День 21

Западный полицейский участок встретил нас привычным образцовым порядком на досмотре и дезинфекции. Мы сдали оружие, подписали документы. Поймав электронные пропуска на комм, направились вглубь здания, в изолятор, где содержались лица, не состоявшие в контакте с заражёнными. Я изучила материалы дела — как ни странно, голова моя соображала яснее прежнего, словно кто-то стёр пыль с глазниц защитной маски. Патрик Коэн самолично выпустил Эфраима Шохолла из камеры следственного изолятора и передал начальнику тюрьмы поддельную справку о вакцинации, якобы найденную у Шохолла при задержании. А вот имя вносителя залога меня не удивило — им оказался Ньюман. Интересно, Патрик не попытается отрубить себе руки, когда узнает, что досматривал гомосексуалиста и даже помог ему выйти? Или он сам не прочь? От этой мысли я нервно прыснула, поймав на себе удивлённо-напряженный взгляд Теда, мол, ты там не дурковать ли собралась, Белл, но я мягко улыбнулась ему, и он едва заметно закатил глаза. Привык ко мне и моим выкрутасам. Да и я к нему. Перед допросной я остановилась. Чувствуя за левым плечом Уилсона, словно ангела-хранителя, я сделала шаг вперёд и взялась за ручку двери. И шквал мыслей вдруг закружил меня, страх захолодил спину. Я не знала, как поведу себя, не знала, как среагирую, когда снова посмотрю Коэну в глаза, когда открою рот, чтобы сказать ему хоть что-то. Я снова почувствовала себя той юной девочкой, которая молилась на него, как на божество и делала всё, что он говорит, и подстраивалась, и принимала, и винила себя за всё, что у нас не получалось… Как же много прошло времени, а эмоции всё ещё были живы. Но сейчас я была ими вооружена. Мне хотелось высвободиться, выдрать их из себя, потому что заталкивать их глубже в душу я уже не могла, там уже не оставалась места. Они гнили там. Гнили, а я рисковала отравиться. Я нажала ручку вниз. Помещение встретило меня холодным зеленоватым светом. Патрик сидел ко мне спиной, расслабленно откинувшись на спинку стула, его руки, скованные наручниками, лежали у него на животе. Зеркало отражало копну его темных волос, небритость, сощуренные глаза и искривлённый в усмешке тонкий рот. Таким я его и запомнила. Он был таким же, как в тот день, когда я удирала из дома босиком, с рассечённой губой и бровью, и синяками, которых никогда не было видно. Таким, как в зале суда, когда одним лишь своим взглядом внушал мне, что я ничтожество. Я до кошмарных снов боялась увидеть его, заговорить с ним. И теперь я делала это добровольно. И я даже почти хотела этого. Потому что страшнее было потерять Дэмиана. — Привет, — врезалось ему в спину. Мой голос звучал громче и сильнее, чем я ожидала. — А ты неплохо выглядишь, — вместо приветствия сказал Патрик. Он окатил меня холодным взглядом, полным презрения и колкой искрой интереса. Мне захотелось помыть руки с неразбавленной хлоркой. — Ты знаком с Эфраимом Шохоллом? — без предисловий. Я открыла материалы дела и повернула к нему фотку. — Не-а, — насмешливо ответил Патрик, продолжая сверлить меня взглядом. Я почти освоилась, в конце концов, где-то в другой жизни я смотрела в эти глаза достаточно времени, чтобы знать, чего ожидать. — Ты его конвоировал. — Я не могу помнить всех заключённых в лицо, — Патрик улыбнулся, я едва заметно дёрнула бровью, но удержалась, чтобы не закатить глаза. — Ты помог ему сохранить втайне отсутствие прививки, — я даже не думала сдаваться. — Мне просто дали бумажку и всё. Я ничего не знал, — он всплеснул руками, его улыбка стала ещё шире. — И вообще, Фло, детка, у тебя нет полномочий меня допрашивать. — Я тебе не детка. Что-то произошло. Что-то внутри меня изменилось так резко, что я не успела отследить это. Голос был не мой. И я была почти не я. Не кролик перед удавом — инспектор Белл. Исполняющая обязанности старшего инспектора Подразделения номер один Флоренс мать её Белл, и мне нужна была информация. И я вытащила бы её из самого дьявола, если б он существовал, не только из какого-то трусливого нарцисса и психопата, который однажды попытался меня сломать. Мне вдруг стало так свободно внутри, что я готова была станцевать на столе для допросов без единой унции алкоголя внутри. — И полномочия у меня появляются тогда, когда в деле начинает фигурировать слово «токсин», — добавила я, и верхняя губа у меня непроизвольно дёрнулась, как у оскалившегося хищника. — А ты зубы научилась показывать, да? — лживая улыбка слезла с его лица, словно отмершая кожа, его истинная суть явилась мне снова. Он люто ненавидел меня. А ещё ему было страшно. Потому что сегодня наручники надевал не он, сегодня их надели ему. — Белл, у нас тут радиопомехи, запись остановлена, — в помещении раздался искажённый голос Уилсона. То, что произошло потом, я помнила смутно. Я не думала, что творю — действовала на голых инстинктах, и плевать мне было на жалобу и объявленный мне следующим же днём выговор. Не разрывая зрительного контакта, я стрелой устремилась через стол. Схватив Патрика за волосы, я грохнула его лицом в поверхность стола с такой силой, что разбила ему нос. Не представлю, почему Коэн не успел среагировать: мешали ему наручники, или быстрота моей реакции с годами тренировок стала лучше, но факт превышения полномочий был налицо. Патрик сидел ровно, из раздувавшихся, как у быка, ноздрей медленно стекала кровь. — С-с-сука, — тихо прошипел он, но дать мне сдачи не осмелился. — Твоя связь с мелкими говнюками из подполья очевидна. Если ты будешь сотрудничать и расскажешь, где они базируются, тебе скостят срок, — отчеканила я недрогнувшим голосом, хотя внутри ещё бурлил адреналин. Я хотела ударить его снова. И еще, и ещё. — Ты всегда была сукой. Тебе нужны были рамки. Тебе нужно хорошее воспитание, Фло, детка. Тебе нужны рамки, — он хрипло выплёвывал слова и заговаривался, я помнила — именно так его захватывал гнев. Он переставал соображать. Я понимала, что в любую секунду ему может сорвать крышу, и начнётся месиво, в котором у меня будет небольшое преимущество — его скованные руки. Но Патрик не шевелился. Его губы бледнели, и кровь затекала в их уголок. Он смачно плюнул в сторону — на пол упала пузыристая розовая клякса. — Тебе тоже нужны рамки, Коэн, — я расслабленно откинулась на спинку стула, при этом не расслабляясь ни на мгновение. — Шохолл и Ньюман — гомосексуалисты. Тебя сунут в такую дыру, что когда ты выйдешь оттуда — если, конечно, выйдешь — то станешь идеально воспитанным, примернейшим членом общества. Ты же знаешь, как это бывает? Да, дорогой? — последнее слово я произнесла с оттяжкой, смакуя каждую букву, наслаждаясь каждым микроизменением в лице Коэна — от ярости до ужаса и растерянности. Он прекрасно знал, что замеченные в подобной связи заключённые едва ли живут в тюрьме долго. А я с каждой пройденной минутой понимала, что такому, как Коэн никто бы не доверил серьёзной информации. Наверняка ему просто дали денег. Ему часто давали денег за поблажки, он это любил. Так он ощущал свою власть… — Мне нужен адвокат. С тобой я больше не собираюсь разговаривать, — сдавлен и зло произнёс Патрик. Я ощутила, как заныл потянутый трицепс — к организму начала возвращаться чувствительность, ко мне в голову — адекватность. Я встала и спокойно проследовала к выходу. Толкнув дверь внутрь, я поняла, что оставила своё прошлое в допросной комнате. — Думаешь, расколется? — Уилсон нагнал меня в коридоре. В его взгляде читалось одобрение, однако, обсуждать со мной случившееся в допросной он не решался. И пусть. Говорить больше не о чем. Патрика в моей голове больше не было. — Расколется. Но вряд ли он что-то знает.