Легенда о Беспечном Ездоке

      КОНЕЦ КАННИБАЛОВ ИЗ Оланча       Сгоревшая минувшей ночью ферма Крук…       В ходе расследования…       …останки ещё 23 человек…       «Я всегда говорил, неладное там творится! — утверждает м-р Мейсон, почтальон. — Порой мне казалось, что я слышу крики из этого их ангара…»              Потеря рюкзака Кларенса — это, конечно, досадно, но не так, чтобы очень. Потому что потерять рюкзак в таком происшествии — это, считай, повезло. Я покупаю обычную неказистую спортивную сумку с логотипом мотеля и перекладываю вещи так, чтобы Кларенсу достался рюкзак. Сам я справлюсь и с сумкой. Да и фотоаппарат так удобнее доставать. Долина Смерти — этакий поворотный пункт. Мне даже кажется, что нам вполне хватит приключений и без байкеров-призраков…       Мы выходим утром, не слишком поздно.       До Параминт Спрингс нас даже подкидывает… Вот тут могла бы быть целая отдельная история, включающая мои догадки и предположения, но об этом, пожалуй, как-нибудь после. Просто представьте себе: «Понтиак Файрбёрд» 1983 года выпуска, за рулём — молодой парень в кожаной куртке, молчаливый длинноволосый блондин, музыка — что-то тягучее, тоскливое и тяжёлое. И то непередаваемое чувство, когда не можешь понять — это хорошо или плохо — то, что мы здесь, с ним? Проедь мы чуть дольше, думаю, Кларенс позабыл бы и сестру, и Рэйвенвуда, не говоря уже обо мне. Потому что я… Ладно. Не время.       Ладони кололо иголками. Это был даже не ведьмак, это было что-то… покруче, я так думаю. А мы — мы с Кларенсом были как кролики перед удавом.       Когда автомобиль останавливается на развилке, чтобы высадить нас, и водитель желает нам удачи, — честное слово, я даже не в силах вспомнить, что мы ответили тогда.       Мы долго смотрим вслед удаляющемуся автомобилю. Затем, стряхнув наваждение, оборачиваемся в другую сторону.       Вот она, Долина Смерти.              Со всех сторон виднеются далёкие горы, открытого пространства тоже достаточно, начало новой недели радует спокойным небом и общей безмятежностью. Машин пока что нет, но идти пешком одно удовольствие, хотя я знаю, что если не повезёт со стопом, то через какое-то время будет уже далеко не так весело и бодро… и всё-таки утро радует. Мы живы. Мы свободны. Я осознаю, что мне уже давно надо было это сделать — вырваться из города, из устоявшихся связей. Я охотник. Моя жизнь не должна проходить в одном и том же месте. Ещё больше меня радует то, что на данный момент в обозримом окружении имеется всего лишь одно существо, и это существо — Кларенс.       Когда я спросил его, каким всё-таки образом он думает спасать свою сестру, Кларенс ответил мне:       — У меня пока не выходит управлять… тьмой. Но если я сильно разозлюсь… наверное, получится.       Потом закусил губу и помотал головой.       — А я, наверное, сильно разозлюсь.       Я не завидую «Фермеру», честное слово.              Мы идём уже около пяти часов (о’кей, около получаса мы провели в придорожном кафе — пусто в зале, пусто на стоянке, богом забытый осколок цивилизации и ископаемые хот-доги), воздух заметно прогрелся и даже начало припекать; небо покрылось лёгкой дымкой.       — Будет гроза, — коротко говорит Кларенс.       Гроза в пустоши, зажатой между гор. Красиво на фотографиях. Куда менее приятно в жизни. Особенно если упомянуть тот факт, что до сих пор нас не обогнала ни одна машина… хотя после вчерашнего стопа…       — Гризли? Гриф?       Я пихаю Кларенса в бок.       — Ты ещё геккона какого-нибудь вспомни…       Похоже, для него это вид игры. Во что играл он в этой своей Общине, интересно?..              Шум мотора начинает доноситься издалека. Кларенс оборачивается и зорко вглядывается в стрелу трассы. Я понимаю его чувства: с одной стороны, нам явно бы не помешало добраться до какого-нибудь убежища, с другой — это вполне может быть тот, кто его ищет. Или ещё кто-нибудь столь же весёлый, как и давешние упыри… Но, если допустить факт, что у этого кого-то может и не быть оружия — а я оптимист — и если предположить, что Кларенс временами всё-таки может выдать что-то вроде мини-урагана… то, возможно, мы сумеем постоять за себя. Впрочем, не ассоциируется у меня этот звук с тачками, управляемыми психопатами-телепатами в зеркальных очках.       Я останавливаюсь и тоже пытаюсь понять, что нам светит.       Два далёких силуэта — неужели мотоциклисты?..       А вдруг это — ?..       Странно как-то: слышен тихий-тихий шум мотора. Видны силуэты… и дальше этого дело не идёт. Словно мираж.       Воздух над прогретой трассой колышется. Мотоциклисты замерли стоп-кадром поставленного на паузу фильма. Я даже почти ощущаю мерцание киноплёнки. Нажмёшь на кнопку — кино снова запустится. Ещё можно отмотать назад или вперёд. Или выключить, щелкнуть кнопкой «выброс», достать кассету, а телеэкран мигом покроется чёрно-белой мельтешащей, словно зыбучий песок, рябью…       Я встряхиваю головой. Воздух становится всё тяжелее. Два силуэта всё так же «висят» на сером текучем полотне.       — Может быть, присядем? — говорю я Кларенсу. Если подумать, мы не так много разговаривали за все эти дни. Исключая прошлую ночь, разумеется. Но это был не разговор. Это была исповедь.       Для апреля уже довольно жарко. Пàрит; я снял куртку и уже некоторое время несу её, перекинув через сумку; а сейчас — сейчас кидаю на травянистую кочку у обочины и похлопываю по ней рукой, приглашая Кларенса садиться тоже.       Кларенс просит разрешения снять кеды. Ещё и ноги стёр, ах я, растяпа, не мог предположить… вообще, если так рассудить, то для человека, который не привык ходить в долгие прогулки, он держится на удивление молодцом.       — Устал? — Ну вот молодец, Найт, умеешь вопросы задавать…       — Немного.       — Ничего. Сейчас передохнём, а там, глядишь, и проедет кто-нибудь…       Кларенс слабо улыбается и смотрит в небо.       Я тоже смотрю в небо, отмечая, насколько ниже оно стало за последние полчаса. Ещё я отмечаю, что мой оптимистический утренний настрой изрядно поколебался.       Вынимаю термос и бутерброды с тунцом.              Спустя полчаса трасса всё так же тиха. И даже не просто тиха, а тиха торжественно, словно концертный зал в короткую паузу перед последним аккордом симфонии. Мы с Октавией ходили на концерты классической музыки. Неожиданно для самого себя я начинаю рассказывать Кларенсу об одном из таких концертов, а после перехожу на тему любимых композиторов, исполнителей и рок-групп, цитирую в подтверждение своих слов некоторые особенно важные для меня тексты — в основном, Дилана и Моррисона — поясняю те места, которые могут быть непонятны Кларенсу (практически все), в общем, устраиваю настоящую лекцию о современном музыкальном искусстве. Я даже сравниваю подборку «Чёрного часа» с коллекцией дока Хесперуса — помнится, док заводил при Кларенсе что-то из своего любимого заумного Майлза Дэвиса, указываю на связь между «чёрной» музыкой, имеющей негритянские корни, с «чёрной» волной современности: к примеру, песни Ника Кейва имеют госпельные корни, госпел, в свою очередь — это африканский отклик на традиционное церковное пение. Не знаю, много ли понял Кларенс из этих моих тирад, но слушал внимательно. К моему удивлению, Кларенс, кажется, всё-таки что-то улавливает в моём потоке рассуждений и даже делится мнением о радио «Вера FM» и о программе «Чёрный час». Короче говоря, мне хочется выпасть в осадок, до чего с Кларенсом здорово говорить, пусть даже опыта у него кот наплакал, но дорога становится легче, хотя уже начало где-то далеко погромыхивать.       А потом снова — далёкий шум мотора, и я оглядываюсь, но только для того, чтобы, не помня себя, схватить Кларенса в охапку и отпрыгнуть на обочину, ибо шум, в секунды поднявшись с шороха до рёва, закладывает уши, по рукам моим пробегает дрожь, а мимо нас проносятся две тени, проносятся настолько быстро, что я не успеваю вспомнить о фотоаппарате, ведь сейчас для меня важнее то, что нас едва не сбили… мотоциклисты?..       Привидения?..       — Ну, значит, серьёзной опасности нет, — бодрясь, напоминаю я Кларенсу Легенду о Беспечном Ездоке. — А не то они бы нас непременно подкинули…              Трасса снова пуста, темнеет катастрофически быстро, и я не понимаю, зачем, но мы продолжаем идти. Кларенс незаметно берёт меня за руку, и мы молча топаем ещё минут сорок, когда над головой сверкает первая зарница. А затем вторая и третья.       — Найт! — Кларенс останавливается, как вкопанный, и указывает на небо. Я слежу за его взглядом и тоже вижу… это. И не в единственном экземпляре.       — Гром-птицы! Это же гром-птицы! Чёрт возьми, Ларри, да ради этого стоит даже промокнуть!       Я скидываю рюкзак, достаю фотоаппарат и начинаю щёлкать. Огромные, сверкающие подобно молниям создания носятся над землёй в какой-то неистовой и непонятной пляске, закладывают головокружительные виражи, пикируют и взмывают с такой лёгкостью, будто бы это настоящие живые электрические разряды.       Несколько крупных капель срывается с низко нависших туч. И вдруг нас накрывает стеной дождя. Я едва успеваю спрятать фотоаппарат под куртку, Кларенс подаёт мой рюкзак, и я с трудом упихиваю «Полароид» между вещей. Хорошо, что рюкзак водонепроницаемый. Я снимаю куртку и накрываю нас в попытке защититься от холодных потоков. Мы стоим, совсем близко друг к другу, я обнимаю Кларенса, прижимаюсь лбом к его лбу и чувствую, что Кларенс улыбается. Такая вот романтика. Посреди «нигде», под ледяным дождём, в сверкании молний и раскатах грома... я счастлив. Мы счастливы. Оба. Неудобная мотельная сумка, которую я зажимаю под мышкой, рюкзак, который Кларенс так и держит перед собой. Разделительная линия... Я чувствую, как вода начинает просачиваться в ботинки. Мне приходит в голову, что если бы вдруг прямо сейчас настал конец света, я бы ни о чём не жалел… Гром гремит так сильно, что звук мотора мы начинаем различать, когда машина оказывается уже совсем близко.       — Ну, вот и наша гром-птица подоспела, — говорю я и разворачиваюсь, чтобы взглянуть на автомобиль.       Нас ослепляет светом фар. Спасение!       — Эй! — кричу я и машу рукой.       Машина притормаживает, с водительского места на дорогу сходит какая-то фигура. Я успеваю сделать несколько шагов, когда раздаётся странный свистящий звук, и Кларенс, коротко вскрикнув, падает на колени.       — Что за… что такое, Ларри? — Я бросаюсь к нему. Тело Кларенса сводит судорогой, он что-то пытается сказать и не может, только как-то неубедительно вспыхивает чернотой, словно изображение в плохо настроенном телевизоре.       — Эй… помогите! Что т… — Я не успеваю закончить фразу, потому что раздаётся оглушительный — даже на фоне грома — звук выстрела.       Белая вспышка пронзает мой мозг.       И я умираю.