***
И первое, что он усвоил, так это то, что эти двое, может, и станут отличными специалистами, но совершенно не способны по-настоящему позаботиться о себе. — Альвидас, ты ел сегодня? — спросил Константин, задумчиво разглядывая постепенно пустеющую кружку с кофе с перерывом в полминуты кочующую с тумбочки к лицу Альвидаса и обратно. Туда-сюда. Несокращающаяся амплитуда. — М-м, — неопределённо отозвался Альвидас. Он с головой ушёл в учебник, а Константину позволялось сидеть, гладить его по волосам, обнимать, целовать легонько — в общем и целом, существовать рядом, но только не отвлекая от учёбы. Но Константин так просто сдаваться не привык, в конце концов, у него было двое малолетних племянников. — Альвидас, — упрямо позвал он. Тот тяжело вздохнул, но поднял голову. — Не помню. Это важно? — он потерянно взглянул на кружку. Константин закатил глаза, отобрал у него кофе и отправился готовить ужин. Получилось зверски много — просто по инерции, он привык готовить на целую семью, считая брата с женой, племянников, дядю и тётю, родителей и целую кучу бабушек и дедушек. Альвидас жил один, и, с одной стороны, выглядел в этом органично, но, с другой, Константину всё равно было немного неуютно. Дмитрий мог бы переехать сюда, ему не раз предлагалось, но у младшего оказались дурацкие принципы, комнатка в общежитии и вечерняя подработка. А ещё ключи от квартиры Альвидаса, ну и какой тогда во всём этом был смысл? Когда пришёл Дмитрий, Константин перестал переживать о том, сколько он наготовил. Они поужинали втроём — и Альвидас съел едва ли меньше каждого из странцев. А потом откинулся на спинку стула, устало закрыл глаза и пробормотал: — Спасибо за ужин. Очень вкусно. Воспользовавшись моментом, Константин выгнал их обоих спать. Разве он был таким, когда учился в университете? Кажется, половину его мыслей тогда занимали личные проблемы, а ещё как минимум четверть — рисование, подчас казавшееся истинным смыслом жизни. Посреди ночи Альвидас тихо-тихо выбрался из спальни и пришёл к нему на диван. Устроился под боком — как настоящий котёнок. В самом начале они не говорили Дмитрию о своих отношениях, потому что это было неловко. Что-то вроде: «Ты привёз своего друга к нам погостить, но почти всё время проводил со своей девушкой, и так вышло, что мы теперь встречаемся». Потом Константин хотел сказать. Честно, хотел, ему не нравилось хранить секреты от Дмитрия. Но Альвидас неожиданно азартно предложил: «Давай не станем ему говорить и посмотрим, когда он сам заметит?» — и это было смешно, потому что Беата, та заметила сразу. И Эва, Эва тоже заметила. Она была низенькая и по-мальчишечьи худая, но, когда их только познакомили, ткнула Константина пальцем в грудь и зловеще сообщила: — Обычно только я провожаю Альвидаса до дома, берегись! — и расхохоталась наигранно сурово. И ещё на ней был свитер — бабушкин свитер, бабушка Валентина связала такие для «странных вилонских друзей Дмитрия», но не учла отличия их комплекции от собственных внуков. В свитер Эвы таких Эв влезло бы ещё четыре, не меньше. И это только по ширине. — Когда маменька выгонит меня из дома, буду жить прямо в нём, — непринуждённо объяснила она. Константина эта фраза привела в ужас — как можно выгнать из дома дочь? — но Дмитрий вымученно объяснил, что это такая шутка. Лицо у него при этом было такое, что легче не сделалось ни капли. Но, честно говоря, Эва приводила его в ужас меньше остальных. Она не выглядела так, будто готова была упасть в обморок в следующую минуту, носила с собой огромные бутерброды и щедро раздавала их всем вокруг, а ещё ей хватало напористости, чтобы отвлекать Альвидаса и Дмитрия от учёбы. Его успехи ограничивались тем, что он приучил Альвидаса выходить гулять по вечерам. Около восьми часов вечера в дни перед зачётами зацикленность маленького вилонца достигала максимума и сливалась с его же перфекционизмом в ужасающем потоке, несущемся навстречу нервному срыву. Тогда Константин выводил его на улицу, честное слово, ну как щенка какого, и полтора часа, по расписанию, они бродили, держась за руки, по городу и осматривали соседние улочки и дворы. — Я ведь здесь ничего не знаю, — делано наивно говорил Константин. — Покажи, чтобы я не заблудился. И что вообще тут рядом? А в той стороне? Нет, дорогу к университету я запомнил, туда не пойдём. Заглянем в ту арку? После зачётов Альвидас отключался мгновенно, будто обрывалось что-то внутри него, позволявшее держаться на ногах до этого. То есть нет, сначала, он, конечно, старательно вычёркивал сданный зачёт из календаря, торжественно висевшего над столом, а потом с ногами забирался к Константину на колени — или обхватывал его всеми конечностями — и засыпал. Им следовало ожидать, что однажды Дмитрий придёт и застанет эту картину, не так ли? В тот день юристы сдавали какой-то особенно сложный зачёт. Константин успел приготовить еды на ужин, обойти весь исторический центр Алькависа, то и дело возвращаясь к университету, чтобы не пропустить. А потом, пока Дмитрий с круглыми глазами умчался на работу, они с Альвидасом, не торопясь, дошли до дома. И заглянули в одну из приятных вилонских булочных. — Вечером зайдёт Эва, — на редкость благодушно сообщил Альвидас. Он даже позволил взять себя за руку, ну надо же! — И мы не будем ничего учить. Я обещаю. — Хорошо, — засмеялся Константин. — Вообще-то, я хотел порисовать, если ты не против. Альвидас не был против. Ему нравилось позировать и, очевидно, нравилось, когда на него смотрят. В светлом пальто и забавной шапочке он был точь-в-точь как портреты в картинной галерее в Странном. Не хватало только муфты. Той самой, с которой он приезжал к ним год назад. А продолжение рисования пришлось отложить ради традиционного сна в обнимку. Константин разглядывал наброски, пока Альвидас уютно сопел ему в плечо, обняв руками за шею, а ногами обхватив пояс и распластавшись по груди. Ну конечно же на поворачивающийся в замке ключ он не обратил ни малейшего внимания. Дмитрий, появившийся в дверях, выглядел не лучше не очень свежего покойника, но улыбка по его лицу, когда он заглянул в комнату, расплылась до одури счастливая. Он взглянул на замершего брата с каким-то странным умилением. — Рад, что вы так хорошо поладили, — с чувством заявил он. Альвидас издал какой-то странный полувой, полустон прямо в шею Константину, а потом отлепился от него, неожиданно чётко для только что проснувшегося произнёс: — Да ради всего на свете, мы встречаемся уже год! — и рухнул обратно. — А? — беспомощно переспросил Дмитрий, всё никак не переставая улыбаться, но теперь немного смазано. Константин закрыл лицо ладонью, второй рукой продолжая придерживать Альвидаса за талию, чувствуя, что сейчас задохнётся смехом. Он думал, что его поддержит в этом заглянувшая вечером Эва, и заранее представлял, как она будет дразнить Дмитрия — но она только тоскливо вздохнула и цокнула языком: — А я-то думала принимать ставки на то, когда он заметит. А вы ему сами сказали!***
В Алькависе он прожил три недели. И куртка ему всё-таки пригодилась, потому что Альвидас смотрелся в ней невероятно уютно, просто восхитительно он в ней смотрелся. И Константину вслед даже бросали завистливые взгляды, когда он стоял у крыльца университета. Он пытался не замечать их и вместо него реагировала Эва, торжествующе показывая каждому в ответ язык. И Дмитрий даже не подумал обидеться на них, только посмеялся вместе с братом, а потом вдруг замер и очень серьёзно переспросил: — Нет, а правда, как так вышло? — Спроси Беату, — предложил ему Альвидас, и это тоже было смешно, потому что Беата всё знала и всё поняла первой и все их встречи вчетвером звала не иначе, как парными свиданиями. А когда Константин уезжал, они собрались в Иду, чтобы проводить его, все вместе, практически толпой, пусть и не слишком шумной. Иллюзию объёма старательно создавала Эва, размахивая руками и подпрыгивая, чтобы повиснуть у Константина на шее и потребовать, чтобы он приезжал ещё, потому что таких ужинов она не пробовала никогда, а ещё Альвидас был «почти человеческим человеком» в его присутствии. — Я скоро приеду, — пообещал ему Дмитрий, снова взявшийся тащить чемодан до самого вагона. — Как закончится сессия, так сразу. — И мы вместе с ним, — встряла Эва. — Меня маменька со дня на день выгонит из дома, а Альвидас просто скажет, что встречается с тобой, и родители сразу от него откажутся, делов-то! Константина от этих её шуточек до сих пор передёргивало. Ему хотелось спросить её, хотелось утешить, хотелось объяснить, что совсем нет, семья — это не про то. Но Альвидас сказал — она знает. Альвидас сказал — мы с ней семья. А остальное не важно, теперь — нет. Лет в шестнадцать она приходила и рыдала у него на плече, потому что было больно и страшно, и неясно, за что и почему это всё. Неясно было до сих пор, но боль и страх могут причинить только близкие. И никто не выгонит Эву из дома — к сожалению. Но она и сама уйдёт, как только сможет. — Правда, Альвидас? — весело спросила Эва. Константин вздрогнул. Она спрашивала о другом, но, может, всё равно о том самом. — Разумеется, — невозмутимо согласился тот.