***
В магазине меня не покидало подозрение, что нас с Борисом уже засекли раньше и теперь «пасут» — была на кассе одна особо вредная тетка, которая и в хорошие времена, когда я покупала продукты на честно выданные отцом деньги, сверлила нас суровым взглядом. Сегодня же я ощущала этот ее взгляд буквально спиной. Даже за три ряда от кассы. Даже зная, что она никак не сможет нас увидеть со своего места. Борис был, как всегда, невозмутим и спокоен. Глаза по-прежнему красные, но в целом выглядел он вполне обычно. Не спеша, он прохаживался вдоль полок, «случайно» задевая коробки с батончиками или даже роняя их на пол. Иногда я ловила себя на том, что восхищаюсь ловкостью и проворностью Бориса. Воровство я по-прежнему считала чем-то ужасно неправильным (хоть Борис и утверждал, что воровать у владельцев сети магазинов — все равно что таскать с пляжа песок), но на Бориса не злилась и даже его не осуждала. Просто… боялась, что он однажды попадется. Он уже прошел в другой отдел, а я все стояла возле стеллажа с шоколадками и невидяще пялилась в стену. Если я возьму одну, ничего страшного не случится. Но, кто знает, может быть, Борис уже не будет считать меня такой уж правильной девочкой и наконец перестанет звать меня Грейнджер? Не скажу, что придуманное им прозвище мне не нравилось, наоборот — мне оно даже льстило. Но, может, он найдет что нибудь побрутальнее… На ум сами собой пришли его слова, сказанные им только ради того, чтобы я согласилась пойти с ним в супермаркет, и я подавила вздох. Думать о том, что Борис сказал это, преследуя только лишь корыстную цель, было грустно. Но обманываться на этот счет — глупо. Я машинально поправила блузку и — раньше, чем дала себе отчет в том, что собираюсь сделать — схватила один из батончиков «нестле». Испугалась, сунула его в рукав, как много раз делал при мне Борис, и повернулась, чтобы уйти. — Ты что зависла? От неожиданности я даже на месте подпрыгнула. Борис подошел неслышно, и я почти врезалась в него, но отскочила назад. Держась за сердце, я смотрела на него снизу вверх и чувствовала гулкие удары по грудной клетке. — Ну нельзя же так пугать… — Ха! А ты не ссы, ага? На кассе, пока Борис выгребал какую-то мелочь за багет, а та самая тетка сверлила меня подозрительным взглядом, я готова была провалиться под землю. Меня бросало то в жар, то в холод, батончик жег мне рукав, и успокоилась я только после того, как мы с Борисом вышли из магазина. Борис на ходу вытащил из кармана шоколадку и протянул мне: — На. Я улыбнулась и вытащила из рукава свой батончик. — На. Лицо Бориса вытянулось от удивления, и он даже затормозил, во все глаза глядя на этот батончик. Я остановилась тоже. — Ни хера себе, — выдал Борис, забирая шоколадку и вертя ее так и сяк, рассматривая. — Взрослеешь. Я пыталась заставить себя перестать так глупо улыбаться, но тщетно. Я даже и подумать не могла, что меня однажды будет так радовать этот поступок. Если бы Борис еще месяц назад сказал мне, что я буду воровать вместе с ним, я бы на него очень обиделась, но сейчас… Сейчас мне было так тепло от его похвалы, что я как-то забыла о своих принципах.***
Вечер наступил слишком незаметно, и я бы осталась у Бориса ночевать, если бы не знала, что отец дома — ждет меня. Если бы он по-прежнему меня кошмарил, я бы осталась у Бориса назло ему, но теперь, когда он так изменился, мне было даже неловко заставлять его волноваться. Поэтому я вернулась домой и, против своего обыкновения, громко возвестила о своем приходе. — Пап, я дома! Он вышел мне навстречу, и в первую минуту я не поняла, что с ним что-то не так. Радостная, раскрасневшаяся от бега — мы с Борисом бежали от самого его дома наперегонки — я скинула кроссовки и, оставив их прямо на пороге, босиком прошла к раковине. Очень хотелось пить. — А где Ксандра? — спросила я, жадно глотая холодную воду. — Вышла на работу? У нее там наладилось со сменами? — Ты была с ним? — не слыша меня, спросил отец. Я поставила кружку в мойку, вытерла губы тыльной стороной руки. Повернулась к нему. Отец стоял там же, где и был, но теперь его руки были угрожающе скрещены на груди. Во мне шевельнулось что-то, похожее на страх. Что-то, что я так быстро успела забыть. — Мы… Смотрели фильм, — неловко пожав плечами (этот жест я переняла у Бориса), ответила я. Кажется, невпопад. — Ты снова. Была. С ним, — пронеся мое объяснение мимо ушей, отчеканил отец. Я замерла, тревожно вглядываясь в его лицо. Вода комом встала в горле, мне стало дурно. Отца будто подменили. Снова. Вчера, в ресторане, со мной был другой человек. Может, он снова начал пить?.. Я пошарила взглядом по кухне и, отыскав откупоренную бутылку вина на барном столике, вздохнула. Отец это заметил. — У Ксандры был тяжелый день, — пояснил он, поймав мой взгляд. Я видела, что он изо всех сил старается вести себя радушно, но, даже при всех его актерских способностях, выходило это у него с трудом. По тому, как плотно были сжаты его губы, по тому, как судорожно стискивал он пальцами свои плечи — я понимала, что он в бешенстве. — Пап, — я осторожно приблизилась к нему. Облизала сухие губы, нацеливаясь на откровенный разговор. — Почему ты против Бориса? Я спросила и сразу поняла, что зря. Ответить на этот вопрос было несложно — я сама могла бы составить целый список вещей, которые отцу могли не понравиться в нем. Да, он до какого-то момента совершенно не интересовался мной и моей жизнью, да, он пропустил тот момент, когда я начала с ним так тесно общаться, да, он не знал обо всех привычках Бориса, но, думаю, он… Догадывался, чем тот увлекается. — Понимаешь, он мне нравится, — опережая его, выпалила я. — И у меня больше нет здесь друзей. Никого. Никого, кроме него. И если ты думаешь… — Я не думаю, — перебил меня отец. Он перекатился с пяток на носки, расцепив руки, засунул ладони глубоко в карманы штанов. Его взгляд мне ну очень не понравился. Он подошел ко мне так стремительно, что мне показалось — он вот-вот меня ударит. Я испугалась еще сильнее, застигнутая врасплох этой его внезапной переменой. — Смотри, Тео. Если я что-нибудь узнаю… Ты меня поняла? Нет, стучало у меня по вискам. Я ничего не поняла. — Да, — быстро ответила я, отчаянно желая уйти в свою комнату и запереться там наедине с самой собой как можно скорее. Минуту отец молча смотрел на меня. Потом легким движением вытер мне лоб подушечкой большого пальца. Борис на прощание мягко шлепнул меня ладонью по голове, так и знала, что останется липкий след от карамели. — Вот и умница, — глухо сказал отец, и от его голоса, выражения глаз и всей ситуации в целом меня пробрала дрожь.