***
Всю дорогу до Куантико я проспал. Во сне мерещился шум волн, отчаянно бьющихся о скалы в стремлении разрушить их, и ровный, затихающий стук сердца. За гранью яви, у меня получилось дотронуться до щеки Ганнибала, шершавой и влажной, убрать налипшие на лоб пряди волос. Боже, я ни разу не касался его волос, но уверен, что они мягкие и шелковистые на ощупь, такие же, как в моём сне. Внезапно сон переменяется, как сменяются кадры на грубо склеенной видеоплёнке. Мы так же лежим на каменистом берегу, но я больше не чувствую боли, а на лице Ганнибала нет крови и ран. Я устроился на боку, чуть повернув голову и скосив глаза вверх, так чтобы видеть его лицо, а он нависает надо мной, опираясь на локти. Ганнибал наклоняется к моей шее, касается ключицы кончиком языка и медленно скользит вверх, осторожно целует тонкую кожу за ухом. Пряди его волос щекочут обнажённую кожу. Как же это приятно! Боже, пусть он сделает так ещё раз, ещё немного, самую малость. Я опускаю голову к плечу, чтобы предоставить ему больше места для поцелуев, и он продолжает. Чувствую щекой холодный мокрый камень, мелкая каменная крошка впивается в кожу, но мне плевать на дискомфорт, главное, чтобы он не останавливался. С очередным поцелуем ощущаю улыбку на его губах, острый край клыков слегка царапает кожу. Ганнибал медленно исследует моё тело, пробираясь всё ближе к выступающему позвонку в основании шеи. Он широко облизывает это место, от чего моё тело начинает медленно тлеть, и вдруг смыкает челюсти вокруг позвонка. Клыки глубоко впиваются в плоть, это очень больно, но вместе с тем до одури приятно, словно блаженство после затяжного оргазма, когда всё тело расслабленно и невозможно даже открыть глаза или пошевелить пальцем, только чистая эйфория переполняет тело и разум. Ганнибал довольно урчит, жадно вдыхая запах крови. Моё сердце бешено бьётся, словно вот-вот пробьёт грудную клетку и вырвется наружу — к нему. А он целует, слизывает капельки крови, трётся носом. Странный урчащий звук, срывающийся с его губ, вибрирует в моей грудной клетке, словно приближающиеся раскаты грома. Снова его пальцы в моих волосах поглаживают кожу, а губы продолжают щедро раздаривать поцелуи. Сквозь дрёму слышится голос Джека. Он говорит мало, больше короткие фразы: «да, конечно», «я вас понял», «сделаем всё, что в наших силах». В конце разговора он швыряет телефон на приборную панель и неразборчиво шипит сквозь зубы какие-то ругательства. Вздрагиваю и окончательно просыпаюсь, что сразу же замечает Джек. — Вождение всегда меня успокаивает, — зачем-то произносит он. — Но не в этот раз? — Да, сегодня не тот день. Послевкусие сна не отпускает всю оставшуюся дорогу. Откуда всё это взялось в моей голове? Странная эротическая фантазия. Должно быть, у меня что-то не то с мозгами, хотя не могу сказать, что раньше с ними было всё в порядке. Но такие вещи что-то «из ряда вон» даже для меня. Должно быть, идея об укусе, которую подкинула Алана, основательно укоренилась глубоко в подсознании и в итоге вылилась в этот бред. Кстати, надо бы позвонить Алане, я ведь так и не извинился после нашего разговора в кафе. Конечно, мои слова её сильно обидели, раз она до сих пор не позвонила. С досадой осознаю, что Уилл Грэм — неблагодарная свинья, не ценящая настоящих друзей. Мне нужно срочно это исправить, я просто обязан извиниться перед ней. Нужно быть настоящим тупицей, чтобы потерять такого друга.***
Джек оставляет меня в своём кабинете, а сам уходит уладить рабочие вопросы. В каждом его слове, даже в малейшем движении чувствуется недовольство. Он раздосадован тем, что я проспал всю дорогу до Куантико. Теперь он вынужден заняться служебными делами, тем самым откладывая наш разговор. Удобное кресло рядом с «растением-убийцей» так и манит мягким сиденьем. Там я и устраиваюсь. Едва за спиной агента Кроуфорда закрывается дверь, я проваливаюсь в сон. В этот раз мне ничего не снится, чему я несказанно рад. Липкая чёрная мгла обволакивает разум, и я медленно плыву в ней. Здесь нет ориентиров, нет препятствий — это хорошо, потому что можно расслабиться и не думать ни о чём. Как же этого не хватало! Меня резко выбрасывает из дрёмы, словно кто-то пронзил грудь гарпуном и резко выдернул на поверхность. С удивлением осознаю, что во время сна моё тело сместилось. Если засыпал я под покровом широких листьев Монстеры, то проснулся в зеркальном положении, устроив голову на противоположном краю спинки, словно я тянулся к соседнему креслу, в котором дремал другой человек. Конечно, этим человеком оказывается Ганнибал. Его лицо выглядит расслабленным, спокойным, кажется, даже мелкие морщинки разгладились. Руки сцеплены в замок и устроены на животе, голова лежит на краю спинки и повёрнута в мою сторону, грудь медленно поднимается и отпускается от размеренного дыхания. Неужели он спит? Рот чуть приоткрыт, волосы растрепались, и чёлка спадает на лоб. У меня зудят кончики пальцев — так сильно хочется убрать пряди с его лица. Он так близко, что можно сосчитать бледные ресницы или рассмотреть едва различимые веснушки на его скулах. Сейчас мне жизненно необходимо к нему прикоснуться. Рука медленно тянется к его лицу, но тут же безвольно опадает. Нет, нельзя. Если я осмелюсь, он тут же проснётся. У хищников это происходит на уровне рефлексов. Я не замечаю, как открывается дверь, с одержимостью продолжая рассматривать спящего Ганнибала. Так хочется сохранить этот образ в памяти и иногда извлекать перед сном, чтобы полюбоваться. Какой же он спокойный сейчас, словно отдыхающий хищник после удачной охоты. Между губами видны острые края клыков, опасные и завораживающие одним своим видом. Прекрасный, величественный зверь, дикий и непостижимый в своей жестокости. Но как же хочется приблизиться к нему. Ганнибал вдруг резко вдыхает, словно принюхиваясь, и в следующую секунду по-совиному поворачивает голову в сторону двери и открывает глаза. Пользуюсь этим моментом чтобы немного отодвинуться от него. — Хорошо, что вы уже здесь, доктор, — говорит Джек. Он окидывает нас быстрым взглядом и выглядывает в коридор, где расположен секретарский стол. — Сара, сделай нам крепкий кофе. Для удобства мы устраиваемся за рабочим столом. На столешнице полный бардак: разворошённые папки, отчёты, результаты анализов, фотографии с мест преступлений — всё перемешано между собой. Джек просто отодвигает весь этот ворох от себя и устраивает сцепленные руки на краю стола, чуть наклоняется вперёд. Его глаза сверкают из-под нахмуренных тонких бровей, выдавая недовольство. Учитывая, как выглядят его брови, смотрится довольно комично. — Итак, что мы имеем, — зло говорит он. — Как вы видели, убийца использует для начинки яблоки сорта «Камео» производства крупной агрофирмы «Грин хилз». — Эти яблоки довольно популярны и хранятся долго, — говорит Ганнибал. — Да, такие можно купить в любом супермаркете. У «Грин хилз» множество крупных покупателей, в основном супермаркеты. Мы запросили всю информацию о сбыте, но это ничего не дало. Мы давно занимаемся просмотром видео с камер наблюдения, отслеживая тех, кто покупает такие яблоки незадолго до убийства в подходящем количестве. Но это очень большой объём работы, это как искать иголку в стоге сена. Мы проверили несколько подозрительных покупателей, но безуспешно. Работа продолжается, магазины оповещают нас о покупках этих чёртовых яблок, но данных настолько много, что мы захлёбываемся. — Он мог бы покупать понемногу в нескольких магазинах, чтобы не привлекать внимания, и вряд ли он использует карту постоянного клиента, — предполагаю я. — Возможно, у него есть небольшой яблоневый сад. Или яблоки, выращенные дома, чем-то отличаются? — К счастью, отличаются. «Грин хилз» используют специальный комплекс удобрений и какие-то особые пестициды при обработке деревьев от вредителей. Мы уверены, что он покупает, а не выращивает. Тихо открыв дверь, в кабинет входит та самая Сара — женщина средних лет, настолько худая, что я начинаю подозревать, что Джек так загружает её работой, что бедняжке некогда перекусить. Она расставляет перед нами бумажные стаканчики с кофе из ближайшей кофейни и удаляется, так же тихо, как и вошла. — Они продают свои яблоки частным лицам? — спрашивает Ганнибал с таким видом, словно сам не прочь закупиться. — Да, таких не очень много, и мы их всех проверили. Это мелкие предприниматели. У всех есть алиби в дни убийства. Как вы понимаете, отследить покупателей на мелких торговых точках невозможно. — Думаю, наш Джонни отоваривается в супермаркете какой-то крупной сети. Так его сложнее вычислить. Он перестраховывается. Можно покупать по несколько яблок в неделю и к концу второго месяца накопить достаточно, чтобы наполнить ими жертву, — говорю я. — Да, но на каждой кассе есть камера наблюдения. Этот аргумент кажется мне по-детски наивным, что я и спешу озвучить: — Агент Кроуфорд, тысячи людей покупают яблоки для своих семей, это очень популярный фрукт. Нужно что-то другое, чтобы вычислить возможного убийцу или сузить круг подозреваемых. — Может быть, у тебя есть предложения? — раздраженно спрашивает Джек, явно недовольный моим замечанием. — Предлагаю проверить случаи самоубийств женщин незадолго до первого убийства. Джонни так отчаянно молит о прощении… — закрываю глаза и прячу лицо в ладонях, пытаясь пробудить в себе ощущения с места преступления. Разум наполняется беспросветной тьмой, отчаянным желанием всё исправить. Нет, ничего уже не исправить, слишком поздно. — Да, она точно покончила с собой, не смогла вынести измены. — Что-то еще, Уилл? — спрашивает Джек. Он выглядит как собака, взявшая след. — Он извлекает глаза в том месте, где отставляет жертв. — Что он с ними делает? — Заворачивает в салфетку и уносит с собой, чтобы куда-то положить. Это как алтарь. Возвращается головная боль, виски так сдавливает, что кажется, мои глаза сейчас вывалятся из глазниц. Меня затягивает преступный разум, пытается поглотить. Нет, я должен выплыть. — Что он делает с внутренностями? — Они для него не важны. Может, просто выбрасывает. «Я Уилл Грэм. Я нахожусь в Куантико, в кабинете Джека Кроуфорда. Это отчаяние — не моя эмоция», — мысленно говорю себе. Перед глазами плывёт, лицо Джека напротив меня кажется смазанным, как часы на картине Сальвадора Дали. Несколько раз моргаю, тру глаза. Вроде бы теперь всё в порядке, я вижу нормально, но головная боль остаётся со мной. Джек хочет спросить что-то ещё, но, бросив взгляд на Ганнибала, не решается. Должно быть, я выглядел безумно, раз доктор Лектер не разрешил задавать новые вопросы. — Хорошо, Уилл. Мы проверим, — с долей сожаления говорит Кроуфорд и пускается в описание других зацепок, с которыми они работают. ФБР тщательно проверяет машины, попавшие в поле зрение камер видеонаблюдения в ночь убийства. К сожалению, камер рядом с местами преступления нет, а те, что находятся на расстоянии, не дали никакой полезной информации. Возможно, в этот раз удастся что-то выяснить. Работа с родственниками и знакомыми жертв оказалась пустой тратой времени. Во время разговора Ганнибал ненавязчиво наблюдает за мной. Это даже немного приятно быть объектом его внимания, но глупо обольщаться на этот счёт. Ясно, что Джек попросил его присутствовать при нашем общении на случай непредвиденных ситуаций.***
В лаборатории кипит работа. Беверли Катц, вооружившись фонариком и тонким пинцетом, склонилась над раскрытым нутром трупа. У другого стола Зеллер и Прайс осматривают яблоки. Они наносят специальный раствор на каждый фрукт в надежде обнаружить отпечатки пальцев. — Этот говнюк точно работает в перчатках, — говорит Брайан Зеллер и вдруг замечает меня. — О! Уилл Грэм, хочешь яблочко? Смотри, какое аппетитное! Он, широко улыбаясь, демонстрирует мне крупное красное яблоко в свой руке. Кажется, если я соблазнюсь угощением, то он тут же бросит его в мои руки. Мне очень хочется сказать, чтобы он засунул это яблоко себе в задницу, но предпочитаю промолчать. В последнее время я стал слишком раздражительным, даже агрессивным. Но если он скажет что-то еще в мой адрес, я точно не сдержусь. — Брайан, прекрати! Это не смешно! — осаждает его Беверли. Брайан кривится на это замечание и с некоторым разочарованием откладывает яблоко. — Есть новости? — спрашивает Кроуфорд. — Отпечатков нет, и никаких следов и частиц, — отвечает агент Прайс. — Но мы ещё не всё проверили. — Подождите-ка! У меня кое-что есть! Вот ты где спрятался, — с видом победителя Беверли извлекает из тела девушки что-то невидимое для нас. Она поднимает пинцет на уровень глаз и с азартом рассматривает свою находку. — Что там у тебя? — не выдерживает Джек. — Это шерсть животного. Похожа на кошачью. — Если кошка породистая, то по документам можно выйти на владельцев, — предлагаю я. — Тогда круг подозреваемых сузится. — Да, можно сделать сравнительный анализ ДНК. Возможно, нам повезёт. Беверли помещает шерстинку в пробирку, которую тут же убирает на подставку, и снова склоняется над телом. Возможно, у неё получится найти что-то ещё. — Будем надеяться, что эта шерсть не попала туда случайно. В парке полно бродячих кошек, — говорит агент Кроуфорд. — Сдались ему эти яблоки! Столько мороки с ними и ни одной улики! — возмущается Брайан, откладывая в сторону очередной бесполезный фрукт. — Что он вообще этим хочет сказать? — Он считает этих женщин грешницами, а яблоко в некоторых религиях и мифах — символ греха, соблазна. Он таким образом показывает истинную сущность женщин. Ослепляет — за то, что посмели смотреть. Стрижёт волосы в знак позора. Но я не до конца уверен в этой гипотезе, словно здесь чего-то не хватает для полной картины. — Не волнуйся, Уилл, я помогу тебе увидеть его истинное лицо, — говорит Ганнибал, покровительственно положив ладонь на моё плечо. — Мы можем обсудить это, если хочешь. Его слова пробуждают чувство тревоги, потому что помощь от Ганнибала может быть совсем не такой, как помощь обычного человека. Хоть бы он имел в виду ещё один разговор. У меня не выходит сдержать нервную улыбку, которая выглядит скорее как нервный тик. — Спасибо, Ганнибал. Буду иметь в виду.***
В свой долгожданный выходной я проснулся не так рано, как планировал. Но, несмотря на некоторую вялость после избыточного сна, не стал менять своих планов на день. Покончив с домашними делами, я загрузил снасти в свой старенький внедорожник и отправился на рыбалку. Оживлённая трасса сменяется узкой асфальтированной дорогой, затем очередной поворот выводит на грунтовую дорогу, сильно размытую ночным дождём. Стараясь не попасть колёсами в глубокую колею и лужи с грязной водой, углубляюсь в лес. Стволы высоких старых дубов и заросли орешника с нежно-зелёными листьями мелькают по сторонам. Вокруг всё по-весеннему зелено: папоротники раскрывают свои листья, похожие на павлиньи хвосты; побеги плюща прокладывают свой путь к солнцу вверх по стволам деревьев; а земля сплошь покрыта цветущими травами. Сквозь открытые окна в салон автомобиля проникает особенный лесной дух. Он соткан из кисловатого запаха влажной прелой листвы и аромата невзрачных трав с белыми мелкими цветами. Птицы переговариваются между собой в кронах деревьев. Все эти запахи, эти звуки — отдушина после целого дня, проведённого в напряжении. Вчера Джек никак не унимался, всё пытался вытянуть из меня новую информацию. Его усилия были тщетны. Всё, что мог, я сказал сразу же, а дополнительные вопросы никак не помогали продвинуться вперёд, а вызывали общее раздражение. Но Джек, как буровая установка, упрямо прокладывал путь вперёд, грозясь раздавить любого на своём пути. Я был готов в грубой форме прекратить свои мучения, когда вмешался Ганнибал. Я искренне благодарен ему за помощь. Какие бы цели он ни преследовал на самом деле, в тот момент он меня спас. Всё-таки, он гениальный психотерапевт, он очень чётко ощущает грани психики других людей, раз смог остановить Джека за секунду до момента, когда я готов был сорваться. Не припомню, чтобы раньше у меня возникали такие трудности с контролем эмоций, я стал более импульсивным, раздражительным и впечатлительным. Моя эмпатия усилилась до пугающих масштабов, теперь я не просто сочувствую и соучаствую, я словно проваливаюсь и растворяюсь в чужих эмоциях. Если я не смогу научиться контролировать это, всё закончится очень плохо — я потеряю себя. Наконец, дорога обрывается у каменистого берега реки. С этого момента я запрещаю себе думать об убийствах, о Ганнибале, о моём душевном состоянии. Ловля нахлыстом с использованием мушки — тонкое ремесло. Моим наставником в этом деле был отец. Он научил меня всему: как изготавливать мушки, правильному забросу и как вытянуть рыбу из воды. И вот теперь, стоя почти по пояс в воде, я плавным движением кисти делаю заброс против течения — в точности как учил отец. Добиться правильной техники заброса довольно сложно, но после долгих тренировок под опытным взглядом заядлого рыболова мне удалось освоить это мастерство. Ярко-оранжевый шнур ложится на водную гладь мягкими зигзагами, как лента заворачивается узорами от быстрых движений палочки в руках гимнастки. Ловля нахлыстом — своеобразный вид искусства, в моих глазах это выглядит так же красиво, как выступления по художественной гимнастике. Плавными рывками подтягиваю провисший шнур, петли которого медленно сносит ко мне течением. Нужно действовать осторожно, рыба должна быть уверена, что приманка — всего лишь насекомое, упавшее в воду. Перья и олений мех, которые я использую в своих мушках, дают удивительную плавучесть. Благодаря тому, что наживка держится на поверхности, легко проследить путь, который она проделает, прежде чем окажется настолько близко, что придётся делать новый заброс. После серии холостых забросов смещаюсь вниз по течению реки. Безуспешно пытаюсь рыбачить в других местах, с каждым разом отдаляясь от машины. В итоге достигаю крайней точки рыбалки, ниже которой спускаться нет смысла из-за густых зарослей травы, коряг и валунов. Здесь всегда водится рыба — это я из опыта знаю, но некий дух авантюризма заставляет меня раз за разом начинать рыбалку выше по течению, несмотря на то, что там мне ни разу не улыбнулась удача. Нет, здесь дело не в авантюризме, я начинаю рыбалку с пустых забросов из желания настроиться, расслабиться, да и просто полюбоваться красотой природы. Однажды мне удалось увидеть самца белохвостого оленя с внушительными ветвистыми рогами, который подошёл к реке напиться, совсем близко от того места, где я рыбачил. В его движениях не было скованности или настороженности, он взглянул на меня, как если бы я был корягой странной формы, принесённой течением. Олень медленно подошёл к кромке воды, грациозно склонился, чтобы утолить жажду, и вскоре удалился, неспешно вышагивая, будто бы красуясь. В итоге я оказался в небольшой заводи с нависшими с берега ветвями орешника. Чуть правее от середины русла расположен огромный валун с плоской поверхностью, поросшей мхом. При забросе нужно быть достаточно точным, чтобы не зацепиться за камень или за нависающие ветви, иначе можно потерять мушку или испортить снасть. Благодаря многолетней практике мой заброс хирургически точен — в аккурат между берегом и валуном, при этом я не зацепил ветки. Медленно подтягиваю шнур. Вдруг сухая мушка, плывущая на поверхности, резко исчезает под водой, шнур натягивается, а во мне пробуждается азарт. Доведёнными до автоматизма движениями наматываю шнур на катушку до тех пор, пока не чувствую сопротивление рыбы. Теперь я начинаю медленно подтягивать добычу ближе. Мягкий рывок шнура, затем пару мотков. Направляю удилище вбок, металлический наконечник сгибается дугой под напором моего противника, который теперь на шаг ближе. Ослабляю шнур, не забывая сделать пару мотков. Рыба чувствует иллюзию свободы и снова бросается вверх по течению. Сегодня у меня сильный противник, что только подзадоривает, пробуждает первобытные охотничьи инстинкты. Борьба вселяет чувство восторга, предвкушения. Я не спешу, действую постепенно, попеременно то подтягивая ближе, то даруя свободу. Наконец, крупный большеротый окунь оказывается совсем близко — у моих ног. Он вымотан борьбой, поэтому у меня не возникает трудностей с извлечением его из воды, куда сложнее вытащить крючок из его зубастого рта. Окунь просто огромный! Величиной с мою руку от кончиков пальцев до середины плеча. Тело моей добычи покрыто серой жёсткой чешуёй, напоминающей рыцарскую кольчугу, а спина украшена гребнем острых плавников, — мне следует быть осторожным, чтобы не пораниться. Рыба начинает биться в моих руках, из последних сил сражаясь за свою свободу, но у меня получается её удержать. Я не захватил с собой садок большого размера, поэтому просто заворачиваю окуня в смоченную водой рубашку. Так я могу быть уверенным, что он не вырвется из рук, а ещё останется живым, пока я буду пробираться по каменистому берегу к машине. Теперь я знаю, что приготовлю на ужин и чем буду питаться ещё пару дней. Я запеку этого великолепного окуня в духовке на подушке из овощей. У меня даже слюнки текут от предвкушения. Должно быть, то же самое чувствует Ганнибал, выпотрошив очередную жертву. Кондиционер быстро охлаждает воздух в салоне, чему я несказанно рад. От рыбацкой амуниции, которую я сложил в багажнике, веет тиной, а от меня сильно разит потом, что не удивительно после стольких часов на жаре. Как же хочется принять душ! Рыба бьётся о стенки автомобильного холодильника, не желая смириться со своей судьбой, но попытки тщетны, вскоре её тело заледенеет, и она уснёт последним сном. Может быть, и я борюсь зря? Может быть, и мои попытки приблизиться Ганнибалу со стороны выглядят так же, как бесполезное копошение окуня в холодильнике? Отчаянная и бессмысленная возня. Нет, это не так. Мы, определённо, стали ближе, несмотря на моё вызывающее поведение. Ганнибал не противился объятиям и спокойно дремал в моём присутствии, хотя, насчёт последнего я не уверен. Возможно, он всего лишь притворялся спящим, а сам тешился над тем, что я чуть ли не переполз на его кресло, пока спал. На подъездной дорожке у дома притаилась знакомая машина, от одного вида которой теплеет на сердце. Алана! Моя любимая девочка приехала! Загоняю свой внедорожник в гараж. Я не спешу показаться перед ней, прежде развешиваю сушиться рыбацкую одежду, убираю снасти и только потом, подхватив холодильник, направляюсь в дом. На самом деле я просто оттягиваю момент встречи, потому что боюсь, что она меня отвергнет, и ещё мне стыдно за свои слова. Когда я открываю дверь, меня окружают собаки. Они радостно виляют хвостами. Элли поднимается на задние лапы, опираясь на моё колено, и норовит облизать руку. Винстон тыкается мордой в бедро, ожидая ласки. Крэг у нас самый серьёзный — он садится у ног и такой любовью смотрит в глаза, что я не могу удержаться и глажу первым именно его. Другие собаки тоже получают порцию ласки. — Привет, Уилл, — произносит Алана, поднимаясь с дивана. — Надеюсь, ты не против, что я навела тут порядок? Знаешь, раньше ты был более опрятным. Несмотря на укор в её словах, она искренне улыбается, от чего тревога начинает меня отпускать. — Привет, — отвечаю я, немного смутившись, но не от её замечания о неряшливости, а от того, что такой красавице пришлось наводить порядок в моей грязной берлоге. — Тебе не нужно было… — Я могу вернуть ключ, раз тебе неприятно моё присутствие. Она начинает рыться в сумке в поисках ключа. — Нет, оставь его себе, — я опускаю холодильник на пол у двери и направляюсь к ней, беру её лицо в ладони, чтобы она смотрела на меня. Её взгляд растерянный, печальный, словно она готова вот-вот расплакаться. — Я очень рад тебе. Рад, что ты приехала. Я вёл себя, как дурак. Мне очень стыдно, что я тебя обидел. Не знаю, что на меня нашло. Глаза Аланы блестят от влаги, и вот первая слезинка скатывается по щеке. — Ну, иди сюда, моя девочка, — мы сжимаем друг друга в объятиях, так сильно, что мне тяжело дышать. — Прости меня, пожалуйста. И спасибо, что привела в порядок мою берлогу. Я принёс улов. Останешься на ужин? — С удовольствием, — сквозь слёзы отвечает она. Алана отстраняется, её глаза немного покраснели, а на щеках блестит влага. Она шмыгает носом и забавно морщится. — Уилл, ты не хочешь помыться? — Только об этом и мечтаю, — с улыбкой отвечаю я. — Тогда вперёд, а я пока разберусь с твоим уловом. Когда я, заметно посвежевший, выхожу из ванной комнаты, Алана закрывает дверку духового шкафа. — Ты не против, что я взяла на себя готовку? — Нет, я даже рад. Пока готовится ужин, мы усаживаемся на диване с двумя бокалами вина. — Я слышала, тебе вчера стало плохо на месте преступления, — говорит она с тревогой в голосе. — Кто тебе сказал? — я поднимаю на неё глаза, чтобы уловить возможную ложь. — Не важно. Это все видели. Ты должен отказаться от работы на Джека. Не вреди себе. Теперь я на сто процентов уверен, кто выдал меня Алане. — Я уже обещал помочь, так что не могу отказаться. — Это из-за Ганнибала? — тихо спрашивает она, словно не в силах произнести его имя во весь голос. — Нет. Вовсе нет… — отвечаю я, но под испытывающим взглядом Аланы вынужден признаться, — да, отчасти. — Послушай, Уилл, — возбуждённо начинает она, но, спохватившись, переходит на более спокойный тон. — Меня пугает твоя одержимость Ганнибалом. Да, он интересная и таинственная натура, но твой интерес ненормален. Ты не должен жертвовать собой, своим психическим здоровьем, чтобы приблизиться к нему. Можно придумать другой, более безболезненный способ, раз ты так сильно нуждаешься в нём. — Я помогу с этим делом, а там посмотрим, — твёрдо говорю я, чтобы отбить у Аланы желание спорить. — Раз ты так настроен, то я сама поговорю с Джеком и выскажу ему всё, что о нём думаю. Он ещё подумает, прежде чем попросить твоей помощи в следующий раз, — решительно говорит Алана, с громким стуком отставив бокал. — Если хочешь сблизиться с Ганнибалом, я смогу тебе помочь. В последнее время мы хорошо ладим. — Нет, спасибо, я как-нибудь сам. И почему все наши разговоры сводятся к обсуждению Ганнибала? — шутливо спрашиваю я, чтобы немного разрядить обстановку. Алана улыбается на эту фразу и откидывается на спинку дивана, обратив ко мне своё красивое лицо с широкой улыбкой. Она протягивает руку, и её пальцы зарываются в мои волосы, мягко поглаживая кожу. — Я не знаю, Уилл. Правда, не знаю. Она наклоняется ко мне, и я без колебаний обнимаю её тонкую талию. Она кладёт голову на моё плечо, и мы не произносим больше ни слова. Мы словно брат и сестра, ищущие спокойствия в объятиях друг друга, среди бушующей стихии, которая вот-вот разрушит всё вокруг и заберёт наши жизни. В прошлой жизни у меня был только Ганнибал. Как же здорово, что теперь я обрёл верного друга в лице Аланы. Она просто невероятная, искренне любящая, переживающая, заботливая. Как же мне этого не хватало! Боже, теперь мне не будет покоя, потому что Ганнибал просто обожает забирать дорогих мне людей. Только бы он не убил её. Пожалуйста, Боже, не допусти этого! Я никогда не был набожным, но теперь я готов на коленях умолять хоть Бога, хоть самого Дьявола, лишь бы она осталась живой.