***
Октавия оказывается столь любезна, что соглашается принять меня у себя дома. Или, может быть, не хочет, чтобы дикий невоздержанный Найтшейд врывался к ней в офис… Разговор, конечно, идёт уже вовсе не о восстановлении документов. Не знаю, почему, но я просто рассказываю, что со мной произошло после того, как я покинул Лос-Анджелес в прошлый раз, рассказал про «Ферму» и эксперименты, про Мэзеритов, называющих себя «Милосердной Общиной». Про Рэйвенвуда. Я очень много говорю. Но без интимных подробностей. В какой-то момент Октавия поднимается с дивана и принимается ходить по комнате. — Найтшейд, ты понимаешь, что всё это очень серьёзно? У тебя есть свидетели? Доказательства? — Есть. Кларенс — здесь, одна девочка в Навахо-нейшен и ещё одна в Новом Орлеане. Я думаю, дети из Риддла, Айдахо, тоже могут что-то знать. И ещё… — Тут я соображаю, что давно уже об этом думаю и что этим мыслям надо бы дать другое русло. — Вот. — Я вынимаю из кармана пузырёк. — Самая чистая «магия»… Октавия берёт пузырёк. — Нужно будет провести экспертизу, у меня есть знакомый… ты не возражаешь? — Нет. — Я с некоторым сожалением смотрю, как она убирает бутылочку в сумку. — Знаешь, Найтшейд. — Октавия встаёт передо мной, сложив на груди руки. — Хоть я и не следователь, какая-то часть меня всегда хотела… авантюр. — И поэтому ты вышла за меня? — Я вышла за тебя, Найтшейд, потому что ты всегда был только собой. Смотреть, как ты пытаешься подстраиваться, было невыносимо… — Поэтому ты подала на развод… — Давай не будем больше это обсуждать. Я тоже поднимаюсь и обнимаю её. Впервые я понимаю, что ей было так же тяжело, как и мне. Для неё эти десять лет тоже были долгим сроком. Октавия вздыхает. — Знаешь, Найтшейд, тебе, конечно, нужно бы обратиться в полицию. Хотя вряд ли они отнесутся серьёзно, если в этом деле замешаны ППС… А я… всё, что в моих силах, я сделаю. Я верю тебе. — Спасибо, Тави. — Я целую её в макушку. Сейчас мы больше не супруги или любовники, мы просто рядом, осознающие, что наши пути разошлись, что мы повзрослели. Чувство глубокой благодарности осветило этот новый виток отношений. Мы расстаёмся друзьями.***
Следующие несколько дней, пока мы живём в «Св. Марке» и ждём возвращения «Ауди», мне приходится совершать и принимать довольно много звонков, в основном от Октавии. Самым любопытным сообщением оказывается резолюция экспертов по поводу «магии» — по их мнению, это дистиллированная вода. Мне приходится самому зайти в Департамент полиции, получить обратно пузырёк (он всё так же отсвечивал серебристым цветом, и это явно была «магия»), да ещё и выслушивать нелицеприятные комментарии. У меня даже возникает параноидальная мысль, что, возможно, агенты Рэйвенвуда есть и в местной полиции, но это было бы совсем безрадостно… Честно говоря, я бы снова был готов признать Рэнделла сверхъестественным существом, если бы не воспоминания о нашей последней — вернее, предпоследней — встрече, когда он оказался внезапно гораздо более хрупким, чем это возможно для сверхчеловека… просто ведьмак. После экспертизы мне совсем не хочется связываться с полицией. На меня уже смотрели подозрительно и несколько раз проверяли документы — и это при всех связях Октавии. После раздумий и сомнений, наконец, показываю бутылочку доку Хесперусу, внаглую заявившись к нему посреди дня. Разумеется, он отлично видит и чувствует её содержимое. Более того, док даже знает, что это такое. Хесперус приоткрывает едва-едва створки своей устричьей раковины и показывает скрытое от чужих глаз содержимое… — Эта вещь, — говорит Эймос, пока я слежу, как вьются клубы дыма в солнечном луче, пронзающем полумрак лофта, — эта вещь — единственное средство, которое держит меня на ногах, Найтшейд. Ты хотел знать, почему я до сих пор не сдох? Вот именно потому… — Тут док улыбается одной половиной рта, и уголок его губ дрожит. — Чёртов Фермер… — Погоди… ты… принимаешь «магию»?.. — И тут я вспоминаю: приступ кашля, пузырёк… — Ты сам прекрасно это видел, — дёргает ртом Хесперус. — В микродозах. Но то, что в этом флаконе — это действительно «магия» высшего качества. Док переводит на меня свой проницательный взгляд: — Стой, Найтшейд. Ты-то откуда знаешь про «магию»?.. Я понимаю, что док припёр меня к стенке и теперь не отстанет. И тогда я рассказываю всё и ему тоже. А под пронизывающим взглядом этих серо-зелёных глаз — ещё и без купюр… в конце концов, он же доктор. — Найт-Найт-Найт… — Эймос привычным жестом скользит руками по черепу, словно желая взъерошить волосы. — Ты видел всё это только с одной стороны… а с другой… — С другой, я уже понял, то, что держит тебя на ногах… — Не только меня, Найт. Я так, мелкая сошка. Рабочий инструмент… Держи меня на поводке, за который в любой момент можно будет потянуть… — Эймос встаёт со стула, и начинает ходить туда-сюда перед столом, прямо как Октавия. Затем останавливается, упершись руками о край столешницы, и смотрит на меня очень-очень серьёзно. — Фермер, Найтшейд, это не человек. Это целая система. Ты понимаешь? Система. А ты, я думаю, сейчас жаждешь пуститься в бой… так вот, Найт. Ты будешь один — против системы. — Не один. — Не смеши меня. Даже твоя чудесная экс-вторая-половинка не сможет тут ничего поделать. При всех её связях. Даже твоя гипер-активная мать… Говоришь, в полиции эксперты утверждают, что это дистиллированная вода? — Хесперус стреляет глазами в сторону флакона, стоящего посреди стола. — Вот так же, Найт, или примерно в том же ключе, они обозначат и всё остальное. Просто поверь мне… кстати, каким образом у тебя оказался этот флакон, если вы бежали без вещей? — Он был на дне моего рюкзака. Который, как ты говоришь… — Мда. Он на тебя явно запал… Я оставляю Хесперусу пузырёк, обнимаю перед тем, как уйти, и ничего не говорю о «магии» Кларенсу. Я обдумываю ситуацию и понимаю, что вообще вряд ли смогу заявить обо всём, что произошло со мной за последнее время. С нами всеми. Октавия была права: полиция игнорирует ППС… Но я всё же делаю попытку.***
— И что теперь? — спрашивает меня Кларенс, отвлекаясь от «Новой Демонологии», на чтение которой получил неожиданно любезное согласие Хесперуса. Естественно, исключительно под присмотром последнего. — Не знаю, — честно говорю я. Кларенс задерживает на мне свой взгляд и снова утыкается в книгу. Он ничего не говорит, но я-то знаю, что он мог бы сказать. Он мог бы сказать: «куда мне идти?» или «неужели ты оставишь меня, Найт?» или «а как насчёт беглых подростков и полиции Айдахо?» или… да мало ли что. Док, конспектирующий в своём рабочем блокноте что-то из Николаса Фламеля, поднимает голову. — Ничего не выйдет, — раздельно говорит он. И даже зная о крайнем пессимизме Хесперуса, я чувствую, что на этот раз он действительно прав.***
Потом «Ауди» всё-таки добирается до Эл-Эй. Затем до Эл-Эй добираются Шери, Ноа и Эда с родителями. Приезжают представители администрации Айдахо и представители Отдела по делам несовершеннолетних Айдахо, и ещё какие-то представители. В заголовках газет мелькает «Дело Мэзеритов», упоминается ещё апрельская попытка замять его. Упоминается также «фотограф сверхъестественного», который не в состоянии предоставить ни одного снимка, но я это умудряюсь проглотить. Айдахо, Калифорния и Аризона негодуют. Никто не может сказать ничего определённого. Поступают предложения то выступить в ток-шоу, то провести митинг, то эмигрировать в Мексику. На нас давят, нас провоцируют, нам угрожают. Творится тотальный бедлам. Приближается середина мая, и в Лос-Анджелесе становится всё жарче. К двенадцатому числу, наконец, снаряжается полуофициальная разведывательная экспедиция на «Ферму». «Ферму» обнаруживают запертой и пустой, никаких следов экспериментов или Рэйвенвуда. И только прекрасный сад, полный цветущих белых роз, за которыми следит старый глухонемой садовник. Нам объявляют, что мы шарлатаны. Нас уверяют, что наши права ущемлены. Нам предлагают бороться и оставить это дело под угрозой высылки… Мне хочется схватиться за голову, но какая-то часть, почему-то, даже радуется, что Рэнделлу удалось ускользнуть. Я начинаю подозревать у себя Стокгольмский синдром. Хотя, возможно, это была просто аллергия на бюрократию. Я начинаю подозревать, что я не совсем нормален. Что у меня поехала крыша. Что с пятнадцати лет я регулярно принимаю героин. Что я открытый гей. Что меня за последние полгода несколько раз похищали инопланетяне, собирающие информацию о заговоре в Белом Доме посредством анального зондирования… Дело Фермера было похоже на патоку: едва прикоснувшись, мы рисковали увязнуть в нём навсегда. Октавия, в итоге, взялась за устроение судьбы Мерси, впервые по-настоящему проникшись идеями моей матери. Дело продолжалось, колёса и шестерёнки его крутились, но уже без нас: мы, наконец, всё-таки двинулись в сторону Сан-Франциско, оставив в отеле «Св. Марк» изрядную сумму денег, ушедшую на оплату телефонных разговоров, и увозя оттуда несколько великолепных снимков полупрозрачной женщины, призрака из номера 333. Снимки эти, впрочем, я подарил Хесперусу. Позже.