Мой приёмыш

«Возможно, когда-нибудь ты найдёшь эту записку и поймёшь, почему мне пришлось поступить именно так. Я всегда знал, что ты самый сообразительный и умный мальчик, для которого очевидно то, о чём другие твои ровесники просто не задумываются. Надеюсь, ты поймёшь меня. Родители — самые близкие и важные в нашей жизни люди. Я это осознал, когда потерял их всех и остался один. Твой отец не знал о тебе ничего, но он искал тебя. Дон совершил много ошибок, бросив твою маму и не вернувшись обратно домой. Он и сейчас пытается наладить контакт с тобой, делая совсем неправильные шаги. У меня был разговор с ним на этот счёт. Твой отец постарается сделать всё, но и ты дай ему шанс. Каждый человек заслуживает прощения и второго шанса. Дон сможет помочь тебе во многом, он будет рядом. Не переживай, всё быстро закрутится. Обо мне не беспокойся, я проживу. Для меня всегда было важным, чтобы ты был в порядке, а остальное не имеет значения. Помни: когда счастлив ты — счастлив буду и я. Не злись на меня, прости. Прости, если сможешь. Юнги-хён.» Хосок опускается на край кровати и прикрывает глаза, прижимая к лицу листок бумаги. Вот уже пятый раз за время их расставания он перечитывает это письмо и всё пытается увидеть в нём что-то новое. Чон никогда не верил в сказки, а с Юнги поверил. Теперь винит себя в своей доверчивости. С того вечера не прошли и сутки, но Хосоку уже плохо, он по нему скучает. Мальчик до сих пор поверить не может, что больше не увидит своего «большого друга». Он не успел рассказать ему о том, что прочёл подаренную книжку про Гарри Поттера, не успел поделиться впечатлениями с прогулки. Хён очень бы обрадовался этим разговорам. Только разговоров больше не будет. *** Пусть ночью и не спалось, утром надо сделать вид, что ничего не было. Не было слёз, нет плохого настроения и измотанного выражения лица. Кабинет доктора оказался светлым и просторным. Хосок с отцом пришли раньше положенного времени, чтобы обследоваться перед отъездом. Чон героически выдержал все процедуры от сдачи крови до УЗИ, оставалась последняя. Мальчик присел на кушетку, а Дон расположился в кресле у стола врача, передав тому анализы. Пока мужчина в белом халате неторопливо рассматривал результаты и что-то бормотал, Хосок болтал ногами, безучастно оглядываясь по сторонам. Он всегда был здоров, по мнению педиатра детского дома, поэтому несильно задумывался по этому поводу. — В целом всё в порядке, — негромко проговорил врач после длительного молчания. — Вы сможете лететь, только дайте слово, что запишитесь на операцию. — На операцию? — ужаснулся Хосок, до этого без интереса слушавший врача. — У Вас проблемы с почками. Запустились такие процессы, которые скоро могут стать необратимы, — коротко отвечал мужчина, складывая бумаги на стол. — Какие проблемы? Почему? Это давно? — мальчик соскочил с кушетки и подошёл к доктору. — На словах не объяснишь, молодой человек, доверьтесь профессионалам, — сказал тот и внушительно посмотрел на Хосока через очки. — Мы улетаем через неделю, потом сразу поедем в больницу, — кивнул Ли. На его лице нельзя было прочитать ни одной эмоции. Он спокойно сидел в кресле и будто ожидал услышать эти слова. Хосок жутко нервничал и не понимал, что происходит. Ему ничего толком не объяснили, не рассказали, не успокоили. Он большими глазами смотрел на доктора, но тот упорно игнорировал этот взгляд и продолжал делать комментарии по остальным записям других врачей. У Дона были готовы все документы, а к середине недели должно было прийти решение суда. Он так подготовился, чтобы на как можно меньше задержаться здесь. Хосок уже не замечал ничего вокруг, ему было всё равно. Он даже отчасти был рад уехать поскорее в Нью-Йорк, ведь так быстрее всё забудется. Отношения с Доном оставались прежними. Первое время отец старался быть мягче, принимая во внимание то, что случилось. Он стал заботливее и терпеливее, выражался совсем не так, как до этого, а спокойнее. Хосок не заметил существенных изменений. Только пару раз сказал ему просто «спасибо». Большую часть времени хотелось молчать и сидеть в тишине, что было невозможно. Мальчик уже не ходил в школу и готовился к отъезду, потихоньку складывая вещи в маленький чемодан. Дети ему завидовали, с ним не разговаривали. Хосок так привык к этому, что прекрасно обходился один. Он не боялся подначек, побоев. Его пугало только одно: потерять письмо Юнги. Это сокровище он носил под рубашкой и часто хватался за грудь, проверяя, на месте ли записка. Чон подозревал, что такое может случиться, что в один момент Юнги его оставит, но верить в это не мог и до сих пор не может. Сейчас нет времени и желания рассуждать. Навалилась куча проблем, требующих срочных решений. Теперь эта операция. Хосок видел один раз мальчика после операции в доме. Ему тогда было 4 года, а его соседа по комнате привезли из больницы. Хосок помнит рассказы про наркоз и боль от швов, когда ты шевелишься. Он знает, что операция делается в крайних случаях, что она опасна и может быть смертельна. Это всё, но этого достаточно, чтобы иметь вескую причину задаваться вопросами и бояться. Выйдя из кабинета, мальчик остановился перед Доном. — В чём дело? — спросил тот, надевая чёрные очки. — Какая операция? Почему мне нужна операция? — Хосок смотрел на отца снизу вверх и пытался заметить хоть каплю эмоций. Где беспокойство? Сочувствие? Страх? Хоть что-нибудь? Хотя бы вера или надежда, что всё обойдётся? Ни-че-го. — Врач сказал, что у тебя серьёзные проблемы с почками, — отвечает, отводя сына в сторону. — Какие именно проблемы? — не унимается Хосок, чувствуя недосказанность. — Думаешь, я знаю? Я не врач, и в этом не разбираюсь. Сказали надо, значит, надо. — Ты даже не хочешь выяснить? — А зачем? Я всё равно не пойму, ты тоже. Прилетим в Нью-Йорк и сразу на консультацию с этими анализами. Всё решим, не бойся. Надо доверять врачам, — слова никак не успокаивают и наоборот заставляют больше беспокоиться. Дон идёт вперёд по коридору, Хосок так и остаётся стоять на месте, не понимая, почему его отец равнодушен. — Ты чего там делаешь? Пошли, — зовёт мужчина и, не оборачиваясь, уходит дальше. Его холодность чувствуется, Хосок всё улавливает, но не говорит. Он в последнее время ни за что уже не отвечает, так что доверяет судьбе и всем находящимся рядом. После ухода Юнги уже плевать, что будет, плевать, как дальше выйдет. Он не спасёт, а от беды сам не убежишь. *** Через неделю мальчик упаковывает весь свой скудный багаж в чемодан Дона и в последний раз оглядывает комнату, в которой прожил с детства. — Ты готов? — спрашивает мужчина, наклонившись к сыну. — Если да, то мы можем ехать. — Дай мне пару минут, — просит тот, поднимая на него свои большие карие глаза. — Только недолго. Я подожду в машине, — соглашается Дон и, взяв в руки чемодан, оставляет Хосока одного. Несмотря на всё, что было, трудно покидать эту комнату, оставлять свою уютную кроватку, уходить из детского дома. Чон подходит к окну, с грустью вглядываясь вдаль. Эти деревья, двор, детская площадка — всё он видел в течении лет. Хосок наблюдал, как падают жёлто-оранжевые листья, как на скамейки ложатся хлопья снега, как качели скрипят весной, а земля ещё мокрая и просыхает на солнце. Ему нравилось смотреть на растущую свежую зелень и цветы, на мелкий грибной дождь и ливень с грозой. В дни, когда Хосока наказывали за баловство и лишали прогулок, он с завистью глядел на бегающих по площадке детей и представлял, как там за окном хорошо. Кровать прогибается и скрипит, когда мальчик садится. Вон там, под подушкой, он прятал книги. На тумбочке стоит старый будильник, который Хосок заводил, чтобы не опоздать в школу. Он берёт его в руки и поджимает губы, пряча вещь в карман кофты. Сначала хотелось оставить часы здесь, вдруг они кому-то пригодятся. Теперь Чон смотрит на них и понимает, что нужны они только ему. Пусть это будет воспоминание. Теперь на каждый предмет в этой комнате больно поднять глаза. Хочется запомнить все детали и мелочи. Вдруг оказалось, что мало было просто ежедневно бросать на них взгляд. Жажда мучает — не наглядеться никак, ноги приросли к полу — не отпускает. Хосок прикрывает веки и покидает помещение, не оглядываясь. Мальчик доходит до детской площадки и садится на скамейку, болтает ногами. Тут он обычно ждал, когда Юнги появится из-за угла дома. Здесь же и провожал его. Больше в этом дворе он никогда не погуляет. Хосок вдыхает полной грудью летний воздух и тут же задыхается от его нехватки. «В Нью-Йорке он другой будет», — с грустью про себя думает. За углом дома его плачущего утешал Юнги, обещал быть рядом. В тот день впервые объявился отец и сразу заявил о своих правах. Мальчик оборачивается и прокручивает в голове каждую секунду, когда бежал по сухой тропинке, не видя перед собой ничего, кроме закатного солнца и блеска собственных детских слёз. Он видит, как чуть позже Юнги нёс его обратно домой на руках. Тогда Хосок умолял его как можно дольше остаться. Трясло от одной только мысли, что Дон увезёт к себе в чужую страну. Хён в тот вечер всё своё тепло ему отдал и много наобещал. Чон никогда обман не забудет. Он в сердце отпечатался раскалённым свинцом. Всю жизнь помнить будет его. Помнить, любить и ненавидеть. Почему так тяжело оставить это место? Здесь Хосока обижали, били, издевались. Почему хочется цепляться взглядом за каждую вещь? Почему хочется ещё одну секунду побыть тут, хотя она не спасёт. Ничто не спасёт. Чон встаёт и, сжав в кармане любимый будильник, бредёт по тропинке. Он знает, почему не может расстаться с этим местом. Знает и сам себе не признаётся. Среди этих тёмных пятен есть одно самое светлое. Его хён. Трудно расстаться было с ним, ещё сложнее оказалось уйти от всего, что их связывало. Даже дорожка, где мальчик нарочно делает неспешные шаги. Здесь он столько месяцев шёл по ней, зная, что сзади его любящим взглядом провожают. Восемь дней назад брёл тут и рыдал, оставшись один. Хосок доходит до ограды и не сдерживается, роняет слезу на асфальт. Оборачивается и в последний раз запоминает дом, приютивший его. — Прощай, — шепчет, блестящими глазами часто моргает. — Прощай, — открывает калитку и сразу забирается в машину. Дон его состояние замечает и моментально выезжает на дорогу. — Ничего, не плачь. Ты летишь в новую жизнь, — утешает он, посматривая в зеркало на заднее сидение. — У тебя будет такая комната и такие друзья, что ты и не вспомнишь про этот дом. Нужно уметь расставаться и смотреть на новые вещи позитивно. Тебя ждёт большое будущее. Я позабочусь, — поворачивается к Хосоку и улыбается. — Не плачь, малыш. Всё будет хорошо. Мальчик в ответ только сдержанно кивает, а сам кусает губы и щёки, сжимает кулаки, чтобы сильнее не заплакать. По его щекам катятся тихие слёзы, которые даже скрыть не получается. — Завтра мы уже будем в Нью-Йорке, — успокаивает отец. — Тебе понравится этот город, вот увидишь. Всю дорогу Хосок смотрит в окно и утирает мокрые щёки. Он чувствует себя сдавшимся, потерянным, а в голове идёт война на два фронта. То ему все мысли хором кричат и требуют попросить остановить машину, выбраться во чтобы то ни стало и бежать к дому. К дому, где Юнги. То хочется просто уснуть и позволить судьбе сделать всё так, как она считает нужным. Хосок не может бороться, у него нет права голоса, нет ничего. Он устал верить, надеяться, ждать. Тот, кого он папой готов был назвать, предал, а тот, кто отец, отцом и называть не хочется. Чон всё себя утешает, что это пройдёт, но сам прекрасно знает, что нет. Он всё ещё встревожен по поводу операции, а Дон к их последнему диалогу об этом даже не возвращался. — Я заметил, ты любишь Гарри Поттера, — прерывает мысли Ли. — Возьми, — он останавливает машину на красный свет и передаёт мальчику плеер. Хосок надевает наушники и нажимает на кнопку. Окна машины постепенно заполняются тысячами капель мелкого дождя. — Только этого нам не хватало, — ворчит отец, резко поворачивая руль в левую сторону. Они объезжают пробку и снова едут по главной дороге. — Если дождь усилится, рейс могут задержать. — Вряд ли, — тихо отвечает сын, не отрываясь от новых домов и аллей. Они уже выехали из города и направлялись в сторону аэропорта. Для Хосока только что открылся новый неизведанный ранее мир. Он ничего не видел, кроме своего района Кванджу, а теперь каждое дерево и человек, идущий под зонтиком, казались для него чем-то необычным. — Это только начало, — усмехнулся Дон, смотря на заднее сидение через зеркало. — Ты ещё Нью-Йорк не видел. Мальчик слабо улыбнулся и отвернулся от окна. Смешанные чувства вновь охватили разум. Хосок представлял уже, что он видит, как будет поражён. Ему действительно не терпелось увидеть город, где он будет жить. То, что он будет ходить в школу, что будет гулять везде и станет свободен. Только там не будет Юнги. Дождь накрапывал сильнее и навевал грусть. Чону казалось, будто его не хотят отпускать, будто задерживают здесь и, видя, что он и секунды не останется, оплакивают, ладонями машут, просят возвращаться, зная, что не вернётся. Через час Хосок, убаюкиваемый голосом рассказчика из наушников, засыпает в машине. *** Отыграв небольшой концерт в ресторане, Юнги собирает свою сумку и бредёт пешком домой. Желание сейчас только одно: напиться. Напиться настолько сильно, чтобы вообще забыть, кто он, откуда и что с ним было. Юнги не зависимый, он ведь вообще не пил почти полгода и даже не думал об этом. А сейчас что? Сейчас алкоголь его единственный спаситель. Мин выругивается и пинает камень, лежащий посреди улицы. Он быстро накидывает куртку на голову и ускоряет шаг, потому что только что холодная капля упала на нос. Снаружи Юнги ещё держится, а внутри всё кричит и мечет, бьёт посуду и рвёт бумаги от несправедливости. Хоть волосы на голове выдирай себе от безысходности. Он ненавидит себя за то, что послушал Дона. Что в тот вечер случилось, блондин сам толком себе объяснить не может. Помнит звонок Ли, помнит начало разговора, а дальше? А дальше он соврал Хосоку, что звонила воспитательница и просила не задерживаться. Юнги стискивает зубы и бредёт дальше, не смотря ни перед собой, ни вокруг. Ему плевать, что дождь усилился, и он заболеет. Вообще всё равно, что теперь будет. Его вина, что бросил, что просил верить и не бояться. Он виноват, что вообще подошёл. Лучше бы не вышел в тот злосчастный солнечный день в магазин и остался бы, как всегда, дома, чем вот так страдать сейчас. Дома пусто и серо, всё стало мрачным и тяжёлым на вид. Юнги снимает обувь и медленно заходит в ванную, по пути хватая бутылку вина, стоящую на полу. Мин ложится на кафель и делает пару глотков. Впервые за день ему полегчало. Сидеть в тёмной ванной комнаты на холодному полу и пить сухое вино — лучшее решение. Блондин прикрывает глаза и делает ещё один глоток, задерживая жидкость во рту. Терпко, приятно, согревает. Так бы и сидеть здесь вечность и больше никого не видеть. В кармане брюк вибрирует телефон. Юнги недовольно кряхтит и, сощурившись от яркого света на дисплее с именем «Джун», нажимает на зелёную кнопку. — Тебе чего? — спрашивает равнодушным голосом, ставя бутылку на пол. — Клянусь любимым печеньем Чимина, если бы ты сейчас не взял трубку, я бы разбил все твои бутылки вина вдребезги! — по голосу Юнги чувствует, что у друга либо случилось что-то нехорошее, либо сейчас форс мажорная ситуация. — Что такое? — спрашивает он, прикрывая глаза и хмурясь. — Ну ты отец года! Сын в Нью-Йорк уехал, а ты на кафеле в ванной сидишь и бухаешь. — Хорошо ты меня выучил за эти годы, — Мин не удивлён сказанному. Он тоже знает, что Намджун позвонил не мораль читать, поэтому ждёт. — Я не только тебя выучил, но ещё кое-что полезное о твоём смышлёном узнал, — Ким понизил голос. — Тогда не по адресу. Это ты его папаше звони, а он мне не сын и больше не мой смышлёныш, — Юнги поднимается с пола и идёт в спальню. Говорить об это горько, но правда же. — Перестань! Я знаю, что ты всё равно его своим ребёнком считаешь, поэтому и звоню. Есть информация, но она не по телефону, — только сейчас Мин замечает, что на фоне голоса друга слышна дорога. — Я еду к тебе, — подтверждает догадки. — И не забудь убрать вино из ванной, ты его там постоянно оставлял, — усмехается Намджун и, прежде чем Юнги успевает осыпать друга фразочками по типу «а ты на светофоры смотри», вешает трубку. Мин страдальчески закатывает глаза и вновь плетётся в ванную за бутылкой. *** Дождь как начался внезапно, так и закончился. Рейс из-за погоды не отменили. Теперь, видимо, точно ничто не держит. Хосок болтал ногами в зале ожидания, когда наконец объявили посадку. Как по команде, он подскочил с места, надел рюкзак и собрался раньше отца, только поднявшегося с сидения. Взяв за руку сына, Дон направился к стойке регистрации, где уже собралась небольшая очередь. Краем глаза он заметил, что мальчик улыбается, но улыбка натянута. Он, как часто делают все дети, пытается чему-нибудь обрадоваться и не заплакать, хотя комок к горлу уже подступил. Хосок делает голос читающего громче и смотрит по сторонам. Мало помогает. Они проходят регистрацию и забирают чемоданы. Страшно оборачиваться назад, Чон этого не делает. Казалось бы, именно сейчас надо быть открытым для всего нового. Это ведь первое путешествие в жизни мальчика. Он никогда не был в аэропорту, никогда не летал на самолётах. Сейчас он летит в другую страну, о которой прежде только читал. Хосоку забыться и улыбнуться всему происходящему. Но он не настолько наивен, чтобы не понимать, для чего и от кого он уезжает. — Мы летим бизнес-классом. Там будет тихо, ты сможешь уснуть. В прошлый раз, когда я летел сюда, давали отличный ужин. У них есть детское меню, — сказал Дон, надевая солнечные очки. — Спасибо, я не голоден, — Хосок выключил плеер и сложил его в рюкзак. Бесполезно слушать любимую книгу, если даже она сейчас не помогает. — Да брось! Это ты сейчас так говоришь. Сядем в самолёт, и закажешь себе что-нибудь. Они всё равно принесут через час, когда мы уже будем лететь. — Дон потрепал мальчика по голове. — Ты не волнуйся, всё хорошо будет. Я забронировал номер в Нью-Йорке, мы там переночуем, погуляем, а дальше определимся. — Ты же говорил, у тебя там уже есть жильё? Зачем тогда нам номер? — Хосок искренне удивился этому. Ему всё это время говорили, что они приедут сразу домой. — Видишь ли, там нужно купить ещё пару вещей. Не уверен, что кровать в твоей комнате подойдёт тебе. Я не ожидал, что ты так вырос, — улыбнулся Дон, обнимая Чона за плечи. — Сколько нам лететь? — спросил мальчик, игнорируя нахлынувшее беспокойство относительно приезда в Нью-Йорк. — День и 5 часов. Мы летим с пересадкой в Сеуле. По корейскому времени мы будем поздно вечером почти дома, а по местному наступит ранее утро. — Там такая большая разница во времени? — у Хосока сейчас в голове всё перемешалось при мысли, что он вернётся в то утро, в котором ещё летел на самолёте, а потом в это же время он будет в аэропорту Нью-Йорка. — Насколько я помню, разница в 11 часов. — То есть сейчас там почти 6 утра? — Да, примерно. Ты у меня очень смышлёный, — Дон улыбнулся и потрепал сына по голове. Тот лишь прикусил язык и, показав на часы с корейским временем, буркнул «я просто считать умею». Вскоре сидящим на зоне посадки объявили, что пора выходить на улицу, где их ждёт автобус. Ли взял чемоданы и пошёл впереди, а Хосок за ним следом. Перед глазами мальчика всё снова пошло как в тумане. Он не помнил, как они вышли из автобуса, как взошли по трапу на борт, как уселись в кресла. Только когда самолёт оторвался от земли, Хосок почувствовал, что внизу он оставил что-то очень важное. Часть его осталась навечно в этом городе, в многоэтажном кирпичном доме с обветшалой штукатуркой, в двухкомнатной квартире без балкона, где окна выходят на проезжую часть. Хосок смотрел на землю большими глазами то ли от восторга, то ли от горя. Это удивление, как земля может вдруг оказаться на ладони и эта грусть, о том что с такой высоты уже не разглядеть любимый дом, а тем более его жильца. *** Намджун, не заставив себя долго ждать, позвонил в дверь Юнги в тот самый момент, когда самолёт взлетел над городом и набрал высоту. — Такие вещи не говорят по телефону. Во-первых, они могут сразу прослушиваться; во-вторых, их просто лучше сказать вживую; в-третьих, сам всё увидишь, — начал Ким едва переступив порог квартиры. Он быстро снял офисные ботинки и сразу направился в комнату, держа подмышкой ноутбук. — Ты хотя бы скажи, на какую тему разговор, — спросил Юнги, совсем ничего не понимая. Он даже представить себе не мог, о чём может пойти речь. Намджун никогда не делился с ним делами по работе, в частности о преступниках, просто потому, что сам справлялся и поймал почти всех. — Садись, — только и ответил он, включая ноутбук и быстро открывая кучу файлов. — Помнишь, я говорил тебе, что пробью по всем базам Дона? — Помню, только ты с этим поздно. Если он в прошлом своровал чей-то автомобиль и продал его, то вряд ли я сейчас их остановлю, ведь ты же... — Хуже. Всё хуже, чем ты думаешь, — оборвал Мина Намджун и развернул к нему экран. — «Дон Ли, известен по имени, как Джек Донсон, Джордж До, Дональд Бэк, господин «Д», а также по кличке «заплутавший отец». Один из членов мафиозной банды Нью-Йорка, занимающейся продажей алкогольных напитков, с содержанием наркотических веществ, в частности, марихуаны и морфия. Не раз задалживал деньги разным банкам, после чего избрал тактику, одноимённую с кличкой «заплутавший отец». Приезжает в разные детские дома, предварительно узнав подноготную ребёнка, которого хочет забрать. Требования: у ребёнка не должно остаться родителей или иных близких родственников их заменяющих и способных забрать мальчика/девочку из приюта. Ребёнок должен быть абсолютно здоров. «Заплутавший отец» втирается в доверие и выдаёт себя за папу, а также в доказательство предоставляет тест ДНК. После оформления документов увозит ребёнка в Нью-Йорк. Дальнейшая судьба несовершеннолетних неизвестна. Список пропавших детей: 1. Лиззи Стоун — детский дом номер 16, Нью-Йорк. Три года назад. 2. Питер Уайт — детский дом 579, Торонто. Два года назад. 3. Дженни Ким — детский дом 312, Сеул. Год назад. 4. Мэри Эн — детский дом 47, Вашингтон. Полгода назад. Расследует тайная полиция Нью-Йорка. Особо опасный преступник. Фотография ниже», — дрожащими пальцами Юнги прокрутил мышку ноутбука. — Если бы я знал раньше, этого бы не случилось, — Намджун прикрыл глаза, стараясь сдержать эмоции. — Я две недели ждал их ответа, и он пришёл только час назад, когда мы даже до аэропорта не успели бы доехать. У нас не получилось бы остановить их сейчас. — Они уже улетели? — спросил Юнги, не поднимая глаз. Он словно замер перед фотографией на ноутбуке и едва мог сказать что-то. В голове пролетали все воспоминания, когда Дон показывал свои результаты ДНК, когда говорил о том, как он богат и как хорошо будет Хосоку жить с ним. Юнги поверил, что это его отец по тому, как безошибочно Дон рассказывал о матери Хосока. То чувство, которое донимало его и твердило, что что-то не так... Теперь пазл сложился, и Мин всё понял. — Они улетели двадцать минут назад. Ещё я узнал, что у всех этих детей обнаруживалась какая-то болезнь, которой раньше не было. Их клали в больницу. У меня был разговор с одним из следователей тайной полиции. Они позвонили мне сразу после того, как прислали письмо. — Он...что...— у Юнги язык не поворачивался сказать то, что вертелось в голове. Как Дон мог так поступить с четырьмя детьми. Они ведь действительно никому не были нужны, а он просто воспользовался этим. Безбожно, ужасно, жестоко. — Он получал деньги за то, что продавал своих подопечных на органы, — Ким лишь озвучил мысли Юнги, а тот едва не упал со стула, успев схватиться пальцами за край стола. — Когда следующий рейс? — Завтра с утра. Ты будешь позже их примерно на 14 часов. Юнги откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. — Что будет, если я не успею, — сдавленно сказал он. — За 14 часов они не успеют далеко уйти, — твёрдо ответил Джун. — Я уже договорился о том, что с тобой свяжется один полицейский. Он учился со мной на одном курсе, а потом переехал с семьёй в США. Юнги, он сотрудничает с тайной полицией, которая расследует дела о пропавших детях. У него будут все контакты, он предоставит тебе машину и не оставит тебя там. Я 24 часа в сутки буду на связи и займусь тем, что поговорю с воспитательницей о том, куда и когда Дон ходил с Хосоком в последнее время. Возможно они уже были у врача и получили какое-то направление, справку. Может быть Хосоку поставили диагноз, и мы будем знать, куда звонить в Нью-Йорке. У Чимина есть знакомый, который владеет немалым бизнесом в Вашингтоне. Он достанет информацию тоже. Кстати, Чим скоро будет, я ему звонил. Мы всё сейчас придумаем. Слова Намджуна успокоили Юнги, и он пришёл в себя. Мин осознавал, что до рейса нельзя ничего сделать, кроме как продумать чёткий план действий. Через полчаса вся компания была в сборе и сидела за большим письменным столом, на котором лежала карта Нью-Йорка. — Дон будет действовать осмотрительно и никуда не увезёт Хосока сразу, — Чимин сосредоточенно ходил по комнате взад-вперёд, пока Намджун намечал все возможные достопримечательности, находящиеся ближе к аэропорту, куда прибудут Ли с Хосоком. — Логично, что он наобещал ему прогулку по городу с торговыми центрами и прочим, — ответил Ким, сжимая в правой руке выкуренную сигарету. — Вот здесь, — он ткнул пальцем на карту, — находится главная улица Нью-Йорка, они точно не пройдут мимо неё, даже если Дон будет торопиться. Минимум час там, я вам гарантирую. — Знать бы, где они остановятся... — задумчиво произнёс Пак, остановившись, чтобы взглянуть на обведенные Намджуном места. — Дон говорил, что у него есть квартира где-то недалеко от центра Нью-Йорка, — Юнги скрестил руки. — Скорее всего, она очень дорогая и стоит рассматривать дорогие жилые комплексы. — Это мысль, но Дон мог также и наврать. Если он член мафии, наверняка в квартире есть что-то, чего бы он не хотел показывать Хосоку или чтобы тот чего-то случайно не нашёл, — Намджун обвёл карандашом пару жилых кварталов. — Сейчас я оставлю запрос нью-йоркской тайной полиции. Теперь они ответят мне, как только что-то найдут, — он взял на колени ноутбук и принялся что-то быстро печатать. — Неужели они не могли поймать его все эти годы? — возмутился Чимин. — Пропало 4 ребёнка. Они не могли вычислить? Как тогда они помогут нам? — Дон состоит в мафии, Чим. Он ускользает из рук полиции каждый раз. Тем более, действует осмотрительно. Каждый раз детей забирали из разных детских домов и из разных городов. В конце Дон сменил даже страну. После того, как ребёнка забирают, воспитатели часто не интересуются жизнью приёмыша. Я удивлён, как они вычислили пропавших при таких обстоятельствах, — Намджун отставил ноутбук в сторону и вернулся к столу. — А вдруг их ещё больше? — спросили Чимин с Юнги и переглянулись. — Они нашли всех, больше будет только если мы не остановим Дона. Его вину придётся ещё доказать и найти неоспоримые факты, чтобы упечь за решётку. Найти то, за что даже взятку его дружки побояться давать, — ответил Ким, сжимая кулак. Юнги посмотрел на друга и заметил, как в его заблестевших глазах запылало пламя ненависти. Выражение лица Намджуна было полно решимости и безумия, что передалось и Мину. Он именно в этом сейчас и нуждался. Юнги без друзей наделал бы кучу ошибок и просто бы не смог справиться. Сначала его охватил шок. Он не верил, что это возможно, что отдал Хосока в руки монстра. Юнги без сомнений сорвался бы сию же секунду, но на рейс всё равно бы не успел. Внутри всё обрывалось, сердце вдруг оказалось сделанным из стекла, на котором пошла трещина, расколовшая душу на мелкие острые куски. Слишком рано было отчаиваться и уже поздно метаться. — Мы вернём его, — Чимин тихо подошёл и обнял друга за плечи. — Даже не думай, что с ним может что-то случиться. У Хосока всё ещё есть мы.