Эрик. – Да так, – Алан закашлялся. – Ничего такого. К счастью, Эрик не стал настаивать: то ли догадался о чувствах мальчика, то ли ему просто было лень расспрашивать. Они провалялись так до самого рассвета, то засыпая, то просыпаясь, прижавшись друг к другу. Алан не ожидал совместной ночевки, полагая, что Эрик в итоге опять исчезнет в своей излюбленной манере, но тот совершенно спокойно остался так, будто делал это уже не раз. Когда солнце окончательно поднялось над крышами домов, Алан вспомнил, какое предложение Эрик сделал ему этим вечером, и попытался представить сожительство в красках. Вышло из рук вон плохо, ибо за много лет бродяжничество стало неотъемлемой частью его существования. Сердце шевельнула тоска – вряд ли он сможет стать Эрику хорошей парой в их предполагаемой совместной жизни. Он тихонько сел, стараясь не разбудить Эрика, втайне радуясь, что ночью не пришлось особо раздеваться, а значит, сейчас нет необходимости ползать по импровизированной постели голышом в поисках одежды. Алан бы этого не выдержал. Бледный требовательно пнул дверцу денника, напоминая о своем существовании, и Алан встряхнулся, сбрасывая с себя остатки сна и эйфории. Ледяная вода в бочке помогла взбодриться. Бледный недовольно фыркнул, когда мокрые холодные человеческие ладони коснулись его теплой шеи. Эрик тоже проснулся довольно скоро от чавканья врезающихся в конскую подстилку вил и тихо напеваемой Аланом весьма пошлой кабацкой песенки. Несколько минут бездумно лежал, не открывая глаз, слушая, как мальчик низковатым ломающимся голосом поминает веселых «девок». – Интересная песня, – решил он дать о себе знать. Алан с пыхтением вывалил из денника кучу грязной соломы и перевел дух. Раскрасневшееся лицо его сияло улыбкой. – Один парень в кабаке у старика Клиффорда вечно пел ее. Часто сбивался, потому что к тому времени уже успевал напиться ну просто в щепки. – Каждый раз одну и ту же? – Да, – Алан засмеялся. – Он пропивал все свои деньги, и ему нечем было платить проституткам. А этого дела хотелось до ужаса. Ну, он и начинал петь, надеялся, я не знаю, уговорить так местных девок, а песня всего одна была такая… ну, понимаешь? – Тематичная? – Ну, да, о женщинах, – кивнул Алан и вилами начал сталкивать мусор ближе к двери. – Конечно, у него ничего не получалось. Денежки интереснее, чем песни, тем более, голос у него был дико некрасивый: очень гнусавый, а еще этот парень страшно картавил и «глотал» половину слов. Я целиком песню не сразу понял, только после многих-многих перепевок. Мне первая строчка все время по–разному раньше слышалась. Я и сейчас не знаю, правильно ли пою. И он снова замурлыкал себе под нос хвалебную оду кабацким проституткам, которые, если верить тексту, были веселы, смешливы и являлись обладательницами пышных красивых грудей. С лихой песни и начался новый день. Алан почистил конюшню, привел в порядок Бледного, пресекая любые попытки Эрика помочь. Тот, впрочем, помощь предлагал из чистой вежливости, поскольку с лошадьми обращался весьма неуверенно, да и странное поведение Бледного – по сути, единственного из множества других животных не испугавшегося жнеца, вселяло некоторые подозрения. Эрику было по-настоящему интересно, почему этот невзрачный костлявый конь так отличается от своих собратьев. Это было чудесное и немного своеобразное совместное утро. В каждом слове Эрика Алану чудилась теперь какая–то особая интонация; более того, она присутствовала и в голосе самого Алана, как будто бы они вдвоем скрывали самый великий секрет этого мира. Волшебство момента закончилось, когда в конюшню пожаловал старый гробовщик. Он так долго кряхтел, отпирая дверь, что Алан успел украсть у Эрика сразу несколько быстрых прощальных поцелуев. – Отдашь это лавочнице, – гробовщик сунул бумажку юному помощнику, глядя в собственный список каких-то своих дел. – Деньги вот. Потом переднюю осмотри, приберись, если потребуется, и можешь быть свободен до вечера. – Хорошо, сэр. Гробовщик оторвался от листочка, скользнул взглядом по одежде Алана и остался недоволен. – От вчерашнего тела котта старая осталась, забирать не стали – возьми себе. – Ладно, – покорно ответил Алан. Его не слишком пугала перспектива носить одежду мертвеца, тем более, приближались холода, и снег падал все чаще и сильнее. Котта оказалась теплой, тяжелой и большой на два размера – пришлось немного подвернуть рукава, но в целом Алан остался доволен внезапной обновкой. Шерсть хорошо грела и еще хранила терпкий запах мужского пота, к которому примешивался более тонкий аромат разложения, уже очень хорошо знакомый. Торговка, у которой гробовщик частенько покупал еду, была доброй толстой женщиной с мелкими чертами лица, и постоянно улыбалась. Алана она уже знала и относилась к нему по–доброму. – Наконец-то твой старик тебя утеплил, – ворчала она, щуря одним глазом в список. – Обувку добротную тебе еще надобно, а то вона ноги синие какие уже от холода. Так, значит, яиц я тебе продам, хлеб чуток остался – наскребу, а остального нет. – Как нет? – оторопел Хамфриз. – Вот так и нет, – пожала плечами торговка и навалилась пышной грудью на верхнюю полку, примяв немного залежалые подмороженные овощи. – Кончилося. Голод в городе, коли ты не знал. Неурожай да чума, будь она неладна, проклятущая, – женщина погрозила крепким кулаком куда-то в воздух. – Фермеров в пригородах как корова языком слизала – кто помер, кто уехал. Мы вот с мужем тоже собираемся… Зима-то на носу, почитай, самим есть нечего, какая торговля может быть. – Уезжаете? – Алан немного расстроился, принимая список обратно. – Где ж теперь еду брать? – Пошукай по районам, полазай, кто-то да остался все равно, – она снова выпрямилась. – Да только тебе, мальчонка, я бы советовала бежать с Сити. Людёв сколько уже перемерло и сколько помрет – одному Боженьке и вестимо. На старика своего не смотри, его никакая болячка не берет. Я его не первый год знаю, его даже холера не взяла в шестидесятом, да вот только не все везучие такие. Бежать надо с Лондону, мы вот с мужем – все, собираемся, – повторила она, светясь уверенностью и спокойствием. – Мамка с папкой–то у тебя есть? – Есть, – буркнул Алан. Торговка неодобрительно покачала сальной головой. – Справный ты парень, работящий, гробовщик наш на тебя не нарадуется, такому местечко всегда найдется. Неужто плохо в семье? Мамка–то кто у тебя? – Мама прачкой служит, – неохотно ответил мальчик, все больше съеживаясь. – Отец пьет, вот и весь его труд. Пойду я, короче… Он не договорил – задохнулся от боли в спине, куда с силой врезалось что–то тяжелое, теплое и отвратительно пахнущее. Алан полетел лицом в прилавок. Рот сразу наполнился соленой кровью, мучительно заболел прокушенный язык. – Да ты что ж творишь-то?! – заголосила торговка. – Пьянь подзаборная! Средь бела дня надрался! Алан с трудом поднялся, скуля от боли и прижимая руки ко рту. На земле распластался мертвецкий пьяный мужик: невнятный бубнеж вырывался из его груди вместе с иканием и ужасающе дурным запахом. Алан с трудом удержался от непреодолимого желания как следует заехать пьянице ногой по рёбрам в ответ на причиненную боль. Вместо этого, отвернувшись, сплюнул тягучую кровавую слюну и высунул язык, пытаясь пальцем определить серьезность внезапной раны. Торговка все еще причитала, понося пьянчугу на чем свет стоит. Алан дернулся, коснувшись пальцем сочившегося кровью места и убрал язык, раздраженно втянув воздух сквозь сжатые зубы. Еще раз сплюнул. Торговка ругалась так громко, что закладывало уши. – Какой еще Самюэль, ты, пьянь окаянная? Глаза последние пропил? Перепутал, так хоть бы не вякал зазря! Алан посмотрел на пьянчугу и внезапно насторожился: в его облике было что–то неуловимо знакомое. – Са-са-са-мю-у-у-у-у…. – откровенно плакал пьяница, размазывая слезы по грязному худому лицу. Алан присел на корточки, с трудом преодолевая отвращение и страх. – Я не Самюэль, – морщась от боли, ответил он и вдруг узнал того, кто сейчас в столь жалком виде валялся перед ним прямо на залитой помоями, смешанной с полурастаявшим снежком щебенке. Узнал и оторопел, разглядев в искривленном рыданиями лице недавнего посетителя похоронной конторки, заказывавшего погребение человека с мечом-паппенхеймером. – Самюэль, – икал пьянчуга, явно не понимая, что говорил ему Хамфриз, и вдруг резко ухватил его за рукав котты. – Самюэль… Ты не умер… Я… Я чуть с ума не сошел… Думал, умру следом за тобой… На двоих могилу…. Как ты и говорил…. Алана пробил озноб. Он выдернул свою руку из слабых мозолистых пальцев и вскочил на ноги. – Встаньте, пожалуйста, – тихо попросил он. – Меня зовут Алан. Алан Хамфриз, не Самюэль, – и добавил, перебарывая отвращение. – Возьмите меня за руку, вставайте. С большим трудом он сумел заставить пьяницу принять вертикальное положение, хотя того заносило то вправо, то влево. Единственное, что Алан смог сделать – отвести его подальше от причитающей торговки, привалить к стене и успеть отскочить, когда желудок, обожженный огромным количеством алкоголя, начал выплескивать из себя все выпитое. После этого пьяному легче явно не стало. Он ухватился за голову обеими руками, сполз по стене и глухо застонал, раскачиваясь взад-вперед, не обращая внимания на намокшие, пропитанные канализационными отходами одежду и волосы. Алан растерянно стоял над ним, не зная, что делать. По идее, его ждал гробовщик и почти наверняка начинал сердиться на мальчишку за долгое отсутствие. С другой стороны, в этот момент казалось, что никакая сила не заставит Алана просто уйти. Он мысленно проклял свой жалостливый характер. Пьяница глухо рыдал и беспрестанно просил у «Самюэля» прощения. Из носа у него текло, слезы лились градом, губы уродливо кривились с каждым всхлипом. Алан беспомощно оглядывался назад в неясной надежде встретить кого–нибудь, кто мог бы помочь. – Самюэль, – неожиданно четко произнес пьяный. – Наклонись. Наклонись ко мне, я встать не могу. Алан медлил, и мужчина с внезапной силой схватил его за подол котты и дернул на себя. – Самюэль, – зашептал он в лицо перепуганному подростку, обдавая того кислым запахом изо рта. – Самюэль, больше никогда не вздумай меня так пугать. Не смей притворяться мертвым, понял, засранец? Это жестокая шутка… – голос его снова задрожал на грани рыданий. – Если я снова узнаю, что ты умер… Он подтащил Алана еще ближе с силой, удивительной для столь пьяного человека. Хамфриз в ужасе рванулся, жалея, что вообще ввязался в эту авантюру, глядя в безумные глаза напротив, и озарение пополам с отвращением настигло его, когда он понял, что пьянчуга собрался сделать. *** – …И он попытался поцеловать меня. Мне стало страшно и противно, и я убежал. Они снова лежали бок о бок на уже известном сеновале. Эрик пришел сразу после своей работы, принес странную, непонятную, но очень вкусную еду, и они до самой ночи проговорили о пустяках, прежде чем Алан решил рассказать, что его беспокоит. – А потом что? – Я потерял деньги и список и весь день шатался по городу, боялся идти к гробовщику. Потом, конечно, пришел. Он ругался, оставил меня без еды – и это я еще легко отделался, правда. Нет, гробовщик не злыдня, просто в последнее время какой-то сам не свой. Я думаю, – Алан понизил голос и зашептал Эрику на ухо, – я думаю, у него там что–то не клеится в его жутком подвале. Он там день-деньской пропадает с мертвяками, не знаю, зачем. – Хм, ну, наверное, он как-нибудь готовит их к похоронам? – предположил Эрик. – Нет, это все на заднем дворе делается. Помывка, если нужно – а обычно нужно. О, ты знал, что трупы…эм… тоже в туалет ходят? После смерти. – Знаю, да, – Эрик даже закашлялся от внезапной смены темы. – Гробовщик рассказывал, что это от того, что все мышцы расслабляются, – поделился знаниями мальчик. – Поэтому их надо мыть, чтобы не воняли. Я воды ношу кучу – для трупов, для гробовщика и для меня самого. Он заставляет меня мыться, – как самую страшную тайну сообщил Алан и отчаянно покраснел. – Это очень необычно, но хорошо, – улыбнулся Эрик. – Даже странно, что ты не особо возмущен этим. Алан помедлил, раздумывая, говорить ли любовнику о том, что его влияние сильнее, чем он сам предполагает, но не решился. – Ну, это не слишком понятно, – в итоге ответил он. – Какой смысл мыться, если потом все равно грязный? У меня кожа везде потом чешется, да и вши никуда не деваются. Эрик только вздохнул. В силу своего возраста Алан не застал общественных бань, которые были в Англии буквально сто – сто пятьдесят лет назад. С приходом в Европу чумы они были безжалостно выкорчеваны, как якобы главные рассадники болезни, а пришедшая вслед за этим пуританская мораль, навеянная Реформацией, окончательно уничтожила зачатки соблюдения норм гигиены. Эрик, впрочем, еще не был жнецом в то время, но прекрасно понимал своих более старших коллег, буквально проклинавших новое религиозное веяние, из–за которого вонючий смрад отныне не покидал мир смертных. У бессмертных же постепенно выработалась привычка молчать на вызовах, дабы лишний раз не вдыхать постоянную вонь. – Самюэль и этот мужик, кажется, были такие же, как мы с тобой, – внезапно сказал Алан. – Я не ожидал, что есть еще другие такие же мужчины, которые… Он закашлялся, не договорив. – Почему? Тебе ведь уже приходилось сталкиваться с такими людьми. – Не такими, – отрезал Алан. – У них все не так. Им нравилось другое: что я маленький и худой. Или переодетый, – он едва заметно вздрогнул. – А так, как у нас… Нет, я думал, что я один… – Меня, значит, ты в расчет не берешь? – усмехнулся Эрик. Алан подпер голову рукой и задумчиво глянул на любовника. – Нет, не беру, ты же не человек. У вас там такое, наверное, в порядке вещей. Да ведь? – Скажем так, это не осуждается. – И ты… – он специально не договорил. Эрик вскинул брови. – Что? – Ну… Наверное, это плохо спрашивать, да? Просто интересно, всегда ли ты встречался с… с мужчинами, – Алан запнулся, не зная, причислять ли себя к «мужчинам». Слишком громоздкое, внушительное слово. – Нет, не плохо, спрашивай, если хочется – Эрик с прищуром смотрел на него, приподнял руку и щекотно провел кончиками пальцев по шее Алана. – У шинигами все довольно грустно в плане отношений с кем–либо. – В смысле? – Человеческие пары образовываются из–за сексуального влечения, любви, желания продолжить род. У шинигами нет ни того, ни другого, ни третьего. Мы вообще предназначены для сбора душ, только и всего; природное и эмоциональное стремление обзавестись партнером у нас отсутствует, поэтому двое шинигами вместе – явление нечастое. – О, так это у вас странно? – искренне удивился Алан. Сейчас, когда он лежал в объятиях шинигами–которому–якобы–не–нужна–пара, в сказанное верилось с трудом. – Нет, не странно, просто не часто, – поправил его Эрик. – Я обращал внимание на своих коллег. Встречался с несколькими, среди них был один мужского пола. – Алан весь подобрался, услышав ответ на интересующий его вопрос. – Но это были очень недолгие отношения, потому что обычно мы не испытываем сильных эмоций, и интерес у нас друг к другу слабый. – Значит… – осторожно начал Алан, не зная, как сказать так, чтобы не казалось, будто он ревнует или обижен, но Эрик, кажется, догадался о его намерениях. – С тобой по–другому, Алан. Не как у людей и не как у шинигами. Но я больше не хочу об этом говорить. – Как скажешь, – покорно согласился Хамфриз. Он давно понял, что Эрик скрытен во всем, что касается чувств, и вытаскивать их клещами ему хотелось меньше всего. Вместо этого потянулся к нему за поцелуем, с удовольствием встречая быстрый ответ. Все, что не было высказано вслух, вылилось в прикосновениях. – Он так горевал о смерти Самюэля… – слегка задыхаясь, сообщил Алан. Одной рукой он робко коснулся живота Эрика и сразу же, боясь передумать, скользнул ладонью ниже. – И я подумал… Эрик притянул его поближе, положил свою руку поверх руки Алана и внимательно посмотрел ему в лицо. – Что? – Я не понимал твоего волнения насчет меня, – в таком положении Алану было очень сложно собраться с мыслями, но он старался. – Я привык видеть трупы, которым все равно, что они мертвые. А теперь увидел, что случается с живыми, знавшими и любившими эти трупы… до того, как те умерли. Я сам никогда никого не терял так явно: Арчик пропал бесследно, – сердце его сжалось. Глухая молчаливая тоска по лучшему другу никуда не делась, и было мало завалить ее повседневными заботами. – Мои брат и сестра умерли, когда меня не было рядом. – У тебя умерли брат и сестра? – немного растеряно спросил Эрик. – Давно? – Ну вообще давно, почти год назад, – сипло ответил Алан. – А узнал я об этом летом. Так вот. Я не видел этого. Мне было очень тяжело, я скучаю по ним всем до сих пор, и мне грустно… Но не так, как другу Самюэля. Ты, конечно, отличаешься от людей, но ты знаешь, что такое боль, и видел ее много раз… И ты пытаешься этого избежать, да? Поэтому ты меня хочешь забрать к себе? Эрик склонил голову набок. Алан вздрогнул, заметив, каким ледяным огнём полыхнули его нечеловеческие глаза с жуткой, ни на что не похожей двухцветной радужкой, которую он давно уже не скрывал. – Ты неправильно понимаешь. Мое собственное горе меня не страшит, дело совсем в другом. Я не просто, как ты выразился, «вижу» чужую боль, Алан. Я её чувствую. Но… – он прищурился. – Я понимаю, что если с тобой что–нибудь случится, то твоя боль будет для меня особенной. Ты слишком близок мне, чтобы я смог ее перенести спокойно, как это делаю обычно. И в том, что я это почувствую, сомнений нет. – Понимаю, – с трудом прошептал Хамфриз. Ему было горько от столь честного признания, но, анализируя все, что раньше Эрик говорил о себе и о своих полумертвых эмоциях, он понимал, что иного, в принципе, ожидать было бы глупо. Алан медленно поцеловал его в шею, затем, все так же не торопясь, провел губами по коже, моментально покрывшейся мурашками. – Наверное, это предел того, что ты можешь ко мне чувствовать, да? Страх перед моей болью? – прошептал он, согревая дыханием ямочку меж его ключиц. Эрик не ответил, лишь сжал ладонью бедро мальчика, поощряя его к дальнейшим действиям, и Алан продолжил: – Я не хочу, чтобы ты ощущал этого, и… – «И»? – Если я могу помочь тебе этим, то я согласен пожить у тебя. Эрик закрыл глаза, обдумывая сказанное. Когда он их открыл, Алан почувствовал огромное облегчение, не найдя в них той пугающей отстраненности, что иногда прорывалась. – У тебя есть что-то, что ты хотел бы забрать? – вполне нормальным голосом поинтересовался он. Алан покачал головой. – Нет. Я хочу только попрощаться с Бледным и гробовщиком. – Обещаю, ты это сделаешь, – кивнул Эрик. Он схватил Алана за руку, и мир вокруг рухнул, а затем стремительно вознесся обратно, но вокруг уже не было стен холодной конюшни, тело не кололи сухие травинки, и нос вдохнул не специфический лошадиный запах, а теплый аромат дома. Алан обнаружил себя лежащим на кровати и поспешно сел, озираясь. От естественного волнения его отвлек Эрик, все еще державший его за руку и притянувший к себе для поцелуя. Больше он не медлил, не возился, и вскоре сделал все, чтобы Алан отвлекся от печальных мыслей, переполнявших голову после нелегкого разговора.