От свечей к порогу

      Первые мучительные минуты побега, когда он летел вниз по склону, сбивая в кровь локти и колени, а в горло забивалась пыль, вырывая кашель, по крайней мере избавили Вацлава от неистребимых мыслей. Оказавшись внизу, он мгновенно перевернулся и вскочил на ноги, загораживая собой остальных, и схватился за пистолет огнемёта, щёлкнул предохранителем. Пламя струёй ударило вверх по склону насыпи, одновременно с громким криком Орсольи:       — Нет!       Вацлав машинально разжал пальцы, удерживавшие спусковой крючок, но приказ отдался внутри глухим раздражением. Да почему снова нет?!       — Не сейчас! — Орсолья уже волокла его прочь, цепко ухватив за ремень лямки огнемёта, удерживающий баллоны за спиной. — Отходим!       Она волокла его за собой ещё несколько метров, а раз так, то Вацлав воспользовался шансом оглянуться, и с неохотой признал-таки правоту Орсольи.       То, что он по первости принял за плоть, иссохшуюся и выбеленную безжалостным степным солнцем, на деле оказалось беспорядочными костяными наростами, да ещё гладкими, тускло поблёскивающими на изгибах.       «Зубы, — с содроганием подумал Вацлав. — Вот это что такое».       Мелкие человеческие зубы, неровные, желтовато-белые, кое-где на поверхность выступали корни, отливавшие розоватым. Они росли во все стороны, всё тело ведьмы было покрыто зубами так плотно, что казалось состоящим из них. Бугристые выросты, покрытые эмалью, виднелись даже в пустых впадинах глазниц — по крайней мере, Вацлав думал, что это были глазницы. Лица у ведьмы больше не было, передвигалась она на четырёх конечностях, позвоночник изгибался крутой дугой. При каждом движении её тело издавало дробное постукивание, соприкасающихся в местах изгибов зубов.       На их счастье, тварь, кажется, была не только слепа, но и несколько медлительна. Видно, потому и поджидала в засаде, притаившись за насыпью. Теперь она сперва медленно распрямилась, поднимаясь вверх, тяжело завертела головой, едва ли подвижно сросшейся с верхней частью туловища — а затем всем весом обрушилась на склон и заскользила вниз. Неудивительно, что они не заметили её сразу, поднявшись наверх. Плоское, как у ящерицы, тело легко могло вжаться в землю между покорёженных рельсов, а его бугристая поверхность, покрытая пылью, легко сливалась с камнями насыпи. Если бы не перестук, она бы и сейчас почти потерялась в высокой траве.       Орсолья вела их вперёд, постоянно петляя между холмами, так что ведьме, чтобы не потерять их, приходилось изгибаться. У Вацлава от этого звука начинали ныть его собственные зубы, но он всё же позволял худо-бедно следить за перемещениями чудовища.       Кто уж знал бы, сама ли для себя ведьма выбрала такой облик, или изменения её тела были случайны и хаотичны, но зубы, лишившие её зрения, одновременно были неплохой защитой. Вряд ли огонь охватил бы её так быстро, чтобы риск того стоил.       Больше он себе оборачиваться не позволял. Бег быстро превратился в пытку, и Вацлав с сожалением вынужден был признать, что долго он не протянет и скоро начнёт отставать. Обидно вдвойне, потому что он не устал вовсе, и мышцы не ныли, а привычные ноги будто сами находили опору на неровной земле. Он видел, как то и дело спотыкались остальные, и сам поймал под локоть запнувшегося Кароли. Но зато ни одному из них не разрывал горло кашель.       Боль была такой, как будто заднюю стенку горла кто-то драл когтями. Воздух обжигал гортань на каждом вдохе, зудело невыносимо, но он знал, что если закашляется — уже не сможет восстановить дыхание и непременно отстанет. Так что, пока мог, он изо всех сил давил желание выплюнуть, вытащить из горла всю эту боль.       К несчастью, на очередном подъёме холодный ветер ударил ему прямо в лицо, Вацлав задохнулся и тут же закашлялся. Звук был хриплым, от него вибрировало где-то в груди. Лейтенант запнулся, не удержался на ногах и чуть не покатился по склону, но кто-то грубо подхватил его с одной стороны.       — Орсолья! — позвал Сергей. Женщина не стала спорить, только схватила Вацлава с другой стороны и поволокла за собой. Они оба были выше его ростом и шагали шире, так что ноги его теперь беспорядочно волоклись по земле, и он успел неуклюже вывернуть лодыжку, прежде чем наконец подстроился под ритм и начал скорее помогать им, чем мешать.       Беда была в том, что теперь Орсолья не могла бежать впереди, и остальным тоже пришлось замедлиться.       — Куда? — Кароли дико оглядывался по сторонам, пытаясь понять, куда они направляются. Орсолья ткнула, будто бы наугад, вперёд.       — Держите между тех холмов, один из которых с двойной вершиной! Там должна быть деревня, поищем укрытие! Главное сейчас — оторваться, долго нас выслеживать она не станет!       В какой-то момент Вацлав попытался отобрать у них руки, дескать, не надо, оставьте, сам побегу — но его не пустили. Правильно сделали, с горечью признал он, когда его скрутил очередной удушающий приступ.       Они выбрались в более скалистую часть Пишта, где мел слоями выступал на поверхность. Бежать по гладкой поверхности было проще, но прятаться тут оказалось негде, только алеющие кусты барбариса и степной вишни встречались изредка. Орсолья металась между ними, как ополоумевший от страха заяц, и остальные вынуждены были следовать за ней.       Ведьму, впрочем, тоже было слышно и видно лучше. К добру ли это — Вацлав предполагать не решался.       — Быстрее! — рявкнула Орсолья, подгоняя отставшего Альвидаса. В горле у неё хрипело и клокотало, видно, не один Вацлав мучился от боли.       Покосившиеся деревянные домики он увидел, только когда они вылетели прямо на них, продравшись сквозь густой кустарник. Сергея занесло, он приложился локтем об угол и сморщился от боли. Деревеньку надёжно укрывала меловая лощина, почти сплошь поросшая всё той же степной вишней. Кое-где ещё виднелись аккуратно подвязанные ветви да остатки мелкой металлической сетки, укутывавшей стволы от зайцев, но, в отсутствие людей, природа быстро брала своё.       Не останавливаясь, Орсолья проволокла их по узкому проулку между домами, съехавшими с неаккуратных фундаментов навстречу друг другу, будто опираясь о плечи. Сзади раздавался треск, пока ведьма ломала ветви злосчастных вишен. Как в полусне Вацлав представил завязи белых цветов, осыпающие бугристое тело.       Они вломились в дом, большая часть стены которого была снесена напрочь, обломки дерева догнивали внутри. Тут Орсолья всё-таки отпустила плечо Вацлава и бросилась в угол комнаты, расчищая из-под щепок неприметный люк, ведущий в погреб. К ней на помощь тут же бросился Кароли.       Вацлав замер, пытаясь отдышаться. Воздух с чудовищным хрипом вырывался из лёгких.       Он бросил взгляд на остановившуюся рядом Марцелину. Девушка зажимала рот ладонями, а лицо у неё побелело от ужаса, что твой мел.       Или вишнёвый цвет.       Вацлав проследил за её взглядом и тяжело сглотнул, сдерживая тошноту, подступившую к горлу.       За колченогим столиком, выставленным у того, что раньше было окном, сидело два истлевших тела. Совсем юные девушки, догадался по одежде Вацлав. Что бы ни лежало или стояло перед ними, сейчас оно было раскидано по полу — не собрать. По спине у лейтенанта пробежала дрожь, больно уж живо да ярко он представил себе случившуюся трагедию. Девки, значит, даже встать из-за стола не успели, когда ведьмовская дрянь, кем бы она ни была, со всего маху обрушилась на дом, пробив стену. Верхние половины черепушек девицам снесло напрочь, и сейчас были видны навечно раскрытые нижние челюсти с обломками выломанных зубов да осколками кости.       — Не смотрите, — очень тихо окликнул их Альвидас и заставил Марцелину отвернуться. Девушка обхватила себя руками. Бледный почти до зелени канцлер измученно взглянул на Вацлава. Тот кивнул ему и похлопал Марцелину по плечу в неловкой попытке успокоить.       — Чего встали?! — грубо, но почти шёпотом окликнула их Орсолья. — Полезайте быстро, ну!       Голос подруги словно бы вывел Марцелину из транса: она моргнула и бросилась к люку, на лицо начали возвращаться краски.       Вацлав спустился последним, прикрыв за собой люк да попытавшись кое-как сгрести щепок на крышку, а после обругал себя за это, вспомнив о слепоте преследовавшей их твари. Когда он спрыгнул с лестницы на земляной пол, наверху раздался треск, это ведьма пыталась протиснуться между плотно столпившимися домишками.       В подполе было темно. Пахло плесенью, гнилью и крысиным помётом. Вся снедь, до которой не смогли добраться крысы, давно испортилась, и вонь грозила задушить незваных гостей. Вацлав старался дышать через раз, и не только из-за запаха. Каждый вдох заставлял его сгибаться и вздрагивать, как в судорогах.       Когда глаза привыкли к темноте, разряжаемой мелкими полосками света, проходящими между разбухшими, а потом ссохшимися и поколотыми досками, он разглядел и Марцелину, забившуюся в угол, и Альвидаса, устало опустившегося вместе с Кароли меж полупустых дырявых мешков, и Орсолью, напряжённо стоящую прямо под люком с какой-то рогатиной в руках.       Вацлав злился на себя безумно — за то, что вот так взялся и сделался обузой для всех. И бежать он не мог, и теперь проклятый кашель грозил выдать их местоположение. Изо всех сил он зажал рот ладонями, сотрясаясь в беззвучных корчах, но это помогало мало, горло всё равно зудело и скребло. И было… ещё кое-что. Мысль, которую Вацлав изо всех сил старался не задевать. Это было как стоять на краю пропасти — один взгляд и пути назад нет.       Лучше бы он не знал, откуда у канцлера взялась рана в плече, та, что ныла после купания в ледяной воде. Даже теперь Вацлав искоса поглядывал на Альвидаса и всё чаще замечал: вот сейчас он двинулся скованно, будто старался беречь плечо. Вот попытался размять мышцы. Вот по лицу промелькнула тень боли…       Это не давало Вацлаву покоя.       Потому что знал он этих ребят. Ещё как знал. Он познакомился с ними ещё в первые дни после прибытия в Залаверец и поначалу всерьёз не воспринял. Они показались ему… ну, просто хорошими ребятами, которым застой и бездеятельность надоели не меньше, чем ему. На том и сошлись. А что они там говорили, строили планы по отделению Реджишега от проклятой федерации — это всё казалось Вацлаву так, детскими мечтаниями, бредовыми идеями тех, кто в этой самой федерации и родился, кому мало говорили, как оно было — до неё. Он над ними посмеивался тихонько и только отмахивался. Ото всех этих их «революцию устроить», «выгнать вилонцев к такой-то матери», от долгих, но бессвязных измышлений о новых портах, железных дорогах, об армии собственной… Почти все они были младше Вацлава, он, к своему стыду, и не пытался их осаживать, думал — перебесятся. Ругали-то они вьезента и всю алькависскую свору ещё как, а всё равно с любопытством спрашивали, мол, как там, в Вилони-то, ты ведь был? Расскажешь? Расскажешь?..       Они были похожи на длиннолапых щенков-подростков, этакие доморощенные революционеры, сами ещё не понимают ничего, собственные мысли языками обгоняют.       Ну, щенки-то, оказывается, отрастили зубы всяко не короче языков.       Вацлав перестал ходить на эти встречи, когда кто-то приволок туда оружие, мол, на старом складе нашёл. Он-то прекрасно знал, что такое ни на каких складах в Залаверце не достанешь. А спрашивать не стал. Понятно же было, пристанешь с расспросами — назовут лицемером. Сам, вон, солдат, и оружие носишь.       Тогда это показалось ему лучшим решением: махнуть рукой да уйти, потому что глупые размышления о светлом будущем без Вилони тоже были бессмыслицей и ни к чему не вели. Да и связываться с преступниками, которые за чью угодно независимость выступят, лишь бы платили побольше да не мешали грабить местных — много чести.       Теперь сожаления не давали ему покоя, потому что…       Потому что, праграсы их побери, кто же из веснушчатых пиштских мальчишек погиб там, в Алькависе, по чужой указке попытавшись убить канцлера?       Эта мысль непрестанно зудела в голове, и Вацлав отлично понимал, что заснуть сегодня ночью он сумеет вряд ли. Будто целый рой пчёл загнали в черепную коробку, чтобы они кружились там и бились изнутри о кость.       От сдерживаемого кашля у него и правда заболела голова. Баллоны огнемёта Вацлав поспешно сбросил с плеч и переставил на мешковину, чтобы они не загремели, пока он трясся в очередном приступе, таком сильном, что мышцы почти сводило судорогой. Сергей сжал пальцами его плечо и бережно помог опуститься на пол, пока конвульсии не прошли. Всё ещё пытаясь отдышаться, Вацлав постучал пальцами по колену Орсольи. Та отмахнулась, настороженно прислушиваясь к шагам ведьмы. Та медленно двигалась по полу развороченного дома и доски скрипели под её весом.       — Мы не можем оставаться здесь, — прошипел Вацлав, хватая Орсолью за плечо и прижимаясь почти к самому её уху. — Пол весь прогнил, она провалится и нас здесь же и похоронит, слышишь?!       Он говорил так, что сам едва мог расслышать свой голос, и всё же сердце у него замерло, когда ведьма наверху остановилась, шумно втягивая воздух. А потом зашагала дальше. Захрустели обломки дерева, когда она добралась до угла и неуклюже принялась разворачиваться. Вацлав благословил удушающую гнилостную вонь.       — А есть другие идеи? — одними губами отозвалась Орсолья.       Вацлав почувствовал, что начинает закипать. Она запретила ему попытаться убить озёрную ведьму, и эту, у насыпи — что ж, хорошо, он послушал. Но теперь она же загнала их в могилу, в затхлый подпол, где все они и умрут, если ведьме придёт в голову задержаться. Он представил, как её костистое тело свивается прямо на люке над их головами, запирая в маленьком тёмном погребе.       Сколько весят человеческие зубы?       Он так разозлился, что не сразу заметил, что Орсолья теперь смотрела куда-то ему за спину.       А когда обернулся сам, то уткнулся взглядом в бешено жестикулирующего Сергея. Тот показывал обеими руками на что-то прямо над собой. Ощупью Вацлав подобрался ближе к нему, молясь всем богам, чтобы не наступить на какой-нибудь обломок. Прежде, чем сделать шаг, приходилось водить стопой по полу, потому что осколки горшков и щепки валялись здесь повсюду.       Сначала он ничего не разглядел и только нахмурился недоумённо. Тогда Сергей дёрнул его за плечо, заставляя пригнуться и посмотреть сбоку, туда, откуда в лицо изредка била узенькая полоска света.       Ведьма была прямо над ними, видно было, если хорошенько приглядеться, как поблёскивает эмаль. Высоченному Сергею пришлось пригнуться, чтобы чуть просевший потолок не задевал его макушку.       Но самое главное — о, самое главное, что отсюда, глядя на неё снизу вверх, Вацлав уловил красноватый проблеск плоти между неровными рядами наростов-зубов. И торжествующе ухмыльнулся. Когда Кароли и Орсолья встали рядом с ними и тоже запрокинули головы, его только и хватило, что ткнуть пальцем сначала наверх, а потом в огнемёт. Ему-то показалось, что этого достаточно.       Орсолья бешено замотала головой и зверски уставилась на Вацлава.       — Ты обрушишь потолок прямо на нас, — прошипела она ему на ухо и раздражённо потянула в сторону, мол, тоже мне, нашёл место для разговоров, прямо под этой тварью.       — Либо она, либо я, — возразил Вацлав и азартно уставился на Орсолью. — Если я подожгу её, люк никуда не денется, надо только спрятаться, отойти в сторону — и всё.       Орсолья будто и не слушала его, всё так же качала головой. Ещё и руки перед ним скрестила — на случай, если не понял. Запрещаю, не глупи. Вацлав с досады едва языком не цокнул, очнулся в последний момент.       — Ты сама загнала нас в ловушку, — просипел он.       Женщина отвечать не стала, показала пальцем вверх и махнула ладонью в сторону. Вацлав расшифровал её жест, дескать, долго она нас сторожить не станет, уйдёт. Ведьмы нетерпеливы.       Однако устроила же она засаду у насыпи.       — Мы не можем просто сидеть здесь, — присоединился к разговору Кароли. Орсолья бросила на него гневный взгляд и прижала палец к губам. Кароли в ответ нахмурился и только показал на Марцелину и Альвидаса. Оба они так и сидели на своих местах, беспомощно уронив головы на руки. Словно сломанные куклы. На лице Орсольи проступила страдальческая гримаса.       Вацлав решительно положил ладонь на баллоны огнемёта. Хватит. Он так долго её слушал, и чем это кончилось? Ведьмой, загораживающей им единственный выход из тесного подпола. Нет уж, в прошлый раз Вацлав смолчал, и из-за этого погиб человек. Он вспомнил ребят, сидевших с ним вместе у очага в маленьком залаверецком доме. Их рябые лица в свете пламени. В тот раз он не попытался остановить их, а теперь даже не мог назвать имени погибшего. Получается, он сам, как дурак, винил всех вокруг в равнодушии, а как понадобилось сделать дело — предпочёл отойти. Вот теперь и расплачивайся за это, болван тупоголовый.       Он даже не взглянул на Орсолью, пока волок огнемёт за собой. Баллоны глухо скребли по полу, оставляя за собой следы. Наверху заворочалось и заскрипело, потолок заходил ходуном. Мимо Вацлава опрометью бросился, уже не заботясь о тишине, Кароли, за шиворот оттащил канцлера и Марцелину в сторону. Вацлав мельком подумал, что стоило бы попробовать укрыться под полками, но говорить не стал, да и предупреждать никого тоже.       Он поднял шланг вверх, снял пистолет с предохранителя, крепко зажмурился и нажал спусковой крючок.       Кисло пахнущее газом пламя с рёвом ударило вверх, опалив ему лицо нестерпимым жаром. Вацлав сжал зубы до скрежета. Только не открывать глаза… Он отпустил крючок, но рёв не стихал, и тогда он понял, что это уже не огонь, это ведьма. Вслепую, прикрывая локтем лицо, лейтенант отступил в сторону и попытался прочистить глаза от попавшего в них пепла. Сверху сыпались осколки дерева, всё тряслось, для устойчивости ему пришлось опуститься на колено, чтобы направить струю огнемёта снова. Белёсая тварь извивалась, рёв перешёл в громкий надрывный вопль. Иногда Вацлав забывал, как страшно может звучать обычный крик, продолжающийся на одной ноте. Ведьма пыталась свиться в клубок, спрятав беззащитный живот. Вацлав потянулся и ударил пистолетом вверх, пробивая горелое дерево и расширяя дыру в потолке. Он направлял на неё пламя снова и снова, пока ведьма не перестала биться. Теперь она только кричала, а вокруг неё скапливалось и скапливалось зеленоватое сияние. Потом изумрудная вспышка ослепила Вацлава на несколько мгновений, и пистолет выпал из его онемевших рук. Лицо пекло, наверняка обгорели ресницы и брови, об усах и говорить нечего, да и кожа пойдёт волдырями…       Он прокашлялся и чуть не застонал от облегчения. Лёгкие, казалось, готовы были вырваться из груди. В горле свербело нестерпимо. Теперь туда попадали пепел и гарь. Бугристое тело, покрытое чёрным налётом, распростёрлось на полу. Догорать оно должно было ещё долго…       Пытаясь спастись от пламени, ведьма разворотила большую часть дома, считая и проклятую стену, рядом с которой сидели трупы. Неровные эмалевые выросты, покрывавшие её тело, зацепились за неровности и щербины и утянули доски за собой. Что ж, открывать люк больше необходимости не было.       Всё ещё кашляя, Вацлав выкарабкался наверх и только после этого оглядел своих спутников. Они забились в дальний угол, туда, где и был расположен вход. Кароли кое-как прикрывал собой Марцелину да Альвидаса. Все они кашляли, закрывая носы и рты рукавами. Вацлав испытал мимолётное раскаяние, увидев, как потирает лоб Сергей — вывернутая ведьмой из петель крышка люка ударила его по голове, рассекла кожу, повезло ещё, что вовсе неглубоко.       Наконец переведя дыхание, лейтенант протянул руку Орсолье, чтобы помочь ей выбраться наверх, но женщина руку не приняла. С удивительной для её телосложения лёгкостью подтянулась, нащупав крепкий край, и выкарабкалась из подпола. А потом удар её кулака буквально сшиб Вацлава с ног. Обожжённое лицо полыхнуло новым приступом боли. Верх и низ смешались, всё покатилось кувырком. Вацлаву показалось, как будто картинка перед его глазами движется замедленно. Где-то недалеко надорвано закричала Марцелина, к её крику примешались голоса Кароли и Сергея…       — Ах ты, ублюдок! — Орсолья успела ударить его ещё два раза, потом мужчины кое-как оттащили её в сторону.       — Орса, не надо! — Марцелина обхватила широкую талию Орсольи обеими руками, и та, наконец, прекратила сопротивляться. Но не замолчала, нет.       — Да этот негораздок чуть нас всех не угробил! Я затащила нас в ловушку?! Да ты нас там чуть не сжёг заживо собственными руками, а не сжёг, так похоронил бы! Дурью свою болванку не жаль — о других бы подумал! Ты же нам всю развалину чуть на головы не обрушил, чудо, что она ещё держится! — от злости она запиналась, будто не могла подобрать слов. Лицо покраснело почти до багрового цвета и на нём чёткими белыми линиями выделялись бугристые шрамы. Вацлав озлобленно подумал, что они сейчас стоят друг друга. Те ещё уроды.       — Орса, милая, не надо, — скороговоркой забормотала Марцелина, пряча лицо у неё на груди. — Пожалуйста, давай просто уйдём отсюда, умоляю, давай уйдём… — она повторяла это, как заведённая, худые плечи сотрясала крупная дрожь. Орсолья закусила губу и медленно, неохотно отодвинула девушку в сторону, и та обмякла, поникла как игрушка, и не подняла головы, даже когда Альвидас, поколебавшись, приобнял её за плечи.       Вацлав наблюдал за этим отстранённо, даже не пытаясь ответить Орсолье. В голове у него грохотал и зудел взбесившийся рой, злые ругательства так и просились на язык, а в горле набухало и росло что-то. Клокотало и рвалось на волю.       Он зашёлся кашлем, как будто новая волна поднялась из глубины измученных лёгких. В груди ныло так, что Вацлав согнулся пополам и впился поломанными ногтями в ладони. Он бы не удивился, если бы изо рта закапала кровь, но крови не было.       Крови не было.       Он так устал. Больше всего лейтенанту хотелось распластаться на полу, отпустить этот мир в дурманящую темноту, а самому лечь и лежать, как можно ближе к земле, где под слоями дёрна и мела билось неугасимое пиштское сердце...       — Сама ты, — прохрипел он, — тупая дрянь, — честное слово, ему хотелось вставить словечко покрепче, но он заставил себя сдержаться. — Если бы не я, вы бы так и умерли там! Она бы не ушла, ясно тебе?! Она не собиралась уходить, а пол всё равно бы обрушился! — следующая волна оказалась такой сильной, что Вацлав упал на колени. Голова закружилась, лейтенант зашарил рукой по полу, пытаясь найти опору, и наткнулся ладонью на что-то острое. Это была грязно-коричневая человеческая челюсть. Он брезгливо откинул её в сторону. — Она знала, что мы здесь, только добраться не могла! Мы бы так и сдохли там! И вся ваша хвалёная федерация так и сдохнет, потому что все, кого они сюда прислали, это мальчишка-канцлер да военный министр, вот уж велика польза! Никто нас не спасёт, и никто не спасёт Пишт, потому что вы все сидите по углам и боитесь да бросаетесь сворой на всех, кто не хочет подчиниться и скулить от страха с вами! Ну так пускай всё тогда горит к праграсам, это лучшее, чего вы можете ждать, лёгкая чистая смерть! Пускай это всё горит, слышите?!       Он задохнулся и несколько минут не мог восстановить дыхание, только хрипел, воздух проходил через горло с клёкотом. Но никто так и не возразил ему, никто и слова не сказал. Тогда Вацлав поднял голову.       Они смотрели прямо на него расширенными от ужаса глазами. Вацлаву стало неожиданно смешно от этих белоснежных лиц. Он бы рассмеялся в голос, если бы из горла вырывалось что-либо ещё, кроме кашля. На новом жестоком приступе пол под ногами задрожал, ширя скалящийся опалёнными краями разлом. Вацлав с ужасом уставился себе под ноги. Тварь, загнавшая их сюда, ещё не сгорела дотла, верно?.. Он видел зелёную вспышку, и всё же… Всё же…       Сердце ухнуло вниз, а дальше была только пронзительная боль в животе, да привычный свербящий зуд на захлёбывающихся вдохах.       — Вацлав, — почти беззвучно прошептал Сергей. Его губы едва шевелились, все черты замерли, как остывший воск. — Ох, Вацлав…