Dream brother, my killer, my lover

— Ты взял зонт? — натирая руки и ноги кремом от загара, спросил англичанин. — Не-а, а зачем? — голубые глаза засверкали, будто впервые слышали слово «зонт». Спустя три года Альфред почему-то запамятовал, что его брат быстро сгорает на солнце. Артур лишь одарил его недовольным взглядом, натягивая на голое тело тонкую белую майку и поправляя резинку коротких шорт тускло-жёлтого оттенка. Пришлось пойти за крайне необходимой вещью самому, заодно и поторопить зачарованную перед зеркалом невесту в новом купальнике. Время на телефоне показало 9:00, и Кёркленд зевнул. Если бы Альфред не поднял их так рано, чтобы попробовать искупаться наверняка в ледяной воде, они бы сейчас нежились в тёплой постели, досыпая то, чего не успели сделать вчера ночью. Ещё лучше, если бы тот вообще с ними не ехал, а ещё лучше — сидел бы где-нибудь на другом краю света, и чем дальше, тем лучше. Артур быстрыми шагами взобрался на второй этаж и забежал к девушке, попросив поторапливаться и перед уходом окинув несколько раз оценивающим хищным взглядом, на что та лишь тихо ответила: «Любимый, не шали». Тент, усыпанный яркими и абсолютно различными кляксами на шапке, был найден, и англичанин повторно заглянул к Мэри и, не смотря на упадок настроения, загреб её в теплые объятия, что-то шепча на ухо и расцеловывая щеки. Удивлению от его настроя не было конца, ведь в следующую секунду та громко расхохоталась, заставляя Артура хмурится, а потом самостоятельно успокаивая его путем своих поцелуев. — Эй, ребят, я сейчас засну от скуки! Быстрее! — разъяренно крикнул Альфред, в конце слегка повышая голос, и забавляя этим влюбленных только сильнее. Англичанин закатил глаза и схватил пляжную накидку, передавая её в девичьи руки. — Надень. Я не хочу, чтобы этот глазастый пялился на тебя, пока мы спускались к пляжу. — Артур, да ладно тебе, Альфред вполне нормальный! — Это не обсуждается, — обрезал Кёркленд, совершенно теряя недавнюю тягу к нежности и поцелуям. Опять весь его покой был нарушен одной «большой» проблемой. После некоторой суеты они не спеша направились к океану. Единственный, кто всё более отдалялся — это Альфред: он галопом побежал по мягкому, но и в то же время горячему песку в сторону воды. Артур не видел, но смог услышать счастливый рев. Как он может так радоваться, когда океан потеплеет только к августу? Это же самоубийство. А вдруг… — Альфред, не отплывай далеко! Мы ещё не знаем, как ведут себя здешние воды! — крикнул тот всплескам океана, которые появлялись всё чаще и чаще. Дойдя до места, он и Мэри приступили раскладывать лежаки. Плечи постепенно начинали греться, и Артур мигом принялся раскрывать тент, пытаясь поставить его и как можно быстрее оказаться под укрытием. В воду идти он не планировал, но наперед знал, что его заставят, даже если придется тащить по земле. Присаживаясь, Кёркленд сделал из полотенца подобие подушки и положил на него голову. Солнечные очки прекрасно защищали от яркого света, а сигарета вполне заменяла купание в морской воде. Свесив ноги по разные стороны, Артур стал медленно зарываться пальцами в немного остывший песок под тенью, который переливался по коже, щекоча и тем самым делая расслабляющий массаж. Глаза безнадежно смыкались, а сигарета торопилась выпасть из пальцев, но вот послышался крик, веки приподнялись и англичанин, сделав последнюю затяжку, лениво встал, вглядываясь в завораживающую синеву. — Артур, иди к нам! — позвал его Джонс, держа у себя на шее Мэри и собираясь кидать её в воду. — Что?! — Он говорит, иди сюда, иначе мы тебя за уши притащим, — ответила та, но Артур услышал только «за уши притащим», радостный вскрик и брызги от бомбочки, которую сделала девушка. — Идите вы! — не довольствуясь дружбой Мэри и Альфреда, злобно рявкнул тот, стянул с себя майку и спешным шагом направился к воде, пока его братец ещё куда-нибудь не засунул свои грязные ручонки. — Вылезайте оба, вода холодная, — сделал вывод Артур, дотронувшись невесомо пальцами ног до тонкого слоя набежавшей волны. Этого хватило, чтобы он съёжился, обнимая себя за плечи. — Мы не вылезем, пока ты не испытаешь это на своей шкуре! — обиженно запротестовал Джонс, удерживая своё упрямство с помощью поддержки Мэри. — Боже… — англичанин устало вздохнул, — ладно! Но если у меня начнутся судороги — я вас прикончу, — угроза была понята, и к ней отнеслись со всей серьезностью, но не отказались от своих планов. И пока те двое резвились в солёных брызгах и встречно падали на каждую волну, Артур зашёл в воду только по щиколотки, ощущая на себе жар солнечных лучей. — Арти, ну кто так купается? — американец, захлестывая воду ногами, приблизился к брату. — Нужно заходить резко, и тогда холодно не будет, — с героической уверенностью рекомендовал он. Кёркленд с подозрением посмотрел ему в глаза, потом осмотрел лицо, усыпанное каплями, и опустил взгляд ниже к груди и животу…таким сильным и поджарым. Конечно, для него эта вода, как кипяток, промелькнуло в светлой голове. Пораздумав над сказанным, англичанин неуверенно шагнул дальше, пока вода не добралась до начала живота — одному из самых чувствительных мест. — Чёрт, как холодно то! Постой, Альфред, не отходи далеко. Лучше дай мне руку! Кажется, это судороги, — Артур тревожно и неаккуратно тянул руки к брату, пока тот задыхался от смеха, но всё-таки брал руки обеспокоенного, тем самым продвигаясь всё глубже. Вода, действительно, была очень холодной. В ней не обойтись без выдержки, а уж тем более, если ты любитель погреться в тёплом свитере и с кружкой чая рядом. — Всё, я пас, — англичанин поторопился развернуться в сторону берега, но Альфред скользнул ладонями по его запястьям и выше, после ухватился у локтей и притянул к себе, сокращая значительное расстояние между ними. Артур вздрогнул: вода поднялась на несколько сантиметров, но этого хватило, чтобы снова прочувствовать всё преимущество океана. Он медленно заглянул в глаза брата снизу вверх. Жаль только очки препятствовали полноценному распознанию этого цвета. Было бы огромной ошибкой не признать, что для него они были самыми прекрасными. Внутри, какая-то часть тела заметно потеплела, казалось, передавая свой жар по остальным местам и разгоняя кровь с бешеной скоростью. — Альфред, я… — хотел сказать «замерз», но, не имея сил оторваться, позорно забыл последнее слово. Волнение нарастало, и он смущенно отвернул голову в сторону. И, всё же, как хорошо, что очки на месте. — Чувак, мы только минуты три в воде, а у тебя уже губы синие! Странно, щёки горят… — тот задумчиво смотрел сквозь воду, а англичанин краснел, в голове проклиная свою ни под каким предлогом ненужную смущенность. — Я пошёл! — не зная, куда деться, неожиданно резко выпалил Кёркленд и неровно зашагал к берегу. — Постой, дай помогу! Альфред через несколько шагов догнал Артура, ступая возле него и только больше выводя из себя холодными брызгами, которые он делал, размахивая руками и что-то нечленораздельно рассказывая. Когда же они вышли из воды, англичанин вспомнил про девушку, внимательно осматриваясь вокруг. Та стояла немного поодаль от них, шумно разговаривая по телефону и счастливо жестикулируя. Артуру будто передался позитив любимой, и он тоже улыбнулся, постепенно успокаиваясь и падая обратно на своё место. Пока он отходил от холода, Альфред жадно хлебал воду из бутылки, да так много, что живот начинал вздуваться. Англичанин тихо цокнул, снял очки и прикрыл глаза: — Остановись уже, у тебя никто не отнимет эту чёртову бутылку. Альфред ничего не ответил, но посмотрел: интересно и задорно, с каплей хитрости. Он явно что-то задумал, раз так долго заглядывался на брата. Слава богу, у того прикрыты глаза, иначе бы потоки упреков и язв были неизбежны. Артур, ничего не подозревая, закинул руки за шею и приготовился немного вздремнуть. При этом его тело изящно вытянулось, а кости стали выпирать ещё больше. Альфред мог пересчитать каждое ребро, но привлекала его другая часть. Мэри легкими шагами подбежала к парням, довольно улыбаясь и готовясь выдать напрямик полученную информацию. — Артур, ты не поверишь, мне сейчас звонила Элизабет! Представляешь, я её так давно не видела! — девушка повернулась к Джонсу, замечая, что англичанин даже не потрудился глаза открыть, но, на самом деле, внимательно слушал. — Это моя давняя подруга со школы, мы с ней были так неразлучны. В общем, она сказала, что тут недалеко проездом, не против увидеться. Альфред, прости за сорванные планы, Артур, ты ничего не теряешь. Не скучайте, мальчики, вернусь к вечеру, — обижаясь на Кёркленда, Мэри перед уходом насыпала ему на живот песок, но тот не успел что-либо сделать, злобно стряхивая крупицы с кожи. Джонс, не имея никакое отношение к этому, смиренно пожал плечами и поспешно приблизился к брату, усаживаясь напротив него, на край лежака, и перекидывая ногу, тем самым соприкасаясь с чужими ногами. — Арти, хватит рычать, это всего лишь песок. Лучше послушай, что я тебе скажу… — пока Альфред говорил, его руки оглаживали худые колени, медленно массируя и поднимаясь всё выше. — Мэри приедет не так скоро, может быть, мы расслабимся, поболтаем по душам, в конце концов, выпьем, что захочешь? Можем даже фильм посмотреть. Англичанин ещё мог перенести соприкосновение ног, то такое распутство рук не шло ни в какие ворота. Он резко приподнялся на локтях, ухватываясь взглядом за шаловливые руки и будто пытаясь остановить те силой воли. — Ты морской воды наглотался, — становясь резким, он хлопнул американца по руке, тут же добиваясь своего, — или вчерашних побоев было мало? — перевёл угрожающий взгляд в сторону небольшого синяка, красовавшегося на ноге. — Ты опять всё переворачиваешь, это была шутка! — Поцелуй с помолвленным мужчиной — это шутка? — Я не… — Да, ты, как всегда, не виноват. Это всё я, лежу перед тобой и соблазняю тебя! Мне уже подышать нельзя?! — англичанин в ярости подскочил, с не меньшим пылом натягивая на себя майку. В голову не приходил никакой ответ, поэтому Альфред постарался сдержаться, отводя покрасневшее лицо в сторону и обиженно бормоча себе под нос: — Я не виноват, это ты набросился на меня первый… — Говори, что хочешь, мне уже без разницы, всё кончено, Альфред, — обрезал англичанин и поспешил домой, только бы снова не смотреть на этого надоеду. Складывать лежаки и тент Джонсу пришлось самому. Он захватил всё необходимое и грустно посмотрел в воду, хватаясь взглядом за каждую волну, так легко оставляющую после себя пену. Почему же он не мог делать всё так же легко, как делает это природа? Почему у него не заложено это в крови? Может быть, если бы он не стал приставать вчера к Артуру, сегодняшний день прошёл безупречно, а после ухода Мэри они бы действительно смотрели кино. После пляжа в ближайший час никто не пытался выйти из своей комнаты, замыкаясь не только в них, но и в собственных мыслях, угнетая обстановку только больше. В доме стояла зловещая тишина, точно сюда не вступала нога человека пять лет. Рано или поздно это закончится. В любом случае, обижаться друг на друга было смешно и слишком по-детски. Даже если так, никто не собирался добровольно покидать комнату. Получилось это спонтанно. Оба, приняв душ, планировали пойти на кухню, и теперь, столкнувшись в коридоре на втором этаже, стояли в ступоре, не ожидая встретиться, не то, чтобы в глаза посмотреть. Но, переборов себя первым, Альфред осмотрел Артура, приметив, что тот тоже только вышел из душа, так как оказался в тёмном шёлковом халате. Американец не додумался переодеться и всё время держал полотенце на поясе, да так нервно, точно стоит ослабить ладонь, и он покажется во всей красе. — На кухню идёшь? — совершенно неловко спросил юноша, не забывая казаться как можно более отстранённым. — Да… — гордо заявил Артур и, не осмелившись заглянуть в глаза, прислонился к прохладной стене, намеренно зная, что ведение этого диалога должен взять на себя американец, ибо считал, что в таком, казалось бы, несущественном конфликте он не был виноват. — Я тоже… — больше он ни слова не проронил. А чего Артур, собственно, ожидал? Что тот будет перед ним падать на колени и душевно просить простить его? Как это, всё же, не по-взрослому. Немного раздражаясь, Кёркленд поднял на брата строгий, тяжёлый взгляд, говоривший о том, что он недоволен им до самой крайности, а ещё ждет последние минуты, пока тот хоть что-то скажет, иначе придется развернуться и уйти. Альфред, оставаясь преданным своему чувству, не мог сейчас злиться на англичанина. Тем более, когда собирался развеять напряжение между ними. — Арти, ну сколько уже можно злиться? Тебе, наверное, самому надоели разногласия, а я вернулся домой не так давно! — искренне выплескивал из себя эмоции Джонс, уже не боясь зрительного контакта. — Не я проложил к этим разногласиям доро.. — Кёркленд прервал свою речь, понимая, что это глупо — до сих пор злиться, вдобавок раскрывать старые раны. Могло стать только хуже, если он закатит скандал. — Что ты хочешь от меня? Альфред слабо улыбнулся, но даже этого хватило, чтобы Артур понял, что на него не держат зла. В его сторону была протянута рука. От неожиданности англичанин нахмурился, делая свою позу отрицательной: сложил руки на груди и, отслонившись от стены, твёрдо устроился на ногах. — Пошли ко мне в комнату, мы просто поговорим, — американец усмехнулся, немного краснея, — и к тебе никто не будет приставать. Артур с долей подозрения посмотрел на него, но всё же мысленно согласился. Он выпрямился и торжественно направился в комнату, по пути бесцеремонно отодвигая протянутую ему руку и не дожидаясь приглашения. Американец прикрыл дверь и после подошёл к шкафу, выискивая одежду. И пока тот наводил беспорядок, роясь в белье, Кёркленд по-хозяйски расселся на мягкой кровати, в конечном итоге укладываясь и только иногда приподнимаясь на локтях, чтобы понаблюдать за переодевающимся. И, да, сделал он это, как всегда, не вовремя: Альфред как раз скидывал с бедёр полотенце, не видя смысла что-то скрывать — итак уже понятно, что Артур всё там видел, хотя сам наблюдатель считал наоборот. Он на несколько секунд впился взглядом в упругие, молодые ягодицы, густо краснея, после чего резко отвернул голову в противоположную сторону, в мыслях успокаиваясь и вдалбливая несколько слов: «Мне не понравилось!». Чтобы отвлечь внимание, Артур, всё ещё бессмысленно рассматривая стену и не показывая красное лицо, попытался разрядить обстановку: — Я вижу, ты неплохо здесь устроился, — немного неуверенно проговаривает англичанин, даже не подозревая, что румянец постепенно разливается к шее и ушам. Неужели, он такой впечатлительный? И пока тот старательно пытался спрятать своё лицо и потянуть время, хотя бы мысленно, Альфред энергично нацепил на себя первые попавшиеся шорты, не заботясь о верхней части тела. Он садится на другой край кровати, пытаясь собраться с мыслями и не зная, с чего начать, а Артур так и разлеживается, уже не зная, куда бежать. Тяжело вздохнув, Джонс зачесал влажные пряди волос пальцами назад и повернулся к брату, щуря глаза и не понимая, почему тот настойчиво не смотрит на него. Потянувшись к прикроватной тумбе, американец надел очки. Секунда, взгляд сфокусировался и, конечно же, даже когда Кёркленд был отвернут, он прекрасно видел, что тот весь покраснел. — Артур, тебе плохо? — Альфред положил свою ладонь на плечо и развернул к себе Артура, не без волнения изучая его лицо. — Да, похоже, я заболел, поговорим потом, — приложив кулак к губам, промямлил в него англичанин, чтобы немного скрыть красноту и тут же подскочил, собираясь стремительно направиться к двери. — Стоять! — сила и ловкость американца никогда не подводили, особенно сейчас, когда это так необходимо. Он практически молниеносно протянул свои руки к брату, разворачивая того и одним движением прижимая к себе так, что одним коленом Кёркленд оперся об край кровати, между ног Альфреда, а животом припал к его груди. В общем-то, в этом не было необходимости, потому как ему всё равно не дали упасть. Для дальнейшей уверенности в том, что Артур не упорхнет от него опять, как птичка, да ещё и оставит побои, американец завел руки за спину и покрепче обхватил того в районе поясницы, не позволяя сократить даже миллиметры расстояния. — Ты покраснел не потому, что тебе плохо, — делал феноменальные открытия Джонс, — а потому, что ты пялился на мой зад, — взгляд его кардинально изменился, в нем появился огонь желания и какой-то нездоровый блеск. Артур не на шутку испугался, пытаясь вырваться с большим отчаянием, но его силы против сил этого здоровяка — ничего. — Никуда я не пялился, сдался ты мне! Отпусти, а как же обещание не приставать? — понадеялся англичанин смягчить того, но Альфред только больше разгневался, до боли сжимая его, казалось, не слушая вовсе. — Смотри-ка, у тебя даже уши покраснели! — американец это заявлял настолько радостным тоном, отчего Артур измученно простонал, набираясь сил и пытаясь оттолкнуть его от себя. — Хватит дёргаться, Арти. Ты же видишь, я не в настроении. Куда ты собрался идти в таком состоянии? Я даже чувствую, что у тебя встал… постой… — Альфред прекрасно знал, что если он ослабит хватку, Кёркленд тут же выберется, но что делать, если так хотелось утолить своё любопытство. В конце концов, оно стоило того. Англичанин тут же стал выбираться, довольствуясь своей сообразительностью, но не успел он отскочить, как Джонс наглым образом приподнял края халата. — Боже, да ты ещё и без трусов! Как неприлично… — после сказанных слов Артур остался в ступоре, так и не решившись двинуться впёред, и с ненавистью смотрел на самодовольного, усмехающегося американца, всё больше краснея и ощущая стыд, который в жизни испытывать не приходилось. Пока тот краснел, испытывая один из самых неловких моментов в своей жизни, Альфред не терял времени и, сняв уже ненужные очки, стал подходить к брату аккуратно и очень медленно, чтобы не спугнуть, но Кёркленд не был дураком, поэтому, когда заподозрил движение, тут же кинулся к двери, которая оказалась…заперта? Казалось, что он сейчас взорвётся от собственной беспомощности. Развернувшись обратно, тот собирался как можно сильнее набить морду за такие игры, но он не заметил, как американец приблизился к нему — всё было настолько тихо, что через какое-то мгновение его припечатали к стене, зажимая руки над головой. — Либо ты сейчас же отмыкаешь эту чёртову дверь, и я ухожу, в дальнейшем не замечая тебя как минимум год, либо потом, если ты сделаешь «это», я разбиваю твою смазливую рожу, не шелохнувшись, — сквозь зубы прорычал Артур, не сводя хищного взгляда с небесно-голубых глаз. Альфред также не мог оторваться от него, только его это не бесило, а заводило; распаляло кровь в жилах до такой степени, что англичанин на собственных запястьях через сильные руки мог почувствовать, настолько тому сейчас было невтерпёж. Джонс покрепче ухватил оба запястья в одну ладонь, чтобы второй рукой орудовать снизу: он принялся не спеша опускаться, пока не остановился у ленты халата, не забывая наблюдать за англичанином: тот тяжело дышал, пытался вырваться, грудь волнующе вздымалась и опускалась от учащенного дыхания, а сердце желало покинуть своего хозяина. Артур шумно сглотнул и облизал пересохшие губы, не под каким предлогом не собираясь оголяться перед американцем, тем более, когда тот узнал, что он без нижнего белья. Неизбежное произошло — Альфред потянул за кончик ткани, которая издала легкий шорох, стремительно распадаясь по сторонам, а за ней и сам халат, оставаясь покоиться на плечах и прикрывать спину, но оголяя грудь, живот, низ живота и худые ноги, которые Артур пытался прижать друг к другу как можно плотнее, чтобы хоть что-то скрыть. Смутившись до предела и ощущая себя продажной девкой, он настойчиво отвернул голову в сторону и плотно поджал губы, но снова допустил ошибку, открывая прямой доступ к своей шее. Перед тем, как начать, американец жадно оглядел его с ног до головы, будто питался его смущением и бессилием перед ним. Мягкие губы несколько раз мазнули по шее, опаляя кожу горячим дыханием, а после целовали — неистово, но так ласково, что англичанин не мог унять дрожь в теле. Он всё ещё не поворачивал голову, зажмурившись, точно ему было совершенно неприятно. Это, действительно, так — было не только неприятно, но и отвратительно. Тело же, к большому сожалению Артура, существовало от его разума как отдельный организм — оно каждой частицей своего существования хотело Джонса, тянулось к нему при малейшем прикосновении или раздражающем кожу дыхании. Через какое-то время Кёркленд уже не пытался показать на лице отвращение или крайнее нежелание. В таком состоянии и при таких опытных издевательствах ему оставалось лишь хватать воздух, почему-то боясь задохнуться от непонятных чувств, казавшихся совершенно новыми. Артур что-то недовольно лепетал, но Альфред его не слышал. Он был настолько увлечен любимым делом, что малейшее отвлечение значило потеря полученного прогресса. Начиная опускаться ниже, его внимание привлекали острые ключицы. Ещё один поцелуй, и англичанин готов завывать от удовольствия, не заботясь о том, что его вставший член упирался прямиком в живот Джонса. Как он вообще мог делать вид, что это нормально? Как он мог ласкать его так спокойно и непринужденно, будто им нечего было терять? Альфред забывался, давая свободу чужим рукам, да и англичанин не бросался в бегство, напряженно вжавшись всем телом к стене и пугаясь, что где-то внутри сейчас начнут рваться нервы. Американец оставил грудь на десерт и, опустившись на колени, придвинулся к животу, то целуя, то выводя кончиком языка пресловутые узоры, а иногда даже, не сдерживаясь, прикусывал кожу в районе пупка, отчего слышал где-то сверху тихие ругательства. Он остановился, приподнимая голову и рассматривая подбородок и челюсть Артура, который намеренно не собирался наблюдать за происходящим. — Альфред, пожалуйста, прекрати, мне неприятно… — постарался как можно более умоляюще произнести он. Приходилось идти на крайние меры, чтобы Джонс добровольно отступил. — Врать нехорошо, — он улыбнулся, взяв брата за руку и нежно, не подавая намёка на страсть, поцеловал тонкие пальцы, с наслаждением оттягивая момент. — Артур, посмотри на меня… В его словах звучала глубокая печаль, казалось, доходящая до отчаяния. Паника внутри англичанина возрастала, ему думалось, что Альфред плачет — его любимчик, слезы которого он ненавидел больше всего на свете и был готов сделать всё, лишь бы эта соленая вода не отравляла лицо его единственного брата. Удовольствие сразу ушло на второй план, Кёркленд, не колеблясь, упал на колени напротив него, хватая в ладони поникшую голову и поднимая её на себя. Нет, он не плакал, но на ресницах держалась влага. Артур не мог возродить в себе злобу, которая таилась в нем несколько минут назад. Он схватился за край халата и заботливо отёр покрасневшие глаза брата, пока тот шмыгал носом и пытался сдержать подступающие слезы. — Прости меня… я просто… хотел, я подумал, что ты тоже хочешь… Артур не стал слушать и притянул того к себе, сжимая в крепких объятиях, думая, что это успокоит их обоих, но Альфред только стал щедрее, всхлипывая и выпуская все эмоции, накопившиеся за последнее время. Ну и пусть. Какая разница, когда его любимый человек принимал всё это, не отталкивал от себя и пытался всеми силами помочь? Англичанин зарылся носом в светлые волосы, вдыхая родной запах. Перед глазами пролетали года. Будто они снова были дома, играли, дрались, плакали, а потом смеялись вместе, били колени на пару, бежали к школьному автобусу. Будто недавно был выпускной бал — вот Альфред стоит возле него, вот он, негодник, раньше него нашёл себе пару для медленного танца, вот он подбадривающе шепчет что-то Артуру, пока тот вынужден мириться со школьным туалетом. Потом всё так запутанно, и они идут домой: пьяные, весёлые, кричат на всю улицу и поют одну песню, а затем целуются под звёздным небом, пока ночь укрывает их от дневной суеты и осуждений. Каждая мысль о прошлом была невыносима. Казалось, что смирение никогда не наступит, и было очень страшно, потому что ничего из этого не повторится. Они не смогут забыться, как раньше, в этих беззаботных днях, не смогут изо дня в день просыпаться в теплых объятиях друг друга, и не наступит тот первый день, ведущий их рука об руку к долгой жизни, наполненной его лучезарными улыбками и смехом, который бесповоротно ворошил в памяти минувшие дни… Артур с огромными стараниями проглотил застрявший ком в горле, казавшийся ему непосильным, и попытался оторваться от Джонса, но тот только теснее прижался к нему. — Ну, не плачь, ты уже давно не ребёнок, чтобы так легко поддаваться слёзам, — англичанин уселся тому на руки и тем самым приподнялся чуть выше, позволяя Альфреду уткнуться носом в голую грудь. Его дразнящее дыхание вновь обдало кожу, и Артур непроизвольно прижался ближе, хрипло выдыхая и хмурясь оттого, что напряжение снизу снова нарастало. — Я тоже хочу этого. Хочу сейчас больше всего на свете, — прошептал как можно тише, стесняясь своих слов, но в комнате, где они находились только вдвоем, можно было услышать любое шептание. Кёркленд легко огладил широкие загоревшие плечи и поцеловал макушку, не находя в себе сил заканчивать, — но я не… — Так давай сделаем это последний раз, и больше я к тебе не притронусь. Верь мне, Артур… — смотрел он на брата глазами хоть покрасневшими и мокрыми от слез, но полными надежды и желания, что наступит тот день и все его страдания и пустые надежды до приезда в Америку наконец-таки окупятся с полной силой. Альфред ожидал чего угодно — злобу, удивление, удар, в конце концов, но не эту печальную улыбку. Почему-то она так расстраивала американца, и снова хотелось заплакать, начать извиняться, но он не шелохнулся, пытаясь унять бешеное сердцебиение и дожидаясь подачи хоть какого-нибудь знака. В действительности, Артур совершенно забыл, что имел под сказанным «но», когда озвученное предложение ласкало слух и заставляло метаться где-то в глубине души. Как бы тот не старался спасти себя, последние капли рассудка застилало необъяснимое желание отдать себя во власть сильных рук, почувствовать себя по-иному в первый и последний раз. Кёркленд прикусил нижнюю губу, с азартом всматриваясь в блеск голубых глаз, светившихся ещё ярче от дневного света и небольшого количества влаги, начинающей постепенно испаряться. Он соблазнительно отвел плечи назад, тем самым позволяя халату упасть и престать перед Джонсом в полной наготе, который, казалось, сейчас потеряет сознание от увиденного или у него пойдет кровь из носа. Артур окончательно ошалел и впился в приоткрытые от удивления губы страстным поцелуем. И не описать того, какое раскрепощение и свободу почувствовал он при этом теснении, улавливая приятные волны по всему телу, плавно уходящие к низу живота и заставляющие сердце быстро биться, точно после пятикилометровой пробежки. Он без угрызений совести читал мантру в своей голове, что любит его, как прежде, что хочет его и будет с ним настолько долго, насколько им сегодня позволит время. Альфред не менее жарко отвечал ему, но руки не поднимались. Он до сих пор находился в шоковом состоянии от того, что англичанин согласился, вдобавок так неистово целовал, будто вот-вот съест его. Когда воздух в легких заканчивался, и Артуру приходилось отстраниться, американец вредно хмыкал, давая тому лишь секунду надышаться и снова прижимая к себе. Джонс настойчиво попытался протиснуть язык, но англичанин разорвал поцелуй, силой оттягивая голову брата назад за мягкие волосы. — Я буду верить тебе, даже если это окажется ложью, — помедлив, прошептал Артур в припухшие губы и слизал поблескивающую на них слюну. Джонс, опьянённый этой уловкой, потянулся к тёплому языку, как марионетка, желая коснуться его своим, но англичанин наслаждался этой беспомощностью, наклонялся назад и пристально следил, как до него пытаются дотянуться. Разрушая надежду на продолжение поцелуя, он опустился спиной на прохладный пол, всё ещё устроенный на руках брата. И чем дольше Кёркленд проделывал свои манипуляции, тем больше у Альфреда кружилась голова. Он не мог взять себя в руки, совершенно забыл, что нужно делать, хоть сто раз прокручивал этот день, знал, что он сделает и как, а сейчас чувствовал себя полным дилетантом. Нет, хуже — четырнадцатилетним мальчишкой. Артур не сразу заметил, что его брат волнуется, поэтому продолжал смотреть на него снизу вверх, выгибаясь в спине и показывая всю свою сексуальность и изящность. Он заигрывал с ним, раздвигал ноги как можно шире, тем самым подталкивая Альфреда на любопытство опустить взгляд ниже, что тот и сделал: он спешно прошёлся взглядом по всей длине туловища и остановился, рассматривая налитый орган, придавая особое внимание нежно-розовой головке, по которой стекала капля выступившей смазки. Невооруженным глазом можно заметить, что англичанин уже на пределе. От такого зрелища у него самого в шортах стало невыносимо тесно и жарко. Он бы и дальше пялился, если бы Артур не приподнял его голову за подбородок с помощью ноги. — Не смотри, — с вызовом произнес англичанин, проводя большим пальцем по нижней губе того и томно вздыхая, когда эти же губы целуют ногу в районе лодыжки и спускаются ниже, к выпирающей кости, слегка прикусив её. Артур прошипел и одёрнул ногу, улавливая на себе хищный взгляд и похотливую улыбку. — Я стал думать, что ты до последнего будешь, как истукан. Альфред окинул Кёркленда грозным взглядом и неожиданно притянул того к себе за талию, услышав сдавленный писк. — Мог бы войти в моё положение, а не издеваться. Теперь не жди пощады, Арти, — он покрепче ухватил язвительно бормочущего англичанина и поплелся с ним к кровати, грубо опуская его на матрас. — Ай, идиот! Я мог шею сломать, хоть иногда научись думать своей… — англичанин весь сжался и притих, когда Джонс навис над ним, дерзко заглядывая в зелёные глаза. Артур сейчас был похож на дикое животное, прирученное человеком, но стоило до него только дотронуться, как он оскалит свои острые зубы и укусит. Альфред, довольствуясь своей властью, стремительно стал опускаться ниже, пока Артур резко не остановил его, сжав чужие плечи коленями. — П-постой, тебе не обязательно это делать, — англичанин бы с радостью провалился сквозь землю, только бы Джонс не делал того, отчего становилась ужасно стыдно. — Ага, как же, наслаждайся, — оборвал тот и, применив силу, раздвинул ноги, но Кёркленд не собирался с этим мириться, став отползать назад, чтобы его тут же притянули обратно. Наконец-то Артур притих, с замиранием сердца лежа на спине и надеясь, что он не потеряет сознание от смущения. Джонс оставил несколько нежных поцелуев на животе и с готовностью посмотрел на брата, который продолжал угрожающе рычать: — Знай, если мне будет неприятно, я… а-ах…чёрт, — губы американца каким-то волшебным образом прикоснулись к сочащейся головке, обжигая горячим дыханием и пробуя смазку на вкус. Артур откинул голову назад, пытаясь проглотить очередной стон и рефлекторно не толкнуться навстречу теплым губам. Он поднял на Джонса одержимый взгляд, подбадривая его на более серьезные действия, сам же до побелевших костяшек сжал простынь, теперь с удовольствием раздвигая ноги. Альфред игриво скользил кончиком языка по твёрдой поверхности, порой обхватывал её губами и проделывал всё те же действия, вдобавок немного посасывая. И чем дольше он игрался с англичанином, тем больше тот молил о разрядке, не придавая много значения тому, что это только начало. Губы и язык находили самые чувствительные места, о которых не знал даже сам хозяин, выгибающийся навстречу и старательно сдерживающий стоны, а те, не прощая сдержанности, в следующий миг вырывались со всей полнотой. Когда Джонс отстранялся, чтобы внимательно оглядеть плоды своих трудов — губы, жадно хватающие воздух, раскрасневшееся лицо и растерянный взгляд — англичанин злился, так быстро привыкая к удовольствию, отчего член то и дело поджимался, причиняя нестерпимые муки. — Какого чёрта ты остановился?! — он поднял на брата гневный взгляд, вскинув бедрами по инерции. — Тише, Арти, умерь свой пыл и попроси, — хитро улыбаясь, он умело массировал подушечками пальцев набухшие яички, порой проскальзывая меж ягодиц к сжатому колечку и заставляя невольно напрягаться. — Я думаю, если ты действительно этого хочешь, то сможешь как следует попросить, — губы в миллиметре остановились от головки, пуская на неё немного воздуха и тем самым раздражая кожу. — Боже…мерзавец. — Да, я знаю! — проронил американец в таком тоне, будто это являлось для него комплиментом, который делали ему не первый раз. — П-пожалуйста, не останавливайся… — у глаз выступила еле заметная влага, а руки умоляюще потянулись к порозовевшим щекам Джонса, невесомо оглаживая их и от безысходности проскальзывая пальцами в волосы, чтобы, наконец, подтолкнуть его к действию. Альфред бы целую вечность смотрел на умоляющего англичанина, но руки того так дрожали и были требовательны, что он не смог продолжать пытку. Язык ловко прошёлся по всей длине, по пути цепляя выступившие венки, и остановился у уздечки, скользящими движениями оглаживая её. Артуру казалось, что это была последняя капля. Его ноги непроизвольно сжались, сдвигаясь и зажимая голову Джонса, а сам он выгнулся навстречу так, что послышался хруст позвоночника. Понимая, что скрывать стоны бессмысленно, он, раскрыв глотку, протяжно застонал, вжимаясь затылком в матрас. Ноги вот-вот должны были затрястись в приятных судорогах, а блаженство дойти до пика, но что-то пошло не так. — Ну и разогнался ты, конечно, — со сладким причмокиванием оторвался Альфред и издевательски пропел, с наслаждением слизывая с губ остатки смазки. — Мгх…блять! — Артуру хотелось придушить за это. Чувствуя, как его почти достигла разрядка, он успел кончить лишь морально, ощущая себя неполноценно мерзко. — Не выражайся, иначе твой грязный ротик придётся чем-нибудь заткнуть. — Пошёл нахуй! Кто так поступает?! — англичанин в ярости задрыгал ногами и слегка пихнул брата в плечо, о чем сразу пожалел, так как его ступню болезненно и угрожающе сжали. — Ну, всё, доигрался… — прошипел Альфред и, откинув его ногу, вскочил с кровати и подошёл к шкафу, что-то целеустремленно ища. Артур растерянно наблюдал за ним и не мог понять, почему Джонс так сильно разозлился из-за слабого пинка. Он был уже готов закрыться в себе и даже поджал ноги, усаживаясь на кровать с отрезвленными реальностью мозгами. Необходимая вещица была найдена, и Альфред пошёл обратно, останавливаясь возле кровати и стягивая ненужную одежду. Англичанин завидел появившийся на свет агрегат и неслабо так испугался, не в силах отвести глаз и уже полностью отказываясь от продолжения. Джонс, шуточно подмигнув брату, показал ему приготовленный носок и стал пугающе приближаться. — Ты не был таким, он не влезет в меня! — возмутился Артур и поспешил отползти на другой край кровати от устрашающего вида снизу. — А мы впихнем, — он шустро схватил правую ногу Кёркленда, пока тот был зачарован страхом, и притянул его к себе, сжал в пальцах челюсти и глубоко впихнул ткань в рот, получая несколько раз по рукам. — М-м-м-мх!!! — завопил отбивающийся англичанин и за грубое обращение был перевернут на живот и прижат лицом к простыням. Альфред завёл его руки за спину, ограничивая необходимую для него свободу, усевшись на ягодицы того. — Не бойся, я буду нежен, — прозвучало это неубедительно, отчего сердце Артура болезненно сжалось, стоило ему только представить, что с ним будет вытворять американец, до сих пор злой и выдававший это негодование своими резкими ласками. Кёркленд изгибался, пытаясь скинуть с себя тяжесть, пока его плечи нагло изучали, то целуя, то кусая, когда англичанин становился чересчур активный в своих стараниях отделаться от брата. Наконец-то, почувствовав легкость, Артур попытался перевернуться, но ноги по сторонам держали чужие колени. Тогда же он впускал в ход освободившиеся руки, и стоило ему подняться на локтях, как тело ослаблено падало обратно. Всё потому, что Альфред довольно-таки быстро находил новые места, от которых англичанина бросало в жар, и он приподнимал зад, ощущая, как в него впивается пульсирующая плоть. Опускаясь ниже, Джонс оставлял на спине яркие круги, не смотря на прошлый опыт и нагрянувшую из-за этого ссору. На удивление, англичанин не был против, хоть и отчетливо чувствовал, как кожа горит в местах, где были оставлены засосы. Всё, что он мог — это выгибаться навстречу и тяжело дышать из-за чёртового носка во рту. Губы того переместились на светлые ягодицы, и намерения вырваться и убежать улетучились, оставалось только с достоинством принять участь мученика. Альфред помог Артуру привстать на колени и развести ноги по сторонам, чтобы оценить объем работы. Он развел две половинки, рассматривая узкую дырочку, которая развратно сжималась и разжималась. Джонс нервно сглотнул, представляя, как он будет проникать в горячее нутро, и как его будут отказываться принять внутри, но ощущения, которые ему придется при этом испытать, станут неповторимыми. Англичанину, не смотря на похотливость и желание, с каким изучал его Джонс, всё это настолько нравилось, что он уже не мог краснеть от одного смущения, а от одержимости почувствовать его в себе, от одержимости получить большего, чтобы снова выкрикивать любимое имя. Почувствовав, как Альфред пытается просунуть влажный палец внутрь, он опускает голову вниз так, чтобы видеть через ноги его сосредоточенное лицо, но и в тоже время такое милое и заботливое. Только англичанин не мог уже о себе позаботиться. Он потерял присущую терпимость, желая взять ход событий в свои руки. Выплюнув изо рта носок, он обратил на себя внимание. — Альфред…не нужно растяжки, сделай это, наконец, — для полной убедительности он придвинулся к паху Джонса ближе, бесстыже утыкаясь входом в подрагивающий член. — Но… Боже, ты сводишь меня с ума, — Альфред жалобно вздохнул и придвинулся ближе, встречно потершись об упругий зад, — Артур… это опасно, тебя нужно подготовить. — Зачем? Это ведь последнее, чего ты хочешь. Разве я не вижу, что ты тоже на переделе? — на удивление, англичанин говорил спокойно и дразнил, опуская и поднимая бёдра. Он оперся руками об матрас, выгибаясь в спине, словно кошка, которая приглашала своего хозяина погладить её. — Но тебе будет больно… — Альфред сжал широкими ладонями миниатюрную задницу, где-то в глубине души злясь на Артура за его неосмотрительность и упущение такого важного момента для них обоих. — Потерплю, — прошипел тот, раздражаясь на упёртого американца. И что? Ну, поболит немного и пройдет. Даже если не так, он уже не выдерживал возбуждения, растущего с каждой минутой. Тело требовало разрядки, а здравый смысл оказался слаб в этой ситуации, уступая пьедестал своему заклятому врагу. Альфред бы и дальше спорил, приводя весомые доводы по данной теме, но в нем шла такая же борьба тела и разума, из которой выйти двумя победителями невозможно. — Умеешь ты, конечно, уговаривать, — усмехнулся Джонс, смотря в сверкающие страстью глаза. Он протянул руку к подушке и вынул из-под неё прозрачный тюбик, крутя его перед английским носом. — Я подготовился. — Что?! Откуда ты знал, что это случится? — Разве я мог знать? Ко мне снизошли феи. — Издеваться будешь, сопляк? — А как же. Альфред прекрасно знал, что его Артур в детстве увлекался магией и траволечением. Когда-то, в свои пятнадцать лет у того даже был создан тайный от родителей клан, в который он пытался завербовать Джонса, но тот так над ним тешился, что пришлось из чувства обиды отказаться от затеи. Из-за этого случая англичанин позже стал практиковать чёрную магию, чтобы наслать на него порчу. Естественно, фей и эльфов он не видел, но так яро в прошлом утверждал об их существовании, что родители задумывались о его лечении. Возможно, налей бы ему сейчас чего покрепче и сядь напротив, и он вновь начнёт рассказывать о мире магии, скрывающемся за реальностью. Притянув подушку, для полного комфорта и возможного притупления боли, он положил её под пах брата, устраивая на ней его бёдра также в своих удобствах и целях. Кёркленд ничего на это не сказал, однако мысленно до сих пор злился на него. Выдавив из тюбика как можно больше смазки, он промазал ею вход, заставляя Артура при каждом откровенном трении вздрагивать, а после занялся собой, распределяя остаток по всей длине члена. — Если ты всё-таки передум- — Вставляй уже! Американец тяжело вздохнул, окинув взъерошенные волосы на затылке брата тревожным взглядом, но решил не останавливаться на полпути. Устроившись на коленях удобнее, он приставил головку к сжимающемуся при малейшем прикосновении кольцу. Раздвинув ягодицы, он сделал глубокий вдох, напряг бёдра и медленно стал углубляться. Англичанин, расширив от дискомфорта глаза, ахнул и стал вжимать бёдра в мягкую подушку, только бы побыстрее избежать нарастающую боль, но ему не давали отстраниться, наседая больше и крепко удерживая его за бёдра. — Нет… х-хватит… — Потерпи, пожалуйста, это скоро пройдёт, — Альфред остановился где-то на середине, боясь сделать своё проникновение болезненней. Он успокаивающе оглаживал напряженные плечи и спину, слыша, как его партнер тяжело дышит, крепко сомкнув зубы. Кёркленд, чувствуя дискомфорт высшей степени, поерзал, делая только хуже. Сейчас он завидовал Джонсу как никогда, ведь его орган был на пределе, отдавая пульсацией где-то в районе живота, но американцу было далеко не так хорошо: приходилось терпеть ради Кёркленда, сдерживать вырывающееся наружу желание начать двигаться. Боль немного сходила, но чувство, будто тебя вот-вот порвут на части, не пропадало. Он двинул бёдрами назад, самостоятельно насаживая себя и тем самым призывая Джонса войти до конца. Альфред двинулся навстречу и, стоило ему погрузиться немного глубже, стенки внутри непроизвольно сжали его, обдавая не менее горячую плоть своим жаром. Подавляя стон и переводя его в громкий выдох, он, не контролируя собственные эмоции, до отметин сжал худые бёдра, вызывая у Артура сдавленный стон. Ему безумно хотелось двигаться, не сдерживаться и вдалбливаться до основания, но больше всего ему хотелось, чтобы англичанину было не менее приятно. Он протиснул руку между подушкой и животом Кёркленда, отчего тот приподнялся и дал ему место. Альфред обвёл головку большим пальцем, распределяя выступившие капли и слегка надавливая на чувствительное место, чтобы англичанин от неприятных ощущений не потерял возбуждение. Привыкал он очень медленно, но ждать уже не мог, поэтому стал толкаться в скользкую ладонь американца, тем самым начиная двигаться сзади и, наконец, давая Джонсу долгожданную свободу действий. Альфред, продолжая скользить рукой, принял, пока что, медленный темп, входя и выходя лишь наполовину, чтобы изучить терпящего боль Артура и найти самые чувствительные точки, но даже таких неполноценных и тягучих толчков хватило для получения сладкого удовольствия. Англичанин, уткнувшись лицом в простынь, начал задыхаться то ли от опытной руки на своем члене, то ли от боли, всё ещё пылающей внутри. И пока Альфред искал ту самую точку, он так увлёкся его рукой, что за место шипения из его уст вылетали тихие вскрики наслаждения и желания прямо сейчас излиться на подушку. Джонс сразу заподозрил изменчивость нот в его голосе, не предвещающих ничего хорошего, поэтому, издевательски делая последнее движение по плоти, он убрал руку, ловя в свою сторону кучу рычаний. Это уже был второй раз, когда он не давал кончить Кёркленду, принося невыносимые муки. Но стоило сделать несколько неловких, совершенно незначительных толчков, как головка внутри уткнулась в бугорок, и ток, затмевающий абсолютно всю боль, прошёлся по телу англичанина от кончиков пальцев до, казалось, самих волос на голове. Внутри будто забились все частицы, и тот громко застонал, теперь свободно насаживая себя на инородное тело, тем самым позволяя Джонсу ускорить темп в правильном направлении и сделать его более ритмичным. Альфред немного навалился на него, расставляя руки по сторонам от его головы и тем самым чуть-чуть меняя позу и угол входа. Теперь, когда толчки были более глубокими, а шлепки кожи о кожу стали разноситься по всей комнате вперемешку с плывучими стонами англичанина и сдержанными — американца, а окружающий воздух становился невыносимо тёплым, они могли полноценно слиться друг с другом, стать единым целым. Казалось, эта связь была единственной в этом мире, которая могла объединить их до беспамятного экстаза, будто оба залезали друг другу под кожу, становились одним организмом и возвышались над всем миром, ловя самое сильное эмоциональное влечение. На лице у англичанина выступили крупицы пота, а чёлка липла к щекам и лбу, но это ему совершенно не мешало полностью отдаться ощущениям; ярче, чем прежде, почувствовать на своей шее, затылке и спине поцелуи Джонса. Он так старался ради него, доставлял незабываемые моменты, а Артур с легкостью забывал о боли, задыхаясь от грубых движений внутри себя, от их бонусов и разливающихся волн удовольствия по телу. Альфред уже не боялся сделать больно, не боялся входить до конца и, тем более, не боялся своих чувств и предстоящей неизвестности. Артур дал ему один шанс, и он упивался им, отрывая как можно больше. Добираясь до пика, они становились ближе, прижимались друг к другу плотнее. Альфред сжимал в своих ладонях руки англичанина, который в свою очередь сжимал уже полностью помятую простынь, переходя практически на крики и до боли напрягая и без этого измученные связки. Делая последние точки прямо в заветный бугорок, американец вызывает у Кёркленда крупную дрожь и тот, прижимаясь к брату, заглушает свой стон руками, пачкая под собой подушку и собственный живот. Приятное томление продолжилось даже тогда, когда Альфред заполнил его до предела внутри горячим семенем. Освобождая от себя, белая жидкость тут же начинает стекать вниз по ногам. Правда, это мало волновало наполовину живого англичанина, пытающегося отдышаться от бурного оргазма и не жалуясь на тяжесть, потому как обессиленный Джонс безбожно свалился на него, утыкаясь носом в мокрые волосы на затылке. — Только не засни на мне… — собрав оставшиеся силы, выдавил из себя Артур и помог запыхавшемуся американцу слезть с него. — Заснуть? Ни за что! Сейчас я отдышусь, и мы продолжим. — Ну уж нет, мне одного раза хватило. Спустя минуту Альфред, ощущая новый прилив сил, переворачивает безжизненного Артура на спину, кратко чмокнув его в приоткрытые губы. — Ну, пожалуйста, ещё разочек, и я отпущу тебя. — Ты что, с одного раза не понимаешь? НЕТ. Американец недовольно насупился и запихал носок обратно в рот брату, в этот раз слишком обнаглев, чтобы подчиниться.