***
За окном словно продолжение моего сна. Снежинки, похожие на овсяные хлопья, медленно укрывают землю. Деревья в белом кружеве, а люди то и дело смахивают снег с одежды и шапок, топают ногами перед тем, как зайти в магазин или в кафе. Балтимор изменился с наступлением зимы, словно нарядился к празднику. Кажется, в воздухе уже витает Рождественский дух, хотя, рановато… И я совсем не удивлюсь, если обнаружу в одном из мелькающих за окном магазинчиков украшенную к празднику витрину с оленями и санями, пухлого Санту с большим мешком, или услышу «ДжинглБэлс» из дверей одного из кафе. Ох, о чём я только думаю? Разве я не должен думать кое о чём другом? — Остановите здесь, пожалуйста! Водитель бросает на меня раздосадованный взгляд, но всё же прижимается к обочине и останавливается. — Вам придётся оплатить полную стоимость поездки, — сообщает он. Я протягиваю ему купюру и выскакиваю из машины, не дождавшись сдачи. Меня привлекла вывеска салона красоты. Должно быть это паранойя, но я не хочу показываться перед Ганнибалом в таком неопрятном виде, пусть даже он меня и прикончит в итоге. Отросшие волосы — полбеды, но вот борода… Хотя, какая это борода? Так, пародия: тут три волосинки, там ещё четыре. В общем — позорище! Надо что-то с этим делать. Стоит только войти в салон, как в меня впиваются критические взгляды местных работников, каждый из которых прикидывает, как можно исправить мой безобразный внешний вид. Хотя одет я очень даже прилично, спасибо Алане за это. К слову сказать, я не припомню этих вещей в своём гардеробе. А может быть они были надёжно припрятаны в глубине шкафа или ждали своего часа в матерчатых чехлах, в которые я так и не удосужился заглянуть. Какой бы ни была история этой одежды, сидит она идеально, что я подмечаю, бросив взгляд в большое зеркало напротив двери. Ох, лучше бы я этого не делал! Волосы в полном беспорядке, а эта растительность на лице достойна графа Монте-Кристо, если бы он имел привычку отсчитывать дни своего заключения с помощью вырванных из бороды волос. Оглядываюсь по сторонам. Вдоль стен слева и справа от входа расположены по два рабочих кресла, за моей спиной, по бокам от двери — небольшие пуфики для ожидающих и две вешалки для одежды — это уже по углам. В целом мне здесь нравится. В помещении светло и чисто, пахнет цветочными отдушками, слышится клацанье ножниц и завывания фена, а ещё какая-то ритмичная попсовая песенка. Внимание привлекает гравировка на зеркале в виде витиеватой греческой буквы «омега». И угораздило же! Страшно представить, что из меня здесь могут сотворить, но отступать поздно, потому что энергичный юноша-администратор уже поднялся со своего рабочего места и чуть ли не пританцовывая направляется прямо ко мне, предвидя хороший чек за услуги салона. Длинный хвост его волос пшеничного цвета подпрыгивает от каждого шага и блестит, словно я смотрю рекламный ролик шампуня. Весь внешний вид этого молодого человека буквально кричит о том, что это ухоженный, вычищенный и очень дорогой мальчик. Чёрт, только бы он не решил сотворить из меня своё подобие. Я скорее сброшусь в Чесапикский залив, чем предстану в таком виде перед Ганнибалом. — Добрый день! — это нелепое существо искренне улыбается, убивая во мне желание нагрубить, и я лишь рассеянно киваю. — Меня зовут Саю. Могу я вам чем-то помочь? Когда администратор подходит ближе, я могу рассмотреть его лицо. Понятно откуда такое экзотическое имя — он выходец из Азии, должно быть, кореец или китаец, что выдаёт характерный разрез глаз и тёмно-коричневая радужка. Конечно, волосы крашенные, но выглядят естественно и блестят, словно шёлковое полотно. Так хочется прикоснуться. — Я хотел бы постричься и сбрить эту кошмарную бороду, — отвечаю я, почему-то смутившись. — Первое свидание, да? — глаза омеги загораются от искренней радости, он хватает меня за локоть и увлекает к дальнему креслу, продолжая воодушевлённо щебетать: — Понимаю-понимаю! Очень смелый шаг слезть с гормонов ради альфы! Мы все через это прошли, правда, мальчики? — он оборачивается, и мастера и несколько клиентов понимающе улыбаются. Кто-то кивает, а кто-то не воздерживается от одобрительного возгласа. Боже, куда я попал? — Не беспокойтесь, я сделаю всё в лучшем виде! Какие-то пожелания? Саю усаживает меня в кресло и накидывает на мои плечи пеньюар. — Я хотел бы выглядеть естественно. Не хотелось бы, чтобы люди перестали меня узнавать. — Да-да, понимаю. Какое-то время мастер крутит моё лицо так и сяк, трогает волосы, то убирая их назад, то взлохмачивая и напуская на лицо. Все эти манипуляции он производит с крайне серьёзным видом. — Эти кудри достойны греческих мифов! — вдруг восклицает омега, заставив меня вздрогнуть. Признаться честно, я немного отвлёкся. — Было бы настоящим преступлением отстричь их. Поэтому — нет, даже не просите. Эти локоны достойны Персея! Так что немного подравняем и — готово. А бороду придётся удалить. Совсем удалить. Воском. Я лишь пожимаю плечами. Удалить, так удалить. Хорошо бы избавиться от этого позорища навсегда. Если бы я только знал, на что подписываюсь, то попросил бы немного виски для храбрости или ввести мне наркоз. Теперь уже поздно, когда нижнюю часть лица покрывает твёрдая зелёная корка, которую необходимо оторвать, потому что снять её другим способом невозможно. Казалось, с моего лица заживо сдирают кожу, но я достойно вытерпел эту пытку. Мне приходилось ощущать кое-что и похуже. Например, когда тебе пытаются выпустить кишки наружу, или распилить череп или снять скальп без наркоза. Так что эпиляция воском — сущий пустяк. Но когда воодушевлённый моим терпением мастер спрашивает, не хочу ли я удалить волосы в других местах, я твёрдо отказываюсь. — Но вдруг у вас дело дойдёт до постели? Разве не здорово предстать перед своим альфой во всей красе? — спрашивает Саю, наверняка рассчитывая оказать полный пакет услуг. Должно быть, и прибыль уже подсчитал. — Не думаю, что до этого дойдёт. Да и мой альфа любит естественность, — отвечаю я. Конечно, на самом деле я понятия не имею, что Ганнибал предпочитает, да и узнать об этом на собственном опыте не хочется, но сейчас важно поскорее отделаться от этого омеги и свалить. — Все они так говорят… — Мой Ричи просто тащится, когда там, ну, ты понимаешь, где, всё гладенько, — заявляет один из клиентов — молодой мужчина. Его волосы шелестят от малейшего движения из-за навешанной на них гирлянд из фольги. Напоминает дикобраза. — Можно подумать, когда там у тебя были заросли, твой альфа не вылизывал твою дырочку, — откликается другой омега, прошествовав мимо собеседника. Он гордо вздёрнул подбородок и медленно уселся в кресло, поддерживая рукой тюрбан из полотенца, пока его мастер был занят уборкой раковины от волос и остатков красящего состава. — У нас с интимом всё в порядке и без этого. А у твоего, что, не встаёт на твою волосатую задницу? Омега оскалился, надеясь посильнее задеть своего оппонента. — Всё у него встаёт! Но он стал брать меня с большим рвением и намного чаще. Так что советую тебе тоже попробовать. К тому же так намного гигиеничнее, если вдруг кому-то из вас приспичит трахнуться в неположенном месте. — Моего и так всё устраивает. — Мой тоже не жаловался, но после того, как я начал удалять волосы, стал залезать на меня гораздо чаще. Тут уже дело в либидо: кому-то достаточно раз в неделю, а кто-то хочет трахаться чуть ли не каждый час! С помощью такой банальщины мне удалось сделать свою сексуальную жизнь более насыщенной. — Странно, мне вот наоборот приходится держать своего альфу на голодном пайке. Если бы я дал ему волю, то залюбил бы меня до смерти! Поэтому течка для него — настоящий пир. Знаешь ли, не хочется брать кого-то ещё в нашу постель. — Подумаешь, проблема! Вот я в течку зову к себе одного молоденького альфу. Не представляешь, каким удовлетворённым я чувствую себя по окончании течки. — Твой Ричи не ревнует? — Ричи слишком стар, чтобы полностью удовлетворить меня в течку, поэтому мы приглашаем молодого альфу. Не представляешь, как он меня уделывает, пока Ричи отдыхает. А как сладко трахнуть альфу, чувствуя, как пульсирует узел. — Он позволяет тебе? — с благоговением спрашивает фольгированный омега. — Не так часто, как хотелось бы. В основном он просто ласкает мой член или вылизывает те части тела, которые позволяет Ричи. Не представляешь, как Ричи на него рыкает, если мальчик позволяет себе что-то лишнее… Я просто теку от этого. — Не представляю себя в такой ситуации… — Радуйся, что тебе хватает одного альфы. Может, через время ты станешь рассматривать возможность подпустить к себе сразу двоих. Согласись, что неудовлетворённость во время течки заставляет пересмотреть жизненные ценности. — Ты задумал получить два узла одновременно? — Чёрт, ты меня раскусил, — омега заливается хохотом. — Но это… это же… — Знающие люди говорят, что это невероятно классно, сладко. Уверен, что моя дырочка это выдержит, осталось лишь уломать моего старикашку. — И как успехи? — Ну, я работаю над этим. От этого разговора я просто впадаю в ступор, кажется, мой рот непроизвольно раскрывается. Не похоже, что секс втроём является чем-то предосудительным в этом мире, иначе стали бы эти двое так свободно обсуждать эту тему. Мне сложно представить себе близость с Ганнибалом, а уж пустить сразу двух мужиков в свою постель — просто за гранью понимания. — Ну, так что? Будем делать глубокое бикини? — интересуется Саю с самым доброжелательным видом. Для него этот откровенный разговор, явно, самое обычное дело. — И не обращайте внимание на этих дурачков, вам ещё рано думать о подобном. Ну, так что насчёт бикини? Будете весь гладенький и мягкий. — Спасибо, но нет, — поспешно отвечаю я, — я хотел бы расплатиться за ваши услуги. Знаете, я очень спешу. — Конечно-конечно, — нараспев произносит мой мастер, наконец, освобождая меня от пеньюара. — Должно быть, вам очень повезло с альфой, раз вы так торопитесь на встречу. Или опаздываете? — Нет, мой визит станет для него сюрпризом. — О! Вот так номер! Ваш альфа непременно оценит результат моих трудов. Ещё ни один омега не возвращался сюда с претензиями. А только за новой порцией красоты! Так что вы тоже приходите, если решитесь на полное бикини! На улице, наконец-то, получается вздохнуть свободно. Пребывание в мире омег мне абсолютно не понравилось. Нет, я не могу понять местных обитателей, как и здешние устои, которые кажутся дикими, если наложить их на те правила, которые считались нормой в прежнем мире. Гейский тройничок — ну и мерзость! Получается, что если один альфа не способен удовлетворить омегу во время течки, то они могут привлечь к процессу третье лицо? Хм, молодой альфа в устоявшейся паре. Разве он сможет помешать? Вероятность внести раздор крайне мала, зато желание заниматься сексом — выше некуда. Если учесть, что в этом мире омеги чуть ли не с пелёнок пользуются блокаторами течки и запаха, а также не боятся воспользоваться инъекциями, то молодому альфе очень сложно найти омегу для удовлетворения своей похоти. Возможность войти в устоявшуюся пару слишком привлекательна, чтобы пренебречь ей. Молодёжь под воздействием гормонов очень избирательна в плане любви, но непривередлива, когда возникает возможность перепихнуться без обязательств — это я по себе знаю. Но здесь всё по-другому: альфам тяжело найти кого-то на одну ночь, ведь омеги очень придирчивы к партнёру и не подпустят к себе абы кого. Насилие и принуждение никто не отменял, и альфы этим пользуются, но такой секс не дарует удовлетворение из-за особенностей омег. Если омега не принимает альфу, то половой акт не принесёт удовольствия ни одному из партнёров. Вот из этой проблемы и берут начало случаи насилия омег, надругательства над их телами и причинения вреда, несовместимого с жизнью. Да, любой альфа может покрыть омегу, но не каждый сможет получить удовольствие в процессе. Да, этот мир для меня непостижим и слишком уж сложен. Все эти странные традиции, непонятные мне отношения между альфами и омегами. Почему всё это влияет на меня? Я пришёл сюда из другого мира, так почему же моя омежья сущность смогла что-то изменить во мне? Трудно вспомнить, когда это случилось. Медленно, как солёная вода стачивает острые каменные обломки до гладкой гальки, так и во мне что-то истёрлось, истончилось. Моя броня стала тоньше и теперь так легко её разрушить, так легко прикоснуться к беззащитному нутру, ранить неосторожным словом или необдуманным действием. Так просто Ганнибал смог проникнуть мне под кожу… Или он сделал это раньше, в нашем родном мире? Сейчас сложно дать на этот вопрос однозначный ответ. Безусловно, в прошлом мире у нас получилось сблизиться, проникнуться друг к другу чувствами, обрести взаимопонимание, что причинило нам обоим уйму неприятностей. Пока я размышляю о близости и взаимной симпатии, чувствую лёгкий зуд на кончиках пальцев. Где-то на самом краю сознания маячит мысль, которую я боюсь осознать, боюсь оформить её в нечто простое и понятное, в то, что видели между нами другие, но я не видел в упор. Любовь? Знал ли он? Чувствовал ли? Едва ли я осмелюсь коснуться этой темы в наших разговорах, но как же хочется узнать, что и он тоже чувствовал любовь. Я пересекаю проезжую часть на зелёный свет светофора. На другой стороне улицы молодой альфа задевает меня плечом, вырвав тем самым меня в реальность. Когда оборачиваюсь, вижу, как трепещут крылья носа и расширяются зрачки, губы растягиваются в улыбке. Он протягивает руку. — Пожалуйста, простите! Я не хотел! Вы в порядке? — альфа неожиданно крепко стискивает моё предплечье. — Вы выглядите расстроенным. Давайте, я вас провожу? Передо мной типичный студент — худой и одетый не по погоде. Вечно голодный взгляд и в мыслях куча «хвостов» по учебным предметам, мешки под глазами указывают на недостаток сна. Корпел над курсовой работой ночь напролёт? Едва ли. Скорее, зависал в одном и клубов в поисках предмета для утоления самых низменных инстинктов. Да, мне тоже знакомо неконтролируемое желание трахаться, и я даже немного сочувствую этому парню, но помочь никак не могу. Раздражение усиливается с каждой секундой. Почему все эти альфы думают, что имеют право меня трогать? — Если ты сейчас же не уберешь свою грёбаную руку, то я её сломаю, — произношу я с улыбкой. И это не та улыбка, которая способна вызвать симпатию другого человека. — Простите, я не хотел, — лепечет парень, явно не ожидая такой агрессии. Я отворачиваюсь и снова погружаюсь в свои мысли. Ноги несут меня к конечному пункту моего пути. Дом Ганнибала совсем близко, осталось пройти ещё пару кварталов. — Подождите, пожалуйста! — доносится мне в след, но я даже не оборачиваюсь. А снег всё продолжает медленно опускаться с неба, укрывая улицы мягким покрывалом. Снежинки опускаются на ресницы, тают от моего дыхания, затем холодными каплями скользят по щекам, по подбородку и вниз по шее и впитываются в ткань шарфа. Итак, о чём я думал? Любовь. Любовь способна сотворить с человеком ужасные вещи. Беделия была уверена, что Ганнибал влюблён в меня. Любовь ли заставила его сдаться ФБР, чтобы быть там, где я смогу в любой момент его найти? Может быть, это была хитрая манипуляция для достижения определённой цели? Но какой? Какая цель достойна того, чтобы терпеть лишения и унизительное положение? Может, это всё же была любовь? Конечно, речь не о плотском влечении, а о более возвышенном, платоническом чувстве, которое не устают воспевать писатели в своих книгах. Такие истории, как правило, заканчиваются трагично для всех участников. Закончив читать такое произведение, возникает только одно желание: выпить чего-нибудь покрепче и поскорее уснуть, надеясь, что утреннее похмелье притупит послевкусие чужой истории. Остаётся только надеяться, что наша история не из числа подобных.***
На кухне совершенно серо и тихо, не считая мерного гудения холодильника, заглянуть в который совсем не хочется — аппетита нет совершенно, несмотря на то, что я с самого утра ничего так и не съел. Немного пахнет дезинфицирующими средствами. Ганнибал всегда содержит кухню в идеальной чистоте, и, судя по всему, как раз сегодня сюда наведались работники клининговой службы — отсюда и запах хлора. Была ли это плановая уборка или же пришлось вызвать уборщиков пораньше? Мысль о том, что клининговую службу вызвали сотрудники ФБР, сразу же отпадает — эти ребята не смогли бы так быстро исследовать дом на предмет возможных улик. А это значит, что, несмотря на мои опасения, Ганнибал жив и куда-то уехал. По делам ли? Пополняет запас продуктов в жутко дорогом магазине? Или же занят заготовкой мяса? Что бы он ни делал и где бы ни был, рано или поздно он вернётся сюда — в свой дом. Остаётся только подождать ещё немного. Я понятия не имею, что скажу ему при встрече. Было бы благоразумно подготовиться к нашему разговору, но я чувствую себя настолько вымотанным, что не могу собрать мысли в кучу. Они перескакивают с одного на другое в хаотичном порядке, и не получается поймать за хвост ни одну из них для того, чтобы хорошенько проанализировать. Тем временем за окном темнеет, а я всё сижу на полу, прислонившись спиной к двери в кладовую, и не могу пошевелиться, несмотря на то, что тело затекло от неудобной позы. Я вслушиваюсь в тишину, и мне начинают мерещится какие-то шорохи и стоны, доносящиеся из-за двери позади меня. Должно быть, я настолько измучил себя мыслями и страшными картинами, которые не переставая подкидывает мой больной разум, что не могу различить реальность и грёзы. Несколько раз я проваливаюсь в дрёму и резко дергаюсь, выныривая из сна, больно приложившись затылком о деревянное полотно. Наконец, слышится скрежет металла — это ключ не может провернуться в механизме замка, ведь входная дверь не заперта. На мгновение наступает тишина — хозяин дома в замешательстве, ведь он не мог уйти, не заперев дверь. Внутри меня всё сжимается от напряжения, но я не осмеливаюсь пошевелиться — глупо пытаться спрятаться, и слишком поздно. Как только Ганнибал откроет дверь, то сразу же почувствует мой запах, а я — его. Дверь закрывается с тихим хлопком, затем зажигается свет в прихожей, и длинная тень ложится прямо у моих ног. Слышится звяканье ключей о деревянную полку, шуршание одежды, шорох бумажного пакета и тихие, неторопливые шаги. Ближе и ближе. Запах озона пробирается в лёгкие, и я непроизвольно делаю глубокий вдох, прикрываю глаза от удовольствия. Как же мне этого не хватало. Тем временем, Ганнибал подходит к холодильнику по другую сторону стола от моего убежища и открывает дверку. Яркий электрический свет высветляет его фигуру и больно бьёт по моим привыкшим к темноте глазам. Ганнибал опускает на стол шуршащий пакет и начинает перекладывать продукты в холодильник, а я заворожённо наблюдаю за плавными и размеренными движениями его рук. Кажется, что он меня не замечает, но, конечно же это не так. — Здравствуй, Уилл, — произносит он совершенно спокойно, как если бы мы встретились где-то на улице или в Куантико, а не в его доме, в который я вторгся без приглашения. — Здравствуй. — Что привело тебя в мой дом? Признаюсь, что в свете последних событий, я не ждал тебя так скоро. Знаешь, эта картина напоминает одно событие из прошлого, не находишь? Надеюсь, ты взял с собой пистолет? — говоря это, он даже не оборачивается в мою сторону, словно совсем не чувствует и малейшей угрозы с моей стороны. Чёрт. Я об этом даже не подумал, ведь так было бы безопаснее для меня. Вдруг Ганнибал решит прикончить меня, а я даже не смогу ничего сделать. Если рассматривать наш поединок с точки зрения физической силы, то сразу ясно, на чьей стороне будет преимущество. — Ты прав, ситуация похожа, но я пришёл не для того, чтобы забрать твою жизнь. Ганнибал захлопывает дверку и зажигает свет, от чего я тут же слепну. — Вот как? И зачем же ты пришёл? — удивлённо спрашивает он. Понимаю, что конструктивного разговора у нас не выйдет, по крайней мере сейчас, поэтому мне необходимо придумать, как теперь выбраться из его дома. — Пришёл забрать своих собак, — неуверенно говорю я. Ганнибал внимательно меня рассматривает сверху — он опёрся о стол ладонями и чуть наклонился вперёд. Его фигура словно нависает надо мной, излучая угрозу и превосходство. — Если ты говоришь о своей старой стае, то я вчера отвёз их к Алане, а если о последнем питомце — то ты его больше не увидишь. Этот пёс совершенно неуправляем. Тебе следовало заняться его воспитанием, прежде чем отправлять в мой дом. Он разгромил кухню, напал на меня и ранил Уинстона, когда тот пытался меня защитить. Не беспокойся, с Уинстоном всё в порядке — рана довольно глубокая, но важные органы не повреждены, я сделал всё возможное для того, чтобы он как можно быстрее поправился. — Ты не пострадал? Я поднимаюсь, ноги совсем не держат — мышцы одеревенели от долгого сидения на полу и теперь неприятно покалывают от прилива крови. Приходится опереться о дверное полотно, чтобы не упасть. — Не беспокойся, Уилл, со мной всё в порядке, если не брать в расчёт, что я чуть было не умер по твоей вине, — говорит Ганнибал в то время, как его взгляд медленно скользит по моему телу. Определённо, ему нравится то, что он видит. — Я этого не хотел, но и другого выбора у меня не было. Что случилось бы, если бы Мэттью обратился в ФБР? К этому ты был готов? Что если бы Джек явился сюда с обыском и нашёл сам знаешь, что? — Застать меня врасплох крайне сложно, особенно Кроуфорду, но у тебя снова получилось. Скажи, ты бы смог доверять человеку, который подослал к тебе убийцу? Думаю, смог бы, учитывая, что человек, «который подослал ко мне убийцу», стоит прямо передо мной. Ганнибалу есть, чему поучиться. — Что с Мэттью? — Он нас больше не побеспокоит. Или ты хотел бы попрощаться? Чувствую, как от этих слов на лбу выступает испарина. Что значит «попрощаться»? Ганнибал решил от меня избавиться? Видя отчаяние на моём лице, Ганнибал загадочно улыбается. Не могу правильно трактовать эту улыбку. Я сердцем чувствую, что он не собирается мне вредить, а вот разум говорит об обратном, словно кто-то опытный и рассудительный нашёптывает на ухо: «Вспомни, кто перед тобой. Вспомни, что он делал с тобой ранее. Не забывай, на что он способен». — Очевидно, что мы снова столкнулись с проблемой доверия. Ты ведь всё ещё хочешь обрести его или предпочитаешь снова обманывать меня? — спрашивает он совершенно серьёзно, отчего вверх по моей спине ползут мурашки, и кончики пальцев холодеют, но всё же я заторможено киваю. Да, конечно, хочу. — Вот и хорошо. Следуй за мной. Проверим, соответствуют ли твои слова твоим действиям. Мы минуем тёмный коридор и оказываемся в рабочем кабинете. Ганнибал зажигает свет и отходит к одному из шкафов. Отпирает стеклянную дверку и начинает перебирать пузырьки, рассматривая этикетки на свет. — Присаживайся, Уилл. Ты, должно быть, устал. Но я не присаживаюсь, а буквально падаю на мягкое сиденье, потому что ноги меня больше не держат. — Что ты задумал, Ганнибал? — Тест на доверие, — отвечает он, набирая в шприц прозрачную жидкость. — Или ты передумал? — А у меня есть выбор? — Выбор есть всегда, но готов ли ты к его последствиям? Ты можешь уйти сейчас, если ты действительно этого хочешь, — Ганнибал оборачивается, одаривает меня задумчивым взглядом и снова возвращается к поискам какого-то препарата на полке. Видимо, одной дозы для меня недостаточно. — А можешь остаться и услышать ответы на свои вопросы. Раньше ты был очень любознательным, когда дело касалось моей персоны. Неужели ты стал трусом, Уилл? Или ты разочарован, что в теле Ганнибала-альфы, которым ты пытался манипулировать, оказался именно я? — Я тосковал по тебе, — тихо говорю я, каждое слово отзывается болью во внезапно пересохшем горле, — мне был нужен мой Ганнибал, тот, которого я смог изменить, с которым смог сблизиться, с которым разделил победу и познал себя. Хотел быть рядом с тем, кто изменил меня, кто стал частью меня. Напряжённые плечи Ганнибала расслабляются от этих слов, и он чуть поворачивает голову в мою сторону, чтобы лучше слышать, но не отрывается от своего занятия. Он выпускает излишки воздуха из шприца и надевает на иглу колпачок, затем берёт с нижней полки жгут и медленно оборачивается, но не спешит подойти. — Я хотел, чтобы ты выжил там, ненавидел себя за то, что сделал. И да, я рад, что ты здесь. Но почему я не узнал тебя? Наверное, я уже позабыл, каким ты был, когда мы познакомились… Он ставит металлический лоток на небольшой стеклянный столик по правую руку от меня. Замечаю шприц с неизвестным препаратом, бутыль со спиртом, упаковку стерильной ваты и специальный пластырь с жёсткими вставками по краям. Ганнибал опускается на одно колено и медленно оголяет мою руку. Тонкая ткань ласкает кожу, а от прикосновения чужих пальцев кожа покрывается мурашками. Его руки не дрожат, должно быть, он совсем не испытывает волнения и не терзается сомнениями о том, что намеревается совершить. Даже если он собрался забрать мою жизнь, то уверен в том, что это верное решение, и не станет сожалеть. Готов ли я к смерти? Пожалуй, я заждался. Невозможно вечно ускользать из её ледяных объятий в самый последний момент. — А ты был таким же, как когда мы впервые встретились, — говорит Ганнибал, оборачивая резиновый жгут вокруг моей руки. — Не могу понять, зачем ты строил из себя антисоциальную личность. Ты успешно смог с этим справиться, так почему? Боялся, что кто-то заметит подмену? — Нет, дело в омежьих заморочках. Я действительно испытывал страх, угрозу, исходящую от альф. И да, я боялся, что во мне заподозрят самозванца. — А теперь? — Теперь… За окном в свете фонаря кружатся снежинки, похожие на пушистые хлопья ваты, словно кто-то отрывает кусочек за кусочком от плотного рулона, распушивает между пальцами, растягивает края и бросает вниз. И эти пушинки медленно покрывают землю, заметают чужие следы, скрывают грязь и почерневшую листву, дарят иллюзию чистоты, новизны и будто бы непорочности. Теперь я не боюсь никого и ничего, разве что переживаю о судьбе альфы, с которым связан по воле судьбы. Но теперь, когда мы вместе, когда я вижу его прямо перед собой — не о чем беспокоиться. Можно наконец-то расслабиться и ни о чём не думать, если не брать в расчёт жгут, крепко сжимающий предплечье. — Поработай рукой, Уилл, — просит Ганнибал. Покорно выполняю его просьбу, совсем не чувствуя пальцев. Мои тело и разум захватила странная апатия, иллюзия доверия. Аромат озона действует на меня странно, заставляет успокоиться и покориться чужой воле. Хочется только ещё немного приблизиться, ощутить привлекательный запах ещё ярче, почувствовать его на языке. Вздрагиваю. Ватка, пропитанная спиртом, холодит кожу. Кажется, Ганнибал немного увлёкся, задумавшись о чём-то неведомом мне. Его взгляд туманный, а на губах угадывается тень улыбки. Игла проникает в выступающую вену на локтевом сгибе, и в следующее мгновение я вижу, как в тубе шприца в прозрачном растворе клубятся алые разводы и тут же снова скрываются в игле. А резиновый поршень постепенно входит глубже, впрыскивая лекарство в мою кровь. Он наклеивает пластырь и вынимает иглу, затем освобождает мою руку от жгута. Препарат вместе с кровью распространяется по телу, проникая в каждый орган, в каждую его клетку. Но я ничего не чувствую, лишь спокойствие, расслабленность, лёгкую апатию. Ганнибал убирает использованный шприц и упаковку от пластыря, возвращает в шкаф бутыль со спиртом и устраивается в кресле напротив, как в старые добрые времена. По его лицу невозможно прочесть мыслей, но я чувствую, что он доволен тем, как я выдержал эту странную, непонятно для чего проведённую процедуру. — Поговорим, Уилл? Кажется, словно мы снова оказались в прошлом, когда долго разговаривали, сидя так — напротив друг друга и глядя друг другу в глаза. Но я не хочу, как раньше. Теперь этого недостаточно. — Да, но не так, — говорю я, на что Ганнибал удивлённо приподнимает брови, так что приходится пояснить. — Мы должны разговаривать, сидя плечом к плечу. Как тогда, в галерее Уффици, во Флоренции. Ганнибал немного удивлён моей просьбе, но всё же соглашается переместиться. Мне почему-то становится неловко, выглядит, словно я пытаюсь соблазнить его. Вскоре мы устраиваемся на кушетке в пол оборота друг к другу. Наши колени почти соприкасаются, но этого недостаточно, хочется чувствовать нашу близость голой кожей. Хочется прикоснуться к его руке, спокойно лежащей на коленке или запустить пальцы в аккуратную прическу и сломать этот образ безупречного доктора Лектера, ведь мне так нравится, когда его чёлка свободно падает на лоб. А ещё сейчас до зуда на кончиках пальцев хочется провести пальцами по его лбу и разгладить маленькую морщинку между бровей. Ганнибал вдруг улыбается и небрежным движением руки выполняет моё желание. — Так тебе больше нравится моя причёска? И можешь прикоснуться к моему лицу, раз тебе так хочется. Этого недостаточно, мне не нужны уступки и жесты доброй воли. Я не ищу снисхождения и потакания капризам. Хочется глубже, ярче, до предела… Разрушить границы раз и навсегда. Но чёрт побери, как это сделать? Как давно мы не были так близко? Мои руки не сковывают наручники, и никто не наблюдает за нами сквозь стекло, не стоит в коридоре, готовый в любую секунду помешать, если Ганнибал захочет пересечь линию, нарисованную на полу. Сейчас мы действительно наедине, и он готов слушать и готов говорить, но я не знаю, что сказать, о чём спрашивать. С чего начать? Я уже не знаю, чего хочу. Близость сбивает с толку, сознание уплывает, окутанное ароматом его тела. Или же всё дело в препарате, который блуждает в моём теле? Не знаю, в чём причина, но я чувствую, что не должен говорить, а должен что-то сделать. Сделать что? Кажется, так просто протянуть руку и коснуться его щеки или накрыть ладонью его расслабленные пальцы. Но я не могу заставить себя пошевелиться, а лишь вглядываюсь в его лицо, словно надеюсь увидеть ответ в его глазах, или лёгкое движение губ подскажет, что делать. Его глаза светятся теплом и внимательно наблюдают за каждой эмоцией на моём лице. Кажется, я хмурюсь и мотаю головой в попытке избавиться от морока, который накрыл меня из-за его близости. — Нет? — с долей разочарования спрашивает он, а я чувствую, что он жаждет моих прикосновений ничуть не меньше моего желания ощутить его кожу на кончиках пальцев. Я делаю глубокий вдох перед тем, как озвучить первую выплывшую из глубин разума мысль, которая будто бы принадлежит не мне, а кому-то другому. Возможно, позже я пожалею об этом, но мой здравый смысл давно помахал мне ручкой: «Делай что хочешь, я в этом не участвую». — Помнишь, — тяжело сглатываю и опускаю взгляд, потому что мне страшно увидеть его реакцию на эту фразу, — тогда в аудитории в Куантико ты рассказывал мне о странном местном обычае между альфами и омегами? — Ты имеешь ввиду обнюхивание? — спрашивает он, и интонации его голоса буквально изобилуют энтузиазмом. — Полагаю, ты хочешь ощутить, каково это? — Это не моё желание. Разве не ты жаждешь проделать это со мной? — я вижу, как его зрачки расширяются и маленькие морщинки собираются в уголках глаз. — Я пока ещё способен отличить чужие желания от своих. — Если позволишь. — Кажется, раньше тебе не требовалось разрешение, когда ты собирался что-то сделать с моим телом. Так почему ты спрашиваешь сейчас? Ганнибал ухмыляется, обнажая острые края своих жутких клыков, отчего я непроизвольно дёргаюсь назад и упираюсь спиной в боковой валик кушетки. — Звучит как поощрение к действию, — говорит он, подавшись ближе. — Что если я воспользуюсь твоей слабостью? Не похоже, что ты станешь жалеть об этом. Если ты задумал побудить меня к действию, то будь смелее. Сглатываю вязкую слюну и выпрямляюсь, тем самым сокращая разделяющее нас расстояние. Ганнибал так близко, что я могу до мельчайших деталей рассмотреть рисунок на радужке его глаз — градиент от гранатово-бордового до медового цвета и пульсирующий глянцевый зрачок с моим изображением. — Ты желаешь причинить мне боль, — говорю я, подмечая, как Ганнибал прячет взгляд за белёсыми тонкими ресницами и улыбается своим мыслям, — хочешь откусить кусочек плоти, чтобы узнать, каков я на вкус. Твоё желание вонзить зубы в мою плоть напрочь перекрывает все другие эмоции. Как же ты жаждешь насладиться моим вкусом… Но ведь ты уже знаешь его, не так ли? Так почему? Поцелуя и нескольких капель крови было недостаточно? Или же ты хочешь попробовать сырую плоть? Разорвать мою шею и слизывать капли крови? Или вырвать кусок, медленно разжевать его и проглотить? Хочешь, чтобы я стал частью тебя и в физическом смысле. Ты полагаешь, что когда кусок моей плоти и крови растворится в желудочном соке и усвоится твоим телом, то я стану ещё ближе к тебе? Тонкие губы растягиваются в улыбке и затем размыкаются, чтобы породить слова, но я прижимаю пальцы к его рту. Мне не нужны праздные фразы и искусные, тщательно выверенные оправдания. — Будь смелее, Ганнибал. Сделай то, чего так жаждет твоя истинная сущность.