***
Магический шар. Это он. "Не могу сейчас сказать". Нет, я не спрашиваю, я утверждаю. Это он. Но что если… "Да". Что если он не помнит? "Сосредоточься и спроси снова." О, прости. Я хочу сказать… это как в лесу падает дерево, но никто не слышит падения. Произвело ли оно шум? Что если он не помнит, было ли это? Я знаю, Глэдис сказала, мы были там вместе, но ее с нами не было. Никого не было. "Скорее всего". Значит, ты говоришь, это было? Но… но что если я единственная, кто помнит детали. Если я… По дороге домой я, поплотнее закуталась в куртку. Я смотрела на Джагхеда при малейшей возможности, дивясь тому, что меня до сих пор приводит в состояние шока то обстоятельство, что он тот самый маленький мальчик, с которым я встретилась у аквариума с лобстерами. Мне одновременно хотелось поцеловать его и вдарит как следует за то, что исчез куда-то. На мои глаза будто что-то давило, в горле образовался ком. Я не могла позволить ему видит меня плачущей. — Ты в порядке? — спросил он после получасового молчания. — Ага, — Мой голос определенно прозвучал слишком высоко. Арчи бы обхохотался. — Голодная? —Он обвел взглядом горизонт. — Как насчет «Уэнди»? — Замечательно. Мы заехали на автомобильную стоянку «Уэнди». Я купила самый дешевый сэндвич. Когда мы подъехали к окошечку, чтобы расплатиться, я достала из кармана деньги. Он посмотрела на них и оттолкнул прочь: — Я ничего не хочу. — А мне плевать. У меня есть деньги, так что, будь добр, возьми их. — Нет. Я швырнула в него десять долларов, он подбросил их вверх и швырнул обратно. Это послужило причиной денежной перестрелки, закончившейся тем, что Джагхед все таки расплатился, передал мне напиток, а затем сложил десятидолларовую бумажку и засунул ее мне под ягодицу. Он вернулся на парковку, и мы могли сидеть кузове грузовика и наслаждаться грандиозным видом трассы... в кабине было ненамного теплее, чем тут, но вытянуть наши затекшие ноги было хорошей идеей. — Ты такой тощий, понять не могу, почему ты еще не посинел, — сказала я, прислонившись к кабине и держа в руке сэндвич. Джаг уже умял половину жареной картошки, — малыш вполне мог питаться как следует, если перед ним была еда. — Это из-за куртки, — ответил он между двумя дольками картофеля. — Она ужасно теплая. — О чем она говорила с тобой? — А? — Когда я был в туалете. Что моя мама сказала тебе? — Ничего особенного. Обычный материнский разговор. Джагхед взглянул на меня так, будто ему уже обо всем известно и он не станет задавать тот же вопрос второй раз. — Она спрашивала, хорошо ли ты учишься. Что о тебе думают люди…есть ли у тебя друзья…счастлив ли ты. — Что ты ей сказала? — Правду. Неужели ты думаешь, я стала бы лгать твоей матери? — Нет, но что ты имеешь в виду под «правдой»? — Это довольно легко, — сказала я в раздражении. —Люди считают тебя засранцем… Джаг саркастически фыркнул. —…потому что не знают тебя, а ты не позволяешь им узнать. Джагхед запихал остаток сэндвича с цыпленком в рот и сидел, уставившись на дорогу, пока жевал. Остаток нашей трапезы прошел мирно: Джагхед не отрывал глаз от дороги. Мы в молчании убрали за собой, в молчании засунули мусор в первую попавшуюся урну и в молчании забрались обратно в кабину. А когда Джагхед стал заводить мотор, тот издал лишь слабый беспомощный звук — Кажется, что-то не так, — сказала я. — Да что ты говоришь? — бросил на меня саркастический взгляд Джагхед. Он снова повернул ключ в зажигании. Щелк. Щелк. Щелк. Он несколько минут смотрел приборную панель, еще раз попытался включить зажигание, а затем вышел из кабины и открыл капот. Это не на самом деле. Холод пробрался мне под куртку. — Не имею ни малейшего понятия, что не так, — глухо сказал Джагхед. Я тоже вылезла из кабины и плечом отодвинула его от грузовика. — Дай-ка я…— я внимательно осмотрела мотор, пытаясь припомнить, чему меня учил папа, когда дело касалось машин. И тоже ничего не обнаружила. — Я могу позвонить, — сказала я, открывая семейный мобильник для экстренных случаев, который дала мне мама. — Ты знаешь какие-нибудь автомастерские? — Глядя на меня, можно сказать, что я знаю, какие-нибудь автомастерские? — Все остальное ты знаешь, так что я на всякий случай решила спросить. — Я начала набирать домашний номер. — Проблема с машиной? Я обернулась. Пожилой человек, лет, наверное, шестидесяти-семидесяти, подошел к грузовику с обеспокоенной улыбкой. Какую то долю секунды мне показалось, что я знаю его- взгляд у него был совершенно как у Джагхеда. Джаг сжал челюсти, и я поняла: разговор придется вести мне. Я проверила, нет ли на человеке микрофонов или каких других странных предметов. — Ага. Она не заводится, но с виду в порядке. Мужчина кивнул: — Не возражаете, если я взгляну? Я пожала плечами , и мужчина шаркающей походкой подошел к грузовику и сунул голову под крышку капота. — Как насчет последнего вопроса твоей мамы? Ты счастлив? Я сказала ей, что сегодня с утра ты был счастливее, чем когда-либо. — Да, с пафосом я, пожалуй, переборщила, но не могла сдержать слова, срывающиеся с моих губ. — Что ты пытаешься доказать мне? — рявкнул он столь оглушительно, что мне показалось, будто пожилой мужчина не высовывает голову из под капота чисто из деликатности. — Кто ты такая, чтобы проповедовать мне счастье? Глотаешь свои таблетки и делаешь глупые фотографии, надеясь, что мир не окажется в аду, когда ты в чем-то ошибаешься и все поймут, что ты сумасшедшая. Пытаешься помочь мне с моей жизнью, а тем временем твоя разлетается на куски весь этот год! Знаешь что? Если я наглый засранец, тогда ты чертова лицемерка, и мы застряли на автостоянке «Уэнди» посреди пустоты и вопим ни о чем, и…и… — Его голос потерял свою силу. Он уронил руки, поверженный, на его лице теперь читалась не ярость, а вина. — И я довел тебя до слез.13 ГЛАВА.
31 июля 2020 г. в 16:32
Вопрос застал меня врасплох. Счастлив ли он?
Вправе ли я ответить за него? Наверно, единственный человек, который знает, счастлив ли Джагхед, это сам Джагхед.
— Если честно, понятия не имею, — сказала я. — Таким счастливым, как сегодня здесь, я его давно не видела. Но дома, в школе… Я бы сказала, что его счастье невелико.
Лицо Глэдис осунулось.
— Единственная причина, по которой я об этом спрашиваю, это то, что он очень старается. Когда он не в школе, то работает, только и делает, что копит деньги. Не помню, чтобы видела, как он их тратил хоть десять центов на что-то кроме самых необходимых вещей. Даже когда он был маленьким, то не брал вещи, которые люди пытались купить ему. Глэдис вздохнула и расслабилась.
— Все, что он действительно хотел иметь, — это знания: уравнения, чтобы решать, история, чтобы учить, информация, чтобы накапливать ее и использовать впоследствии…
— Он всегда носит с собой черный блокнот и все время что-то пишет в нем.
Глэдис улыбнулась:
— А, блокноты. Это с моей подачи. Его отцу никогда не нравилось, что сын умнее, чем он. И он сердился, когда Джагхед исправлял его. Я боялась, он попробует выбить из сына любовь к обучению людей. И подсказала Джагу записывать все, что он знает в блокноты, а не говорить вслух, и, если он до сих пор делает так, значит, отце не удалось изменить его ни на йоту.
— А что он рассказывает обо мне?
Глэдис рассмеялась:
— Только хорошее. Он очень волнуется, что не нравится вам.
— Он волнуется, что мне не нравится? — Я не могла представить, что Джагхеда беспокоит чье-то мнение о его персоне, тем более мое. Мы долгое время только и делали, что спорили.
— Он помнит вас, — сказала Глэдис, и мой желудок совершил медленный кувырок.
— Помнит меня?
— Девочка, которая хотела освободить лобстеров. В тот день мы уехали в Германию. Я покупала какие-то мелочи в дорогу, а он захотел поговорить с вами. Ему понравились ваши волосы.
У меня перехватило дыхание, а сердце в груди болезненно увеличилось. Пожалуйста, пусть это не будет галлюцинацией. Пожалуйста, пусть это будет реальностью. Наконец я знаю точно: мой первый, абсолютно реальный, а вовсе не воображаемый друг был рядом. Я нашла его. Или это он нашел меня. Или как- то так получилось.
Он был настоящим, я могла дотронуться до него, он дышал одним со мной воздухом.
Джагхед выбрал именно этот момент, чтобы вернутся. Выглядел он спокойнее. Чем когда уходил. Я старалась не смотреть, как он устраивается кресле, но мой мозг изо всех сил старался сложить воедино кусочки воспоминаний, совместить мальчика у аквариума с тем молодым человеком, что сидел передо мной.
Глэдис сказала ему что-то по-немецки, и его лицо тронула упрямая улыбка. Ему могло не нравится то, что он чувствовал по отношению к другим людям, но было очевидно: о своих чувствах к матери он знал совершенно точно.
Он жил ради нее.