Ловля на мушку

      За окном пролетают редкие островки голых деревьев, покрытых тонким слоем изморози. Всё недавнее великолепие первого снежного покрова исчезло — как и не было, сменившись тонкой ледяной коркой, едва прикрывающей размокшую грязь на обочине. Хочется больше света, но солнечные лучи не могут пробиться сквозь плотную пелену грязно-серых облаков — не видать ни единого просвета, даже у линии горизонта. В унылую картину поздней промозглой осени как нельзя лучше вписывается моё внутреннее состояние, которое снова скатилось ниже нулевой отметки, как и температура за окном. До ночи ещё полно времени, но я уже ненавижу этот день.       Встречные автомобили с шумом проносятся так близко, что от руля чувствуется неприятная вибрация, а поток воздуха стремится не то притянуть ближе к очередной махине — прямиком под колёса, не то отшвырнуть на крайнюю полосу, а то и вовсе — в кювет. Кажется, я слишком близок к разделительной полосе. Близок здесь, на дороге, совсем как в своей чёртовой жизни, где я вроде бы определился со стороной, но стараюсь держаться границы. Зачем? Возможно, чтобы удобнее было переступить её при необходимости.       Крепче сжимаю мягкую кожу, прибавляю громкость стереосистемы на пару пунктов вверх. Хорошая музыка — единственное, что может сейчас улучшить настроение. Nightwish — ну надо же! Как он узнал? Откуда? Почему именно сейчас? Небольшой подарок? Жест доброй воли или всё же проявление заботы?       Не важно. Спрошу при случае.       Ритм подчиняет тело, и проблемы уходят на второй план. В голове ни одной мысли, и высокий голос солистки звучит во мне словно ария в пустом оперном зале. Каждая следующая строка, пронзительная до дрожи, словно вытягивает очередной острый шип из моего сердца. И теперь оно, освобождаясь от привычной боли, бьётся всё свободней, и легче, и сильнее, гонит дурную кровь по телу, которая пузырится в голове, напрочь лишая способности здраво соображать. Чёрт, как же мне этого не хватало!       Не понимаю, в какой момент стрелка спидометра приблизилась к критической отметке. Картина окружающего мира смазывается по краям, и другие участники движения видятся расплывчатыми разноцветными тенями, мелькающими то тут, то там; а дорожное полотно исчезает под колёсами с пугающей скоростью, словно автомобиль с жадностью пожирает его. А я будто бы охвачен желанием сбежать подальше от Балтимора и как можно скорее, или стремлюсь быстрее оказаться там, куда лежит мой путь. Нет, я не бегу и не спешу, просто некоторое время моя жизнь была сосредоточена в стенах дома Ганнибала, и хочется почувствовать свободу всеми возможными способами, а ощущение от быстрой езды так похоже на чувство полёта, когда ты сам хозяин своей судьбе и можешь парить под облаками, как лёгкое пёрышко, или рухнуть камнем вниз. Кажется, я чувствую, как встречный ветер перебирает перья на крыльях за спиной. Я настолько лёгкий, что готов подняться в воздух и парить… Да, я свободен!       Никогда прежде не было так легко на душе. И можно очистить голову от посторонних мыслей, раствориться в скорости, слиться с музыкой и продолжать давить на газ, несмотря на предупреждения бортового компьютера.       Тем временем, солистка закончила петь первый куплет, и своим пробирающим до самой души голосом Марко Хиетала выводит: «Sing once again with me Our strange duet… My power over you Grows stronger yet…»*       И я рычу в такт со всем отчаянием и злостью, словно высвобождаю разрушительные эмоции, которые так долго копились во мне. От напряжения впиваюсь ногтями в оплётку руля, и кажется, машина готова взмыть к облакам, захваченная вихрем бушующих в моей душе эмоций. Или совершить грациозный пируэт, смачно и довольно эксцентрично разукрасив салон моими внутренностями и ошметками мозгов, — да и плевать!       Но, вопреки чувствам, я прислушиваюсь к тихому, но назойливому голосу разума и сбавляю скорость, смещаюсь на крайнюю полосу, и пристраиваюсь за небольшим фургоном.       Необходимо успокоиться и подумать. Музыка больше не властна надо мной, лишь воспоминания терзают душу острыми осколками. Как бы я ни пытался склеить их — не выходит: вроде бы снаружи всё выглядит неплохо, но если заглянуть внутрь… Я пытаюсь отбросить эмоции и посмотреть на ситуацию со стороны, разложить на составляющие и оценить каждую деталь отдельно. Это сложно, но нужно попробовать. Да, я свободен, как никогда прежде, но… всегда будет «но».       Моя жизнь перевернулась, словно картину мира и всё, чем я жил до этого, разрезали на мелкие кусочки и собрали вновь, а я и не подозревал, что можно сложить их иначе, возможно, более органично, с точки зрения эстетики, и уродливо, если смотреть сквозь призму эмпатии и толерантности. Такое положение дел пугает до дрожи.       Во что превратилась моя жизнь? Как сильно исказились простые человеческие чувства под влиянием Ганнибала? Я уподобляюсь ему, подспудно подстраиваюсь под чужие правила, закрывая глаза на те простые истины, что составляли саму суть моего мироощущения, на которых держался тот самый «дрейфующий Уилл Грэм». Да, я метался, но всегда следовал нерушимым принципам, которые и держали на плаву ветхую лодку моего сознания. Теперь же, обретя якорь и выверенный курс, я чувствую себя таким растерянным, как никогда прежде, словно оказался в другой системе координат. Но дело здесь не в смене координат и маяков — к этому я смогу приспособиться. И вопрос не в доверии, не в страхе перед более сильным партнёром… Я доверяю, отдаю себя, чувствую отклик и со временем смогу смириться с тем, что наш общий с Ганнибалом путь будет сопровождаться трупами, неизменно всплывающими то тут, то там.       Я могу быть сильным, но хватит ли этих сил для того, чтобы защитить нас? Смогу ли отвести беду? Очевидно же, что необычное хобби моего избранника рано или поздно выльется в серьёзные проблемы. Ганнибал всегда контролирует ситуацию, у него есть отступные пути, запасные планы и укромные места, в которых можно переждать бурю. Но вдруг обстоятельства сложатся таким образом, что у Ганнибала не будет возможности контролировать их? Я должен что-то придумать, должен знать, как обезопасить нас. Он уверен в своём превосходстве, в своей неуязвимости, и это очень-очень опасно. Преступник, считающий себя неуязвимым, вошедший во вкус и упивающийся своей безнаказанностью, как правило, попадается на элементарных ошибках. Такое в моей карьере случалось так часто, что подобную развязку можно принять за правило. Сколько бы ни бесчинствовал очередной убийца, рано или поздно он попадётся, а моя работа заключалась, да и заключается по сей день в том, чтобы поймать злоумышленника до того, как он совершит роковую ошибку, и тем самым спасти чью-то жизнь. Теперь моя задача иная — уберечь Ганнибала от ошибок или сделать всё возможное, чтобы отвести малейшие подозрения.       Подобные мысли терзают меня уже несколько дней, но делиться своими соображениями с Ганнибалом я не спешил — трудно предположить, как он воспримет такое. Я молчал, накручивал себя и бесился. Каждая мелочь подтачивала моё терпение, но я старался сдерживаться, но сдерживаться бесконечно в этом мире я не научился. Как итог — мы повздорили этим утром, несмотря на то, что начало дня не предвещало никакой беды.       Расслабленный и мягкий, словно тёплый воск, я вынырнул из сна и поднял голову с чужой груди. Не знаю, как так получается, но во сне я всегда вскарабкиваюсь на Ганнибала, укрывая его тело своим. Должно быть, это неудобно, учитывая мой вес, но мой альфа ни разу не упрекнул меня и не пытался освободиться от удушающей тяжести даже после пробуждения, а лишь наблюдал сквозь тонкие ресницы и невесомо поглаживал мою спину или скользил в волосах чуткими пальцами. Какие же сильные эмоции исходили от него! А я, притворяясь спящим, купался в неге без зазрения совести и каждой клеточкой своего тела ощущал, насколько любим.       Конечно же, Ганнибал догадывался, что я уже не сплю, но нам обоим нравилось играть в эту игру. Постепенно ленивые ласки перетекали в более откровенные прикосновения, а когда возбуждение невозможно было контролировать, я «просыпался» и набрасывался на своего любовника. Если в прошлой жизни утренний секс был для меня редким блюдом — экзотикой, если можно так выразиться, то теперь это что-то вроде традиционной чашки кофе, без которой невозможно представить себе любое утро.       Я смог выдворить пижамы из нашей спальни и в кои-то веки почувствовать, как горячая плоть скользит в опасной близости от моего припухшего отверстия. Едва ли сейчас я способен на секс с проникновением. К счастью, мой партнёр был терпелив и изобретателен, и вместе мы познали всю прелесть тактильного контакта: поглаживаний и жарких поцелуев, укусов, ласк на грани безумия и все оттенки наслаждения от орального секса.       На моём теле не осталось ни одного участка, который бы Ганнибал не исследовал губами или языком. Я почти поборол свою стеснительность, но на коже моего любовника всё же остались такие места, прикоснуться к которым открыто и так, как бы мне хотелось, я не решался из-за того, что для альфы такие ласки могли бы быть неприятными, а то и вовсе — оскорбительными. Но кое-что удалось — например, тщательно ощупать упругие ягодицы, спуститься пальцами по углублению между ними и невзначай скользнуть подушечками по сжатому отверстию, которое мне бы очень хотелось изучить другими методами, но даже под дулом пистолета я не стал бы просить об этом. Ох, ну как же мне хотелось, да что кривить душой — и сейчас хочется, вставить свой член в эту тугую маленькую дырку, оставить следы своих пальцев на гладкой коже ягодиц и разлить своё семя внутри тела моего любовника. Но разве я мог сказать ему об этом? Разве мог просить о чём-то подобном? Как бы он отреагировал? А вдруг он бы позволил? «Нет-нет! Гони эти мысли прочь!» — шепчет противный голосок в моей голове, но другой части моего сознания кажется, что у меня есть шанс осуществить свою порочную мечту, нужно лишь двигаться к ней неспеша, маленькими шагами.       Сегодняшнее утро было привычным, даже чуть более жарким в начале, чем обычно. Ожидая свою порцию утреннего кофе, я пребывал в некоторой прострации. Тело было расслабленным и чутким к прикосновениям, как это бывает сразу же после оргазма, а мысли… Да, я всё ещё находился в спальне, и не было возможности, да и желания выбираться оттуда.       А Ганнибал в своём дурацком синем халате занимался нашим завтраком, в то время как я, подперев подбородок ладонью, блуждал в своих фантазиях. Ох, стыдно даже вспоминать, о чём я тогда думал, но мои щёки горели так же, как и сейчас, когда я вспоминаю об этом.       — Уилл, — произнёс он, чтобы привлечь к себе внимание. Я посмотрел на него, а он вздохнул, но понимающе улыбнулся.       «Ты безнадёжен».       — Что? — недовольно отозвался я. — Вообще-то я не выспался и буду таким же сонным до тех пор, пока не получу свою порцию кофеина. Если хочешь поскорее вернуть адекватного и внимательного Уилла, то тебе стоит поторопиться с кофе. Да, можешь забить на еду — она меня не интересует.       — Я бы не советовал тебе пить кофе на голодный желудок, — поучительным тоном сказал он и направился к духовому шкафу, чтобы поместить в разогретое нутро тосты с пышной сырной шапкой, которая скрывала ломтики мяса и овощей. Даже в полусыром виде пахло это всё очень привлекательно.       — Ты собрался переквалифицироваться в диетолога?       Не сдержавшись, я фыркнул и закатил глаза. Ганнибал хлопнул дверкой духовки и обернулся. На его лице отобразилась типичная смесь эмоций: самодовольство и вызов.       «Ну, давай же, скажи это, Уилл».       — Тренируйся на ком-нибудь другом, — вяло произнёс я, игнорируя опасность, которую источала каждая пора его тела. — На Чилтоне, например. Здорово, что он как раз гостит у тебя.       — Гостит у нас, Уилл, — недовольно отозвался он и отвернулся, занявшись нарезанием овощей. Под мерный стук ножа о разделочную доску он добавил: — Учитывая, что в этом доме готовлю я, то тебе придётся смириться с диетой и есть то, что предлагают. Или начнёшь практиковать голодание? Это тоже полезно, но подходит не всем.       Ганнибал переместился к своему допотопному кофейному аппарату. Я заметил, что плечи моего альфы были немного напряжены. Пришлось попытаться сгладить ситуацию, а то надумает невесть чего. Маньяки — очень мнительные и ранимые натуры. Ох, лучше бы я помалкивал.       — Только если ты приготовишь что-то по-настоящему мерзкое. До этого все твои блюда были просто изумительны. С таким кулинарным талантом ты мог бы стать выдающимся шеф-поваром, — мирно произнёс я, чуть было не добавив: «А не кромсать людей направо и налево», но вовремя прикусил язык.       Ганнибал не купился на откровенную лесть, а обернулся и смерил меня таким взглядом, что захотелось пересесть чуть подальше.       — Если бы? — требовательно спросил он. Я изобразил недоумение, но, конечно же, он не поверил и продолжал смотреть, ожидая пояснений. — Ты же такой смелый, Уилл. Просто скажи, как бы это ни прозвучало.       — Если бы захотел.       Опасность миновала, и я смог спокойно вздохнуть. Ганнибал снова принялся возиться с кофейным аппаратом, время от времени бросая на меня быстрые изучающие взгляды.       — И что же ты считаешь мерзким? — поинтересовался Ганнибал спустя несколько минут и передал мне чашечку кофе. Запах был таким насыщенным, что от одного вдоха сон как рукой сняло. Должно быть, есть в этих старинных аппаратах для варки кофе нечто особенное — тот же самый феномен, что и с кофе, приготовленным на песке.       — Ни за что не стану есть чьи-то мозги или член, например!       Я сделал небольшой глоток из своей чашки и застонал от удовольствия. Как же я соскучился по кофе. До этого мы пили чай, а во время течки мой организм не воспринял бы ничего иного, кроме воды. Получив первую чашку кофе за неделю, я испытал третий оргазм за утро, если выражаться метафорически, само собой.       — Но ты можешь и не осознавать, что именно пробуешь, до тех пор, пока я тебе об этом не скажу.       — Знаешь, я могу смириться с твоим выбором мяса для очередного блюда, — сказал я с некоторым раздражением. Сколько можно издеваться надо мной? — Но не смей кормить меня такими мерзостями.       — Но в китайской кухне…       — Мы не китайцы, которые готовят собачьи причиндалы, и не долбанные полусумасшедшие туземцы, которые уверены, что поглощение чьих-то мозгов добавит им ума!       Некоторое время Ганнибал обдумывал мои слова, при этом вцепившись в меня оценивающим взглядом. Возможно, он был удивлён внезапной вспышкой агрессии и думал, как бы приструнить распоясавшегося омегу; а может, мысленно разделывал моё тело на ингредиенты для новых кулинарных изысканий. Я невольно сглотнул и поёжился от таких мыслей.       — Полагаю, ты, Уилл, как никто другой должен понимать мои мотивы, — наконец произнёс он ровным тоном, вдоволь насладившись моим нервным ёрзаньем по стулу. — Но если тебя не устраивает приготовленная мной еда, то ты всегда можешь заказать пиццу, которая будет больше соответствовать твоему утончённому вкусу, нежели то, что тебе предлагают в этом доме.       — Но я не это хотел сказать! — чуть ли не взвыл я от досады. Ну, кто меня за язык тянул? Молчал бы в тряпочку — и не было бы проблем, а тут пожалуйста — весь спектр эмоций Уилла Грэма.       — Тем не менее, ты сказал именно это.       Ганнибал вынул тосты из духовки и стал осторожно перекладывать их на большое плоское блюдо, заранее украшенное пучками зелени и овощами, сдобренными специями и оливковым маслом.       Закончив с украшением предполагаемого завтрака, он не спешил обернуться, а упёрся ладонями о край столешницы и устало опустил голову. Каким же ранимым он был в тот момент! Огорчённый единственным человеком, который обещал принять его со всеми недостатками, который обещал заботиться и всегда быть рядом, а на деле — скатился к необоснованным упрёкам. Да и что на меня нашло? Разве я не решил для себя, буду рядом с ним вопреки хищным повадкам, склонности к манипуляциям, тяге к поеданию людей? Так почему же теперь?..       — Прости, — я обхватил чужое напряженное тело руками, прижавшись щекой к каменным мышцам спины. — Я так нервничаю… Прости, что сорвался.       Ганнибал медленно обернулся и обнял меня, сильно прижав к себе. Я привычно потёрся носом о его шею и устроил голову на плече.       — Понимаю, что ты переживаешь перед визитом к врачу, но это не оправдывает твои слова. Ты сказал то, что было на уме. Когда человек находится в стрессовой ситуации, то ему очень сложно контролировать эмоции. Твои же эмоции всегда выливаются в упрёки, в необоснованные упрёки, в конкретном случае.       — Я стараюсь принять твой образ жизни и твои предпочтения в еде. Но, чёрт, это так сложно! Мы съели почку Чилтона и какой-то фрагмент Мэттью Брауна. Кого ещё, и какую его часть ты предложишь в следующий раз? Вдруг однажды в моей тарелке окажутся мозги Беверли Катц или сердце Аланы?       — Порой жизнь не оставляет нам выбора, — тихо отозвался Ганнибал и чуть прикусил моё ухо. — Смерть агента Катц в прошлом — досадная случайность. Она сама пришла в мой дом, взломала замки и увидела то, что не предназначалось для чужих глаз. Не было другого выбора: или я, или она.       — Обещай, что не тронешь Алану!       — Если ты выполнишь одну мою просьбу в точности так, как я потребую… «This is for long-forgotten light at the end of the world Horizon's crying the tears he left behind long ago…»** — слышится из динамика, и я выныриваю из своих воспоминаний. Я совсем не заметил, как достиг конечной точки поездки, погружённый в свои терзания, приправленные любимыми композициями. Сейчас в плей-листе настолько «моя» песня, насколько это возможно. Нет сил заглушить двигатель до её окончания. Да, это дань «дрейфующему Уиллу», и я тоже упорно тащу свою лодку к обрыву, не жалея сил.       Спустя несколько минут, дождавшись последнего аккорда композиции, я оставляю машину на парковке для сотрудников Куантико и спешу скрыться от холодного ветра в строгом, знакомом до каждого закоулка здании, которое огромной, неприветливой скалой возвышается над моей жалкой фигуркой. Сотрудники и студенты спешат туда-сюда группами, парами, по одному, тащат какие-то папки с документами или тетрадки с лекциями. Вся эта картина в очередной раз наводит на ассоциации с муравьиной колонией, где всё находится в беспорядочном движении, но это только на первый взгляд. Некоторые прохожие приветливо улыбаются, кивают, другие — отворачиваются или вовсе не замечают. Я понимаю, что, несмотря ни на что, рад вернуться сюда и почувствовать себя маленьким винтиком в огромном, слаженном механизме.       На ходу размышляю, куда же мне податься? Я числюсь преподавателем, и моя штатная единица, согласно штатному расписанию*** находится в учебном отделе, но в последнее время я совмещал должность эксперта в отделе поведенческого анализа под руководством Джека Кроуфорда. Но ведь совмещение не освобождает меня от основой работы, поэтому первым делом я направляюсь в отдел кадров, тем более мне предстоит сдать больничный лист.       Чтобы получить этот самый «больничный», мне пришлось наведаться в больницу, что и стало главной причиной моего неустойчивого эмоционального состояния этим утром. Да, я был на приёме у доктора Хьюз, который залез ко мне в задницу в прямом смысле этого слова, чтобы воочию убедиться в причине моего отсутствия на работе. Получить больничный лист другим способом не было возможности.       — Ваш альфа сильно перестарался, но всё хорошо заживает, — сообщил доктор, от чего я скрипнул зубами от злости и унижения. — К сожалению, беременность не наступила. Одевайтесь.       Доктор вышел за ширму, и вскоре послышался треск латекса — он снял перчатки, а затем раздался резкий хруст, с которым они перекочевали в мусорную корзину.       — Мы предохранялись, — непроизвольно вырвалось у меня. Почему-то хотелось доказать ему, что мой альфа вполне здоров, как и я.       — Я бы посоветовал вам не усердствовать с игрушками, чтобы исключить эрозию и разрывы. Или выбрать что-нибудь меньшего размера.       Я слез с кушетки, где до этого лежал кверху задницей, и оделся.       — С чего вы решили, что мы вообще пользовались какими-то подручными средствами? — возмутился я, присаживаясь на кресло для посетителей у докторского стола.       — Потому что это был ваш первый контакт с альфой, — медленно произнёс доктор Хьюз, и на его бледных щеках проступили пунцовые пятна. Он опустил глаза в крайней степени смущения. — У вас вышла вязка?       — Да, мы сцепились с первого раза и каждый раз после без этого не обходилось. Это немного болезненно, но очень приятно. Вы же должны понимать. Да, и что в этом такого?       — Я не хотел вас обидеть, просто это редкость, когда девственник инициирует сцепку. Вы ведь знаете, что ответственность за это явление целиком и полностью лежит на плечах омеги?       — Я слышал об этом.       — Учитывая, что раньше вы были ярым противником сексуальных контактов с альфой…       — Теперь я думаю иначе, — заявил я, — раньше рядом со мной не было такого альфы, которому я мог бы довериться.       — Вы с вашим альфой делали тест на совместимость?       — Нет, да и зачем?       Доктор поднял со стола ручку и покрутил её в руках, словно раздумывая, какой стороной следует писать. Он надул пухлые губки, нахмурил бровки и, наконец, решился поднять на меня взгляд. И тут я понимаю, что, несмотря на привлекательную внешность и ухоженность, доктор Хьюз несчастен по самой банальной из возможны причин — нет рядом с ним достойного партнёра, который бы заботился, да и просто трахал бы его. Наверное, очень задевает видеть перед собой самого обычного, ничем непримечательного омегу, который к тому же пытается выдать себя за бету, но, тем не менее, удовлетворённого и довольного своим альфой.       — Тест на совместимость обычно делают для того, чтобы спланировать предстоящий брак и беременность, — сказал доктор после затянувшейся паузы. Должно быть, он осознал, что слишком долго и пристально рассматривал меня. — Без достаточного уровня совместимости невозможно зачатие.       — Вы полагаете, что все омеги зациклены на беременности? — зло отзывался я. — Что все омеги грезят о детях? Да, я провёл течку с моим альфой совсем не из-за тяги обзавестись потомством, а потому что хотел именно его. Он мой, и я это чувствую, понимаете?       — Понимаю, но… разве не дети — смысл нашей жизни?       — Возможно, но не для меня! Не для нас! — зло ответил я. Какого чёрта он пытается меня учить? Я всего лишь пришёл сюда за больничным листом, а не для того, чтобы изливать душу и слушать нравоучения. Вообще-то, я уже большой мальчик и сам могу строить свою жизнь без постороннего участия.       — Возможно, ваш альфа так не думает.       — Это не ваше дело…       — Да, это не моё дело! — воскликнул доктор, резко привстав со своего кресла, от чего то опрокинулось с жутким лязгом. Тонкие миниатюрные пальцы омеги, сжимающие край стола, дрожали от напряжения. — Но на следующий приём я обязываю вас прийти со своим альфой!       — А что если к тому времени у меня будет другой альфа, или не будет никакого? — я не заметил, как поднялся, и эти слова я выкрикнул в буквальном смысле в лицо моему доктору. — Да и какого чёрта вы указываете мне, что делать? При чём тут вообще мой альфа? И зачем ему приходить сюда? Мою задницу во всех подробностях он и так видел! Или ты рассчитываешь переключить его внимание на себя?       — Мистер Грэм! — рявкнул доктор неожиданно громко. — Успокойтесь! Я не посягаю на вашего альфу! Правительственная программа обязывает нас, врачей, проводить беседы с пациентами-омегами и их альфами, если они пользуются контрацептивами. А раз уж вы получили метку, то теперь ваш альфа не отвертится, потому что заявил на вас свои права! Как вы знаете, политика властей нацелена на увеличение количества граждан с волчьей кровью. Сейчас в мире наблюдается спад рождаемости у представителей нашей расы. И если так и продолжится, то мы исчезнем.       — Думаю, правительству следует занести нас в «Красную книгу». Омег что, насильно будут заставлять рожать детей? Вы серьёзно?       — Я тоже не в восторге от всех этих законов, учитывая, что через пять лет мне предстоит платить внушительный налог за бездетность.       Доктор уселся в кресло и прикрыл глаза ладонями.       — Я хотел бы ребёнка, — горько проговорил он, спустя пару минут. — Но вы же знаете, в какой кошмар превращается жизнь одинокого родителя под надзором органов опеки. А найти порядочного альфу с каждым годом становится всё сложнее.       — А я не хочу детей! Вы можете как-то замять мою ситуацию и не приплетать сюда моего альфу?       — Понимаю ваши переживания, — произнёс доктор Хьюз и едва уловимо указал глазами в угол кабинета, где была прикреплена камера видеонаблюдения, — но замять ситуацию не выйдет. Я назначу приём, на который вы придёте с вашим альфой, и выслушаете всё, что я вам скажу. Просто беседа, понимаете?       — Но я могу и пропустить приём, — нагло заявил я.       — Боюсь, в этом случае ваш больничный лист будет отозван. А ваши данные попадут в службу надзора.       А я боюсь даже предположить, что Ганнибал приготовит из этого омеги, если он станет разговаривать в том же тоне и в его присутствии.       — Но как же хвалёная программа по защите омег? — спросил я, мало надеясь на что-то хорошее.       Доктор едва ли не рассмеялся, поражаясь моей наивности.       — Если вы обратитесь в полицию с заявлением о насилии со стороны альфы, то вас защитят — не беспокойтесь. Возможно, вас даже поставят в очередь для получения квоты на удаление метки. Кстати, я могу выдать вам необходимые документы, учитывая внутренние повреждения прямой кишки, а также кровоподтёки на теле и следы укусов.       — Но я не собираюсь обращаться в полицию! Да и с чего бы мне вообще это делать?       — Конечно же, вы не собираетесь, — вкрадчиво проговорил омега, устало вздохнул и заправил за ухо выбившуюся из причёски прядь волос. — Многие омеги долгие годы терпят насилие со стороны альф и без посторонней помощи не могут прекратить губительные для них отношения. Это ещё одна причина, почему я обязан поговорить с вашим альфой. Нет, это первая причина. Я пытался не усугублять ситуацию.       — Вы понимаете, что это вмешательство в личную жизнь? Ни вас, ни социальные службы не должно волновать, как я строю свои отношения с альфой и чем мы занимаемся наедине, если нас обоих всё утраивает.       — Ваши слова лишь подтверждают мои опасения, — он подписал оранжевый бланк больничного листа и вынул лист из лотка принтера, где тоже оставил свою подпись и оттиск печати, затем протянул через стол обе бумаги. — Возьмите, это вам — больничный и список лекарств. Обратите внимание: ниже рецепта вы найдёте дату и время обязательной консультации. Не забудьте предупредить своего альфу. Всего доброго. За вами уже пришли.       Я обернулся на щелчок замка — в дверном проёме меня ожидала медсестра. Я выхватил листы из рук омеги и, проклиная идиотизм местного здравоохранения, поспешил на выход. Спорить и пытаться что-то доказать было бесполезно.