День 21

      Не поднимаясь со стула уже третий час, я старалась максимально полно охватить текущую ситуацию в городе. В седьмом районе обнаружились двое заболевших с симптомами заражения Сильвой, выехавшая на место бригада медиков взяла образцы крови и временно оцепила дом. Копы охраняли площадку от штурмующих здание жильцов, которым не повезло оказаться в это время на улице. Тесты должны были быть готовы только через час, включая доставку образцов до лаборатории, а волнения могли начаться в любую секунду — люди быстро отвыкают от подобных мер, несмотря на то, что они принимаются с разной периодичностью в разных районах при малейшем подозрении на угрозу вспышки заболевания. Я сидела в своём кабинете наблюдая за происходящим с камер, установленных на видеовышках и фасадах ближайших домов. Несколько камер не работали — в этом районе было до чёрта мародёров и бездельников. Я черкнула заметку в системе — надо запросить оборудование, антивандальную защиту и отправить техников на замену.       Ещё больше меня беспокоило состояние щитов. Местные дежурные техники запросили спецов из Подразделения — обнаружились проблемы с оптоволокном, нужна была замена и переподключение. Южный щит сейчас работал на резервном генераторе, рассчитанном на двое суток беспрерывного действия — проблема должна была быть устранена не позже, чем за выходные. Отключение хотя бы одного сегмента щита могло повлечь за собой серьёзную угрозу — если ветер задует с океана, то город снова окажется в зоне заражения, про тучи и осадки можно было вообще не говорить.       Ежечасные полицейские сводки вещали о задержании группы лиц, пытавшихся войти в «Волмарт» в неурочное время, об изъятии поддельного вип-пропуска у посетителя «Оазиса», о задержании пропагандиста с антирежимными листовками — я даже не хотела знать, что там в очередной раз написали. Всё, как обычно. Всё, как обычно — в режиме вялотекущем, но чертовски нервном.       Я спустилась вниз и прошла через опенспейс к кофемашине — идти вниз, в кафе мне было категорически некогда, да и есть не хотелось. Схватив с тарелки пару крекеров, я засобиралась обратно, мечтая сдобрить огненный чёрный кофе двумя ложечками виски, но чуть не влетела в Левицки. Пришлось задрать голову повыше, чтобы она с высоты своего роста увидела моё рассерженное лицо. Не люблю, когда ко мне подкрадываются.       — Разведгруппа сегодня уже не вернётся, да?       Она выглядела грустной. Я утвердительно кивнула. Были бы свободные руки, приложила бы ладонь ко лбу с досады. Все выходные Дебби Левицки не увидит свой предмет воздыхания. Эти любовные многоугольники в Подразделении меня отчего-то тоже жутко злили.       — Ты можешь подготовить мне статистику по динамике ошибок панели управления среднего сегмента южного щита? А лучше всех трех сегментов. Сбои электрики, помехи, электромагнитные колебания… — я заметила, как забегали её глаза. Кажется, без своего наставника Левицки не могла сделать ни шагу. Я махнула рукой. — Ладно, потом.       Я не знаю, почему так привязалась к этому щиту, и к этой Левицки с её нежными чувствами к главному аналитику. Что-то беспокоило меня. Это гнетущее чувство посещало меня почти каждый вечер, оно тихонько свербело в макушке под конец рабочего дня, а под вечер, ближе ко сну порой сдавливало грудь. Мне словно бы становилось тесно в клетке скелета — я отчаянно хрустела фалангами и разминала шею. Тревожность усиливалась вместе с гудящей тишиной моей квартиры, поэтому я часто задерживалась на работе. После развода, в начале психотерапии я пила снотворное, потом, когда Нэлл отменила их, я научилась справляться с помощью гимнастики и медитаций, старыми, докатастрофными книгами, переведёнными в цифровой формат или симфонической музыкой. Я не разбиралась в стилях и не знала композиторов, просто включала радио и окуналась в стройное многоголосье инструментов, многие из которых были навсегда утеряны. Я не торопилась домой и сегодня, потому что тревога уже запустила свои холодные щупальца мне под кожу, заставляя ёжиться от холода и спасаться горячим кофе, парующим крепким «МакКензи».       Анализы дали отрицательный результат — у жильцов оказался обычный грипп, оцепление сняли, беспорядки удалось предотвратить. Я выдохнула и открыла форму отчёта, которую Максвелл ежедневно отправлял Клиффорду Треймеру. Его нужно было заполнить и отправить до шести вечера текущего дня. Я не начинала, потому что ждала результатов с метеостанции и новостей от разведгруппы. По времени они уже должны были добраться до Промежуточной Зоны.       Я сама подняла сводную статистику по щитам, долго вглядывалась в неё, сопоставляла даты и цифры, никак не понимая, что мне во всём этом не нравится. Вспомнила о Браунинге. Мне не помешала бы его экспертная оценка. Я запаковала файл и отправила ему с пометкой «Терпит до понедельника». Как минимум, всю субботу он проведёт в Промежуточной зоне, понесло же его туда, чёрт побери!       Звонок от Максвелла раздался в половину шестого, за полчаса до окончания рабочего дня.       — Белл, грядёт большое расследование.       — Что случилось?       — Предположительно хорошо протоптанная дорожка к Мёртвой зоне. Возможно, это связано с «Делом Крэйга».       Дело о переброске в Чистую зону токсонитов — образцов океанской воды с максимальной концентрацией токсинов. Открытое полгода назад, оно так и не двинулось с места. Я не знала, радоваться этому факту или нет — в глубине души мне хотелось пустить всё на тормозах. Я надеялась, что после той зачистки оставшиеся на свободе члены пойманной нами банды не рискнут продолжать дело. Но они лишь выждали время. Если так, то мы где-то крупно просчитались. И мы, и военные.       — Составь запрос на имя Стельман, нам нужен допуск в Мёртвую зону, через южный блокпост.       — Что со щитом?       — Работы ведутся. Белл, — закончив приказывать, он позвал меня, чуть смягчив голос, — отправь запрос и иди домой. Отдохни. Если что, тебя вызовут.       Не тратя больше времени, Максвелл сбросил звонок. С колотящимся сердцем я набрала запрос, оформила отчёт и отправила его в администрацию Хоуп Стельман минута в минуту, даже не озаботившись проверкой ошибок и опечаток, которые, наверняка, там были. Хотелось грызть ногти или губы — снова объявилось подсознательное желание навредить себе, хоть и убавленное на минимум. Я взяла в рот пластиковую ложечку от кофе и изгрызла её, словно собака.       Отдохнуть, отвлечься — неплохой совет, учитывая то что в понедельник должен быть плановый медосмотр. Мои запавшие глаза и высокое кофеиновое давление вряд ли понравятся врачам.       После дезинфекции я отправилась в «Крео», как и собиралась. Одноэтажное здание торгового центра было обнесено забором с автоматическим воротами для автомобилей и калитками для покупателей, пришедших своими ногами. Я прислонила удостоверение штрих-кодом к сканеру, калитка услужливо отъехала вбок. Женщина, пытавшаяся зайти в соседнюю, получила предупреждающий гудок из динамика пропускного устройства и выругалась — она пришла не в свой час или исчерпала лимит посещений. Я спиной ощутила её ненавидящий взгляд: инспекторские безлимитные пропуска были для многих мечтой, периодически их даже пытались красть, однако система хитра — при прикладывании удостоверения к сканеру одновременно происходит опознавание лица. Я сразу же направилась к стенду с косметикой, но на пути к нему меня привлёк «островок» с нижним бельём.       Я не покупала себе ничего сто лет. Точнее, ничего красивого. В этом не было практического смысла — удивлять мне было некого, а разглядывание себя в зеркало, разодетой в кружева и сеточки, казалось мне процессом не совсем здоровым. Я подцепила пальцем бежевые трусики, состоящие из двух ниток и прозрачного треугольника с жемчужной «капелькой»-подвеской. Как вообще такое носят? Не проще ли выйти голой? Но всё равно, это разноцветье влекло меня. Я просто смотрела, любовалась, не решаясь поставить знак равенства между собой и этим полётом дизайнерской мысли. Носить такое под рабочим костюмом, а, тем более, под штурмовой униформой… Я даже улыбнулась, представляя свой клоунский вид в женской раздевалке. Смешно. И немного грустно, оттого, что какая-то часть жизни проходит теперь мимо меня. Грустно от несбывшихся надежд и разрушенных планов. От того, что моё разбитое сердце склеил цинизм и равнодушие. Патрик поломал меня об колено и даже не понёс наказания — хорошими надзирателями государство не разбрасывается. Глупо сажать в тюрьму того, кто и так проводит в ней каждый день, год за годом — так сказал мне судья…       Меня отвлёк знакомый голос слева. Не поворачивая головы, я скосила глаза и затаила дыхание. Сердце подскочило к горлу, а шум в ушах мешал мне расслышать слова, которые этот самый чертовски знакомый голос говорил. Это был Патрик — его мягкий, щекочущий слух баритон я не спутала бы ни с каким другим. Он стоял возле карусели с бюстгальтерами и что-то ворковал стоящей рядом с ним блондинке. Снова блондинке — он не изменял своим вкусам. Я попятилась назад и задела вешалку. С неё сорвалась кучка розовых трусов.       — Фло?       Но я не обернулась, а он не стал догонять. В конце концов, этот обнесенный забором городок слишком мал, рано или поздно мы бы встретились. Я предпочла бы поздно.       Обнаружив себя в отделе лекарств, я с удивлением поняла, что кручу в руках пачку презервативов. Ценник на них был космический — правительство не гнушалось повышать рождаемость самыми разными способами. Я со смущением положила пачку на место и воровато обернулась, посмотрела в окна. Нигде не было никого похожего на Патрика. Я выбралась из магазина, словно из под завала, так и не купив тушь. Когда я села за руль, поняла, что у меня трясутся руки.       Суббота ничем не отличалась для меня от будних дней — я снова просыпалась до сирены, пила кофе, провожая взглядом старушку Хэнли с собакой, и бежала в «Оазис». А после — шла на работу. Различие было лишь в том, что я шла не ко времени, а когда приспичит. Делать дома мне ровным счётом было нечего. После вчерашней встречи я всё ещё была, словно в тумане. Я плохо спала и была ужасно рассеянной. Мне даже хотелось написать Нэлл, но признаться в собственной слабости было бы для меня огромным шагом назад. Я должна справится сама.       Я злилась на себя, меня раздражала моя зацикленность на прошлом, моя зашоренность, мои откаты. Я чувствовала себя альпинистом, который то и дело срывается с простейшей трассы и виснет на тросах. Именно поэтому я полезла на шестиметровый скалодром, как только вошла на тренировочный полигон Подразделения. Я лезла дюйм за дюймом вверх, усилием воли запихивая назад взыгравшие эмоции, пыталась концентрироваться на внешнем, пыталась выпутаться из липких, как паутина, мыслей. Я чувствовала свои горящие мышцы, боль в пальцах, чувствовала, как страховка давит мне на бедра и талию, а отстегнув карабин, чтобы переставить его на соседнюю трассу, я ощутила… возбуждение? Давно забытое ощущение, которое мой организм не вспоминал пару лет, вдруг вырвалось наружу, закружило меня, сбило с толку, прямо здесь, вверху, под самым потоком, в момент контролируемой опасности. Я представила, что сорвусь сейчас вниз и шлёпнусь спиной на маты, буду лежать, дёргаясь от боли, словно неудачно приземлившееся кверху брюхом насекомое. Я представила эти доли секунды свободного падения, и сердце моё заколотилось сильнее… Меня возбуждало чувство опасности, эврика! Вот он и ответ, почему в моей жизни появился такой мудак. Надо поделиться с Нэлл этим удивительным открытием. Хотя она наверняка в курсе.       Я упаду, а что потом? Меня отвезут в больницу, спишут, предоставят мне пособие и сиделку за счёт государства — мерзкую сухую старушенцию, которая будет вытирать мне зад, сдерживая рвотные позывы и желать мне поскорее сдохнуть. И никто не придёт, чтобы проведать меня, пожалуй, только Максвелл… Максвелл. Вот кому придётся туго одному. С родителями я созванивалась только раз после развода. Мне не о чем было говорить с ними — когда я сказала, что хочу уйти от Патрика, мама просила меня терпеть и не позориться… Пошёл он к черту! К чёрту! Я зацепила карабин и полезла под наклон.       Где-то наверху меня застало системное оповещение — мой вчерашний запрос приняли и отправили в обработку. Щит восстановлен до прежней мощности. Максвелл и компания собираются вернуться к вечеру. Отлично. Я потрясла рукой, чтобы сменить страничку системных сообщений на личные. Там меня ждало голосовое от Уилсона.       — Матч завтра в пять. Ты не забыла?       — Я никуда не пойду. Я… У меня дела и вообще… настроения нет, — экономя дыхание, записала я в ответ.       Повиснув на руках в двух дюймах от ближайшего зацепа, я поняла, что у меня вот-вот закончатся силы, и я покачусь по тросу вниз. По спине поползли мурашки, между лопаток скатилась капля пота. Мне не хотелось начинать всё сначала. Не хотелось проигрывать, не хотелось снижать планку, которую задрала для себя. Если уж я не могу обуздать эмоции, то подчинить себе своё собственное тело я обязана.       — Ты там что, умираешь? — запущенная на наручном коммутаторе программа отозвалась голосом Уилсона. Я нашла точку опоры и переместилась в горизонталь. Выдохнула.       — Я вообще-то вниз головой тут висела.       — Висела? На работе, стало быть, в выходной? Ясно. Занята, очень занята, — съязвил Уилсон, хохотнув в динамик.       — Это моё личное дело, Тед, окей? — я воинственно пресекла его попытки в панибратство. Наверное, слишком резко, но я не очень-то переживала на этот счёт. От образа заносчивой стервы, которую бедолага-муж терпел столько лет и под конец сорвался — да, я знаю, гуляли и такие теории — мне всё равно уже не открестится.       — Да не вопрос, — Уилсон отстал, и я надеялась, что эта тема закрыта. Но я ошибалась.       В воскресенье вечером на мой смартфон поступил звонок. Номер был не записан в память, поэтому я не стала снимать трубку. Разговоры по телефону я считала едва ли не вторжением в личное пространство — зачем звонить, когда есть мессенджеры, рабочие чаты или, на худой конец, голосовая почта. Бессмысленные «привет, как дела» я давно исключила из своей жизни, как и людей, с которыми я могла эти бессмысленные разговоры вести.       Благодаря Патрику у меня не осталось друзей, после его исчезновения из моей жизни они не спешили возвращаться, а заводить новых не спешила уже я, несмотря на настоятельные рекомендации Нэлл. Сайты знакомств давно приобрели серьёзный статус — в нашу эпоху затворничества и страха перед заражением это был едва ли не единственный способ узнать собеседника — потенциального друга или любовника — получше. Я слышала из тех же разговоров между парнями в спортзале, что девушки не стесняются требовать скан последней медкомиссии, прежде чем пойти даже просто прогуляться: люди ценили своё время и безопасность, а мимолетный секс давно вышел из обращения. Нэлл намекала мне на этот способ «расширить круг общения», но мне это было не интересно. Где Патрик нашёл себе новую блондинку? Может, как раз на сайте? Интересно, он её тоже бьёт?       Звонок раздался снова, длинный и настойчивый. Потом ещё.       — Кто же тут такой настырный? — вздохнув, я подняла трубку и нехотя поднесла её к уху, готовясь услышать заготовленный рекламный текст или ещё какой-нибудь подобный бред. — Внимательно.       — Привет.       Я молчала, пытаясь идентифицировать смутно знакомый голос.       — Флоренс? — этот кто-то проверял, не сорвалась ли связь.       — Кто это?       — Браунинг, — он кашлянул. — Я тут стою у тебя под окнами. Спустишься?       Я медленно подошла к окну и выглянула на улицу, не раскрывая занавесок. Так я могу притвориться, что меня нет. Хотя у меня брезжит светильник.       Я метнулась к столу и выключила его. Снова почувствовала себя дурой. Странно, когда Браунинг появлялся на горизонте, я часто чувствовала себя дурой. Наверное, сказывается чёртова пропасть между нашими IQ.       — Привет, я… зачем?       — Уилсон нас ждёт, будь он неладен, — Браунинг улыбнулся, я услышала это сквозь чуть искаженный фон сотовой связи.       Я увидела его возле парадной, он стоял, облокотившись на капот своей чёрной, вымытой до блеска машины. Сверху она казалась широкой словно корабль, и напоминала мне Бьюики шестидесятых годов позапрошлого века — вроде бы именно по их лекалам производили сейчас машины на вновь воссозданном заводе в бывшем Детройте. Хромированные вставки кузова блестели в лучах закатного солнца, а сам Браунинг… Он был каким-то другим.       — Я сказала ему, что не пойду. Он тебе не передал?       — Н-н-нет, не передал…       — Я никуда не пойду, идите без меня, — повторила я, чувствуя, как внутри меня поднимается волна возмущения. Уилсон не мог ему не передать. Браунинг решил удостовериться, что я не передумала, или сбить меня с толку, чтобы я заколебалась и поменяла решение. Какого чёрта им всем от меня надо, неужели нельзя заменить меня кем-то другим? У Левицки наверняка есть такие же длинноногие подружки.       — Существует хотя бы одна миллиардная шанса, что ты передумаешь? — чуть помедлив, вкрадчиво спросил он. Я услышала в его голосе слабую надежду — удивительно бесполезное в наше время чувство.       — Нет.       Я положила трубку и отошла от окна. Глубоко подышала, чтобы успокоиться, включила спортивный канал. Посмотрю эту чёртову игру дома.       Приезд Браунинга отчего-то взбудоражил меня: я разволновалась и разозлилась, но наотрез отказалась от привычного уже самокопания. Боялась выкопать что-то не то.       Я выпила ромашковый чай и дважды помыла чашку, прямо как завещал мне Патрик. Вытерла стол, сложила салфетки веером, отвлеклась на гимн и вопли болельщиков — игра уже началась. Я не знала, за каким чёртом вообще включила её, если отказалась сидеть там в первом ряду.       По экрану мелькали лица зрителей, рассаженных в защитные капсулы — кажется, я заметила хозяйку соседнего мини-маркета, которая переворачивала табличку одновременно с окончанием комендантского часа. Я увидела Левицки и радостно улыбающегося Уилсона. Потом камера упорхнула на поле, и я поняла, что лица Браунинга я рядом с ними не обнаружила. В моей голове промелькнула глупая мысль, промелькнула и исчезла, но я, отставив уже третью удивительно бодрящего, несмотря на обещанный седативный эффект, чашку ромашкового чая, медленно подошла к окну. Чёрная машина Браунинга всё ещё стояла у меня под окнами.