Ловля на мушку

      «Утро добрым не бывает…» И кто придумал эту чушь?       Земля не сместилась со своей орбиты, огромный метеорит не обрушился на Балтимор, и гигантская волна не накрыла прибрежную часть Северной Америки своей мощной, разрушительной силой. А я не повредился рассудком (по крайней мере, очень на это надеюсь), не умер в страшных душевных или телесных муках… Ничего не изменилось в окружающем мире, разве что я стал немного другим. Мой мир пошатнулся, но не рухнул в преисподнюю от того, что я переспал с мужчиной. С Ганнибалом. Самое время прислушаться к себе: что же я чувствую по этому поводу? Стыд? Смятение? Неловкость? Жалею ли? Едва ли… Разве что немного сожалею об упущенных возможностях: о том, что раньше не решился на этот шаг, ведь Ганнибал ждал от меня именно этого, надеялся, что я доверю ему своё тело. И если бы я мог предположить, что сексуальный контакт именно с этим человеком так приятен, так нужен мне, то сделал бы этот шаг намного раньше. В прошлом мире? Возможно. Не думаю, что стал бы казнить себя за это и рвать волосы от досады, хотя наше соединение в прошлом было бы немного другим — без метки и сцепки, но в эмоциональном плане едва ли я смог бы ощутить различия. Прошлая ночь стала для нас ключевым моментом на долгом пути друг другу — полное соединение, слияние, окончательное и бесповоротное, возможно, губительное для обоих.       Я просыпаюсь в тёплом коконе чужих рук, окружённый любимым запахом, расслабленный и, определённо, счастливый. Моё разомлевшее тело покачивается, словно я уснул в лодке посреди океана, но, конечно же, эти вибрации подо мной вызваны не мягким движением спокойных морских волн, а иной причиной — дыханием другого человека. Слышу размеренное биение чужого сердца под ухом — спокойный ритм, который не нарушается от моей попытки приподняться. Нет, мне нравится лежать так, но проклятые пуговицы впиваются в щёку, и хочется что-то с этим сделать.       — Пижама? Серьёзно?! — не выдерживаю я и захожусь хохотом, когда вижу под собой застёгнутую на все пуговицы шёлковую сорочку — белую в мелкую серую полоску. Разве любовникам после бурной ночи не полагается спать обнажёнными? Или из солидарности к партнёру не нужно ли раздеться, прежде чем лечь в постель?       Ганнибал морщится, но не открывает глаз.       — Не могу понять причину твоего веселья, — произносит он, едва разлепляя губы. Видимо, доктор Лектер намеревался отдохнуть после ночной вылазки, а я варварски нарушил его планы. — И я хотел бы поспать, если ты не возражаешь. Через несколько часов у нас совсем не будет времени на отдых, поэтому сейчас следует ценить каждую минуту.       — Хорошо, не буду мешать, — отзываюсь я и пытаюсь переползти с его тела на свободную сторону кровати, но руки на моей спине сжимаются чуть сильнее.       — Уилл, останься так, если хочешь, просто перестань ёрзать и спи.       — Ладно. Потерпи ещё пару минут моих копошений.       Расстёгиваю пуговицы на сорочке и обнажаю торс — теперь я доволен. Целую чужую грудь чуть ниже левой ключицы — там сокрытое костяной клеткой и рельефом мышц бьётся чёрствое сердце убийцы, и, кажется, оно на секунду замирает под моими губами, прежде чем продолжить монотонно пульсировать.       Рука ласково зарывается в мои волосы на затылке, невесомо поглаживая кожу, и я укладываюсь сверху, ощущая щекой голую кожу и волоски, покрывающие грудь.       — Спи, Уилл.       Закрываю глаза на секунду и резко просыпаюсь — словно холодной водой окатили. Я один в спальне, а за окном давно рассвело. Я интуитивно ощущаю, что мне необходимо спуститься вниз — на кухню. Сложно объяснить, откуда взялось это чувство и чем оно вызвано. Словно что-то тянет меня туда. Или кто-то натягивает тонкую нить связи? Что ж, это любопытно проверить.       Осторожно поднимаюсь, ожидая почувствовать боль в самых неожиданных местах, но, к моему удивлению, не ощущаю ничего особенного — лишь лёгкий дискомфорт в промежности и пульсацию в месте укуса. Прикасаюсь к метке кончиками пальцев и нащупываю плотную ткань. Припоминаю, что перед уходом Ганнибал обработал рану и заклеил её пластырем, а ещё смазал мой задний проход какой-то мазью снаружи и изнутри тоже. Я был тогда в полусонном состоянии и расслаблен, а разум был таким затуманенным, что я с лёгкостью доверил тело своему альфе. Сейчас немного стыдно. А с другой стороны — что в этом такого? Почему я смущаюсь? Разве может быть что-то более постыдное, чем то, когда твою задницу облизывают, растягивают пальцами, а затем засовывают в неё член? Если говорить о смущающих вещах, то на передовых позициях в этом рейтинге были бы мои слова. Ох, ну и наговорил же я всякого… Хотя, могу с уверенностью сказать, что каждое слово, каждая фраза и даже эмоция на моём лице были искренними. Надеюсь, Ганнибал почувствовал это.       На софе нахожу халат, брюки из мягкой ткани, белоснежную футболку и боксёры. Вся одежда выглаженная и чистая, но явно не моего размера. Надо же, какая забота! И всё-таки это приятно — когда о тебе кто-то заботится. Подхватываю нижнее бельё и футболку и направляюсь в ванную — нужно бы ополоснуться после ночи, хотя и не хочется расставаться с приятным запахом, которым пропиталась моя кожа.       Наскоро вымывшись под душем, натягиваю одежду с чужого плеча и спускаюсь вниз. Замираю у прохода на кухню, потому что до меня доносится обрывок фразы, произнесённый Джеком Кроуфордом:       — … на фоне этих событий исчезновение Уилла Грэма выглядит более чем подозрительным.       Гостя с моей позиции не видно, зато Ганнибал — как на ладони. Тёмно-синий халат скрывает его тело, а из глубокого ворота выглядывает воротник той самой полосатой пижамы, которую я расстегнул этим утром. Всё-таки, мешающие пуговицы были удачным предлогом, чтобы добраться до тёплой мягкой кожи, и едва ли у меня вышло скрыть это.       — Ты полагаешь, что Уилл мог бы совершить нечто настолько ужасное? — спрашивает Ганнибал. — Не могу отрицать, что он испытывает неприязнь к доктору Чилтону. Согласись, Фредерик довольно неприятный человек, но уверяю тебя, Уилл не стал бы похищать его, а мысль, что они могли бы сбежать вместе — абсурд чистой воды.       — Тем не менее, они оба пропали.       — Не думаешь ли ты, что Уилл повёз своего заложника в Вулф Трап?       Говоря это, Ганнибал занимается завариванием чая — он открывает стеклянные баночки одну за другой, принюхивается, прежде чем зачерпнуть нужное количество заварки маленькой ложкой с длинной ручкой и высыпать ароматные листья, соцветия и ягоды в заварочный чайник. Он так поглощён своим занятием, что, кажется, не замечает моего присутствия, но я чувствую, что это не так. Просто ещё не пришло время моего появления в этой сцене.       Замечаю на столе салатницу из прозрачного стекла с разномастной зеленью внутри, алыми помидорами черри, ломтиками мяса, белыми кусочками мягкого сыра. Выглядит так, словно Ганнибал действительно занят приготовлением завтрака, но что-то подсказывает мне, что попробовать этот великолепный салат на вкус у него не выйдет, потому что он будет занят кое-чем другим. Я уже ощущаю первые признаки течки, и мой альфа, раз уж он сам назвал себя так, просто обязан что-то с этим сделать. К тому же, если слухи о похотливости омег во время течки правдивы, то доктору Лектеру придётся поднапрячься, ведь он не так молод, как я. Ну что ж, он сам вколол мне этот проклятый препарат — пусть теперь не пытается избежать последствий. Или он и это предусмотрел?       — Мои люди проверили дом Грэма, — между тем продолжает говорить Джек с некоторым раздражением в голосе, — не похоже, чтобы там кто-то побывал. Куда же направился Уилл? У тебя есть идеи? Алана ничего не знает, а они, вроде бы, друзья.       Ганнибал ухмыляется и резко поворачивает голову в сторону прохода на кухню, а я вздрагиваю под этим острым взглядом, который вонзается в моё лицо и придирчиво скользит по телу сверху вниз. Кажется, Ганнибал недоволен тем, что я не удосужился надеть халат, но, тем не менее, приветливо улыбается.       — Доброе утро, Уилл.       — Доброе утро, Ганнибал, — произношу я, и, переступив порог кухни, останавливаюсь, затем зеваю напоказ, почесывая живот чуть выше резинки боксёров. — Здравствуйте, агент Кроуфорд.       У Джека такое выражение лица, словно он увидел воочию демона, вылезшего прямо из стены. Кажется, я слышу глухой стук, с которым челюсть моего начальника обрушивается на пол. «Какого хрена ты тут делаешь?» — читается на его ошарашенном лице. Хотя мой внешний вид довольно красноречиво демонстрирует, что я делал в этом доме, а несколько красных отметин на шее очень ограничивают возможные причины.       Я замираю посреди комнаты, потому что не знаю, как себя вести в этой ситуации. Хотя, у меня имеется одна идея, и я спешу воплотить её в жизнь до того, как всё хорошенько обдумать. Ох, я знаю, что Ганнибалу это очень не понравится, но я хочу, чтобы он знал, что я не тот партнёр, которым можно манипулировать и пользоваться по мере нужды.       — Где ты был так долго, Ганнибал? — спрашиваю я с напускным беспокойством, замечая, как взгляд Джека впивается в меня, а Ганнибал едва заметно прищуривается. — Когда я проснулся, тебя не было рядом. Я забеспокоился.       — Хотел перекусить, пока ты отдыхаешь, — отвечает Ганнибал совершенно спокойным тоном, но я чувствую, что его задевает то, как именно я сформулировал вопрос. Звучит так, словно он отлучился из дома на продолжительное время. На самом деле, так оно и было, и я понятия не имею, куда он уезжал и что делал, а интуиция буквально вопит о том, что он сделал нечто такое, о чём агенту Кроуфорду лучше не знать. Но я хочу знать! И да, меня жутко раздражает, что Ганнибал не счёл нужным поделиться своими планами со мной.       Как ни в чём ни бывало, Ганнибал подхватывает чайник с плиты и заполняет заварник кипятком.       Вдруг Джек шумно принюхивается, и его внушительное тело напрягается, словно перед стремительным прыжком. Неужели он почувствовал запах течки? Да, я тоже её ощущаю всё ярче с каждой минутой, но вовсе не так, как в первый раз. Теперь это лишь лёгкое возбуждение и неконтролируемое желание почувствовать близость моего альфы, а ещё меня жутко бесит противная влажность в промежности.       Ганнибал возвращает чайник на плиту и протягивает ладонь в мою сторону — так, чтобы другой альфа не смог этого видеть.       «Подойди ко мне, Уилл»       И я, словно ослик на верёвочке, шагаю вперёд, стискиваю тёплую ладонь и совсем не сопротивляюсь, когда мой альфа прячет меня за своей спиной.       — Не хочу показаться грубым, — произносит Ганнибал, а у меня ноги подкашиваются от этого властного тона. Обнимаю моего альфу, устраивая ладони на мягком животе, сокрытом под плотной тканью халата, и трусь щекой о его спину. — Но тебе, Джек, лучше уйти.       Ганнибал оборачивается ко мне и шепчет на ухо:       — Потерпи ещё немного.       А я больше не могу сдерживаться, когда он так близко, когда его губы прикасаются к моей коже. Облизываю сладко пахнущую шею от ворота халата и до линии роста волос и прижимаюсь ближе, бесстыдно потираясь возбуждённым членом о чужое тело.       — Хорошо, — произносит Джек, демонстративно удерживая взгляд на лице другого альфы. — Но прежде чем я уйду, мы можем поговорить наедине с тобой, Ганнибал?       — Полагаю, что сейчас это невозможно, — говоря это, Ганнибал снова прячет меня за своей спиной, прежде чем обернуться к гостю. — Не сложно предположить, о чём ты хочешь спросить. Уилл пришёл сюда вчера около восьми часов вечера, и был здесь до настоящего момента. Ты ведь понимаешь, что едва ли он успел бы убить одного человека и похитить другого за это время. А в состоянии течки омега думает вовсе не о мести, а следует своей природе.       — Я не собирался никого обвинять. Но Уилл пропал из поля зрения ФБР, и это очень подозрительно. Его должны были освободить после обеда, но почему-то отпустили раньше. Чилтон сказал, что персонал что-то напутал, и я не придал этому значения. Из-за этой путаницы мы разминулись с Уиллом, а я рассчитывал поговорить с ним. Теперь всё выглядит так, будто бы эти двое сговорились. Ты должен понимать, как мы работаем — проверяем все возможные версии и всех подозреваемых.       — Да, конечно, я понимаю, Джек, — говорит Ганнибал и накрывает мои ладони, лежащие на его животе, своими, а я трусь носом о его шею и прижимаюсь торчащим вверх членом к аппетитной заднице. Всё сложнее сдерживаться с каждой секундой, и присутствие другого альфы не смущает, а наоборот — подстёгивает, хочется показать, кому принадлежит моё тело. Хотя, не думаю, что Джека интересует этот вопрос.       — Полагаю, ты тоже осознаёшь, что Уилл не причастен к этим событиям, — произносит Ганнибал, до боли сжимая мои пальцы, что немного отвлекает меня от облизывания его сладкой кожи.       «Может, просто убьёшь его, если он не уберётся?»       Вдруг Джек делает шаг вперёд, и я ощущаю, как напрягается тело альфы в моих руках.       «Не сейчас, но я близок к этому»       Замечаю, что нож очень удобно лежит на боках салатной тарелки, а рукоять свешивается с края, будто бы просится в руку…       Раздаётся лязг — металл скользит по стеклу. И этот звук погружает меня в оцепенение, и я не могу ничего сделать, лишь наблюдаю со стороны, как Ганнибал, схватив нож, перепрыгивает через стол, разделяющий его с врагом. Джек пытается избежать атаки — дёргается назад, но не успевает отклониться — наточенное лезвие скользит по его шее. Смуглая кожа и одежда орошаются мелкими алыми каплями, которые разлетаются веером, поблёскивая в утреннем свете, словно рубиновая крошка. Глаза Джека раскрываются, будто бы от удивления, в неверии, в отрицании происходящего.       Грузное тело моего начальника пошатывается, обмякает и начинает оседать на пол, скользя спиной по сверкающей дверке холодильника. Ворот пиджака зацепляется за ручку, и Джек повисает в воздухе, перебирая ногами то ли в попытке подняться, то ли стремясь высвободиться из ловушки. Он бестолково пытается зажать руками порез на своей шее, но пальцы соскальзывают, пачкаются, а кровь продолжает волнами выплёскиваться из глубокой раны, густыми потоками скользит между фалангами пальцев, по шее и пропитывает отглаженный насыщенно-синий воротник рубашки.       Лениво подмечаю, что на бордовом галстуке почти не видно кровавых пятен. А Ганнибал в это время не предпринимает попыток добить свою жертву, а лишь с некоторым любопытством, чуть склонив голову к плечу, наблюдает за последними минутами жизни другого человека, того, кого он раньше считал опасным соперником, и, возможно, совсем немного — другом.       — Как тебе, Уилл?       Дёргаюсь и открываю глаза. К счастью, это действо происходит лишь в моей голове.       — Хорошо. Мы ещё вернёмся к этому разговору, — произносит Джек с явной угрозой в голосе и пожимает губы от досады. Мой начальник не любит откладывать важные вопросы, но сейчас он бессилен что-то сделать. А может быть, чувствует соблазн?       Какими бы ни были чувства и мысли Кроуфорда, скомкано попрощавшись, он уходит очень и очень недовольным, что красноречиво подчёркивают напряжённо сжатые губы и морщинки между бровей, а мы с Ганнибалом остаёмся наедине. Что теперь?       — Возвращайся в спальню, — говорит Ганнибал, вернувшись на кухню. Он проводил гостя, а теперь ему предстоит убрать антураж в холодильник. Едва ли он на самом деле намеревался позавтракать.       — И ты совсем не хочешь меня поцеловать? — интересуюсь с явным сарказмом. — Я идеально исполнил роль течного омеги. Кажется, я заслужил похвалу. Или следовало сказать Джеку, что я понятия не имею, где ты пропадал всю ночь?       — Ты переигрываешь, Уилл. И к чему изображать то, что действительно происходит прямо сейчас? На мой вкус, выходит у тебя довольно посредственно. Ты растратил свой актёрский талант в прошлой жизни? — с ухмылкой спрашивает он, разглаживая пищевую плёнку на краях салатницы. Неужели всё ещё надеется перекусить чуть позже?       — О чём ты говоришь?       — Я рассчитывал использовать твой артистизм и обаяние для нашего общего блага, но теперь понимаю, что переоценил твои таланты.       — Думаешь, Джек не поверил?       — Он определённо поверил, но было нерационально поощрять его интерес к тебе. Это может обернуться ненужными проблемами в будущем. Нам ни к чему лишнее внимание со стороны такого человека, как Джек Кроуфорд.       — Какой ещё интерес? — у меня не выходит сдержать ухмылку. — Уж не думаешь ли ты, что он положил на меня глаз? Или ты снова сомневаешься во мне? Думаешь, что раз я омега, то мне необходимо перетрахаться со всеми альфами, которые окажутся в поле зрения?       Он стремительно приближается и впечатывает моё тело в стол, от чего край столешницы больно впивается в поясницу, а затем альфа довольно грубо подхватывает меня за бёдра и усаживает на то самое место, где недавно располагалась разделочная доска. В его глазах бушует дикое пламя, но теперь я не боюсь, а лишь наслаждаюсь этой красотой. Как же приятно видеть живые эмоции в его глазах. В прошлом такое случалось крайне редко.       — Задумал разделать меня на этом столе? — спрашиваю, касаясь чужого сжатого от ярости рта своими губами. — Или же трахнуть меня прямо здесь? Как жаль, что Кроуфорд покинул нас… Ты ведь хотел показать, кому принадлежит тело глупого омеги? Хотел взять меня в его присутствии, а после — прирезать ненужного свидетеля… Нет? Точно! Ты сделал бы по-другому: ранил бы его и оставил на полу. И в то время как Джек истекал бы кровью и пытался бороться за жизнь, зажимая рану на горле, ты бы трахал меня на этом столе, на его глазах?       Вместо ответа Ганнибал впивается в мои губы, до боли сдавливая пальцами мой подбородок и царапая кожу на затылке. Удобная хватка, чтобы свернуть шею, но он этого не делает, а просовывает язык в мой рот и терзает мои губы своими. Кажется, безумие заразно, потому что я с полной отдачей отвечаю на этот поцелуй — вкладываю в него всю злость и всю боль, что он причинил мне и в этой, и в прошлой жизни.       Обхватываю ногами чужое тело, привлекая ближе, и зарываюсь пальцами в мягкие пряди волос — теперь альфе не сбежать, не вырваться — я поймал его, привлёк искусной наживкой, скрывающей остриё крючка. И он попался, он в моей власти! Вот только я сильно сомневаюсь, что смогу вытащить улов из воды, более вероятно, что добыча утянет меня на дно, спрячет ото всех под какой-нибудь корягой и там сожрёт кусочек за кусочком. Ну что ж, заброс того стоил.       Размышляя о своей незавидной судьбе, растворяюсь в поцелуе, который медленно меняется от отчаянной, яростной борьбы к заботливой нежности. Вместо болезненной хватки приходят мягкие, осторожные прикосновения. Язык ласково скользит по чувствительному нёбу, и я поглаживаю его своим языком, ловя губами довольное урчание. Да… ему это тоже нравится!       Мы разъединяемся, чтобы глотнуть немного воздуха, а мне становится так паршиво от того, что я только что наговорил. Конечно, Ганнибал тот ещё говнюк-манипулятор, но всё же, он нужен мне — он часть меня, без которой нет смысла жить в этом мире. Мой любимый доктор с его каннибальскими повадками, с непреодолимой тягой к играм с другими людьми, тот, кто понимает и принимает меня, здесь… Он рядом, так близко, что возможно ощутить его кожу под пальцами, вдохнуть его запах, слизывать его вкус… Разве я могу отказаться от такого щедрого дара судьбы?       Обхватываю его шею, вглядываясь в любимое лицо. Ганнибал смотрит настороженно — сомневается, а я улыбаюсь своим мыслям и целую бледные брови, трепещущие веки, высокие скулы и напряжённые губы. Мой. Мой Ганнибал.       — Прости… прости меня, — со следующим поцелуем чужие губы откликаются на ласку. — Я не понимаю, что со мной происходит? Я повредился рассудком?       Ганнибал обнимает моё лицо тёплыми ладонями и заглядывает в глаза. Чувствую, как щиплет веки от подступающих слёз. Что со мной творится? Мои эмоции резко перескакивают от радостной эйфории до желания застрелиться. Неужели во мне что-то окончательно и бесповоротно сломалось, и теперь я всегда буду таким? Нестабильным психом? Буду мучиться сам и истязать других? Если так, то Ганнибалу следует избавиться от меня как можно скорее, ведь в таком состоянии я могу навредить нам, навредить ему. Да, он должен убить меня — это решит все проблемы.       — Успокойся, Уилл, — ласково произносит он, а я чувствую горячую влагу на своих щеках. — Послушай меня. Ты ведь веришь мне, правда?       Я нервно киваю, громко шмыгая носом. Не могу произнести ни слова, потому что губы сводит судорогой и зубы стучат друг о друга — верный признак подступающей истерики.       Чужие руки скользят по моему лицу, стирая слёзы подушечками пальцев, но это мало помогает. Не хочу выглядеть жалко перед ним, но ничего не могу с собой поделать. Слёзы всё текут и текут, словно вся боль, что долгое время копилась в моей душе, решила именно сейчас пролиться наружу.       — Ты долгое время сдерживал свою природу, и теперь твои гормоны взбунтовались. Вскоре всё наладится, я помогу тебе справиться с этим. Ты веришь мне? — произносит Ганнибал, а я с громким всхлипом подаюсь вперёд и прячу лицо на его груди, обхватываю широкие плечи, цепляясь за них скрюченными пальцами. Альфа не отталкивает, а прижимается ближе, легко поглаживает тонкую кожу за ухом, пропускает пряди волос между пальцами. Приятно. Стыдно.       Мы довольно долго стоим так, и меня начинает отпускать. И если любой нормальный человек в этой ситуации чувствовал бы себя морально опустошённым и хотел бы закрыться от окружающего мира и просто отдохнуть, то я начинаю чувствовать возбуждение, которое не удаётся скрыть, а побороть — тем более. Я набрасываюсь на моего альфу с поцелуями. Мои губы и язык прошлись по каждому участку его кожи, до которого я мог дотянуться, я оставлял следы на шее, прикусывал кожу, облизывал и тёрся, не встречая препятствий своему безумию… Мало, как же мало! Легкие прикосновения кончиков пальцев к моей пояснице и полное доверие другого человека распаляют куда сильнее самых откровенных ласк искушённого любовника. Кажется, я могу потрогать душу Ганнибала голыми руками, могу раскрыть грудную клетку и вынуть его сердце или позволить ему проделать то же самое со мной…       В какой-то момент, достигнув пика удовольствия, я отключаюсь. Тьма мягко окутывает мой разум своими ласковыми объятиями, и всё вокруг на мгновение вспыхивает слепяще-белым светом и в следующую секунду погружается во мрак. Лицо моего альфы — последнее, что фиксируют мои глаза. И этот открытый тёплый взгляд отпечатывается в сознании, выжигается на сердце. Не сомневаюсь, что в последние минуты жизни именно этот образ предстанет передо мной. И я умру с лёгким сердцем, зная, что был любим.

***

      С трудом разлепляю веки. Комната погружена в полумрак, окно закрыто плотными шторами, лишь тусклый одинокий светильник придаёт четкость очертаниям предметов.       Я снова здесь один. Холодно, как же холодно… Хочется прикоснуться к тёплому телу любовника, это так нужно мне прямо сейчас. Где же он?       Воспоминания о прошлых днях и ночах вызывают некоторое смущение. Невозможно подсчитать, сколько раз мы занимались любовью за это время. Утомлённые, вымотанные и насытившиеся друг другом, мы засыпали, а затем всё повторялось вновь.       Особенно чётко помню, как пробудился первым. Ганнибал спал, лёжа на спине, и его грудь мерно поднималась от спокойного дыхания, руки расслабленно лежали вдоль тела. Безмятежное, уязвимое лицо спящего человека, чуть повёрнутое в мою сторону, раскрытые припухшие губы с небольшой ранкой на нижней губе… Всё это пробудило во мне трепетную нежность к моему альфе, и я хотел бы любоваться этим видом до его пробуждения, хотел дать ему отдохнуть, но моё тело требовало другого. И я снова поддался инстинктам, поддался самым странным образом.       Ганнибал больше не пытался облачиться в пижаму, перед тем как уснуть, поэтому, чтобы добраться до его тела, я всего лишь отбросил в сторону одеяло. Некоторое время всё моё внимание занимало любование чужим телом, до тех пор, пока мой взгляд не сосредоточился на расслабленном члене. Моей омежьей сущности не понравилось, что он находится в таком вялом виде, потому что когда он налит кровью и приятно твёрд, то ему можно найти полезное и приятное применение. Нужно было что-то срочно сделать, чтобы он стал таким, как требует моё тело. Ох, мои мозги давно отключились, поэтому я даже не испытывал стыда или неловкости от того, что прикоснулся. Сначала потрогал кончиками пальцев мягкую кожу у основания, где скрывалось небольшое уплотнение — узел, затем погладил яички, покрытые редкими волосками. Чужая плоть чуть дёрнулась от этой маленькой шалости, в то время как альфа продолжал спокойно сопеть.       Я чуть отодвинул крайнюю плоть, обнажая розовую головку — нежную и уязвимую. Это ведь очень приятно, когда к тебе прикасаются там. Особенно языком. Недолго думая, я лизнул гладкое навершие, и плоть в моей руке чуть затвердела. «Мы на верном пути», — подсказала моя омежья часть, и я, не испытывая сомнений, брезгливости, внутреннего диссонанса или каких-либо других негативных эмоций, а лишь ощущая жажду познания в изучении чужого тела, прошёлся языком по стволу, слизывая солоновато-сладкий привкус. Мышцы под тонкой кожей заметно затвердели после того, как я повторил свои манипуляции несколько раз. Проступили напряжённые вены, и я проследил их контур языком и снова лизнул налившуюся головку. Ещё немного усердия и можно будет…       — Возьми его в рот, Уилл, — неожиданно произнёс Ганнибал хриплым ото сна или от возбуждения голосом, — тогда он вскоре будет готов утолить твою похоть.       — Слушай, лучше бы тебе было продолжать притворяться спящим, — недовольно отозвался я, — ведь я почти решился. И не смей говорить так, словно только мне это нужно! Что-то ты не выглядел несчастным во время того, как трахал меня!       — Соединиться с тобой — ни с чем не сравнимое удовольствие. Не хотелось бы медлить, а если ты оближешь меня, то ускоришь наше соединение. И я хотел бы увидеть, как мой член погрузится в твой рот. Сделаешь мне маленький подарок? А я уже подготовил кое-что особенное для тебя.       — И что же это? — спросил я, поглаживая пальцами напряженные яички, и немного сжал их.       — Сюрприз. — Ганнибал прикрыл глаза и резко выдохнул от моих действий. — Если я скажу сейчас, то тебе будет неинтересно. А мне так нравится удивлять тебя. Позволь подарить тебе нечто особенное, и если ты сможешь оценить это…       Слова оборвались стоном удовольствия, а плоть в моём рту заметно затвердела. Я скользнул губами к головке и прошёлся языком по углублению в её навершии, прежде чем освободить свой рот.       — То что? — спросил я, облизнувшись.       — Это станет новым витком в наших отношениях.       — Да, а сейчас новым витком в наших отношениях станет кое-что другое, — я оседлал его бёдра и приставил член к своему отверстию, чуть надавливая. Ганнибал закусил губу и часто задышал. — Есть что сказать по этому поводу?       Его руки легли на мою задницу, а пальцы ощутимо впились в кожу.       — Продолжай, — выдохнул Ганнибал и облизал пересохшие губы, — мне очень нравится всё, что ты делаешь… В моём дворце памяти не хватает комнат, чтобы сохранить это.       — Ой, просто заткнись, ладно? — не выдержал я, потому что начал насаживаться на его член, а проникновение в этой позе было ну очень уж болезненным, но вскоре стало до невозможности приятным.       Обдумывая теперь этот разговор и вычленив фразы, не относящиеся к нашему совокуплению, я начинаю подозревать, что то, чем Ганнибал собрался меня удивить, связано с его уходом перед началом течки. Отчего-то кажется, что эти события повлекли за собой исчезновение Чилтона и Визит Кроуфорда. Где был Ганнибал? Что он сделал? Чем это обернётся в будущем?       — Выпей немного воды, — произносит Ганнибал, присаживаясь на край кровати.       Я жадно пью до тех пор, пока в стакане не остаётся ни капли.       — Ещё?       — Да, — отвечаю я, понимая, что он говорит о воде, а я хочу совсем другого, — иди сюда.       Он снимает халат и ложится рядом.       Когда же это безумие закончится?       Мы целуемся некоторое время, затем немного спорим о том, в каком положении лучше продолжить ласки. За эти дни мы уже выяснили любимые позы друг друга: Ганнибалу нравится, когда я сажусь на него сверху, а мне нравится, когда он нависает надо мной. В одном наши предпочтения схожи — видеть глаза партнёра во время секса и целоваться до изнеможения.       Уютно устроившись на его груди в процессе сцепки, когда чужая плоть приятно пульсирует внутри, и пальцы поглаживают спину, а под ухом в ускоренном ритме бьётся сердце любимого человека, я отваживаюсь задать вопрос:       — Как происходит сцепка? В чём её смысл, если не брать в расчёт, что это приятно? Каждое явление имеет объяснение с точки зрения инстинктов или природы. Но я не могу понять. А ты упоминал, что изучил этот вопрос.       — Полагаю, ты знаком с этим процессом у представителей семейства псовых? — интересуется Ганнибал, медленно поглаживая мою спину.       — А сам как думаешь?       — У собак этот процесс увеличивает вероятность зачатия потомства и зависит от обоих участников. У обладателей волчьей крови инициатором сцепки всегда выступает омега. Всё дело в особой петлевидной мышце, которая обхватывает основание пениса альфы, тем самым фиксирует партнёра внутри, а узел — лишь реакция на стимуляцию.       — То есть, если омега не хочет, то сцепки не выйдет? — удивлённо спрашиваю я.       — Да. И более того, не произойдёт зачатия, — продолжает говорить Ганнибал ровным безэмоциональным тоном, но я уверен, что ему было приятно сцепиться тогда, в первый раз. — Причина в том, что доступ к перинатальной полости в теле омеги открывается только при наличии определённого давления, которое и обеспечивает узел.       — И ты был очень рад, получив этот доступ, — мрачно заявляю я и не могу сдержать смешка, — я бы даже сказал, что абонемент!       — Не понимаю, зачем ты раз за разом пытаешься опошлить нашу близость? Не думаешь, что твоему разуму следует наладить отношения с твоим телом? К чему конфликтовать с самим собой? Да, наши тела изменились, но лучше оказаться в чужом теле, в незнакомом мире и продолжать жить, чем закончить свой путь под толщей ледяной воды.       Ганнибал прикрывает глаза, и с его губ срывается стон. Чувствую, как дёргается чужая плоть внутри, и моё тело сотрясается от очередного пика удовольствия, а тёплая сперма лужицей растекается по животу альфы.       — Мне тяжело примириться с новым телом, но я постараюсь, — отвечаю я, отдышавшись.       Несмотря на сомнения и внутреннюю борьбу с самим собой, течка с моим альфой — самое приятное, невероятное, странное и пронзительное, что случалось со мной в обоих мирах. Словно мы соединили не только наши тела, но и судьбы, души. Кажется, мы слились и растворились друг в друге. Я чувствую его запах на теле — постоянно, ощущаю его эмоции, а иногда могу слышать и видеть его мысли в своей голове. В прошлом я не мог помыслить о таком уровне эмпатии… Но здесь, в этом мире, это не только эмпатия, но и связь, которая возникает обоюдно. Ганнибал тоже любит меня… Но когда же я дождусь от него этих слов?