Ловля на мушку

      Общество молодого и очень, нет, — слишком уж, привлекательного альфы на какое-то время выбило из колеи, заменив воинственный настрой на состояние рефлексии, близкое к апатии. Если я буду и дальше реагировать как восторженный, страдающий от спермотоксикоза подросток на каждую встречу с агентом Скоттом, то как вообще смогу работать с ним в одном отделе? Эту странную тягу можно понять, когда у тебя напрочь отсутствует личная жизнь, как было в моём случае в «доганнибаловский» период. Но, теперь-то что? Что вообще происходит? Что со мной снова не так?       Ни для кого не является секретом повышенное либидо альф и омег, в особенности тех из них, кто не насытился сексом. Ну да, как раз мой случай. Но разве я не должен испытывать влечение только к моему альфе? И если бы мне пришлось делать выбор между Ганнибалом и Джейми, то я не сомневался бы и доли секунды. Тем не менее, я чувствую влечение к Джейми, которое нельзя объяснить неутолённой похотью, если припомнить, сколько времени я провёл в постели Ганнибала, да и не только в постели… Никогда бы не подумал, что у человека его возраста может быть столько энергии, что не поймешь, кто кого больше вымотал. Да, чувствую себя немного затраханным, и не хочется наброситься на кого-то вот прямо сейчас. Получается, что дело здесь вовсе не в недостатке секса, а в чём-то другом. В чём же?       Стоит поразмышлять над этим вопросом как-нибудь в другой раз, в спокойной обстановке, а сейчас не время думать о влечении к постороннему альфе, а время выяснить, что же задумал Ганнибал, зачем он наградил меня меткой и почему не объяснил, чем это грозит.       Дверь кабинета не заперта, а это значит, что приём пациентов на сегодня окончен. Можно сказать, что мне крупно повезло. Или это моё время? Решительно открываю дверь и стремительным шагом подхожу к рабочему столу. Мягкий ковёр скрадывает шаги, но едва ли Ганнибал не заметил чужого присутствия. Верхний свет погашен, и шторы в кои-то веки закрыты, лишь настольная лампа освещает полированную столешницу, альбомный лист и длинные пальцы, медленными чёткими движениями скользящие над рисунком. Грифель шуршит, истираясь о фактурную бумагу. «Ших-ших-шииирх…»       При таком освещении лицо моего альфы выглядит странно: половина высветлена, а другая, та, что обращена ко мне — в тени, только на радужке глаза дрожит алый блик. На губах Ганнибала играет мягкая улыбка, и это совсем не та вежливая, снисходительная улыбка, которую мне приходилось видеть прежде, а нечто другое — более глубокое, не предназначенное для чужих глаз.       «Ших-шииих-шиих-шуууух», — короткие линии и одна длинная, изогнутая — контур спины обнажённого тела. О, чёрт! Он рисует меня! Меня, спящего на смятых простынях, довольного, улыбающегося во сне. Неужели я выглядел именно так, когда во время течки мой любовник выбирался из постели, чтобы перекусить? Непостижимая фотографическая память Ганнибала просто поражает, ведь многие рисуют с натуры, срисовывают с набросков, добавляя придуманные детали, но воспроизвести по памяти тело и лицо мало кто сможет.       Я понятия не имею, как работают художники, какие эмоции отражаются на лицах творцов, но лицо моего творца прекрасно: восторженное, словно пронизанное мягким светом, и, кажется, сам рисунок подсвечивается изнутри, оживает с каждым следующим штрихом. Тени, полутени, чувственные линии тонкие, едва различимые, и широкие, насыщенные складываются в причудливый узор…       Разве возможно упрекнуть в чём-то человека, который с такой любовью вырисовывает каждый изгиб твоего тела? Все упрёки растворились в нежности, и хочется отодвинуть альбом в сторону и усесться на стол прямо перед Ганнибалом. Хочу, чтобы его руки скользили по моей коже, чтобы он смотрел на меня так же, как на этот рисунок; чтобы в его глазах вспыхивали алые искры с каждым новым поцелуем, с каждым движением моих шершавых пальцев в его волосах. «Ну же, прикоснись ко мне!»       Ганнибал откладывает карандаш, закрывает альбом и смещает его на край стола.       — Тяжёлый первый рабочий день? — нейтрально спрашивает он, вцепившись в меня пытливым взглядом. — Думал, ты вернёшься пораньше.       Медленно приближаюсь и усаживаюсь прямо перед Ганнибалом, устроив задницу на краю стола. Мои руки подрагивают на столешнице. Сжимаю пальцами лакированный край в бессмысленной попытке скрыть напряжение. Глупо что-то утаивать, когда тебя видят насквозь. Закусываю губу, подбирая нейтральную тему для разговора. Весь мой запал растворился в спокойной атмосфере кабинета, развеялся, как сор на ветру. Он смотрит так, словно знает обо мне всё, и ждёт откровенного вранья или же покаяния.       — Ты ждал меня, Ганнибал?       — Конечно, Уилл. И переживал, как ты воспримешь перемены в своей жизни. Многие люди тяжело переносят даже малейшие изменения в привычном укладе вещей, а у тебя случилось потрясение, стрессовая ситуация, — он подаётся ближе и вглядывается в мои глаза, а я инстинктивно наклоняюсь к любимому лицу. Чёрт знает, что он хочет рассмотреть в моих глазах, но я уверен, что он разгадал мои терзания и теперь ищет подтверждения своим мыслям. Тем не менее, стараюсь с достоинством выдержать испытание взглядом. — Как ты, Уилл?       — Не очень, если честно, — отвечаю я, и, поддавшись мимолётной эмоции, зарываюсь пальцами в волосы Ганнибала и притягиваю его лицо ближе. Он поддаётся, и наши губы соединяются в поцелуе. Как же сладко целовать эти губы! А потом проникнуть меж них языком в тёплую шёлковую глубину, наполненную любимым вкусом и запахом, скользнуть по шершавому языку, задевая острые клыки, сплестись с ним и пить наслаждение до предела, до тех пор, пока не закончится дыхание.       Мы разъединяемся, чтобы передохнуть, и тонкие тёплые губы начинают покрывать поцелуями мои щёки, прикрытые веки, ушную раковину с левой стороны, затем справа. Вдруг Ганнибал отстраняется, а я тянусь, трусь щекой о чужой подбородок в надежде получить ещё немного ласки. «Пожалуйста, продолжай!»       — Не двигайся пару минут, — повелевает мой альфа, а я замираю, не смея дышать. Он же поцелует меня ещё раз после, да?       А он, недовольно сопя, кончиком носа чертит линию за ухом. Затем проходится языком по этому месту несколько раз, после обхватывает моё лицо ладонями. Я закрываю глаза в предвкушении поцелуя, но ничего не происходит.       — Твоя тяга к отвратительному лосьону «с кораблём» переходит все мыслимые и немыслимые границы, — заявляет он, чувствительно сжимая мои скулы, и внезапно убирает руки. — Слезь со стола. Мне нужно немного поработать.       «И успокоиться…»       Вглядываюсь в лицо напротив, но не удаётся разглядеть никаких проявлений чувств. Благодаря нашей связи я чувствую отзвуки эмоций: гнев, разочарование, болезненную грусть… Как если бы тебя предали, будто бы пренебрегли твоими чувствами. И если я пущу всё на самотёк, то эта ситуация может вылиться в серьёзные проблемы между нами. Нет, я должен сгладить это! Но, чёрт, как объяснить ему? Может быть, нужно просто с чего-то начать?       — Я останусь сидеть здесь до тех пор, пока ты не озвучишь проблему прямо, без иносказаний. Не могу постичь, что творится в твоей голове. И при чём здесь лосьон? Какого чёрта ты о нём вообще вспомнил? В чём твоя чёртова проблема?!       Ганнибал всматривается в мои глаза, чуть прищурившись. «Беги!» — орёт здравая часть моего мозга, но я не двигаюсь с места. Тону в алой радужке его глаз.       — Очевидно, что проблема в «мужчине, который на коне»*, — произносит он очень тихо и вроде как ласково, но это только видимость.       — Можешь просто сказать, в чём ты пытаешься меня обвинить? — возмущённо спрашиваю я, почему-то ёрзая на столе.       Ганнибал растягивает губы в понимающей улыбке и склоняет голову к плечу. От его взгляда становится не по себе и дышать всё труднее с каждым вздохом, как если бы комната медленно наполнялась ядовитыми парами.        — Я не делал ничего такого, что могло бы навредить тебе, навредить нам! Я не пытаюсь обмануть тебя! Не строю интриг и не ищу пути спасения от тебя, хотя иногда ты меня пугаешь… я доверяю тебе. Понимаешь? Доверяю! А ты пытаешься контролировать каждый мой шаг! Тогда и я должен поступить так же?       — Признаюсь, что недооценил силу влияния омежьей сущности на твой разум, Уилл, — задумчиво произносит Ганнибал спустя некоторое время.       Кажется, он решил сменить гнев на милость, а я начинаю догадываться, что он имеет в виду. Очевидно, что он унюхал запах Джейми и очень недоволен этим фактом. Должен ли я объяснить? Рассказать всё, как было? Но я не сделал ничего такого, за что следует оправдываться. Наши мысли не поддаются контролю, в отличие от слов и поступков. А он что, хочет, чтобы я извинился за то, что Джейми обладает привлекательной внешностью? За то, что он приятно пахнет и симпатичен мне? Да ну, бред же! Ревнует меня к другому альфе, а сам при этом даже не удосужился позвонить в течение дня. Разве смог бы я пускать слюни на агента Скотта, если бы Ганнибал сказал, что ждёт меня дома, что приготовил какое-то экзотическое блюдо, да и просто спросил бы, как мои дела… Нет же, выше его достоинства сделать первый шаг к примирению. Спросил бы: «Что тебя тревожит, Уилл?», или «Почему ты сам не свой, Уилл?», или «Уилл, ты ничем не хочешь поделиться? Вижу, что тебя что-то терзает»…       Чёртов чёрствый ублюдок! Совершенно неспособный к проявлению чувств, когда не видит в этом выгоды! Конечно, зачем утруждать себя участием, когда ручной Уилл всё равно придёт к тебе сам, потому что вы связаны не только общим прошлым, но и меткой, которая в этом мире имеет определённый вес. Да, можно отделаться от Ганнибала, свести чёртову метку и исчезнуть. Но разве я смогу поступить так? Разве возможно оставить его после долгого пути, что мы оба прошли к единению? Не могу представить, как нам теперь существовать порознь, и только от нас зависит, каким будет этот союз. Мукой ли? Взаимным уничтожением? Мирным сосуществованием? Идиллией, наполненной любовью? Последнее — скорее, миф, утопия. Единственное, что я не могу понять — чего он добивается своими играми.       — Да, мы оба изменились в этом мире, — наконец говорю я, а он приближает ко мне лицо и чуть прищуривается, словно хочет разгадать, что я задумал.       — Развитие, если рассматривать его как движение вперёд, кажется мне более предпочтительным, чем застой и закостенелость — стазис. Печально, что перемены с завидной регулярностью приводят нас не к лучшему пути, а в тупик, выбраться из которого возможно лишь, отступив назад. Но будущее усложняется с каждым новым выбором, с каждым поворотом, словно лабиринт Минотавра. И, отступив назад, ты будешь долго блуждать в бесконечных коридорах, а то и вовсе — сгинешь среди равнодушных камней, которые видели незавидный итог тысячи смельчаков, подобных тебе. Ты готов рискнуть?       — И зачем ты так усложняешь свои мысли? — я прикасаюсь ладонью к его щеке, а он прикрывает глаза, прижимается. — Но если выражаться в том же ключе, то я не собираюсь принимать поспешных решений, а в моей руке нить Ариадны. Хорошая страховка, не думаешь?       — Нить может оборваться в самый неподходящий момент. В тот момент, когда ты ошибёшься с выбором.       — Я буду относиться к ней бережно. А любой мой выбор будет нам во благо, обещаю. Ты веришь мне? Веришь, что у нас получится?       Ганнибал отнимает мою ладонь от своего лица и целует внутреннюю сторону, по-прежнему не отрывая взгляда.       — Ты прав, Уилл. Думаю, нам обоим требуется больше свободы.       Хочется возразить, заявить, поклясться, доказать любым, даже самым унизительным образом, что мне не нужна свобода от него, что я полностью в его власти, но тёплые губы скользят по запястью и выше, а рука вдруг резко сдёргивает меня со стола. Ручки кресла упираются в бёдра, но я уже плохо соображаю, что происходит. Отнимаю руку и заменяю её своими губами. Ох, как же я скучал по этим поцелуям!       Безумие в чистом виде. Водоворот животной похоти и бушующих чувств, и мы на самом его дне — там, куда не сунется ни одна тварь, обладающая хотя бы зачатками разума. И разрушительная волна поднимается над нашими головами всё выше и выше, копит силу и ярость, чтобы накрыть глупых людишек и перемолоть их тела в корм для мелких рыб.       Поцелуи с привкусом крови, прикосновения на грани боли, треск рвущейся ткани и острый край стола, впивающийся в поясницу, удар лопатками о столешницу, удушающий захват длинных пальцев вокруг шеи — ни вдохнуть, ни закричать. Мой рассудок помутился, и тело в очередной раз предало меня, отдаваясь во власть доминирующего партнёра. Остаётся лишь хватать воздух истерзанными губами и покориться чужой воле. Животная часть меня ликует, а другая, здравая часть упивается властью — Ганнибал может делать всё, что угодно, но не сможет причинить мне фатального вреда. Не сможет убить или покалечить, как и не сможет отказаться и забыть. И в этом ощущении лишь одна горькая нотка — я тоже не смогу, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.       Тянусь к его губам, ощущая, как пальцы медленно погружаются в моё нутро. Поцелуй скорее напоминает борьбу, чем ласку. За что нам бороться друг с другом? Обхватываю ногами чужое тело и впечатываю в себя, ощущая животом, как твёрдый член и напряжённые яички соприкасаются с кожей. И длинные, прекрасные, чуткие, несравненные пальцы… Ох, эти пальцы выскальзывают наружу и возвращаются снова: грубее, нетерпеливее, более страстно. Они задевают простату, и словно вспышка пронзает тело. Гнусь навстречу, скулю… Мало, как же мало! Недостаточно!       «Пожалуйста… прошу… пожалуйста-пожалуйста… мать твою, Ганнибал!»       — Уилл? — урчит он, тщательно вылизывая шею, — чего ты хочешь?       — Тебя, — стону я, подставляя шею под жалящие поцелуи, — тебя внутри. Нам же можно уже, да? Даже если и нельзя… К чёрту всё это дерьмо! Давай же! Ну?       Влажная головка упирается в моё потрёпанное, едва зажившее отверстие, чуть дёргается от возбуждения. Ганнибал тоже очень хочет соединиться, но почему-то медлит. Набивает себе цену?       — Тебе будет больно, — предупреждает он, нависая надо мной и тяжело дыша. Между зацелованными, непривычно яркими губами виднеются клыки, на подбородке пятнышко крови — он снова меня укусил.       Обхватываю его лицо ладонями, притягиваю ближе и шепчу в раскрытые влажные губы:       — Хочу соединиться с тобой. Моё тело, моя омежья сущность жаждет этого, но и душа, мои разум и сердце тянутся к тебе. Давай представим, что мы снова оказались в родном мире, что один из сеансов психотерапии закончился вовсе не так, как ты планировал, и вместо того, чтобы покорять мой разум, ты решил покорить моё тело.       Ганнибал опускается сверху, проникнув в моё тело только головкой. Вздрагиваю, с трудом сдерживая стон удовольствия. Видимо, ему очень нравится эта идея — представить наш секс в прошлом мире.       — Я тоже хочу соединиться, но сможешь ли ты не допустить сцепки?       — Тебе не нравится?       — Сцепка — одна из самых прекрасных вещей, которые нам посчастливилось пережить вместе. Но мы должны… Нет, ты должен, Уилл, научиться контролировать этот процесс. Я прошу об этом не только для того, чтобы предать больше правдоподобности твоей сексуальной фантазии, но и для того, чтобы использовать этот навык в дальнейшем. Проблема состоит в том, что в момент сцепки мы оба уязвимы, потому что не сможем разъединиться, если того потребует ситуация. Когда мы будем в безопасном месте и нам ничего не будет угрожать, то мы можем позволить себе расслабиться, но бывают случаи, когда нужно быстро развеять сексуальное напряжение и быть уверенным, что в любой момент сможешь прерваться, если произойдёт что-то непредвиденное.       — Трахнуться на поле боя? Интересные у тебя фантазии, — говорю я, пытаясь сильнее нанизаться на пульсирующий член, но захват чужих рук не позволяет сдвинуться с места. Прикрываю глаза ладонью от невыносимого света лампы — даже через закрытые веки ощущается дискомфорт. В процессе нашей возни на столе, моя голова оказалась прямо под светильником.       Ганнибал приподнимает меня за плечи и перемещает в строну от света. Влажное тело легко скользит по столешнице. Видимо, Ганнибал хочет видеть мои глаза. Поднимаю веки — так и есть, всматривается, размышляя о чём-то неведомом мне.       — Фантазии? — он подаётся ближе, а я чувствую, как твёрдый член заполняет моё нутро. — Если бы ты удосужился изучить особенности союза между альфой и омегой, то узнал бы множество поразительных вещей.       — Например? — пользуюсь моментом слабости партнёра и нанизываюсь до конца, чувствую, как моё нутро обхватывает член, как петлевидная мышца обнимает узел и сползает чуть назад, увеличивается и медленно затягивает партнёра внутрь. Ганнибал совершенно неожиданно щиплет меня за ягодицу, да так сильно, что я прикусываю язык до крови и чувствую, как влага собирается в уголках глаз. — Ты что, сдурел? Больно же!       — Например, знал бы, что боль заставляет тело омеги расслабиться в определённых местах, — произносит он и наклоняется, слизывает слёзы с моих глаз, затем целует губы мягко и осторожно, проникает глубже, собирая капельки крови с языка. Моё тело снова прихватывает его член, и новая вспышка боли пронзает тело. Синяк будет просто огромным!       — Твою мать! Чёртов садист! — рычу я и пытаюсь пнуть его, но он ловит мою ногу и целует выступающую косточку на щиколотке, затем медленно обводит её языком.       — Сейчас ты не готов к сцепке, — Ганнибал выскальзывает, оставляя внутри лишь головку члена, и удерживает меня на месте, болезненно сжимая мою шею. — Внутренние ткани и мышцы сейчас не такие эластичные, как в течку, а учитывая, что они не успели восстановиться, новая сцепка приведёт к сильному разрыву с обильным кровотечением. Придётся накладывать швы и забыть о сексе на месяц, как минимум. Ты этого хочешь?       Я не могу говорить, потому что захват сильных пальцев напрочь лишает такой возможности, поэтому просто пытаюсь отрицательно мотнуть головой.       — Попробуем ещё раз? — шепчет он на ухо, ослабляя хватку. — Ты должен контролировать своё тело в любой ситуации. Представь, что от этого может зависеть твоя жизнь. Но твоя жизнь может измениться от многих других событий, — шепчет он покрывая лёгкими поцелуями мою шею, но я знаю, что в любой момент он может прикусить кожу и от этой мысли всё внутри трепещет. — Как думаешь, как бы изменилась твоя жизнь, если бы ты не отверг Чилтона? Или если бы ты увлёкся приятным запахом и привлекательной внешностью какого-нибудь молодого альфы? Молодые альфы способны на многое, когда хотят заполучить омегу.       А в следующую секунду я задохнулся от чувства наполненности и почувствовал, как снова напрягается петлевидная мышца, словно между пальцами натягивается шнур рыболовной снасти в тот момент, когда нужно подсекать. Расслабляюсь, отпускаю добычу, и в следующую секунду с наслаждением ощущаю, как скользит член внутри моего тела — наружу и снова вглубь, как головка задевает чувствительное место, сначала медленно прокатываясь по нему, а затем быстрее и быстрее, толкая меня за грань. Под закрытыми веками расцветают алые всполохи, мой член напрягается до боли и начинает истекать соками, пачкая живот тёплым и липким. Внутри тоже становится горячо и мокро, и я с наслаждением подмечаю, как крупный и твёрдый член внутри меня становится мягким и расслабленным. Ганнибал не спешит вынимать его, а опускается сверху, и горячо дышит в ухо. Вдруг резко прикусывает ушную раковину, отчего я вскрикиваю, но ласковый тёплый язык быстро зализывает боль.       Пока я пытаюсь отдышаться, Ганнибал уже готов ко второму заходу, так и не покинув моего тела. Конечно же, я позволяю ему получить удовольствие в той же мере, что достаётся мне. Он подхватывает на руки моё разомлевшее тело и перемещает нас на кушетку, привычно расположив меня сверху. Устраиваю щёку на его груди и прикрываю глаза. Боже, как же я устал, а теперь могу расслабиться и отдохнуть. Рядом с Ганнибалом нечего бояться. Веки становятся тяжёлыми, и приятный запах убаюкивает меня, проваливаюсь в сон, как младенец засыпает, убаюканный руками матери, тихим напевом и знакомым с самого рождения запахом.       Просыпаюсь в нашей спальне от осознания того, что забыл о самом главном. Ганнибал снова запудрил мне мозги! Отвлёк меня от проблем.       Открываю глаза и поднимаю голову с его груди. Не спит, смотрит с предвкушением.       — Ганнибал, послушай!       — Ты готов рассказать о своих тревогах? — он погладил меня по голове, словно ребёнка, который нуждается в утешении родителя. Это приятно. А теперь смотрит лукаво. — Покажи мне.       — Не знаю, получится ли…       — Почему нет? Связь должна была закрепиться. На мой взгляд, мы стали ещё ближе, чем во время твоего заключения. Просто смотри мне в глаза, пригласи меня в свой разум. Или у тебя есть, что скрывать?       Обнимаю его лицо ладонями, вглядываясь в чёрные зрачки. Тёплые ладони ложатся на мои скулы, а я впитываю черноту чужих глаз в себя, растворяю её в себе. Кажется, я беру Ганнибала за руку и ввожу в свой кошмар, но теперь мы просто наблюдаем его со стороны, не вмешиваясь и не ощущая всего того ужаса, что посещал меня во снах.       — Успокойся, Уилл. Я здесь, с тобой, — мой альфа обнимает меня, нежно поглаживая по спине, целует за ухом, трётся носом, словно ласковый пёс. — Понимаю твои опасения, но мы с лёгкостью сможем проверить, попал ли Дракон в этот мир. Ты ведь об этом переживаешь? Доверься мне и ни о чём не беспокойся.       — Да, мне было бы спокойнее, если бы я знал, что старый добрый Фрэнсис не явится к нам среди ночи. Но Дракон — не единственная наша проблема, есть более банальная проблема.       — Рад слышать, что теперь у нас общие проблемы, но о чём ты говоришь? «Парень на коне» тебя беспокоит?       Я невольно морщусь от этого явного упрёка. Ну что ж, глупо было надеяться, что Ганнибалла не заденет интерес Джейми к моей персоне. Лучше не стану развивать тему, ведь мне совсем не хочется, чтобы команда Джека Кроуфорда лишилась ещё одного агента.       — Доктор Хьюз собирается побеседовать с моим альфой, чтобы тот вернул меня на путь истинного омеги. Омеги, который озабочен только одной проблемой — как бы наплодить побольше детишек. Думаю, мне не нужно объяснять тебе, что эта песенка не про меня?       — Я полагал, что ты успел изучить местные законы и знал, на что идёшь, — растерянно произносит Ганнибал. — Я ограничил тебя меткой по очевидным причинам, но показаться с ней в клинике было твоим решением. Я не собираюсь требовать детей против твоей воли, но неужели ты не предусмотрел, как избавиться от надзора социальных служб? Когда ты поехал на приём после течки, я думал, что всё под контролем, и не стал предпринимать каких-то действий.       — Не представляешь, насколько мне было насрать на местные законы.       — Непростительная оплошность с твоей стороны…       — Да, я облажался, — признаюсь я, устраивая подбородок на плече моего альфы. — Но можно же что-то сделать?       — Мы постараемся, — Ганнибал приобнимает меня одной рукой, а другой приятно массирует макушку, пропуская между пальцами пряди волос. — Я буду защищать нас, как и положено альфе из этого мира.       — А вдруг не выйдет? Местные законы, насколько я успел в них разобраться, просто ужасны.       — Тогда мы найдём другую страну, где сможем чувствовать себя комфортно. Пойми, Уилл, — он приподнимается и нежно целует мои губы, — я не собираюсь заставлять тебя рожать детей. Признаюсь, я хотел бы увидеть, как наши хромосомы воплотятся в новой жизни, в новом существе. Я полюбил бы нашего ребёнка, наших детей, но я хочу дождаться другого — чтобы и ты захотел этого. Возможно, ты никогда не решишься, а я не стану осуждать твой выбор. Учитывая то, откуда мы пришли, твоя реакция естественна и понятна.       — Спасибо, — целую в ответ, — спасибо, что понимаешь меня. Так куда, говоришь, мы отправимся?       — У меня есть один вариант, но пока я хотел бы остаться здесь. Встретимся с доктором Хьюз и послушаем его наставления. Полагаю, это будет поучительно и забавно. Здесь у нас достаточно неоконченных дел, чтобы задержаться, не думаешь?       Ганнибал одним махом решил все проблемы, успокоил мою мнительную и тревожную натуру. Я верю и знаю, что под его присмотром можно расслабиться. Ведь мой альфа на моей стороне.