Что бы ни случилось

Гарри потерял счёт времени. Помнил, как пролетели те дни, полные суеты и каких-то дел, дни, связанные с похоронами. Многие подходили к нему на кладбище, говорили какие-то слова, касались его плеча или рук, иные выказывали своё сочувствие кивками и клали цветы у могильного камня. Гарри не чувствовал, чтобы по его лицу сбежала хотя бы слеза. Он будто бы окаменел и отказывался верить в происходящее, как во сне уходил с кладбища прочь и не замечал на себе ничьих взглядов. У него не было возможности коснуться холодного лба или губ любимой девушки, не было возможности увидеть её в гробу и разрыдаться. Его неповторимая, любимая, умная, добрая, смелая Гермиона не могла сделаться горсткой пепла. Он отказывался в это верить. Как неприкаянный Гарри ходил по квартире, замирал от каждого шороха за дверью, инстинктивно ожидая, что в замке вот-вот зашевелится ключ, и принимался ходить снова. Совы приносили ему всякие записки, пухлые письма, букеты цветов и корзинки с угощениями. Гарри не было до них никакого дела, и птицы, пробив общими усилиями стекло в форточке, бросали посылки как попало. Приходили коллеги с работы, Джефф и Гаррет, близкие приятели Гарри, один худой и высокий, другой пониже и поплотнее, пытались его как-то отвлечь, рассказать о делах, но это было бессмысленно. Гарри не за что было уцепиться и некому было мстить. Злоумышленники, а их было двое, не рассчитали своих сил, когда устроили на выставке пожар, и погибли в огне. Организатор выставки, некий известный садовод Джоркинс, имел множество завистников, вот и не повезло. Гарри мог бы задуматься, что там делала Гермиона с утра пораньше, с каких пор её вдруг заинтересовали цветы и другие растения, но это не имело теперь значения. Дни шли, и он не слышал её чудесного голоса, не улавливал тихих шагов по коридору, не ощущал аромата духов. Пустота в Гарри ширилась, заполняя собою всё, и ей едва хватало места. Осознание горя должно было на него рано или поздно обрушиться, и это, конечно же, произошло. День на третий или четвертый он открыл в спальне шкаф и глупо уставился на висевшие там платья. В этот момент его и накрыло «реальностью», точно лавиной. Гарри не понял, как упал на колени и сжимал в руках все эти платья, словно бездыханное тело жены, его трясло от рыданий, слёзы безостановочно бежали по щекам. Гермиона больше не придёт и не наденет ни одно из этих платьев, не будет крутиться перед зеркалом и с хитрой улыбкой ждать его реакции. Спроси его кто, и он мог бы вспомнить историю или счастливый момент с каждой из этих тряпок. Вспомнить, как они изящно сидели на его жене. Например, алое платье с глубоким вырезом. «И ты что, вот так вот просто меня отпустишь на вечер? Совсем-совсем не будешь ревновать?» — стоя в нём, лукаво интересовалась Гермиона. «Ревновать? Тебя? — деланно удивился тогда Гарри, подавляя в себе желание не отпускать её никуда. — Это к кому же? Уж не к Колину ли?» Она рассмеялась и приложила ладони к его плечам. «Ах ну да, кто может сравниться с самим Гарри Поттером? И как я могла забыть?» Они целовались с таким жаром, что ей пришлось вырваться, чтобы успеть. Гарри шутливо кричал ей вслед, что если она не вернётся к полуночи, то сильно об этом пожалеет. Ночью он сам снимал с неё это алое платье, попутно выслушивая, что вечер вышел жутко скучным. Гермиона стояла перед ним обнажённая и казалась в лунном свете ангелом, сошедшим с небес. Теперь этого ангела больше нет. Гарри не знал, сколько времени просидел с её платьями, сколько лежал вместе с ними на кровати. Пока он их обнимал, казалось, что жена всё ещё лежит рядом, и он не мог поднять руку, боялся, что не нащупает её мягких пушистых волос, не коснётся пальцами её нежной кожи. Иллюзия присутствия Гермионы поддерживала его до самого утра, пока солнце безжалостно не обрисовало ему правду. Гарри не мог спать, мучимый одной и той же мыслью. Он пил огневиски, желая затуманить свой разум до той степени, когда потеряется связь с реальностью, и отключался, где приходилось. А потом огневиски перестало ему помогать, пришлось поменять галлеоны на маггловские деньги и пополнить свой запас кучей разных бутылок. Иногда Гарри просыпался на полу в гостиной, иногда у стены на кухне, обнимая табуретку, и отбрасывал её от себя вместе с пустой бутылкой. Квартира заполнялась всяким хламом, но ему не было до этого дела, как и до собственного внешнего вида. Как-то он и вовсе проснулся на улице, встал с лавки и взглянул на опухшее, покрытое густой щетиной лицо в луже. Гермиона бы ужаснулась, увидь она такое лицо, а он топнул по луже ногой и отправился домой. Месяц его отпуска, как видимо, давно кончился, но Гарри и не думал возвращаться на службу. Любого другого сотрудника давно бы отчитали и выперли, а ему и здесь сделали исключение. Кингсли как министр магии заходил к нему как-то в гости, неловко потоптался у порога, изо всех сил стараясь не сморщить нос, и важно заметил, что все всё прекрасно понимают. — Если тебе нужно ещё какое-то время, то мы, конечно, не будем давить, дай о себе знать, как только… станешь чувствовать себя лучше. Гарри смеялся над этим заявлением, точно безумный, и министр поторопился уйти. Станет чувствовать себя лучше… Он не был уверен, что вообще себя «чувствовал», что сердце всё ещё билось в груди, а не оказалось тайком от него заменено на моторчик. Его рука поднялась и нащупала на шее ключ, висевший на цепочке. Он так и не разгадал подарок любимой… Ни один из друзей не получал от неё никаких коробок или шкатулок. Вивиан проверила кабинет Гермионы и, опечалившись, покачала головой. Дома Гарри тоже ничего интересного не обнаружил, он редко трогал книги жены, стоявшие на полке — всё ещё помнил её расстроенное лицо, когда нечаянно учинил кавардак, и всё попадало, всякие заметки, закладки, доклады перемешались: «Гарри, ну я же просила тебя быть аккуратней», — но снимал их теперь, проверял, не упустил ли чего за ними. В одной из книг сохранилось письмо, и он глянул на него из любопытства. «Дорогая Гермиона! Не переживай, это ничего, что от вас так долго не было вестей, мы с Луной прекрасно понимаем, как тебе нелегко. Гарри обязательно поправится, ты только не унывай и пиши, если хочешь выговориться, прилетай или зови, да без разницы. Мы остаёмся вашими друзьями и всегда будем рады помочь. Хорошую ты мне работку подкинула с этим «чёрным лотосом»… Пришлось посидеть в библиотеке, хотя я думал, что всё изучил насчёт водных растений, а его взяли и отнесли к наземным! Два дня, получается, крутился не у той полки. Я так понимаю, ты и сама знаешь все его свойства? Какой он ядовитый, жуть! Ты, кстати, верно подметила насчёт среды обитания, в последние столетия его никто не выращивал — слишком трудно, да и опасно для жизни — но если тебе так нужно найти хотя бы семена, то можешь обратиться к Баку Джоркинсу или Уилберу Веррансу, пять лет назад эти умелые садоводы получали премию за лучшие саженцы Лилового лука и Трещащей капусты, в справочнике за ними числится много других редких видов растений и цветов, чёрный лотос в этом списке присутствует. Надеюсь, я тебе хоть чем-то помог. С уважением, Преданный тебе друг Невилл. P.S. Гарри справлялся и не с таким, ведь ты же это знаешь, не отчаивайся! P.S.S. Луна считает, что мозгошмыги Гарри могли сильно расплодиться из-за влияния твоих и вызвать у него затор, хорошенько тряхни его, если целители тебе это разрешат». Этому письму было больше года, потому что в то время Гарри находился на грани жизни и смерти в больнице святого Мунго. Первым, что он увидел, очнувшись, было измученное, осунувшееся лицо Гермионы. Она верила и ждала его порядка двух месяцев, а потом долго плакала, прижавшись к его груди. Гарри было неловко от этого и очень жалко её, он старался изо всех сил, чтобы встать на ноги, и сам позаботиться о ней. К тому же с её родителями приключилось несчастье… Гермиона снесла много ударов судьбы, но всегда оставалась сильной и отважной. Ничего удивительного, что она ещё умудрялась параллельно заниматься какими-то делами. Гарри силился вспомнить, рассказывала ли ему жена о мистере Джоркинсе и своих отношениях с ним, но на ум ничего не приходило. Возможно, это была какая-то незначительная встреча, и до недавней выставки они больше не пересекались. В любом случае пламя поглотило их вместе со злодеями, и новая информация не имела никакого значения. Гарри вернул письмо в книгу и поставил её на полку. Частым его гостем был, конечно же, Рон. Поначалу он, явно настроенный родными, всё пытался призвать друга «вернуться к жизни», но Гарри хватило один раз распахнуть дверь и грубо послать его к фестралу, чтобы Рон закончил с идиотскими проповедями. Теперь он заходил, чтобы выпить, а Гарри делал вид, будто бы слушал его жалобы на жизнь. Этого им вполне хватало. МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ВЫЖИЛ, ПОТЕРЯЛ СЕБЯ Вот уже почти полгода мы ломаем головы над тем, куда же делся великий Гарри Поттер. Могло ли статься, что известный герой покинул родину и зажил никому неизвестным в далёкой стране? Марта Холпинс, наша добрая читательница, сообщает, что видела Гарри Поттера позапрошлым вечером в компании трёх известных отморозков из семьи Бератессов. Что это? Наш добрый герой устал вершить подвиги и решил сменить сторону? Что могло повлиять на?.. Гарри отбросил газету от себя к противоположной стене. Он и не сомневался, что в стопке макулатуры, которую регулярно бросали в квартире совы, имелось немалое количество таких вот фантастических статей. — Тебя что, это совсем не заботит? — настороженно спросил Рон, ждавший реакцию на заметку. — Нет, — всё, что ответил Гарри, снова приложившись к бокалу. На этом разговоры за то, что про него думают в обществе, завершились. Рон одним махом осушил свой бокал с джином, покраснел и закашлялся. На глазах его выступили слёзы, и он принялся бить себя по груди. — Ты… чокнулся… это… пить, — сдавленно сообщил. Гарри не удостоил его и взглядом. Прошло «почти полгода», крутилось в его голове. А казалось, что ещё вчера он укладывал Рона на диване, а Гермиона качала головой в спальне. «Он как ребёнок, ей-богу, — твердила она. — Нет, я всё понимаю, и не против, что он приходит, но пора бы уже и повзрослеть, наверное. Сколько ещё он будет к нам бегать после каждой кинувшей его подружки?» Гарри обнимал её у окна, в его объятиях она успокаивалась и становилась нежной. Ему хватало поцеловать её в висок, чтобы она могла выдохнуть и прижаться к его груди. «Прости, не знаю, что на меня нашло», — говорила она в такие моменты, а он заглядывал сверху вниз в её глаза, и всё остальное отходило на второй план. Сейчас, что и оставалось, так заглядывать в бокал с очередным напитком, и ощущать в груди ноющую боль. Вторая её волна настигла его из-за Вивиан, заскочившей в какой-то день. — Мы наводили в её кабинете порядок… Ну, новое назначение, сам понимаешь, вот и получилось, что… В общем, девочки хотели всё это выкинуть, а я подумала, что… ну, может, тебе это будет нужно, — сконфуженно проговорила она и отдала Гарри коробку. — Спасибо, — бросил он и ушёл с этой ношей в гостиную. В коробке не лежало ничего особенного: всякие исписанные свитки, короткие заметки, поломанные перья, но Гарри нашёл на дне вещь, которая выбила его из колеи. Всего лишь тёмная заколка с изображением бабочки сверху. Он столько раз видел, как Гермиона убирала с помощью этой заколки несколько прядей волос с лица… столько раз снимал эту заколку с её головы, возвращая той привычный облик… ему так нравилось брать её лицо в ладони и чувствовать, как эти самые пряди щекочут его руки, пока они с Гермионой проникновенно смотрят друг другу в глаза… Гарри не понял, как оказался лежать возле коробки на боку, не в силах сдерживать рыданий, и сжимал в кулаке памятную заколку. Даже выпивке не удавалось лишить его каждого светлого мига с Гермионой и заглушить невыносимую боль от её потери. И именно в этот вечер, когда Гарри не хотел никого видеть, не имел сил подняться с пола и не понимал, почему до сих пор не умер, Рон снова надумал к нему зайти. — Гарри, да открой ты уже наконец! Это срочно! Гарри! Настойчивости Рона стоило бы позавидовать. Друг проник в квартиру «силой». Применил «алохомора», получил в ответ едва живую после всех визитёров «защиту» и с подбитым глазом отыскал Гарри в гостиной. — Понимаешь?! Гарри! Гарри, ты слышишь меня вообще?! Гарри с трудом понимал, что он сидит, и Рон вместо того, чтобы дать ему умереть, продолжает его тормошить. А потом прозвучали слова, от которых он позабыл всё на свете. — Я не спятил, слышишь? Видел её, прям как тебя! Она… это точно была Гермиона, её сложно не узнать! Заколка выпала из руки Гарри, и он медленно перевёл взгляд на друга. Взгляд, в котором впервые всколыхнулось осознание. — Что?.. Что ты сказал? — Гермиона, — повторил бледный и взволнованный Рон. — Можешь думать, что хочешь, но я её видел сегодня! Она… Она прошла мимо меня, как будто и не узнала, но я же не мог её забыть или спутать с кем-то другим!