***
В этот же понедельник Найтшейд, Кларенс, Шери, Ноа и Эда выезжают из Нового Орлеана, направляясь на запад, но изменив маршрут таким образом, чтобы первоначально отвезти Эду в Навахо-нейшен: там живёт её семья (хотя мать Эды из племени Дакота, её отец из племени Навахо). Ноа был не против. Особенно при перспективе понаблюдать гром-птиц вблизи, раз уж Эда обещала уговорить показать свои таланты в действии и на родной земле. Разговор, затеянный в вечер субботы, плавно перетёк в утро воскресенья, миссис Найтшейд прошла все стадии неверия и сомнений, усугублённых её ночными раздумьями, в результате Найту пришлось звонить Ноа ещё днём и просить подтвердить собственную вменяемость. Также понадобилась помощь Шери. Миссис Найтшейд охала и не могла понять, зачем Найту вообще куда-то уезжать, ну Эда-то понятно, её нужно вернуть в семью (история о том, что некий колдун похитил девочку, глубоко потрясла миссис Найтшейд) — при условии, что Шери лично заверит миссис Найтшейд, что присмотрит за девочкой как следует, поскольку мужчины ничего не смыслят в воспитании детей (к счастью, Шери, разумеется, сразу же подтвердила свою ответственность по телефону). Кроме того, миссис Найтшейд упёрлась обоими своими рогами (которые, как подозревал Найт, на каком-то виртуальном уровне существуют у всех матерей) и заявила, что, разумеется, Мерси никуда не поедет, что девочке нужны нормальные условия для жизни и учёбы, что она будет выяснять причины такого вопиющего ущемления прав ребёнка и что администрация штата Айдахо будет иметь дело с её адвокатом, ибо она, если понадобится… она… она намерена дать Мерси настоящую семью, «раз ты всё равно оказался не в состоянии обеспечить меня внуками», — добавила миссис Найтшейд и очень строго посмотрела на сына. «Я всегда знала, что твой брак будет кратковременным…» — «Кратковременным?! Мы прожили десять лет вместе!» — «Мальчик мой, с твоим отцом мы успели прожить почти тридцать лет, и жили бы и дальше, если бы только…» — и так далее и тому подобное. Остальные обитатели дома с интересом прислушивались к приглушённым крикам, доносящимся с кухни. Но замечания, сделанного миссис Найтшейд страшным шёпотом, они, конечно, не расслышали. Найт отвернулся, выдохнул, сосчитал до десяти, посмотрел в глаза матери и честно соврал: «Нет». Миссис Найтшейд не была удовлетворена таким ответом, поскольку… знаете ли, такие времена пошли, да и «с женщинами тебе откровенно не везёт, дорогой»… она, конечно, всё поймёт, но все эти ужасы, СПИД… «Ничего подобного, — отрезал Найт, — и с женщинами мне везёт». Миссис Найтшейд, покивав, осталась явно при своём мнении. «Ты главное, предохраняйся, — напутствовала она Найта напоследок. — И не заводи отношений с кем попало!» На то, чтобы обеспечить Эде «адекватные» условия во время путешествия, миссис Найтшейд выделила сумму со своего счёта и умчалась в город снимать её с банкомата, поскольку банки были закрыты. По её расчёту, им следовало делать остановки каждый час и ночевать в мотелях. Эда шёпотом призналась Найту, что мечтает ночевать в палатке, и Найт тоже шёпотом обещал ей это устроить. Таким образом, в понедельник утром две машины — бирюзовый пикап Шери и грузовичок Ноа — везущие, помимо пассажиров и необходимых вещей, ещё луизианского келпи и множество стеклянных террариумов с разнообразными змеями, выезжают в сторону хайвея №49, а Мерси долго стоит во дворе и смотрит им вслед, не зная, завидовать или нет, и рядом с ней — пожилая, но стройная и бойкая женщина в ярко-жёлтых брюках, цветастой кофте и с розовой повязкой на седых кудрях, которая боится только одного: как бы Галахад снова не влип в какую-нибудь историю.***
Рэнделл сперва доезжает до «Фермы» и только там, в особой комнате, разворачивает нацистский штандарт и раскрывает металлическую коробочку — содержимое свёртка. — Мистерии Копья и Чаши, — бормочет он себе под нос и улыбается. Потому что у Рэнделла теперь есть Копьё Лонгина. И планы, как добыть Грааль.***
Хесперусу слышится, как будто кто-то зовёт его по имени, он вздрагивает и открывает глаза. В квартире темно, но свет фонарей, смешиваясь с лунными лучами, пробивающийся кое-где сквозь жалюзи, создаёт особое синевато-серебристое освещение. Сперва Хесперус не может понять, где он, затем соображает, что до сих пор сидит на полу возле входной двери. Тем временем зов повторяется. — Эймос… Хесперус вглядывается в темноту. Глаза постепенно фокусируются на женской фигуре. Длинные тёмные волосы падают на лицо. Красное платье. Совсем не такая, как в тот момент, когда демоническая сила швырнула её о потолок пещеры — тогда она была в рабочих брюках, майке, и волосы убраны в хвост. — Кула? Инмакулада?.. — Это я, Эймоссссс. Голос сплетается из шороха шин проезжих автомобилей, из далекой сирены в нескольких кварталах отсюда. — Ты мертва… что тебе надо? — Эймоссссс… как хорошо… что… ты избавился… от… него… — Слова перемежаются большими паузами, смешиваются с капающей из кухонного крана водой. Хесперус никак не может как следует разглядеть женщину, она постоянно ускользает, остаётся на периферии. — Я не избавился, Кула… я передал его. Передал Фермеру. — Хорошшшшо, Эймос. Нельзя… оставлять у себя… такую вещщщщщь… — Я знаю. Я… — …потому что я… прокляла его, Эймоссс. Метнувшаяся тень оказывается совсем близко, губы шепчут прямо в ухо. Холодные губы. — Я… прокляла его, Эймосссссс, как может… проклясть… умирающщщая… ведьма… — Ты была сильной ведьмой, Кула. — Ссссильной… ведьмой… Ссссспециально… для… Рэнделла… это… копьё… не принесёт… удачи… Она прикасается к нему ледяной рукой, в последний раз. В последний раз, приблизившись, целует его мёртвыми губами. Они совсем не похожи на те, что Эймос знавал раньше: они кажутся вещью. Бездушная материя. — Я люблю тебя, Эймосссс… — Я тоже люблю тебя, Кула. Но ты должна уйти. — Я ззззнаю… Прощай, Эймоссс! Фигура отдаляется и, попав в луч серебристого света, начинает рассыпаться, таять. Когда Эймос Хесперус снова открывает глаза, уже вовсю светит солнце, и он лежит на своей кровати. Он прекрасно помнит свой сон и вовсе не намерен пренебрегать им.