От свечей к порогу

      Константину нравилась зима в Странном — домики в центре старого города становились похожи на те огромные пряничные чудовища, что пекли к Дымному порогу его бабушки, а им с Дмитрием в детстве позволялось украсить это сливками, посыпкой и глазурью так, что контуры конструкции едва угадывались под разноцветным облаком. Снег, окрашенный утренней синевой, тоже походил на глазурь, но, в отличие от странских детишек, тот, кто наносил на крыши его, всё же знал хоть какую-то меру.       Было не то чтобы сильно холодно, они с братом даже курток не надели, обошлись узорчатыми свитерами. Бабушка Нина всегда говорила: если Дымный порог будет жарким от огней, так и год пройдёт хорошо. Про жару, это она, конечно, преувеличила, но суть Константин уловил.       Огней пока не было — слишком рано, но цветных искристых свечей они накупили заранее, да и без обычных не обошлось. Ближе к вечеру город засияет, Константин, прищурившись, уже представлял себе цветные блики, отражающиеся во льду Центрального канала.       — Альвидас! — громким шёпотом позвал Дмитрий, заглядывая в дом с крыльца. — Выходи, ну, царевна! Сколько можно?!       — Я собирался выспаться сегодня, — отозвался невидимый пока из-за двери Альвидас. Дмитрий отступил назад и спустился с крыльца, давая ему дорогу.       Маленького вилонца тоже удалось уговорить не надевать ни куртку, ни шубку, пообещав, что замёрзнуть они ему не дадут. Из чисто вилонской упёртости он взял с собой муфту и надел два свитера: свой, с высоким горлом, толстый, а поверх второй, Константиновский, светло-серый с голубой вышивкой. На Альвидасе собственный свитер казался Константину непривычным: пришлось сильно закатать рукава, а вырез у горла сразу стал выглядеть куда шире. Сердце замирало от того, какой красивый мальчик. Константин смутился и взгляд быстро отвёл, только и спросил:       — Не мёрзнешь?       — Пока нет, — Альвидас выглядел недовольным первые секунд тридцать, а теперь спустился к ним и с интересом вертел головой по сторонам. — Куда мы собрались и почему так рано?       — Совсем не равно уже, — возразил Дмитрий, — ты просто не привык, что рассветает поздно. Мы идём на каток, Бета ждёт уже, — и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.       Альвидас демонстративно зевнул, прикрывая рот рукой, и вклинился между странцами, прячась от ветра.       Но ветер будто бы притаился внизу, только разметал по улицам хрупкие белые вихри, оставлял тонкие полосы на снегу. Константин задумчиво разглядывал синеватые сугробы, льдистые узоры на дороге, притаившиеся под сплошным крошащимся полотном. К левому боку уютно прижимался Альвидас.       — И правда — не холодно, — нарушил молчание вилонец. — Вчера было гораздо хуже.       — Это потому, что сегодня Дымный порог, котик, — пояснил Константин. — Огни холод топят.       Альвидас наморщил нос, но ничего не сказал в ответ, только завертел головой из стороны в сторону. Огни, видать, разглядывал, а их и правда становилось всё больше, пока они приближались к каналу. Переливалась светом каждая витрина, на крышах и козырьках тут и там висели гирлянды, в окнах виднелись свечи.       — В Вилони так не делают? — негромко спросил Константин.       — Не с таким размахом, — отозвался Дмитрий. Альвидас согласно кивнул.       — Между прочим, у меня нет коньков, — напомнил он. Дмитрий замахал на друга рукой:       — Знаем, Беата обещала принести коньки брата, должны подойти по размеру!       Альвидас снова наморщил нос и теснее прижался к боку Константина. Тот машинально приобнял его за плечи.       На набережной уже начинали собираться люди, слышался смех, терпко пахло подогретым вином, пряностями и свежей выпечкой. Весь канал превратился в каток и первые розоватые лучи солнца плясали на его поверхности. Они подошли к самому парапету, Альвидас облокотился на него, с интересом глядя вниз.       — Это и есть каток? — поинтересовался он.       — Он самый, — с гордостью согласился Дмитрий. — Посмотри, какой длинный!       Каток и правда тянулся вместе с каналом чуть не через весь город, только ближе к дальней окраине ставили заграждения — слишком близко канал подходил к реке, где лёд был хрупким.       Беата ждала их внизу, на ступеньках, и как раз завязывала шнурки на коньках. Рыжие кудри торчали из-под вязаной шапки. Константин уловил тонкий аромат яблок, почти всегда волной следовавший за девушкой брата. Дмитрий бросился к Беате вниз, чуть не поскользнувшись на ступеньках, спрятал хрупкую девушку в объятьях. Константин мягко улыбнулся и последовал за ними, подал руку Альвидасу, чтобы тот не упал. Ледяной налёт на ступеньках влажно поблёскивал под ногами.       Беата помахала им второй парой коньков, которую держала за шнурки.       — На носки должны сесть хорошо, держи, — она подала их Альвидасу и соскользнула со ступенек на лёд. Дмитрий поспешил за ней, зашнуровывая коньки чуть не на бегу. Константин проследил взглядом за следами, оставленными их лезвиями, и повернулся к Альвидасу:       — Помочь тебе?       Вилонский гость выглядел странно задумчивым и как-то больно серьёзно свёл брови.       — Я никогда раньше не катался на коньках, — наконец сообщил он, и сел на деревянный настил, выложенный по нижним ступенькам, чтобы удобнее было переобуваться.       — Совсем никогда? — удивился Константин и сел рядом с ним, достал собственные коньки. Альвидас проникновенно взглянул на него:       — В Вилони столько снега, как у вас, выпадает раз в десять лет. Я никогда не видел столько льда разом.       — Да, конечно, — Константин почувствовал себя настоящим дураком. Он зашнуровал коньки и соскользнул на лёд, чтобы помочь Альвидасу.       — Скажи, если будет больно, — попросил он. — Но держаться должны туго, иначе ногу подвернёшь.       Он огляделся по сторонам. Дмитрий с Беатой катались вдалеке, держась за руки, и смеялись над чем-то. Константин решил не беспокоить их. Он откатился немного в сторону, давая Альвидасу место.       Ну конечно с первого раза у мальчика ничего не вышло. Всё ещё слегка хмурясь, он спустился на лёд, оттолкнулся, не удержал равновесия и покатился вперёд, чуть не врезавшись в Константина. Тот придержал его за плечи, помогая выпрямиться, и аккуратно сжал ладонь. Руки у Альвидаса были тонкие и прохладные, под кожей виднелись синеватые жилки.       Из-за дальнего моста разливался по небу поздний рассвет, нежно-розовый, кровь с молоком, дар этого мира древним богам, как повторяла иногда бабушка Нина — и улыбалась лукаво и добродушно, поди пойми, шутит или всерьёз говорит.       — Давай руку, — предложил Константин Альвидасу. Тот ничего не ответил, сосредоточившись на разъезжающихся ногах, но кивнул и ладонь не отобрал. Константин медленно повёл его вдоль парапета, чуть заметно отталкиваясь коньками.       На других площадках у спусков, кроме деревянных настилов, стояли маленькие палатки. Там продавали свежую выпечку и горячие напитки.       — Взять тебе что-нибудь? — предложил Константин. Альвидас уже держался за его руку самыми кончиками пальцев. Ну конечно, вилонская идеальность, кто бы сомневался, что он быстро научится.       — Что-нибудь горячее не будет лишним. Спасибо, — Альвидасу понадобилась всего секундная заминка, он на долю мгновения оторвал взгляд ото льда, чтобы взглянуть на спутника. Константину захотелось спросить, что Альвидас там видит, но он не стал, отпустил чужую руку и отошёл к палатке.       Лёд зимой не сковывал — защищал. Константин как-то в детстве спросил, почему праздник зовётся Дымным порогом, что за этим порогом прячется? Бабушка, не Нина, бабушка Ирина, долго молчала, а потом сказала, что не детский это разговор, и приложила палец к губам.       Подо льдом клубилась тьма, где река выступала из-под плотной корки, там и тьма тянулась липкими языками к поверхности. Подойдёшь близко — схватит и утянет на дно.       Это был праздник благодарности льду, славы зимы. Вся зима и была — тем самым порогом.       Вернувшись обратно со стаканом горячего пряного вина, Константин нашёл Альвидаса в странной задумчивости.       — Мне кажется, я видел подо льдом рыбу, — сообщил тот. Константин не стал с ним спорить, потянулся было потрепать по голове, но вспомнил, как Альвидас этого не любит, и неловко приобнял за плечо.       И потом они сидели на деревянном настиле, пили горячее дрянное вино, вкус которого приглушили безмерным количеством пряностей. И Константин неотрывно смотрел, как Альвидас болтает ногами, а под ними бугрится синевой лёд, затапливает белой позёмкой, льдистым напылением, следы от лезвий. Что-то в груди горело жарко и словно плавилось, почти до боли. Константин, поколебавшись, накрыл пальцы Альвидаса ладонью. Вилонец руку не отобрал.       — Вы чего сидите? — спросила Беата, затормозила в развороте, лезвия скрежетнули по льду. Альвидас чуть заметно вздрогнул от неожиданности, из почти полного стакана на лёд брызнули алые капли. Константину показалось, что что-то вспенилось под синеватой переливчатой коркой, но он снова виду не подал. Сказал:       — Погодите, мы допьём, вернём стаканы и пойдём к вам.       На засыпанных сахарным снегом крышах танцевало солнце, стёганые тучи прорвались, просыпали вперемешку снег и свет. Альвидас щурился на слепящую белизну, вытирал слезящиеся глаза.       — Не пытайся смотреть долго, — посоветовал Константин. Альвидас наморщил нос:       — Я уж думал, в Стране зимой небо всегда серое.       — Серое, — согласился Константин. — Ну так сегодня-то — Дымный порог!       — И где тогда дым? — тихо засмеялся Альвидас, обогнал его, закружился по льду на обеих ногах сразу, всколыхнул налетевшую снежную пыль.       … а потом был дым. Жгли бесфитильные свечи, больше похожие на слепленные из трав шалашики. Ели яблочный пирог, принесённый Беатой из дома. Альвидас втиснулся между Константином и Дмитрием, когда они вернулись домой, но внутри не остались, а выбрались с Беатой вместе на покатую крышу. Синева льдистая сгущалась, опускалась на город молочными сумерками. Огни становились ярче, Константин слышал издалека и снизу звуки ярмарки, открывающейся к ночи Дымного порога и плещущей потом на площади ещё неделю.       — Сходим завтра? — повысил голос он, чтобы услышали все остальные.       — Ещё бы! — засмеялся Дмитрий и несильно ткнул локтем в бок Альвидаса — тот уютно свернулся между ними, поджав ноги и прислонившись к плечу Константина: — Не спи, зимнего короля приход пропустишь!       — Какого короля? — подал голос Альвидас. Дмитрий только махнул рукой, а Беата перегнулась через чужие колени и вложила Альвидасу в ладони ещё одну искрящую свечу. Константин на вопросительный взгляд только дёрнул плечом и плотнее укутал вилонца пушистым плотным пледом — к ночи в городе становилось морозно, Дымный там порог или нет.       — Началось, — шепнула Беата. И Константин вместо того, чтобы взглянуть на небо, повернулся к Альвидасу, чтобы увидеть вспыхнувшие от восторга глаза, приоткрытый от удивления рот. Засмеялся от радости, обнял Альвидаса крепче и всё-таки поднял голову.       Всё небо было залито разноцветными сполохами, сиянием — ярче любых городских огней. Словно по команде, погасили гирлянды и фонари, осталось гореть только трепещущее шёлковое небо, да свечи в руках, как упавшие на землю звёзды.       — Радуйтесь! — первым очнулся Дмитрий.       — Радуйтесь! — присоединилась к нему Беата, высоко подняла сложенные руки с горящей свечой. Константин повторил за ними, и Альвидас, загипнотизировано смотрящийся в небо, повторил тоже, и ещё много-много голосов, по всему городу, в домах и на улицах, и гулкий голос заледеневшей воды ответил им: «Радуйтесь!»       — Ну вот, — нравоучительно объяснил Альвидасу Дмитрий. — Это и есть зимний король.       — Долго оно будет гореть? — поинтересовался тот с неизменно вилонской обстоятельностью.       — До утра, — ответил вместо брата Константин. — Не волнуйся, из окон тоже видно. Пойдём вниз, ты замёрз совсем.       В доме было тепло, заканчивали накрывать праздничный ужин. Дмитрий отпросился проводить Беату, пообещав, что сразу же вернётся обратно. Константин помог расставлять тарелки на всю семью по длинному столу, а потом сел рядом с забившимся в угол Альвидасом, украдкой смотрел, как тот заворожённо вглядывается в заоконное сияние. «Радуйся», — одними губами повторил Константин, прежде чем снова сжать в руке тонкие пальцы.       А там, далеко, где городской канал переходил в мерно текущую среди льдистых парапетов реку, яркие небесные огни сплетались в объятьях с вытекающей на поверхность тьмой.