***
В Вегас мы не поехали ни на следующих выходных, ни на одних выходных после. Прошло уже два месяца с тех пор, как отец обещал свозить меня за покупками, но мы так никуда и не попали. Дела, дела, дела. А потом отец забыл об этом, а я и не напоминала. С Борисом мы виделись не то, чтобы совсем уж редко — нет, мы гуляли с ним каждый день, правда, в большинстве случаев при нём была Котку — но мне было недостаточно. Я скучала по нему. Скучала безумно, и уже даже не брезговала закинуться его «витаминками», когда он предлагал. Он и клей предлагал нюхать, и кое-что другое, и пару раз учил меня, как правильно это делать. Мне нравилось, когда Борис наклонял мою голову над аккуратной ровной дорожкой и, зажимая мою ноздрю пальцем, командовал: давай, Грейнджер. Конечно, пару раз случились казусы — не без этого. В первый раз с непривычки меня повело, и я, заметно окосевшая, по словам самого Бориса, все пыталась уйти в пустыню и потеряться, а пару раз всерьез намеревалась лечь на дорогу — прямо посередине — и ждать, когда меня переедет чей-нибудь автомобиль. Тогда Борис плюнул на себя, убрал порошок в карман и, абсолютно трезвый, потащил меня домой. К себе, потому что у меня дома собрался полный комплект его обитателей, и показываться им на глаза в таком виде было все равно, что подписывать себе приговор. Отходила я тогда долго и даже поклялась себе и Борису никогда больше не пробовать ничего такого, но потом я крепко поругалась с отцом (у него дела были неважные, он постоянно нервничал и цеплялся ко всем, начиная с меня и заканчивая Ретроградным Меркурием). Выхода было два — попытаться забыть о ссоре и не думать о том, что отец дал мне пощечину или принять помощь Бориса и не думать вообще ни о чем. Конечно, я выбрала второе. И — переборщила с дозой. Борис снова отлавливал меня где-то далеко за детской площадкой, но на этот раз я бежала не в пустыню, а в Нью-Йорк, где, как я была уверена, меня ждет мама. Борис утром еще мрачно пошутил, что, если я продолжу в таком духе, у меня все шансы ее скоро увидеть. А я думала, что чем скорее это случится, тем лучше. У Бориса тоже что-то разладилось с Котку — он на эту тему не особо распространялся, но я видела, что у них не все гладко. Меня это уже даже не радовало. Мне вообще стало на многое плевать, а после волшебной витаминки и вовсе мир казался почти что чудесным. Вокруг все такое милое-милое, над головой, словно в мультике, летают звезды, как если бы меня ударили по голове, и вообще все за-ме-ча-тель-но… — Знаешь, Грейнджер, что я тебе скажу? — спросил у меня однажды Борис, когда мы вечером лежали на моей кровати — голова к голове, его ноги задраны на стену, мои свисают вниз. — М? — лениво спросила я. Мне было влом даже голову повернуть в его сторону. Веки стали тяжелые-тяжелые. — Ты с отцом своим побудь пока настороже, — долетел до меня голос Бориса, такой далекий-далекий. — Почему? — я все-таки нашла в себе силы спросить. — Ну… Он заворочался, устраиваясь поудобнее, случайно задел меня плечом по макушке. — Короче, просто послушай меня. У него проблемы явные, и я думаю, он на мели сейчас. Так что деньги копи потихоньку, ага? — Он бар свой открыть хочет, — просипела я, вздыхая глубоко и медленно и чувствуя пряный сигаретный запах — Борис курил совсем недавно, а окна в комнате закрыты наглухо. — Да? Это он сам тебе так сказал? — Ну да. — Небось, и денег еще просил? — … Я перевернулась на живот, уложила голову на ладони, посмотрела на Бориса сверху вниз. Даже сквозь молочный туман, который конкретно дурманил мне голову, я вспомнила тот вечер в ресторане и эти слова отца… Что-то вроде… …если бы ты дала мне свой код страхования… — Ну да, — подтвердила я. — Но он не просил. Я сама предложила. Понимаешь, на любое дело нужен этот… Начальный капитал… — Я понимаю только, что ты дура, Грейнджер, — откликнулся Борис, довольно резко. — Тю-тю твои денежки… И — поднимаясь на локте: — А вообще-то, если он в долги влез, то дело серьезно дрянь. На то, чтобы обдумать его слова, у меня ушло минуты две. Но потом я поняла, что все это слишком сложно, непонятно, и вообще сейчас я не хотела ни о чем таком думать и тем более — переживать. Я хотела целовать Бориса, зарываться пальцами в его кудри и ловить его запах — дыма, сладкой патоки, уюта. Задуманное я исполнила, не медля — наклонилась вперед и поцеловала его прямо в приоткрытый рот. Дважды мы неудачно стукнулись зубами, я засмеялась, а Борис как будто разозлился — схватил меня за волосы и подмял под себя, но не больно, а просто крепко. Он навис надо мной, и я тут же сцепила пальцы на его шее. Он теплый, и свитер его мягкий, щекочет голое плечо. А еще он быстрый — торопится, дышит часто и горячо, губами скользит то по моим губам, то по подбородку и скулам. Бесцельно, хаотично, торопливо, словно может не успеть. Это тоже стало нормально. Целоваться до припухлости губ, прижиматься друг к другу так тесно и близко, что можно все кости пересчитать: я — его, он — мои. Руки Бориса уже давно гуляли по моему телу. Он проводил длинными пальцами от ключиц к ребрам, опускался к бедрам, очерчивал изгиб талии. А губы все сминали мои, и мне наконец стало нечем дышать. Я отстранилась, жадно глотая ртом воздух. Пока я пыталась отдышаться, я видела только его черные глаза — мне показалось, или они стали ещё темнее? Борис тоже дышал с трудом, опухшие губы разомкнуты. Он по-прежнему нависал надо мной, стоя на локтях, и смотрел прямо мне в лицо — задумчиво, изучающе. Впервые меня поцеловал он сам — в тот момент я больше удивилась, чем обрадовалась, так это было неожиданно. Мы лежали на полу возле бассейна, смотрели на звезды, а потом он повернул ко мне голову и поцеловал. Вот так просто, без слов. И мы целовались с ним и так увлеклись, что случайно упали в бассейн — Борис неловко повернулся, начал падать и утянул меня за собой. Мы тогда чуть не утонули. Вернее, Борис меня тогда чуть не утопил — ему нравилось держать меня под водой, он смеялся, а потом нырял за мной, чтобы вытащить. И я даже злилась на него, но совсем чуть-чуть. Я понимала: Борис мне не навредит. Он просто не может мне навредить. И — он скорее сам утонет, чем позволит утонуть мне. Я не знала, что о наших с Борисом отношениях думала Котку — по моему скромному мнению, ей вообще было все равно. Гораздо больше меня удивлял сам Борис, который так рьяно хранил ей верность и который так запросто целовал меня, когда мы оставались вдвоем. Но, как объяснил он мне: с тобой — не измена. Ты — это ты. И меня все устраивало. Мы так и виделись — урывками. То Борис юркой тенью проскользнет ко мне домой, даже отыщет отцовские сигареты и будет курить их, ни капли не стесняясь, то я к нему домой приду, когда Павликовского-старшего дома нет. И мы ни разу не попались. До одного дня. Борис ушел, как обычно, под утро. Он и сам, без моих напоминаний, стал избегать моего отца и каждый раз старался ускользнуть незаметно. Но в тот раз ему не удалось уйти по-тихому. Отец его заметил. А может быть, нашел свою начатую пачку сигарет, несколько пустых банок пива, сложил два и два и застал меня врасплох — не знаю. Но утром он ясно дал понять, что с этих пор правила будет диктовать он. — Тео, мы об этом говорили. Я стояла перед ним, покорно сложив руки на животе и глядя в пол. Действие наркотика еще не кончилось, и я с легкостью отвлекалась на что-нибудь постороннее, чтобы не слышать отца. А он говорил. Говорил много, вошёл в раж. Ксандра слушала его с явным интересом несколько минут, но потом градус напряжения в гостиной возрос до критической отметки, и она предпочла уйти. Оставила меня саму разбираться с моими проблемами. Покинула опасную зону. А уж когда отец выходил из себя, он становится опасным. Мне ли не знать. Впрочем, меня это не особо расстроило. Я проводила Ксандру взглядом и посмотрела на отца. Крики его я уже слушала, сцены с метанием посуды видела, оплеуху получала. Меня удивить ему нечем. А вот я могу. — Отстань уже от Бориса, прошу тебя, — сказала я то, что говорить уж точно не надо было. — Я уже взрослая, и все свои проблемы буду решать сама. И — брякнув с дуру то, что говорить уж точно не стоило: — Ты сначала со своими проблемами разберись. — Что? — отец так и замер, завис, глядя на меня с искренним изумлением и насторожерностью. — Ты что, сука, сказала? Только теперь, отходя от спасительной апатии, я осознала, что я ему только что сказала. Для отца его проблемы всегда были больной темой. Он слишком остро реагировал на любую критику, и уж конечно он не потерпел бы ее от меня — сопли несчастной, маленькой засранки. Я уже собралась оправдываться, когда поняла: поздно. Он оказался возле меня очень быстро, я и заметить не успела. Наверно, я еще плохо соображала и у меня были замедленные реакции, но я поклясться готова была, что отец ко мне буквально подскочил, схватил за запястье, почти вывернув руку. Я машинально отступила назад и уперлась спиной в стену. Отец схватил вторую мою руку и, заломив ее мне за голову, крепко прижал к шершавой поверхности обоев. — Повтори, что ты сказала… — прошипел он мне прямо на ухо, и вот теперь я поняла по-настоящему, на что я нарвалась. Больше всего в этой ситуации меня пугал даже не взгляд отца и не его угрожающе сдвинутые брови — признак того, что он в бешенстве. Гораздо страшнее мне было из-за того, что Ксандра ушла, мы с отцом наедине, я вжата в стену без возможности пошевелиться. Еще неуютнее я себя почувствовала, когда отец обернулся на лестницу, чтобы проверить, не спускается ли вниз Ксандра. Пожалуйста, пусть она спустится, взмолилась я про себя, разом поверив в Бога, о котором я и думать не хотела после смерти мамы, пожалуйста, пусть кто-нибудь придет… — Это тебя твой щенок на меня натравил? — прошипел отец. Он наклонился ко мне так близко, что мне даже дурно стало. Он посмотрел прямо мне в глаза. — Что принимала? — Что? — перспросила я, сбитая с толку переменой в его голосе. Судя по всему, отец заметил, что у меня расширенные зрачки, но вопрос задал с искренним интересом и без капли неодобрения. Как будто он… …даже не думай об этом!.. …доволен, что я нахожусь в состоянии аффекта. — Я не знаю, — совсем растерявшись, ответила я. Я и правда не знала. Борис мне как-то говорил, но я забыла. Отец отпустил мои запястья, и я уже расслабилась, но тут он провёл ребром ладони по моей щеке — от уха к губам. — Ты права, — голос хриплый, низкий. — Ты уже совсем взрослая. Значит, понимаешь меня… Понимаешь ведь? Я кивнула, надеясь, что он меня отпустит. На деле же я ни черта не понимала. — Вот и умница, — совсем перейдя на полушепот, сказал отец. — Нам ведь не нужны проблемы? Ведь не нужны? Я отрицательно замотала головой, сгорая от неосознанного стыда — отец меня словно облапал, пусть и не касался ничего, кроме лица и рук. Но взгляд — таким взглядом раздевают… Не думай, не думай, не думай об этом, приказала я себе. Это неправда. Борис не прав. Я не права. Отец не может. Я не знаю, чем бы все это закончилось, если бы у меня не зазвонил телефон. Обычно я оставляла его в комнате, или на диване в гостиной, или на столе — не важно, где я его оставляла, важно то, что я никогда не носила его с собой, когда была дома. Но в это утро само Провидение решило мне подыграть. Мобильник оказался в моем кармане — я не помнила даже, когда его туда положила — и зазвонил так внезапно, что от неожиданности подпрыгнули мы оба: и я, и отец. Не подпрыгнули — отскочили друг от друга, как ошпаренные. Вернее, он отскочил, а я только о стену ударилась в испуге. Дрожащими руками я вытащила телефон. Борис. — Алло? — Грейнджер, разбудил? Прости. Я… Эээ… Забыл у тебя под подушкой пакет. Кажется. Не могла бы ты посмотреть?.. Я покосилась на отца. Он уже стоял достаточно далеко и старательно смотрел в сторону. Я даже подумала бы, что он стушевался, если бы это был не мой отец. Динамик тихий. Не услышит. — Учебник? Хорошо, возьму, — у меня и голос дрожал, не слишком заметно, но все же. Долгую секунду — тишина. Потом голос Бориса: — У тебя там все в порядке? — Да-да, все хорошо, — быстро ответила я и добавила, отворачиваясь от отца, чтобы выглядело не так подозрительно. — Увидимся на обществознании. На обществознании мы с Борисом в разных группах. Вряд ли отец об этом знает, но мне так спокойнее. Снова тишина. Долгая, осязаемая. Ощущение такое, что Борис пытается прочитать мои мысли. — Отец рядом? — догадался он. — Да, — ответила я. — Я зайду за тобой? — Нет. — Тогда увидимся на обществознании, — хохотнул Борис, как мне показалось, немного переигранно. Я повесила трубку. Это Моника, готов был у меня заученный ответ. Но отец не спросил меня, кто звонил, и я поспешила уйти к себе в комнату.9
15 июня 2020 г. в 00:54
В ту ночь мы спали с Борисом на одной кровати — как в старые добрые времена. Я помню, как мне было тепло и спокойно прижиматься к нему во сне, помню, как Борис толкал меня перед своим уходом, пытался разбудить. Я не помню, когда он ушел и совершенно выпала из реальности в промежуток от двух часов ночи до семи утра — Борис дал мне какую-то маленькую таблетку, и все мысли разом ушли из моей головы, оставив тишину и покой.
Но зато я отлично помню свое отражение в зеркале. Губа раздулась, и ни о каком шоппинге речь уже не шла. Придумывая, как бы осторожно сказать отцу, что я не смогу никуда поехать, и при этом не показываться ему на глаза, я осторожно спустилась вниз. Отец с Ксандрой должны были вернуться как раз под утро, я немножко переживала из-за мысли, что они могли столкнуться с Борисом, но, судя по тишине, этой встречи не случилось. Если бы отец увидел Бориса, спускающегося ранним утром из моей комнаты, он бы точно устроил мне разборку.
Но в гостиной было тихо и совершенно пусто. Я обошла диван вокруг, прошла в кухню, не нашла никаких следов присутствия Ксандры или отца и очень удивилась — в спальне наверху их точно не было, да к тому же отцовский «Лексус» не стоял ни у дома, ни на дороге. Неужели они так и не вернулись?..
Встревожившись, я бегом поднялась в свою комнату и стала искать мобильник, чтобы позвонить им и узнать, что случилось. Ночная дорога — вещь опасная. Вдруг произошла авария?..
Я нашла телефон в куче сваленных в угол вещей — с недавних пор меня стала особенно раздражать пустота моей комнаты, и я всячески старалась завалить ее всяким хламом, подобно борисовой норе. Выудив из нее мобильник — полностью разряженный — я еще минут пять искала зарядку и, подключив телефон к сети, в нетерпении грызла ногти, дожидаясь, пока он включится. Наконец экран засветился мягким тусклым светом. Одно непрочитанное сообщение.
прости, детка, задерживаемся с КС, завтра вряд ли выберемся в Вегас. на следующих выходных — железно поедем.
Я выдохнула с явным облегчением, отложила телефон и села прямо на пол. Все сложилось как нельзя лучше — мне давно так не везло. Отец с Ксандрой вернутся еще неизвестно когда и, возможно, так и не узнают о событиях этой ночи. Кстати — что удивительно — голова у меня даже не болела. Наоборот. Я ощущала невероятный подъем сил и чувствовала себя отдохнувшей. Как ни странно, я даже не задалась вопросом о том, что за таблетку Борис буквально засунул мне в рот — она помогла, и это главное.