От свечей к порогу

      Просыпаться в холодном, отсыревающем за ночь доме, очевидно, не входило в перечень того, что Кароли любил. Несколько минут, пока ломота в спине не заставила его подняться, он просто лежал с закрытыми глазами, вспоминая свою дивную, мягкую и широкую постель в далёком Алькависе. Потом попытался было нащупать рядом Альвидаса, чтобы хоть немного скрасить неприятное утро, но с досадой вспомнил, что канцлер сегодня дежурил во вторую смену. Это окончательно разогнало остатки сна. Кароли потянулся и встал.       Дыхание всё ещё ощущалось кисловатым спросонья. Помогло несколько глотков воды, такой холодной, что зубы свело, и ему потребовалось некоторое время, чтобы отдышаться. И всё-таки вода была вкусной. Удивительно, какой вкусной здесь казалась обычная вода.       Казалось, что белёсые щупальца тумана заползали даже в дом, во всяком случае, у порога гнездился холод. Кароли поёжился, надел обувь и тёплую куртку и вышел на улицу. Не забывая об осторожности, остановился на верхней ступеньке.       По-честному, он надеялся, что Альвидас будет здесь и не придётся идти и искать его дальше. «Хотя не удивительно, если он пошёл пройтись вокруг, — подумал Кароли, поводя затёкшими плечами и приглаживая усы. — Тут же холодно, как будто не середину лета недавно отметили, а Дымный порог».       Он обошёл дом по кругу — но канцлера так и не нашёл.       В голове и в животе образовалась звенящая тишина, страшная и опустошающая, словно перед первым ударом набата. Кароли показалось, что руки и ноги сделались ватными, пока он тщательно осматривал и станционный домик, и мелкие пристройки поблизости, и двор — заранее зная, что никого не найдёт, и одновременно слишком боясь признаться себе в этом. Он будто стоял на краю пропасти, и любая мысль была — шагом.       Наверняка он бы и всю деревню обыскал, точно так же методично и безнадёжно, если бы белая, выложенная меловой крошкой граница, пролегавшая аккурат вокруг участка почтовой станции. Кароли несколько раз моргнул и прошёлся вдоль неё. Чёткий круг нигде не прерывался, хотя он же помнил, как Орсолья со злостью говорила, мол, даже нечисть степная сюда не суётся — ни одного мелового кольца они не видели вот уже несколько недель.       И вот теперь оно было, а Альвидаса не было.       На несколько секунд Кароли и правда готов был поверить, что маленького канцлера украли степные духи. И настолько же был готов сделать всё, чтобы потребовали бы от него старые сказки, чтобы вернуть Альвидаса обратно.       — Рано встал. Что случилось? Канцлер где? — едва ли он заметил, как Орсолья подошла со спины. Она мало спала в последнее время, да и немудрено. Глаза у женщины были красные и опухшие.       — Нет его, — тупо сказал Кароли, и пропасть бросилась ему в лицо.       — Чего?! — переспросила Орсолья, уставившись на Кароли во все глаза. И сжала зубы: — Вот поганец мелкий!       Кароли хотел вскинуться, хотел возразить: нет, вовсе нет, всё не так, разве он бросил бы возложенное на него, если бы мог не? Если бы мог не.       Но Орсолья, впрочем, уже не слушала его. Что она подумала? Что Альвидас просто ушёл? Как можно было «просто уйти», оказавшись здесь?! Пошёл на спокойную летнюю прогулку по ведьминской деревне? Как будто только того и ждала всё это время, как будто никогда и не верила Альвидасу, как будто... В груди у Кароли зарождалось бешенство, в то время как Орсолья просто кружила неподалёку, как хищный зверь, вынюхивающий добычу.       — Поди куда-нибудь, — буркнула она. — Не мешай. И так всё затоптал.       Что ему оставалось, кроме как уйти? Кароли чувствовал себя выпотрошенным. Брошенным. Подумать только, его хитрый лисёнок был таким маленьким, но пустота от его отсутствия оказалась колоссальной, куда больше, чем он смог бы выдержать.       Это было бессмысленно. Всё было бессмысленно. Куда Альвидас мог уйти? Зачем?! Кароли ещё раз обшарил весь дом, разбудил Марцелину и Сергея и сам едва ли это заметил. Наверное, они спрашивали его, что случилось, ну конечно же спрашивали, но он только и мог, что смотреть на них дикими глазами, потому что от страшной боли все слова разом вымыло из головы.       С Альвидасом просто не было никогда. Им много пришлось говорить вслух — о доверии, об ответственности, о страхе и любви. Кароли казалось, по глупости, в настоящих чувствах без этого обходятся. Оказалось, нет. Учились по-настоящему доверять друг другу неумело, шероховатые оба, неуступчивые.       Он пошёл с Альвидасом в степь, потому что — ну куда ему одному? Пускай он самый умный, самый смелый, но нужно же с кем-то, для кого-то быть слабым. Кароли его за руку держал, мол, у нас теперь одна судьба на двоих, в моём роду с таким не ошибаются.       А теперь Альвидас исчез, не позвав его с собой, не разбудив, слова не сказав. От этого было больнее стократ.       А когда Кароли делали больно — он начинал злиться.       «Как найду его — увезу домой, на болота, и в башне запру, чтобы не сбежал больше», — сердито подумал он. С Альвидасом и раньше так перешучивались, но сейчас идея начала казаться на диво соблазнительной. Наверное, потому, что о возможности никогда не найти и больше не увидеть Альвидаса думать было невозможно вовсе. Кароли попытался хоть как-то успокоить дрожь гнева, от которой его натурально начинало колотить, и вернулся в общую комнату. Собирать вещи.       — Я иду искать Альвидаса, — заявил он, и собственный голос показался ему чужим.       — Да кто бы сомневался! — буркнула Орсолья. — Умный какой! А нам что делать прикажешь, сидеть у ведьм под боком, ждать, когда ты канцлера обратно за ухо притащишь?       — Орса! — жалобно вскрикнула Марцелина. — Прекрати же! — она обернулась к Кароли. — Ну конечно мы тоже пойдём!       — Куда денемся, — проворчала под нос Орсолья, сжав зубы так, что Кароли почти услышал скрежет.       Не то, чтобы у них оставалось чересчур много пожитков. Конечно, будь воля Кароли, он бы и палатки, и спальные мешки бросил здесь, прихватив только оружие да съестное с собой. Сергей не позволил, сказал, мол, ты же ещё надеешься вернуться обратно, так? Промедление ощущалось физической болью, но Кароли вынужден был согласиться.       И всё-таки вышли, когда до полудня оставалось ещё несколько часов. Спасибо Орсолье, она подгоняла всех не меньше, чем сам Кароли. Уж на что их всех достали бесконечные ливни, но следы в грязи отпечатывались хорошо. Следовало бояться только того, что следующий же дождь смоет их начисто.       И, к слову о следах, они у Кароли и вовсе в голове не укладывались. Что ещё за хромая лошадь, откуда взялась? Ведьмы обычно имели куда более специфический облик, но следы были именно что лошадиные, даром, что без подков. Когда он попытался переспросить, Орсолья бросила на него вовсе зверский взгляд, заявила, что если господину министру угодно, господин министр волен сам искать следы, сколько пожелает, она ему ничего другого предоставить не в состоянии. И ткнула туда, где тонкая цепочка следов Альвидаса наглухо обрывалась — оставались только чёткие и многочисленные отпечатки копыт. С этим поспорить Кароли не мог, да и следопыт из него был так себе.       А что он всё-таки услышал — так это надрывный тоскливый лай, раздававшийся откуда-то с северо-запада, если конечно степь не морочила ему голову. Лай перетёк в вой, такой знакомый, что Кароли уж было подумал, что сам чокнулся, без активного участия ведьм и других колдовских тварей. Так выла Гинтара — но она осталась далеко, в Залаверце, на этом самом, чтоб его, северо-западе, и никак не могла здесь выть.       — Гроза будет, — тихо сказала Марцелина, видно, просто, чтобы что-то сказать, и накинула капюшон куртки на голову. Грозы тут бывали постоянно, и сейчас волосы девушки снова взлетели в воздух, встопорщились, что одуванчиков пух.       — Ещё какая, — сумрачно согласился Сергей и указал вперёд.       Похоже было на морской вал, поднимающийся им навстречу. Тяжёлая, душно-зелёного цвета стена клубилась у горизонта, поднималась всё выше и выше и смотреть на неё было больно и тошно. Эта непроглядная угрожающая зелень будто сконцентрировалась там, сжалась в одну трепещущую точку, игольное остриё, и теперь набухала, множилась, росла…       — Сдаётся мне, именно туда-то нам и надо, — глухо сказал Сергей, тяжело сглотнув. И покрепче сжал в руках винтовку.       Кароли было пришла в голову мысль хоть факелы зажечь, всё лучше, чем ничего — но он быстро от неё отказался. Ладно бы хоть масло было, а так и смысла-то никакого, первым шквальным ливнем загасит.       Степь звенела от тишины, пустая, напряжённая, и даже холмы будто бы тихонько ритмично подрагивали под ногами. На каждой травинке сиял крошечный зелёный огонёк, и когда трава колыхалась от шагов, огоньки лёгкими пушинками взмывали в воздух и зависали в нём, как на электростатических нитях.       Остановиться на привал, ясное дело, никому бы и в голову не пришло. Бежали по следам как сумасшедшие, даже когда дыхания едва хватало, а колени начинало ломить.       Поначалу было всё одно, рыжие холмы, прибитые к земле травы, плешами выступающий на земную поверхность мел, белые пятна, мелкие кривые деревца… Но чем ближе они подходили к Шехне, тем неоднороднее становился пейзаж. И тем больше было ведьминых следов, вся почва была ими изрыта, что воронками от снарядов. Даром, что подземные озёра на поверхность не вышли. В этом не было никакой системы, хаотично разбросанные по ландшафту впадины, вырастающие из ниоткуда мелкие противные болотца, населённые целыми роями гнуса…       Вот уж точно, ни себе, ни другим, озлобленно думал Кароли. И сами ведь тут не живут, так, маются, со свечниками своими носятся. А даже если и правда кончится это всё, как тут теперь жить, скажите на милость?       — Стоп! — рявкнула Орсолья, и Кароли ей едва в спину не врезался. — Дальше осторожно!       Уму непостижимо, как здесь умудрилась пройти лошадь.       Что они слишком близко к Шехне вышли, это Кароли и так понимал, спасибо. Не учёл только, что тут эти, как их… Лиманы, не лиманы, ендовы не ендовы, всё одно — овраги с глинистыми скользкими берегами, сплошь поросшими нелепыми степными рощицами, не деревья, а так. Погнутые ветром стволы, ветки не длинные, но густые, так что и не пролезешь. Обойти это всё не было никакой возможности, только если совсем со следа сбиваться.       Кароли от души выругался, в очередной раз проскользив вниз несколько метров по чавкающей размытой жиже. И на промокшие до колена штаны, и на мошкару, лезущую в глаза, и на Альвидаса, где-то отыскавшего себе праграсову лошадь…       — Не нравится мне это светопреставление, — сказала Орсолья. Она пыталась отдышаться на невысоком каменистом гребне, обещавшем хоть какую-то устойчивость — а всё одно, держалась за тонкий ствол деревца, плотно вплетающегося корнями в жидкую грязь.       — Да уж кому бы нравилось, — хрипло согласился Кароли. Волосы липли к мокрому от пота лбу, в куртке сделалось жарко, но снимать её он не торопился. — Смысл-то гнаться есть? Догоним?       — Ты б ещё попозже спросил! — окрысилась Орсолья. Поглядела на него искоса и смягчилась: — На следы гляди, лошади так не бегают, ходят только. Догоним, никуда не денемся. Думается мне, Сергей прав был — нам туда, где это зарево. Пойдём напрямик.       Она не сказала, что идут они наверняка навстречу собственной смерти. При всей близости к реке им не встретилось ещё ни одной ведьмы, так где же им быть, если не там?       То ли общим негласным решением, то ли произволом Орсольи, на следы больше внимания не обращали, неслись как проклятые на натужный зелёный свет. Тишины больше не было, весь Пишт взорвался рёвом и грохотом — впереди шумели и рвались молнии, ветер едва не сшиб Кароли с ног.       Будто грозовой фронт действительно оказался фронтом и теперь наступил на них буквально со всех сторон. По-настоящему наступил, впечатал тяжёлой рельефной подошвой в измученную землю.       Маленькую хрупкую Марцелину он потерял из виду сразу же. Всего и осталось во взбесившейся реальности, что высокий, что башня, силуэт Сергея да крупная фигура Орсольи. За них Кароли и цеплялся взглядом, пока ещё мог смотреть, потому что потом глаза защипало от налетевшего в них мусора, мокрой травы, изорванных листьев, ещё какой-то дряни…       Сквозь едва приоткрытые веки он видел только муторное тяжёлое сияние впереди, такое яростное, что начинала болеть и голова, и всё тело тоже, будто свет пронизывал его насквозь. Кароли вцепился в него как в верёвку, натянутую между ним и целью, заставляя себя двигаться вперёд.       — Присмотри за остальными! — крикнул он Сергею, но не был уверен, что тот вообще его услышал. Заморачиваться с этим не стал, скинул на землю кое-как тяжёлый рюкзак, на таком ветру здорово мешавший движению, прикрыл лицо рукавом куртки и упрямо зашагал через засасывающую на каждом шагу грязь.       Ведьмы были здесь, много, будто и взаправду со всей степи собрались. Они смеялись, курлыкали, ворковали и клекотали на разные голоса. Кароли крепче прижал к себе винтовку, хоть и знал, что не поможет. В лицо плеснуло ливнем, пахнущим затхлостью и гнилью, праграсы их знают, откуда такой воды набрали…       Первой твари, сунувшейся к нему, Кароли разворотил подобие морды выстрелом в упор. Не морда и была, остервенело весело подумал он. Маленькие глазки в серых складках кожи, как будто кто-то попытался собрать фасеточный сложный глаз, но не преуспел, неуклюже скошенный набок нос… Следить за тем, как ведьма восстановится, он не стал, просто помчался дальше.       Если бы им было до него чуть больше дела, шансов не было бы вовсе. Но твари бросались к нему как-то… не то чтобы лениво, просто словно забывали о присутствии человека мгновенно. Что-то тянуло их к тому же центру сияния, что и самого Кароли. Сборище ночных кошмаров. Он не запоминал их, но знал, что однажды все они придут к нему во снах.       Одну из ведьм он и вовсе заметил, только чуть не врезавшись в неё. Она была полупрозрачной, желеобразной, как моллюск, и немного походила на статуи богов в Алькависе. Пучки изумрудных нитей, пропускающих искры, пронизывали подрагивающую от ветра и дождя тушу. У неё не было ни глаз, ни конечностей — в привычном понимании слова, — и всё же она потянулась за Кароли. Он отшатнулся, пытаясь уйти от прикосновения, поскользнулся в жидкой грязи и рухнул на спину. Тварь нависла над ним как огромное, колышущееся на ветру одеяло. Вставать времени не было, Кароли прекрасно понимал, что одного касания хватит, чтобы обещать ему чудовищную смерть, а то и что похуже. Он пополз вперёд спиной, уронил винтовку, склон под руками и ногами мерзко чавкал, грозя затянуть и не отпустить.       «Нет, — в панике подумал Кароли, — нет, нет, нет, только не сейчас!»       Вскочил на четвереньки, повернулся, бросился прочь. Понимал — не успеет.       Нитяной пучок ударил в землю совсем рядом с ним, а потом что-то взорвалось. Кароли обернулся вовремя, чтобы увидеть последний отсвет изумрудного сияния, исходящий из остатков тела. Что-то слизистое, влажное и тёплое шлёпнуло его по щеке. Кароли предпочёл остаться в неведении, что это было.       И ещё он увидел лошадь.       Она неотрывно смотрела на него мутными мёртвыми глазами, стоя там, у самого берега.       Он никогда не видел, чтобы лошади так странно выгибали спину, кланялись будто, вытянув обе передние ноги вдоль самой земли. Из ноздрей у неё валил пар, он же поднимался от влажной кожи, окружённая туманом, она казалась одним из его порождений. Кароли обмер, глядя на неё, он почти даже забыл, где находится…       Лошадь закричала страшно, надрывно, не по-лошадиному — но и не по-человечески. Словно волна прошла по её телу, изогнула позвоночник неестественной дугой, копыта с силой ударили о землю. Пустили по ней дрожь, Кароли чуть не упал, потому что дикий электрический импульс зародился на верхушках стеблей и разошёлся кругом с таким напором, что даже человеческое тело его ощутило.       — Не стой на месте, раз уж пришёл! — закричала лошадь. Это было дико и странно, но Кароли уже исчерпал свою способность к удивлению.       — Где?.. — хрипло спросил он, цепляясь за горячий лошадиный бок. От насыщенного диким электричеством воздуха драло горло, во рту пересохло так, что язык ворочался с трудом и напоминал наждачку.       Лошадь не ответила, и как же странно было ждать ответа от лошади. Она повернулась, загораживая его всем телом, а потом поднялась на дыбы и пронзительно заржала.       «Она сражается с ними», — ошалело подумал Кароли, вертясь во все стороны, чтобы хоть что-то разглядеть. Своих спутников он и не надеялся увидеть, но хотя бы берег реки, единственный ориентир…       Он не видел раньше, чтобы ведьмы дрались, но слышал, что не такая уж это и редкость, мол, с чего бы им не схлестнуться за очередную игрушку. Но эта лошадь, кладбищенская лошадь с изумрудными глазами, была одна против всех.       И, что ж, если то, что было раньше, напоминало ему форменный конец мира, то рокот, прокатившийся теперь, заставил его пригнуться вплотную к земле. Тяжёлая глухая волна ударила в грудь, прокатилась чугунной тяжестью по плечам, едва не вывернув суставы — и взорвалась ослепительной вспышкой над рекой. На несколько секунд Кароли ослеп, ничего не осталось, кроме яркого зелёного столба, вспоровшего и воду, и небо, и рыжую степь под шквальным ветром. Ему стало нечем дышать, как будто весь воздух ушёл в эту сияющую колонну, ничего не осталось, грудь обожгло, затрещали рёбра…       — Кончено, — сказала лошадь, Кароли бы поверил, что не услышал слова, а прочёл по губам, если бы у неё были губы. Она устало подогнула ноги и опустила голову, вытянувшись рядом с ним, как ярмарочная куколка, лишившаяся ниточек.       Кароли было не до неё. Он не видел Альвидаса, но ужас, копившийся у него в груди, наконец обратился уверенностью и знанием. Кое-как, поскальзываясь, потому что ноги его больше не держали, он бросился выше по склону — туда, где полыхало над рекой зарево. За спиной у него разгорался изумрудный пожар, но Кароли не желал этого видеть.       У самой Шехны пологий подъём обращался обрывом, не больно высоким, но крутым, спуститься по нему не было никакой возможности.       — Альвидас! — заорал Кароли во всю силу, пытаясь разглядеть внизу крошечную фигурку. Свет, казалось, не собирающийся угасать, яркими бликами плясал на мутной воде, кружил голову, путал зрение, порождал миражи… — Альвидас!!!       Едва ли думая о том, что делает, он скинул куртку и ботинки, разбежался, набрал побольше воздуха — и прыгнул вниз.