От свечей к порогу

      — Ой, девочки, вы посмотрите только, какой снег! — Зофья проснулась под звонкий смех Илонки. Младшая её подруга встала на колени на смятой постели и тянулась к тяжёлым тёмно-зелёным шторам, меж которыми пробивался слабый белёсый свет.       — Тише, Лонка, — зашипели сонно со всех сторон, — Рамута придёт, накажет всех за тебя!       Зофья, повернув голову, видела, как другие девочки, растрепав заплетённые на ночь косы, укрываются с головой одеялами.       Но её сон покинул с первыми мыслями о вечернем бале. Зофья выбралась из постели, спустила босые ноги на пол. Холод плит чувствовался даже сквозь устилавшие их циновки, и она болезненно вздрогнула и поджала пальцы, всколыхнув согретый дыханием девочек воздух спальни.       — Показывай, не шуми только, — шикнула она на Илонку, забираясь с ногами на её кровать. Илонка нырнула под тяжёлую штору с золотой кистью, и Зофья пробралась туда следом за ней. Здесь, вплотную к внешней стене гимназии, да к широкому подоконнику, было холодно. Зофья накинула край шторы себе на плечи, но он тоже промёрз за ночь и неприятно морозил тело сквозь ночную рубашку. Зофья оттолкнула ткань в сторону.       — Смотри же, ну! — горячо зашептала ей на ухо Илонка, схватив подругу за руку.       То ли тьма, то ли белизна ослепили Зофью, стоило ей поднять голову. Ранним утром небо не успело ещё просветлеть и расцвести, но зато весь сад был застлан белым пушистым снегом, дальние деревья и изгородь терялись в слабом мерцании вовсе.       Зофья охнула и закрыла глаза.       — Дурёха ты, Илонка! — в сердцах выдохнула она сквозь слёзы. — Ох, князья-защитнички!       — Ты чего ругаешься? — захныкала Илона, и со всех сторон на них зашикали снова, но Зофья уже никого не слушала. Она толкнула подруге в лицо скомканную штору, соскочила на пол и, дрожа, забилась в свою кровать, горячо умоляя князей-защитничков спрятать её. Пальцы тряслись и, чтобы чем-то занять руки, Зофья начала переплетать косу.       В спальне сделалось тихо, только у окна обиженно сопела Илона.       «Ничего ей не будет, а будет — так и надо!» — сердито подумала Зофья и не стала просить защиты для неё.       Маменька с детства учила — пока морозы не грянут да зимний король не выйдет на небо, не глядись в заутреннюю тьму. Дома они расклеивали по окнам кружевные снежинки из бумаги, обереги от темноты, но в гимназии такое не одобряли. Рамута, старшая воспитательница, только неодобрительно кривила губы, заприметив, как девочки шепчут под нос старые заговоры.       До завтрака, впрочем, Зофья успела прийти в себя. И по пути в столовую быстро сжала в ладони тёплые пальчики Илонки, прося прощения.       — Ты больше не сердишься? — шёпотом спросила та. — И ругать не станешь?       — Не стану, — пообещала Зофья. — Будем дружить снова.       Ели мало — волновались из-за праздничного бала да обещанного приезда кадетов так, что кусок в горло не лез. Кто-то ждал встречи с братьями. У Зофьи братьев не было, но общее волнение не обошло стороной и её: как же — танцы! с мальчиками!       Илонка, сидевшая рядом, вяло ковырялась вилкой в тарелке.       — Ешь, — строго шепнула ей Зофья и покосилась на стоящую во главе стола Рамуту — суровую, затянутую в тёмное платье, — и спину выпрями! Упадёшь ещё в обморок, какие тебе тогда танцы!       — Может, упасть бы и лучше, коли танцевать не умеешь, — захихикала через стол вредина Наталья и жеманно поджала губы. Илонка покраснела, но Зофья только нос вздёрнула:       — Вот ещё!       Илонка была даром, что младшенькая, но стройная и красивая, будто куколка. И волосы у неё всамделишно золотились в свете свечей. Зофья поклялась, что если никто не пригласит её танцевать — так она сама, и мысленно окрестила выдуманных мальчишек, не позвавших Илонку на танец, дураками.       — Приехали, приехали!       Было уже за полдень, когда девочки стайкой птиц метнулись к окнам. Занятий не было, но Рамута усадила их в классной комнате, выдала книги — но, занятая подготовкой к балу, оставила одних, и гимназистки больше шептались друг с другом, чем читали, а теперь и вовсе прильнули к стёклам.       Мальчики шли от ворот, за которыми остались расписные сани, словно бы они так и ехали из самого Странного. Их строгая форма выделялась на фоне снега и отсюда, сверху, они были похожи на хорошеньких игрушечных солдатиков.       Кто-то из кадетов поднял голову, разглядел их в окне, поднял руку, показывая — девочки со смехом и визгом брызнули в стороны. Зофья тоже смеялась, совсем позабыв об утреннем ужасе.       Только Илонка осталась стоять у окна, прижав растопыренные пальчики к стеклу. Она вздрогнула, когда Зофья приобняла её за плечи, и посмотрела на подругу огромными глазами, чёрными от расширившихся зрачков.       — Ты чего, Илонка? — испугалась Зофья. — Жар, что ли? Может, в лазарет? — она прижалась губами к Илонкиному лбу, но нет, кожа была привычно приятно тёплой.       — Ничего, — странно тихо ответила Илонка и жалобно взглянула на неё: — Только есть хочется…       — Говорила же за завтраком! — привычно отчитала её Зофья, но тут же смягчилась: — Ну, потерпи, к празднику столько всего наготовили, вот и поешь.       До вечера Илонка ещё несколько раз замирала и жаловалась на голод, прижимая ладони к животу, но быстро веселела. И, когда Рамута пришла с другими воспитательницами, чтобы помочь девочкам одеться к празднику, совсем оживилась и сделалась обычной собой, смешливой и лёгкой Илонкой. Тогда Зофья наконец перестала волноваться и позволила себе помечтать — о том, как однажды она будет танцевать на балу в роскошном платье с открытыми плечами, а не в скромной одежде гимназистки.       И — уж конечно, самодовольно подумала Зофья, — на танец Илонку пригласили одной из первых. Зофья с удовольствием наблюдала, как высокий темноволосый кадет кружит её лёгонькую тонкую подругу по залу, и прочие пары оборачиваются им вслед. Она загляделась так, что едва не упустила собственного кавалера.       — Радуйся! — засмеялся он, когда она всё же подала ему руку, он был огромный, рыжий, с приятным странским говором, и Зофья, презрев всё, чему её учили в гимназии, засмеялась в ответ.       А, когда танец кончился, и он отступил в сторону, поцеловав её пальцы, Зофья завертела головой — счастливая, раскрасневшаяся, — но подруги не увидела.       Сердце её тревожно сжалось. Илонка была не глупа, но наивна — ушла она одна или со своим партнёром по танцу? Зал был полон воспитательниц, учителей, строгих классных дам, но Илонки в зале не было, и вместе с тем сердце у Зофьи было не на месте. Она снова завертела головой, чуть не столкнулась с парами, собирающимися для нового танца, стыдливо присела под строгим взглядом Рамуты и смущённо отступила от кадета, протянувшего ей руку.       — Нет-нет, извините, я не танцую… — с трудом выдавила она.       Незамеченная за вихрем юбок и блеском праздничных огней, Зофья покинула зал. Этот вечер был сбывшейся фантазией, их общей грёзой, вызревшей в девичьих головах, вскормленной воспоминаниями, пахнущими сухими цветами письмами и дневниками, книгами, которые читали вместе с подругами, шёпотом, укрывшись с головами одеялом…       Зофья ускорила шаг, птичкой взмыв по тёмной холодной лестнице. Отвернула голову, чтобы не смотреть в окно, всего и уловила осколком взгляда, что метнувшуюся в стекло горсть снега, соскользнувшего с крыши. Ох, князья-защитнички, только бы Илонка была в порядке!       Гимназия, по людновскому ещё обычаю, пряталась в стороне от города, там, где лес надёжно укрывал воспитанниц и от соблазнов, и от глаза дурного. Зофья подумала об окружающих их лесах, сквозь которые вёл едва ли десяток дорог, и сама она, и Илонка, и весь этот бал внезапно почудились ей такими крошечными…       — Есть хочется… — она замерла на середине шага, услышав голос подружки — надтреснутый, усталый. Ну, если этот игрушечный солдатик обидел её… Зофья подобрала одной рукой подол платья, а вторую ладонь сжала в кулак, так что от ногтей на коже остались болезненные красные лунки.       — Прошу, потерпите же немного! — молодой человек явно был сконфужен поведением своей дамы. Рядом с ним Илонка более обычного напоминала фарфоровую куколку, снятую с каминной полки. Вот он закружил девушку в танце, и Зофья видела, как пылают его щёки и горят глаза, и как белое платье вихрем кружится вокруг ног. Это было красиво — две словно бы игрушечные фигурки на фоне белого окна, стеклянного шарика со снегом.       На секунду Зофья поймала Илонкин взгляд: огромные, во всю ширь распахнутые зрачки.       — Есть хочется, — повторила она, вдруг став на цыпочки за спиной своего кавалера, словно секрет поверяя ему.       А потом — впилась зубами в основание его шеи.       Зофья закрыла рот ладонью, заглушая крик, и отшатнулась назад с такой силой, что ударилась спиной в холодную стену. Однако из горла её не вырвалось ни звука, кроме судорожного вздоха. Юноша тоже не кричал, только хрипел, и кадык его ходил ходуном, будто тоненькая рука Илонки, обвившая его поперёк груди, перекрыла ему дыхание.       Так они и стояли — неловко, покачиваясь, но так грациозно отклонившись назад.       Илонка в почти непристойном объятии прильнула к кадету. Лунный да звёздный свет, льющийся из окна, сделал мир чёрно-белым, но придал ему пугающую чёткость. Зофья видела, почти ощущала, как зубы Илонки, ровные человеческие зубы, скользят по чужой плоти, силясь зацепиться, и видела она, как эти маленькие белые зубы разрывают жёсткое мясо, с хлюпаньем проникая всё глубже.       Кадет пытался бороться с ней. Илонка тянула его назад, выгибая позвоночник, и он силился найти опору, чтобы выпрямиться, чтобы оторвать её от себя. Как в кошмарном сне, Зофья наблюдала, окоченев от ужаса, как его пальцы беспомощно скользят по гладкому подоконнику.       По счастью, ей не было видно его лица.       И всегда ли в маленькой Илонке было столько силы?       Она рвала мясо медленно, но методично, и ни одно судорожное движение чужих рук не остановило её.       А после Зофья услышала скрежет, отпечатавшийся в её памяти, когда Илонкины зубы добрались до кости. Она надавила сильнее, сильнее, сжала нечеловечески крепко челюсти, дробя хребет — и кадет замер, перестав сучить руками, ноги подкосились, и он осел вниз. Илонка держала его на руках, словно умирающего возлюбленного, и всё её кремовое платье было залито кровью. А потом она опустилась на пол, и юбки разметались вокруг, подобно лепесткам розы, а она снова, будто бы ничего не случилось, впилась зубами в кровоточащую рану.       Зофья, крепко-крепко зажимавшая себе рот ладонью, наконец, позволила рукам опуститься. Пальцы дрожали, и ей казалось, что можно расслышать колебания воздуха вокруг них.       «Ох, князья-защитнички!» — изо всех сил взмолилась она, крепко сцепив руки у груди.       Илонка обернулась к ней мгновенно, словно мысли услышала. Её глаза сделались совсем чёрными, только белки влажно поблёскивали в темноте.       Зофья сглотнула вязкую кисловатую слюну — и сделала шаг ей навстречу.       — Это я, Илонка, — сказала она, и собственный голос показался ей чужим. Илонка, впрочем, словно зверь, узнавший хозяина, успокоилась. И вернулась к трапезе.       Ноги Зофью больше не держали, и она опустилась на пол, спиной к страшному окну, чувствуя холод стен старой гимназии, корнями проросшей в самое сердце леса. Там, снаружи, зимний король всё никак не выходил на небо, и не было ни снежинок-оберегов, ни звучных салютов — и тьма была бесконечна, и некому было отогнать её.       Да и поздно — она ведь уже была внутри.       Илонка ела так же, как Зофьин отец объедал дичь: эдак вдумчиво, не торопясь, но и не делая сколько-нибудь значимых пауз, а оттого быстро, аккуратно сплёвывая всё лишнее. Волосы, зубы, клочья одежды… Почти зачарованная, Зофья смотрела, как увеличивается маленькая горка. Ей хотелось плакать, но слёз всё не было.       Нет, подумала, Зофья. Не хотелось. Она всего лишь думала, что правильно было бы расплакаться.       Зато — зато она знала, где можно спрятать останки кадета, там, где никто и никогда не найдёт их, в тёмном густом лесу.       — Есть хочется, — жалобным сиплым шёпотом произнесла Илонка. То, что теперь Илонкой было.       Зофья глубоко вздохнула, выдохнула, сжала ладони в кулаки и поднялась с холодного пола. Ей вспомнились утренние мечты о платьях, и сверкающая люстра в бальном зале, и смех, и танец, похожий на полёт. «Радуйся!» — сказал ей высокий рыжий кадет. Зофья почувствовала, как что-то вскипает у неё в груди, только радость ли это была.       — Подожди, Илонка, — сказала она. — Сейчас я что-нибудь придумаю.