Ловля на мушку

            Слышится тихий шелест волн. Ветер играет с моими волосами, швыряет пряди в лицо, забирается под футболку и ласково оглаживает кожу, словно чуткие пальцы любовника. Несмотря на неприятные воспоминания, связанные с этим местом, здесь, у обрыва тепло и светло. Как же легко дышать свежим морским воздухом с примесью горьких трав и сладким флёром полевых цветов, так приятно впитывать кожей жар нагретой солнцем земли и серых камней, разбросанных вокруг.       Присаживаюсь на тёплый булыжник у пропасти, скрестив ноги и прикрыв глаза от удовольствия. Как же хорошо! Если бы и Ганнибал был сейчас со мной, то о большем невозможно и мечтать! Но почему его здесь нет? Где же он? Оглядываюсь по сторонам, зову его сначала шёпотом, затем громче и отчаянней с каждым разом. Снова оглядываюсь — никого. Лишь мелкая живность шныряет в траве, волны с шелестом разбиваются о скалы, и ветер перебирает листья редких деревьев и кустарников, растущих чуть поодаль от обрыва.       Нужно заглянуть в пропасть, вдруг Ганнибал там? Вдруг я всё-таки столкнул его вниз? Неужели снова начались провалы в памяти? Нет-нет! Не может этого быть! Но я должен убедиться, что не избавился от него. Я не мог! Не мог же?       Пытаюсь подняться, но ноги ослабели, и руки совсем не слушаются — повисли вдоль тела словно плети. Открываю рот, чтобы позвать ещё раз, но теперь и голос пропал, только злые слёзы катятся по щекам.       Внезапно становится заметно темнее — гигантская тень закрывает солнце, и слышится гул, с которым мощные крылья рассекают воздух. Гул приближается, пыль поднимается с земли от каждого тяжёлого взмаха. Наконец, фигура дракона грузно опускается прямо передо мной. Сердце замирает от ужаса, стараюсь даже дышать как можно тише, чтобы не спровоцировать тварь на атаку, ведь ясно, что в схватке с таким противником мне не победить. Даже сбежать не выйдет — тело по-прежнему не слушается.       Дракон выглядит впечатляюще: огромная махина размером с карьерный самосвал*, сильное тело, покрытое чешуёй и костяными наростами, длинная гибкая шея, украшенная шипастым гребнем, и зубы размером с мою ладонь, острые, словно иглы. Не удивлюсь, если эта тварь ещё и умеет извергать пламя. Дракон поражает своей величиной и грозным видом, но на земле он неуклюж — передние конечности заменяют внушительные по размаху перепончатые крылья с острыми шипами в тех местах, где кость, подобно спицам зонта, фиксирует в нужном положении кожаную мембрану. Тварь тяжело припадает на локти, складывает крылья, отчего их края вздымаются вверх, как два паруса, и медленно, переваливаясь с одной лапы на другую и опираясь на сложенные крылья, словно на костыли, приближается ко мне. Длинный, покрытый шипами хвост нервно мечется из стороны в сторону, поднимая за собой облако пыли каждым резким движением. Мелкие камни разлетаются по сторонам, сталкиваются друг с другом, трещат, словно кто-то пересыпает зерно из одной ёмкости в другую. Когти оставляют глубокие борозды в растрескавшейся от зноя почве. Вскоре рогатая морда, покрытая угольно-чёрной чешуёй и колючими наростами, оказывается прямо у моего лица. Чувствую кожей горячее дыхание монстра, вижу, как от гнева трепещут кожаные складки у ноздрей, а совершенно чёрные глаза с ненавистью разглядывают меня, словно какую-то мелкую, но очень вонючую букашку под ногами. Монстр раскрывает рот, рычит, обдавая меня непередаваемым ароматом гниющей плоти, застрявшей между частоколом зубов. Длинный раздвоенный язык скользит по плечу, оставляя на коже склизкий зловонный след.       — Грэм!       Вздрагиваю и просыпаюсь. Холодный гладкий лист растения-убийцы упирается в щёку, а Джек Кроуфорд поспешно убирает руку с моего плеча и быстро сменяет взволнованный взгляд раздражённым.       — Почему ты спишь в моём кабинете? — довольно грубо спрашивает он, нависая надо мной своей внушительной фигурой.       От резкого альфьего запаха подкатывает тошнота. Если он приблизится хоть на дюйм, то сдерживать рвотные позывы станет невозможно. Слава Богу, он не пытается сократить дистанцию — видимо мой запах для него так же неприятен, как и его — для меня. Что ж, отлично!       — Ох, простите, агент Кроуфорд, я хотел вас дождаться и задремал, — спешу оправдаться, стараясь сконцентрировать внимание на реальности. Должно быть, мой вид сейчас довольно жалкий.       Мои кошмары начинают приобретать пугающий масштаб. Сцены с участием дракона преследуют меня всё чаще, и нужно что-то с этим делать, но я не решался заговорить об этой проблеме с Ганнибалом, надеясь, что всё пройдёт само собой со временем. Теперь же ошибка очевидна — глупо было умалчивать об этих снах, ведь проблема не исчезает, а приобретает всё больший размах, обрастает деталями и пускает корни в подсознании. Сегодня же поговорю об этом с Ганнибалом. Не сомневаюсь, что он сможет помочь. Скорей бы оказаться в Балтиморе, но чувствую, придётся задержаться в Куантико до вечера.       Когда же закончится этот чёртов день?       — Хорошо, что ты зашёл, — спокойно произносит Джек, замаскировав раздражение усталостью. В Куантико каждый знает, как не любит Кроуфорд посягательств на своё рабочее пространство. Несмотря на это, он никогда не запирает дверь, словно тем самым бросает вызов смелым и наглым коллегам, и стеклянная дверь манит местных жителей, как ночью привлекает мотыльков пламя внутри лампы. Может быть, Джек специально оставляет дверь незапертой и зажигает свет? Ловит мотыльков? Ох, это хитрый и изощрённый способ развеять напряжение, наорав на очередного нарушителя. К слову сказать, некому охранять покои начальника, ведь секретарь совмещает кучу других обязанностей, поэтому частенько отсутствует на рабочем месте. Джек совсем не придирается к этому — ведь секретарь ему, по сути, нужен только в случае визита руководства. Интересно, как много случайных гостей побывало здесь? Ох, должно быть, он оскомину набил, повторяя каждому из них одно и то же. Странное дело — отчитывать других за нарушение личного пространства, в то время как сам напрочь не чувствуешь границ других людей.       Жестом приказав следовать за ним, Джек направляется к своему рабочему столу, устраивается в кресле, положив локти на столешницу, и сцепляет пальцы в замок. Наблюдает из-под нахмуренных бровей, как я медленно поднимаюсь и двигаюсь к столу, как усаживаюсь на стул напротив.       За время моего вынужденного отсутствия здесь ничего не изменилось, разве что на доске прикреплены совсем другие фотографии — опять же трупы, на этот раз выловленные из реки. Изуродованные тела со следами стежков, словно кто-то пытался украсить их таким образом или сшить вместе в одну картину. Да, мне знакома эта история. А в центре коллажа — фото того самого чернокожего парня, который был очень близок к свободе, но всё же не обрёл её.       Джек начинает говорить, вынуждая меня перевести взгляд на захламлённый рабочий стол. Папки, отчёты, снова фото — отвратительные трупы, раздувшиеся и покрытые язвами от долгого пребывания в воде. Тошнотворное зрелище. Особенно эти выцветшие глаза на одном из изображений…       — Не буду ходить вокруг да около. Перейдём к делу. Я пойму, если ты решил больше не работать на мой отдел, но я настаиваю, чтобы ты остался, — повелительным тоном выдаёт он, а я поднимаю глаза и напарываюсь на строгий взгляд. — Мне удалось договориться с руководством о повышении твоего жалования, если ты примешь моё предложение. Конечно, после последних событий ты вправе отказаться.       Какие ещё последние события? О чём он говорит? О том, как засадил меня в психушку и ни разу не явился сам, а подослал с вопросами стажёра? О том, что не снизошёл до банальных извинений? Так легко сказать: «Прости, Уилл, мы ошиблись», но всё же я не услышал этих слов, напротив, Джек предпочёл сделать вид, будто бы ничего не было. Или сейчас он говорит о том, что мой статус омеги может как-то помешать продуктивной работе? Словно я совершенно внезапно стал омегой, а не родился им! А до этого был асексуальным фриком, бесполым существом, для которого весь смысл жизни состоит в том, чтобы поймать очередного чокнутого маньяка! Да что уж кривить душой, в каком-то смысле именно так всё и было. Можно сколько угодно утешаться, приписывая себе повышенную социальную ответственность. Спасать жизни других людей — это здорово, хоть и очень тяжело в эмоциональном плане. Я делал то, что у меня хорошо получалось, хотел быть полезным, тем самым оправдывал своё существование, в котором было мало чего по-настоящему личного, чего-то именно для меня самого. Разве что помощь брошенным собакам и рыбалка доставляли удовольствие. И если бы не встреча с Ганнибалом, то что стало бы со мной? Вынужден признать, что итог моей жизни был бы довольно жалким.       — Не понимаю, — я снова поднимаю взгляд на своего начальника и испытываю непередаваемое удовольствие от отразившегося на его лице замешательства. Привыкай, Джек, забитый Уилл теперь не боится посмотреть кому-то в глаза. — Почему вы подумали, что я брошу заниматься тем, что у меня хорошо получается? Конечно, такая работа отнимает много сил, но хорошо оплачивается. Так почему я должен отказаться от неё?       Джек прикрывает глаза и устало трёт переносицу. Должно быть, работа совсем его достала. Или, быть может, его раздражает наш разговор? Вернее будет сказать — собеседник.       — Ты омега — вот в чём проблема.       — Не вижу в этом никакой проблемы. От того, что мой статус больше ни для кого не секрет, мои профессиональные навыки никак не пострадали. Я был омегой всю свою жизнь, только вы об этом не знали. Или это проблема лично для вас, агент Кроуфорд?       — Я не сомневаюсь в твоём профессионализме, но твой статус накладывает некоторые ограничения на меня, как руководителя. Уилл, я хотел бы официально перевести тебя под моё руководство, но учебный отдел настаивает, чтобы ты продолжал читать лекции для студентов. Так что придётся совмещать, конечно же, не за просто так, — Джек ненадолго прерывает свою речь, чтобы собраться с мыслями. Хмурится. — Главная проблема — в переводе в мой отдел. Работа на месте преступления, и более того — с трупами, по мнению нашего правительства, не подходит для занятого омеги…       — Что за бред? — не выдерживаю я.       — Разве тебе не объяснили в отделе кадров?       — Не успели, — говорю я, замечая признаки раздражения на лице Джека. Видимо, теперь ему придётся провести со мной разъяснительную беседу, чему он совсем не рад. — Эти курицы приняли меня за потенциальную подружку… И ни за какие надбавки и компенсации ноги моей не будет в том кабинете!       Я не собираюсь участвовать в разговорах в стиле «между нами девочками», о чём я и сообщил в довольно грубой форме улыбчивым и доброжелательным сотрудницам отдела кадров. Сейчас даже немного стыдно. Но какого чёрта они записали меня в свои ряды? Разве я похож на одного из тех омег, которые всё свободное время проводят в салонах красоты? Или они пытались намекнуть, что я выгляжу неподобающе для омеги? Мне плевать, кто и что подумает о моей внешности, и уж тем более я не собираюсь становиться подобием доктора Хьюз. Надеюсь, что слух о моём неприятном характере быстро распространится среди других сотрудников, и все местные дивы при встрече в коридорах Куантико будут обходить меня по широкой дуге.       — Ладно, — соглашается Джек и тяжело вздыхает, смирившись со своей судьбой. — От тебя требуется взять у Ганнибала разрешение на работу в моём отделе. Заверенное нотариусом разрешение, понимаешь?       — Меня снова подозревают в профнепригодности из-за проблем с психикой? — спрашиваю я с вызовом, хотя, в глубине души понимаю, что у меня определённо имеются некоторые проблемы с головой.       — Нет, требуется разрешение твоего альфы. Или я ошибся, и не Лектер, а кто-то другой наградил тебя меткой?       Что? Как далеко простирается безумие этого мира? Знал ли об этом Ганнибал, когда вонзил свои клыки в мою шею? Знал. Конечно же, он всё это знал, но, тем не менее, укусил меня! Зачем он это сделал? Не понимаю. Он обрёк нас на непомерное количество проблем, главная из которых заключается в том, что мы попали в зону интереса социальных служб, которые теперь живьём с нас не слезут. Но почему о моей метке знает Джек? Сейчас он не мог это понять, ведь моя метка надёжна скрыта отросшими волосами и воротом рубашки. Может быть, Джек всё понял, когда я, следуя воле моего альфы, раскрыл нашу связь?       Делаю пару глубоких вдохов, стараясь успокоиться. Глупо сейчас предъявлять претензии и беситься, ведь я даже не знаю о мотивах, которые движут Джеком.       — Мой альфа не будет против, — произношу я, чуть ли не скрипя зубами от злости. Пусть только попробует вставлять мне палки в колёса после того, что учинил. Я уже предвкушаю, с каким пристрастием буду допрашивать Ганнибала, и знаю, что отвечу на каждую попытку уйти от ответа и замять тему. Но это всё будет после, дома, а сейчас следует выяснить детали. — Но откуда вы узнали о метке?       Джек устало прикрывает глаза, видимо, по причине непроходимой тупости его собеседника.       — Уилл, от тебя за километр разит запахом Ганнибала. Но, как ни странно, о том, что у тебя появился альфа, мы узнали из министерства здравоохранения. Сегодня утром пришло официальное письмо, и меня, как потенциального руководителя, сразу же уведомили о смене статуса одного из будущих подчинённых. Конечно, я предвидел нечто такое после того, как ты обнаружился полуголый в Балтиморе, в доме Лектера, но о твоём статусе я узнал по воле социальных служб.       Получается, он не заметил, что в момент прошлой встречи на мне уже была метка. Должно быть, это из-за присутствия Ганнибала рядом и из-за того, что весь мой вид открыто демонстрировал, что прошлую ночь я провёл в хозяйской постели. Теперь всё это не важно, а следует обратить внимание на то, как изменилось отношение ко мне Джека Кроуфорда. Да, любого сотрудника можно оскорблять обидными фразами, относиться с пренебрежением и вымещать злость, но как только оказывается, что он омега, то всё меняется волшебным образом. Теперь ты хрустальная ваза, которая предназначена для особых случаев, для самых лучших букетов, а до этого был стаканом воды, который предлагался каждому посетителю.       Джек наклоняется ко мне, с некоторой растерянностью разглядывая лицо, словно хочет найти там ответ на какой-то мучительный вопрос. Ну вот, похоже, теперь он считает меня идиотом.       — О чём вы вообще думали? Я могу понять, что у вас случилась большая и светлая любовь! Могу понять, что в разгаре секса у вас обоих отключились мозги! Но какого хрена ты попёрся в клинику? — проревел Кроуфорд, в буквальном смысле брызжа слюной, и с чувством саданул ладонью по столу. — Ты мог бы сказать об этом мне! Мы оформили бы отпуск по семейным обстоятельствам, и не было бы всего этого дерьма! Разрешение на работу — полбеды! Теперь эти ублюдочные социальные службы будут шнырять здесь, как у себя дома, требовать от меня ежемесячные отчёты и если им что-то не понравится…       — Знаете что! — не выдерживаю я и вскакиваю со стула. Какого хрена он орёт на меня? Вроде бы я нужен ему в качестве сотрудника. Так не должен ли он вести себя более располагающе? Что за упрёки? Это моя жизнь, даже если я где-то крупно налажал, то это в последнюю очередь касается моего начальника! — Мне нравится чувствовать себя полезным в расследовании очередного сложного дела, но мой альфа будет счастлив, если я буду отправляться домой сразу же после окончания рабочего дня, а не сидеть в лаборатории над очередным трупом, не ездить в командировки, которые могут случиться в любой момент! Да, агент Кроуфорд, — язвительно выдаю я, хотя на самом деле, не собираюсь становиться «домашней жёнушкой», — я не стану цепляться за работу в вашем отделе, а уж тем более надеяться на ваше расположение! Можете задействовать все свои связи и уволить меня из ФБР к чёртовой матери! Ганнибал, как и любой другой нормальный альфа, будет рад, если я займусь домашними делами, или найду работу поспокойнее!       Джек точно шокирован моей вспышкой эмоций, но пытается скрыть это, задействовав все резервы — даже его угрюмое лицо смягчается. Понимаю, что было бы вполне естественно, если бы он ещё сильнее разозлился. Но, кажется, он стал больше уважать меня? Что за хрень творится в этом мире?       — Извини, Уилл, — подавленно произносит он и отводит глаза. — Конечно, у меня нет права вмешиваться в твою личную жизнь. Ты прав. Я хотел бы видеть тебя в моём отделе, потому что ты приносишь пользу в расследованиях…       Джек осекается, напоровшись на мой гневный взгляд, и спешит добавить:       — Я пытаюсь сказать, что твой статус не пошатнул моё доверие, и я готов смириться с некоторыми трудностями и пойти на уступки, лишь бы ты продолжал работать. Или ты настроен на конфликт?       — Меньше всего мне сейчас нужен конфликт из-за гендерных разногласий!       — Не понимаю, зачем было оформлять течку официально, несмотря на метку… — он поджимает губы, обдумывая следующую фразу. Ох, моя параллель с праздничной вазой точна, как никогда. — Думаю, у тебя были на то причины, которые меня не касаются. Не мне об этом судить. Можешь приступать к работе, как только отдел кадров получит разрешение от твоего альфы. Надеюсь, ты знаешь, что для этого вы должны сначала официально подтвердить вашу связь?       — Конечно же, я знаю, — отвечаю я, пытаясь вложить в эту фразу всю уверенность, которой тут и не пахло. — Не беспокойтесь, агент Кроуфорд, все документы я предоставлю в ближайшее время.       — Не терпится приступить к работе? Ты можешь взять несколько дней в счёт отпуска на отдых. Я не стану возражать. Понимаю, как тяжело одним махом изменить привычную жизнь. Поверь, я знаю, о чём говорю.       Ну надо же, я дожил до чуткого к чужим проблемам Кроуфорда! Теперь и умереть не жалко!       — У вас тоже так было? — не могу скрыть удивления в голосе.       — Да, я не побоялся бросить свои альфьи инстинкты к ногам женщины. Связать жизнь с Бэллой, — он замолкает, сжимает губы. Говорить о чувствах всегда тяжело, а потеря любимой ещё не начала излечиваться временем. Бэлла умерла месяц назад, и Джек не успел смириться с мыслью, что остался в этом мире совсем один. Терять любимых всегда очень больно, независимо от того, насколько причудливую, иррациональную форму приняла эта самая любовь.       Я прикрываю веки и вижу, как Джек входит в пустой дом, как бродит в темноте из комнаты в комнату. Здесь, дома не нужно притворяться, нет смысла распрямлять плечи, храбриться и показывать окружающим, что ты сильный, что справляешься с болью.       Из открытого окна слышатся голоса соседей, которые устроили барбекю прямо во дворе, лай собаки и детский смех — звуки чужого счастья, как издёвка. У Кроуфордов не было шумных встреч с друзьями, не было суетливых праздников с родителями, — те не могли понять выбора своих детей, — но были тихие вечера у камина за бокалом вина, долгие разговоры обо всём на свете, или уютное молчание. Можно было просто сидеть рядом и дарить друг другу тепло. Улыбаться своим мыслям, ведь не было сомнений, что ни один из них не ошибся в выборе спутника. Странная связь для этого мира. Но чёрт, как же им было хорошо вместе!       Теперь же Джек вынимает из кухонного шкафчика початую бутылку коньяка и делает несколько глотков прямо из горлышка, затем усаживается на диван и долго смотрит в тёмное окно. Бутылка постепенно пустеет, и в комнате начинает сереть. Нет сил войти в общую спальню — не сейчас, ведь утром, прежде чем зайти туда за сменной одеждой, можно убедить себя, что Бэлла отправилась на работу пораньше. И мой строгий начальник, укрывшись пледом, погружается в беспокойный сон на диване, а спать ему осталось всего пару часов.       — Сочувствую вашей утрате. Вы потеряли не просто супругу, а родственную душу. Не представляю, как вы с этим справляетесь.       Джек под влиянием эмоций опускает щиты, и я вижу растерянного, уязвимого человека. Уму непостижимо, как он держится? Должно быть, убеждает себя в том, что он нужен другим людям, что должен делать свою работу во благо добропорядочных граждан, невинных душ, и Бог знает, для чего ещё.       — Тяжело скрыть что-то от эмпата, — говорит он, снова нацепив на себя маску сурового начальника. — Но давай не будем развивать тему.       Спустя несколько минут мы уже пьём чай в мирной обстановке — просто до тошноты. Я успокоился и извинился, а Джек с пониманием отнёсся к моей вспышке эмоций. Может быть, здесь следует поискать подводные камни и течения, скрытые мотивы? Ни за что не поверю, что человек, который связал свою жизнь с женщиной, смог бы проникнуться тёплыми чувствами к омеге. Да, он заинтересован во мне, как в подчинённом. Но не настолько же?

***

      Наш рабочий кабинет выглядит как-то странно и незнакомо — должно быть дело в моём долгом отсутствии. Мрачные серые обои, квадратные светильники на потолке, перемежающиеся с однотонными белыми клетками; офисные столы, заваленные бумагами и папками. Мой стол совершенно пуст, за исключением сложенного ноутбука, да, того самого, который изъяли из моего дома в качестве возможной улики. Не сомневаюсь, что специалисты технической поддержки излазили его вдоль и поперёк, прошерстили все файлы и, наверняка, поставили следящие программы.       Коллеги не то чтобы не рады моему возвращению, а скорее удивлены. Да, здесь я с ними согласен, надо быть истинным дебилом, чтобы вернуться сюда после всего, что со мной приключилось. Но новоиспечённый агент Скотт не стесняется демонстрировать свою радость, если судить по широкой, открытой улыбке. Ох, я уже и позабыл, насколько она красивая и заразительная, настолько заразительная, что я ловлю себя на ощущении, что улыбаюсь в ответ.       — Ну вот, я снова с вами, — говорю я, продолжая глупо лыбиться.       — С возвращением, Уилл! — говорит агент Прайс, и мы пожимаем друг другу руки.       — Уверена, что теперь мы точно поймаем всех этих подонков! — выдаёт Беверли и обнимает меня порывисто и немного неловко. Ей стыдно? Ну, конечно же, она стыдится, что с лёгкостью навесила на меня ярлык убийцы. Я могу это понять, ведь в прошлом всё происходило точно так же, до тех пор, пока я не попросил её разобраться в моём деле. Ох, лучше бы я этого не делал. И как хорошо, что она не полезла в это болото в новой реальности. Я рад, что она жива.       Беверли резко отстраняется и смотрит виновато, закусив губу.       — Прости нас, Уилл.       Конечно же, я принимаю извинения, ведь любой опытный агент не стал бы идти на поводу у личных мотивов, когда дело касается серьёзного преступления. Мы сразу разобрались с неловким моментом, и вскоре обстановка становится дружеской, почти как в старые добрые времена.       Агенты вновь утыкаются в мониторы и начинают шуршать бумагами на столах — работы как обычно много, только агент Скотт по-прежнему пялится на меня без малейшего стеснения. А я делаю вид, что не замечаю изучающего взгляда, включаю ноутбук и некоторое время роюсь в последних файлах. Кажется, я планировал лекцию о Мартине, вернее будет сказать — о «Джонни Яблочное Семечко». Нужно больше материала. Делаю запрос в базу данных ФБР и — о чудо! — мой профиль по-прежнему активен, и я быстренько скачиваю все отчёты. У меня есть некоторая идея по этому делу, но прежде чем спрашивать у Джека разрешения на её реализацию, нужно внимательно и подробно изучить материалы расследования.       За чтением скучных отчётов быстро проходит несколько часов, и я выныриваю из этой тёмной нелицеприятной, местами тошнотворной истории, когда коллеги начинают собираться домой. Беверли и Прайс прощаются и выходят за дверь, а Джейми по-прежнему сидит за своим столом и украдкой поглядывает на меня. Наверняка, он что-то задумал.       Не торопясь выключаю ноутбук и нарочито медленно отсоединяю провода от местной сети и от питания, затем упаковываю комп в сумку, которая обнаружилась в верхнем ящике стола. Да, я рассчитываю поработать дома, а ещё надеюсь, что нерасторопный коллега последует примеру других и свалит, наконец, домой, но моим мечтам не суждено сбыться.       — Уилл, ты ведь сейчас в Балтимор? — спрашивает агент Скотт, глядя на меня как-то подобострастно. Этот парень совсем без тормозов? А я-то думал, что он немного поубавит свой пыл, раз унюхал запах Ганнибала и понял, где я теперь живу.       — Да, а что? — небрежно роняю я, запихивая в сумку распечатки, которые успел сделать за сегодня.       — Ты не мог бы подбросить меня до Норт-Лорел? — запальчиво спрашивает он, отводя глаза. И вдруг, смущается. — Я там снимаю квартиру. Ты же будешь проезжать мимо, а моя машина в ремонте…       Ох, эти грустные глаза и смущённая улыбка творят со мной непростительные вещи. Чувствую, что ещё пожалею о своём порыве, но не успеваю себя остановить. Слова уже соскользнули с кончика языка, прежде чем я успел осмыслить и удержать их.       — Без проблем. Поехали.       Он радостно благодарит меня и так улыбается, что я вынужден одёрнуть себя, чтобы не расплыться приторно-сладкой лужицей. Ганнибал. Да, мне нужно думать о нём, а не о каком-то безмозглом, но таком обаятельном альфе. Кто действительно без мозгов, так это я. И почему Джейми оказывает на меня такое влияние? Нет, конечно, я не чувствую потребности наброситься на него для того, чтобы совокупиться на любой доступной поверхности, как это бывает в случае с Ганнибалом, но всё же моя тяга к Джейми выглядит ну очень уж странно.       Мы идём по длинному коридору по направлению к парковке, а этот придурок семенит рядом, весь светится и чуть ли не подпрыгивает на каждом шагу. Мне хочется одёрнуть его, хочется разозлиться, но злые слова умирают во мне, стоит лишь наткнуться на открытую, полную доверия улыбку.       — Ух, ты! Вот это тачка! — восхищённо выдаёт Джейми, когда мы подходим к «Бентли»**. — Твоя?       — Нет, конечно! — шутливо отвечаю, распахивая дверь с водительской стороны. — Но я не смог отказаться от возможности порулить.       — Понимаю! Я бы тоже не смог, — Джейми открывает дверцу и устраивается в пассажирском кресле, зажмурив глаза от удовольствия. Да, тут удобно сидеть, и ничто не впивается тебе в спину или в задницу, как бывает в других машинах. — Ты продал душу дьяволу за возможность прокатиться?       — Можно и так сказать, — лукаво говорю я, и нажимаю на кнопку запуска двигателя. Машина отзывается сытым урчанием. — Ну, на самом деле у меня был выбор ехать на этой машине или на такси. Довольно неудобно пользоваться услугами такси, когда тебе нужно побывать в нескольких местах. А моя машина по-прежнему пылится где-то в подземных гаражах Куантико.       — Они что, не вернут её?       — Могли бы вернуть сегодня. Но что тогда делать с этой красавицей? Как бы я ни любил мой «Чероки», но разве мог я бросить её здесь, на парковке? Тем более, это не моя машина.       — Он бы разозлился?       — Едва ли. Просто, не хотелось бы причинять ему неудобства. Он из тех людей, кто привык к комфорту. И я хочу заботиться о нём так же, как и он заботится обо мне. Понимаешь?       — И поэтому ты вернёшь ему машину в целости и сохранности уже сегодня. Да?       — Да.       Некоторое время мы едем в тишине. Видимо, мои высокопарные слова произвели впечатление на попутчика, который выглядит теперь несколько подавленным.       Джейми включил аудиосистему, и из колонок полились первые аккорды ритмичной композиции. С помощью кнопок на руле я переключил на радио — сам не знаю, зачем.       — Nightwish? — поражённо спрашивает мой попутчик. — Ты не похож на одного из фанатов этой группы. Такую музыку слушают неформалы и готы!       — Я не ярый фанат, не из тех, кто не пропускает концертов и визжит за кадром на одном из роликов на «Youtube». Просто есть композиции, которые задевают что-то внутри, в душе. И это вовсе не то чувство, которое хочется демонстрировать широким массам. Я был на концертах несколько раз, но стоял в дальнем углу и наслаждался музыкой и вокалом, не привлекая лишнего внимания.       — Любой фанат хочет оказаться ближе к сцене, чтобы рассмотреть лицо своего кумира и продемонстрировать экстаз… поддержать.       — Да, у них полно фанатов! А я приходил на концерты для того, чтобы услышать любимые композиции вживую.       — Ты эгоист. Не может быть!       — Да, эгоист, за некоторым исключением.       Я выруливаю на четырёхполосное шоссе и прибавляю скорость. Джейми поспешно опоясывает себя ремнём безопасности. Щёлкает замок, под аккомпанемент рёва двигателя и для меня перестаёт существовать любая другая плоскость, кроме дорожной полосы перед глазами.       — Исключения?       — Ох, не надо делать вид, что ты не понял, о ком речь.       Оставшийся путь сопровождается тишиной и взглядами украдкой, которые не трудно заметить боковым зрением. Видимо мой попутчик не хочет рисковать своей жизнью, отвлекая водителя на такой скорости, поэтому молчит, молчит и смотрит как-то отчаянно-восторженно. Не хочу даже предполагать, что творится в голове молодого альфы.       Я сбрасываю скорость и сворачиваю с трассы на Норт-Лорел.       — Подскажешь, куда ехать?       Джейми охотно помогает мне с поворотами. Мы плутаем среди маленьких уютных домиков с по-прежнему зелёными лужайками и останавливаемся у одного из таких. Я не глушу двигатель, ожидая пока Джейми выберется из машины и, конечно же, отклоняю предложение зайти на чай. Он, закусив губу от досады, рассматривает моё лицо и вдруг протягивает руку, касается волос и скользит пальцами по чувствительной коже за ухом. А я замер от неожиданности и не могу найти обидных слов, не знаю, как поставить его на место, потому что эти неловкие прикосновения приятны.       — У тебя что-то в волосах, — говорит он хрипло и демонстрирует мне сухой листик, зажатый между пальцами. — Извини, не хотел тебя смущать.       Мой взгляд цепляется за его пухлые сливовые губы, такие притягательные и мягкие на вид. На вкус они тоже как слива? Чёрт, должно быть, я чокнулся. Улыбаюсь и перевожу взгляд на тёпло-карие глаза, в которых столько нежности, что становится не по себе.       К счастью, Джейми разрывает зрительный контакт, чтобы освободиться от ремня безопасности.       — Спасибо, что подвёз, — говорит он с улыбкой. — До завтра?       — Пока.       Когда я остаюсь в салоне автомобиля в одиночестве, то замечаю, что теперь могу свободно дышать, а не задерживать дыхание, как было до этого. Нужно поторопиться домой, и не знаю, что я сделаю в первую очередь — наброшусь на Ганнибала с обвинениями или же с поцелуями.       Джейми шагает по дорожке к дверям дома, а я не могу оторвать взгляда от аппетитных ягодиц, обтянутых тонкой брючной тканью.