Мой приёмыш

      

Юнги идёт по тёмной улице и весь дрожит от холода. Ему так хочется поскорее забраться в тёплую кровать и заснуть. Голова забита завтрашними планами. В шесть утра надо встать, чтобы поездить с инструктором по городу, потом поставить машину на место в гараж и ехать на общественном транспорте до ресторана. Автомобиль нуждается в свежей покраске, поэтому пока парень решил обойтись без него.       Вокруг постепенно зажигаются фонари, а Юнги всё бредёт по улице и считает, сколько времени ему осталось до дома. Сзади лает собака, слышится скрип шин, но блондин не оборачивается и быстро шагает вперёд. Его дорогу освещает жёлтый свет фар. Пианист перебирается с проезжей части на тротуар и продолжает путь. Он абстрагируется от всего окружающего и мечтает о горячем чае перед сном, хотя глубоко уже сам сомневается, что ему хватит сил вскипятить чайник и заваривать чай. Молодой человек быстрее уснёт, чем приготовит себе что-то.       Черная иномарка с затемнёнными окнами резко подъезжает и останавливается рядом с Юнги. Водитель громко бибикает на весь двор. Мин вздрагивает от неожиданности и наконец замечает, что происходит. Перед ним стоит машина Дона. Господин Ли опускает окно и высовывается наружу. — Садись, подвезу! — улыбаясь, говорит он. — Спасибо, я дойду пешком. Тут недалеко, — отвечает Юнги, продолжает идти вперёд, но Дон не отстаёт и снова подъезжает прямо к нему. — Разговор есть, — сухо произносит он и открывает правую дверцу, приглашая Мина сесть на переднее сидение.       Парень удивленно хлопает глазами и без колебаний забирается в машину. — Много работы у тебя, я смотрю, — говорит Дон, заводя авто. — Что есть, то есть, — отвечает Юнги, блаженно облокачиваясь на спинку кресла. В машине, как ни странно, работает тёплый кондиционер, выключен свет. Словно созданы все условия для того, чтобы крепко заснуть. — Раз работаешь, значит платят, — подытоживает мужчина, поправляя тёмные очки. На секунду Мин задумывается и понимает, что ни разу не видел отца Хосока без них. — Насколько мне показалось, ты хотел поговорить о другом, — хмыкает он, всматриваясь в профиль Дона. — Ты прав. Совершенно прав, — кивает Ли, поворачивая руль машины и смотря по сторонам в лобовое стекло. — Речь пойдёт о Хосоке, — сообщает он и достает из бардачка конверт. — На, открывай, — передаёт его Юнги, продолжая вести машину. Пианист аккуратно разрывает бумажку и достает сложенный пополам документ. Он раскрывает его и внимательно вчитывается. Чем дольше он это делает, тем больше хочет отложить эту бумагу в сторону, лучше смять в комок и сжечь. — Это заключение той клиники, в которой вы с Хосоком делали тест ДНК! — непонимающе восклицает Мин. — Как видишь, я был прав, — усмехается Дон на его реакцию. — Я не врал, когда говорил, что он мой ребёнок. Тест всё показал. — Я вижу, — хмуро отвечает парень. — Теперь у меня есть все основания, чтобы усыновить мальчика, ты же понимаешь это? — Конечно. Но неужели ты думаешь, что я оставлю его? Не забывай, я первый помог ему и всегда защищал, пока ты не появился и теперь качаешь права, — Юнги вскипает от злости, но старается держаться. — В этом-то и проблема, — задумчиво говорит Дон, слегка прищуриваясь, что замечает и Мин сквозь его очки. — Ты мешаешь мне, я мешаю тебе... Как мы поступим с этим? Один из нас должен отступить. — Под этим «один из нас» ты подразумеваешь меня. — Верно, — смеётся Ли. — Точно также думаешь и ты, только про меня. Он задумчиво поворачивается к Юнги, поправляя очки и сквозь них пытаясь пролезть в его душу. По крайней мере так кажется самому юноше. — Что ты предлагаешь делать? — вопросительно приподнимает брови он, неотрывно следя за собеседником. — Рассмотреть картину реально, — беззаботно пожимает плечами мужчина. — Как бы ты там не старался, я получаю больше тебя, а значит, смогу обеспечить Хосока лучше, чем ты. — Если твоя зарплата больше, это ещё ничего не значит. Я могу обеспечить его не хуже, — холодно произносит молодой человек. — Я не говорю, что с тобой у Хосока будет плохая жизнь. Я сравниваю тебя и себя, где моему сыну будет лучше, — резко перебивает Дон, прервав зрительный контакт и петляя между машинами на дороге. — Теперь смотри дальше, — он продолжал. — Суд будет на моей стороне, на тех правах, что я здоровый и дееспособный родной отец. И согласись, мальчику в принципе будет лучше жить с настоящим родителем, чем с чужим дядей. Если Хосок останется жить с тобой, он потеряет папу. После усыновления мы переедем в США. У него будет новая обстановка, новая школа, окружение. Ничего не будет напоминать о прошлом, где он жил в детском доме, где его не принимали из-за этого, где не любили и ничего не позволяли. Хосок начнёт сначала. А что дашь ему ты? Юнги молчал, погружённый в свои мысли и не зная, что ответить. — Даже если вы будете жить с ним в другом районе, то Хосок перейдёт в другую школу. Он будет также натыкаться на знакомые улицы, как-нибудь встретит детей из детдома, воспитательницу. С тобой Чон не забудет об этом ужасе, в котором он жил. Хосок будет помнить, ему будут напоминать. — А ты не думаешь о том, чтобы спросить его, с кем он хочет жить? — задаёт вопрос Юнги, уже зная ответ. Он прекрасно понимает Дона, осознаёт, что тот прав, только принять как данное не хочет. И дело не в Чоне, не в его отце, а в нём самом. Отпустить мальчика в другую страну выше его собственных сил. Никогда. Мин так привязался, так полюбил Хосока, что оставить не сможет. — Дети отходчивы и многое со временем забывают. Я знаю, он будет долго горевать по тебе, скучать, но потом забудет. Он забудет о тебе и окунется в новую жизнь. Ты же желаешь ему счастья, верно? — мужчина оборачивается и долго смотрит в блестящие глаза пианиста. Видит, как внутри того мир рушится. — Ребёнку нужен настоящий отец, — добивает окончательно. — Дай мне время, — коротко отвечает Юнги и, заметив свой дом, не дождавшись ответа, выходит из машины. — До встречи! — слышит он голос сквозь треск шин, отъезжающих куда-то в беспросветную темноту ночи.       Юнги ничего перед собой не видит и бредёт по наитию в сторону подъезда. Его глаза наполнены слезами, которые застыли и не скатываются по щекам. Его будто оглушили и облили ледяной водой. Не слышно собственных шагов, и на душе вдруг зябко и сыро. Внутри горело яркое жаркое пламя, а кто-то пришёл и забрал его, оставив Мина одного в тёмном лесу на холоде. Он давно такой сильной боли не чувствовал, давно не ощущал глубокой потери. Только на этот раз всё сильнее, потому что на засохшей и мёртвой земле прекрасный цветок пророс, радовался под солнцем и пускал корни с каждым разом в ещё более мягкую почву. А теперь это чудесное растение с корнем выдрали и никого не пожалели, всё снова постепенно умирает. Юнги закрывает глаза рукой, достаёт ключи и слепо открывает дверь. Он наступает на одну ступеньку, вторую, третью, но в итоге спотыкается, падает и так остаётся полусидеть на холодных плитках. Громкий вздох эхом разносится по лестничной клетке, а после тихие всхлипы.       Мин очень жалел своих детей и еле пережил их утрату. Его родные, кровные сын и дочь погибли в авиакатастрофе вместе с матерью. Он смог оправиться от тяжёлого горя и пойти дальше, но только сделал несколько шагов вперёд, как земля ушла из-под ног. А теперь чужой ребёнок, который стал своим, тоже будто умирает в его душе. Юнги с горечью осознаёт, что скоро расстанется с ним навсегда. Хосок больше не появится в его жизни, не улыбнётся, не посмеётся и не спросит как дела. Хосок исчезнет так, словно его никогда здесь и не было. Он заживёт другой счастливой жизнью, а Юнги будет снова существовать в прошлом. Только теперь это прошлое разделится на две части: семья и попытки вернуться к настоящему. Это не Хосока, бьющегося в истерике, утешал парень, стоя у магазина, не его защищал и помогал ему тоже не он, не он открыл своё сердце и не впустил его туда, не он был счастлив с ним. Всё не он, его никогда не было. Их никогда не было и больше не будет. Юнги задерживает дыхание, чтобы не заплакать в голос, достаёт телефон и дрожащими пальцами печатает смс:       «Господин Ким, я очень болен. Два дня меня не будет на работе, извините».       Болен? Чем же? У него болит сердце. И вовсе не из-за физической нагрузки, просто кто-то его покинул и оставил, не прикрыв за собой крохотную дверцу. Эта ситуация чем-то похожа на те истории безответной любви. Мы желаем предмету обожания только счастья, но зачастую видим его счастье только вместе с нами. Кажется, что лишь мы и способны обеспечить дорогого человека тёплым домом, подарить все свои чувства, терпеть его или её несносный характер. Иногда этот эгоизм дорастает до того, что мы считаем глупостью отказаться от нас, наших чувств, которые сами же буквально принесли на блюдечке к человеку со словами «делай, что хочешь», подразумевая «после такого признания ты просто обязан согласиться на всё». В таких случаях мы упускаем главную мысль. Часто нашему объекту любви это не нужно. Не нужны признания, отношения, ваши чувства. Юнги всегда считал, что Хосок будет счастлив только с ним, но теперь сам задумался. Действительно ли этого хочет мальчик? Или же это выдумка Мина? — Юнги! — раздаётся встревоженный голос в тишине. Блондин бы обернулся, но не чувствует собственного тела. Крепкие руки обхватывают его туловище и волокут к лифту. — Прекрати, оставь меня здесь. Лучше я тут переночую, — слабо сопротивляется молодой человек, совсем не ощущая, что сейчас способен оказать протест. — Я тебя одного в таком состоянии не оставлю, — упрямо повторяет парень и затаскивает Мина в лифт. Юнги сразу жмурится — глаза ослепляют яркие лампы. — Спасибо, Чим, — хрипит в ответ он, окончательно переставая бороться и расслабляясь. Пак не спрашивает, что произошло. Он просто доставляет Юнги до дома, заставляет того срочно принять душ и переодеться, а сам готовит ужин и открывает бутылку терпкого сухого вина. Всю ночь они проводят вместе, тихо жуя нарезку и поминутно беря бокалы. Молчат до рассвета, пока у Мина окончательно не развязывается язык после огромного количества выпитых бутылок. Чимин внимательно слушает и не перебивает. Юнги рассказывает обо всём. О том, как он устал соответствовать интенсивному графику жизни, как навещал Хосока, передал весь диалог с Доном. Чимин никак внешне не реагировал, только на рассказе про господина Ли резко плеснул себе в бокал блестящую жидкость кроваво-красного цвета и залпом выпил. — Что ты собираешься делать? — тихо спрашивает друг, когда Юнги заканчивает свой рассказ. — Попрощаться, — с трудом отвечает тот, потягиваясь за кусочком сладкого перца и пытаясь незаметно проглотить очередной комок слёз в горле. — То есть как? — Чимин непонимающе смотрит на Мина. — Ты оставишь его? — Ради него самого. Дон прав, мы оба взрослые люди и сами прекрасно знаем, что для детей лучше, — он сосредоточенно вертит в руке бокал, слушает тихий плеск и смотрит на волны, которые сам же создаёт, наблюдая за тем, как вино переливается в предрассветном небе. — И что по-твоему? — Пак прекрасно понимает, что его друг пытается убежать от ситуации и отвлечься. Но отвлечься он может только одним способом, и Чимин совершенно не хочет возвращаться в прошлое. Лучше обсудить всё сейчас, пусть он и не спал всю ночь и опоздает на работу. Состояние Юнги важнее. — Настоящие родители, — медленно произносит юноша. — Если они живы, здоровы, любят своего ребёнка, то это всё, что нужно, — растягивает слова, улыбаясь с непритворной горечью, — столько детей живёт в семьях, где их не любят, унижают, не помогают и не обеспечивают. У Хосока есть возможность жить как большинство его сверстников на нашей планете. Жить нормально, счастливо. Это здорово, и я должен помочь ему принять верное решение.       «Я должен отойти в сторону».       — Почему ты не думаешь, что можешь дать ему жизнь лучше, чем Дон? — возмущается Чимин и в негодовании разводит руками. — Я не смогу так обеспечить Хосока, как он. Я не родной Хосоку человек, — отвечает Юнги, поднимая взгляд на Пака. Он видит в его глазах протест и просьбу остановиться, передумать. — А может ему не нужно это? Юнги, ты нужен этому ребёнку. С чего ты взял, что ты ему не родной? Ты не отец, но ты ближе к нему, чем Дон. Ты дороже Хосоку больше, чем Дон. — Я не уверен, — качает головой блондин, с грустью улыбаясь. — Прекрати. Поговори с мальчиком, всё разрешите вместе. — Нет! — сразу же отрицает Юнги и показывает руками крест. — Он ничего не должен знать о нашем с Доном разговоре. — Он имеет право знать, сейчас решается его дальнейшая судьба, как ты этого не понимаешь?! — восклицает Чимин, отчаянно отстаивая свою позицию. — Хосок умный мальчик, он должен быть в курсе. Если ты уйдёшь, ты бросишь его. Ты предашь. — Я помогу ему, — будто не слышит друга Юнги. — Когда-нибудь Хосок поймёт меня, если вообще вспомнит. Его жизнь должна состояться и быть самой лучшей, потому что он этого достоин, — говорит твёрдо, уверенно. — А как же ты? — задаёт вопрос Чимин и видит во взгляде напротив ответ. «А я без него никак». Мин не отвечает и отводит глаза в сторону. — Я попросил дать мне время. В воскресенье мы хотели с Хосоком пойти куда-нибудь. Это будет наша...последняя... — не договаривает и залпом допивает оставшееся вино в бокале. — Он никогда тебе этого не простит. — Он забудет. — Так не бывает. — Бывает. — Ты всю жизнь будешь жалеть об этом. — Это невозможно. — Всё возможно.

***

      Чимин уходит в восемь часов утра. Юнги вымывает посуду и ложится спать. Заснуть никак не получается. До воскресенья осталось пять дней. Эти пять дней они должны провести вместе, и никто им не помешает. Три дня Мин будет забирать его из школы и водить везде до самого вечера. Один день они полностью проведут вместе. В последний он доведёт его до детского дома и всё скажет. Юнги понимает, что отношения с Доном у мальчика наладятся. Вот этом нет сомнений, учитывая то, что Хосок даже большую часть времени в последние недели проводил с отцом. Мин понимает, что действительно мешает им. Лучше уйти поскорее.       Сейчас парень пялится в потолок и совершенно не понимает, ради чего жить дальше. Он ради Хосока встал на ноги и начал жить, а что делать без него? Ради кого водить машину, ходить на престижную работу и радоваться каждый день? Перед кем можно быть собой? Единственной опорой, как и всегда, остались только друзья. Юнги не к чему стремиться, ведь нет того, ради кого он будет готов жертвовать, стараться изо всех сил, идти вперёд тогда, когда ситуация безвыходная. Он любит отдавать себя кому-то. Наверное, это его ошибка. Юнги не может жить только ради себя. Он не такой человек. Он отдавал всё жене и детям и был счастлив до их гибели. Лучше бы пожертвовал своей долгой жизнью ради всех них, чем бесцельно существовал тут. Он подарил Хосоку свою любовь и смог дышать полною грудью до того момента, когда не появился родной отец. Он вытаскивал друзей из всех передряг, теперь они помогают ему. Только Чимин и Намджун есть у него. Больше и не будет, не выйдет. В третий раз Юнги такой удар судьбы не переживёт, сердце не выдержит. Слишком больно и нестерпимо тяжело. Пора приучиться жить одному и довольствоваться этим. Мин приподнимается на локтях и, повернувшись на правый бок, тянется к прикроватной тумбочке. Он долго вслепую перерывает вещи в верхнем ящике и наконец достаёт с самого дна картонную коробочку. С облегчением вздохнув, достаёт оттуда зажигалку с сигаретой и хладнокровно подносит её к губам. Иронично усмехается, вспоминая свои мысли, что больше никогда к этому не притронется. Однажды он прочитал, что табак убивает 10 лет, которые мог бы ещё прожить человек. Юнги начал курить, чтобы укоротить себе жизнь. Бросил, когда появился тот, ради кого жить, и вернулся снова, когда опять остался один.       Сигаретный дым витал в воздухе и пропитывал стены своей едкостью. Эти серые тонкие струи, точно ядовитые змеи, плавно вились у лёгких и кистей Мина, растворялись и оставляли после себя терпкий и жгучий аромат, разом наполняющий грудь, заставляющий глаза слезиться и одурманивающий голову. Юнги не останавливался и делал затяжку одну за другой, нередко прижимая ладонь ко рту и хрипло кашляя. Боль внутри потихоньку начинает таять. Она была ледышкой, а теперь плавится прямо внутри. Блондин меланхолично щёлкает зажигалкой и наблюдает за жёлтым пламенем, то исчезающим, то появляющимся вновь. В его глазах сейчас отражается огонь. Он не моргает и продолжает смотреть на него, будто пламя способно загореться в его глазах и поселиться там. Искры давно померкли, их не вернуть обратно. Он не хочет устраивать погром в квартире, поджигать занавески, а вместе с ними и себя самого. Нет. Ни за что. Он только хочет больше ни к кому не привязываться и не выходить из комнаты. Лучше сидеть в заточении, чем ещё раз выйти на улицу. Пять дней до воскресенья? Пять дней с Хосоком. Пять дней его свободы и ещё существующего смысла жизни. Следующие дни он видел смутно, как в тумане. Они представлялись ему серыми пятнами, тёмным пространством без единого проблеска солнечного луча или блеклого света путеводной звезды. Юнги не докуривает сигарету и бросает её в пепельницу. Он медленно встаёт с кровати, бредёт к окну, закрывает его и задёргивает все шторы так, что спальня мгновенно мрачнеет. Мин закрывает лицо руками и отворачивается от окна, делая шаги вперёд. Он застывает на месте и молчит, тяжело дыша. Так проходит несколько минут. Затем резко хлопает себя по щекам, часто моргает, ерошит пряди светлых волос и ложится на кровать. Вскоре его одолевает тяжёлый сон, в который он погружается с желанием, чтобы никогда не наступало воскресенье. Пусть сколько угодно пройдёт дней, но он так и не попрощается. Пусть время замедлится и один день станет равен недели. Хотя какой от этого толк? Всё равно будет мало.       Мин просыпается через несколько часов и сразу бежит умываться. Скоро надо идти к Хосоку в школу, и его будто подменили. Комната озарилась солнечным светом, окна открыты, повсюду свежий воздух и ни одной пылинки. Блондин лучезарно улыбается своему отражению в зеркале, пока чистит зубы и причесывает волосы. Он снимает свою черную футболку и серые штаны, доставая белую рубашку и голубые джинсы, быстро одевается и пулей вылетает из дома. Всё-то хорошо и даже нельзя сказать, что утром этот человек страдал и глотал тихие слёзы. Юнги весь светится от счастья. Он включает ритмичную песню и идёт по дороге, приплясывая, пока рядом не покажется прохожий. Тогда парень сразу перестаёт танцевать и идёт обычным шагом, сделав серьёзное лицо. Но стоит незнакомцу или незнакомке скрыться за углом, как он продолжает двигаться под музыку, беззвучно радостно смеясь.       Всё-то хорошо, только Вы на его сияющее лицо внимательно посмотрите. Он улыбается, улыбается искренне и счастливо. А глаза? Они смеются. Но Вы посмотрите в них пристальнее. Там скрывается глубокая, терзающая до хруста и боли душу и сердце, печаль, такая тихая и молчаливая, что её трудно заметить. Она отлично спрятана за радостью предстоящей встречи. Но как только Юнги останется один, та выползет наружу, будто чистое лазурное небо закроют тучи, и польёт дождь.