Хроники жизни демонической кошки

      Долгое время слово «семья» было для неё ничем, кроме как набором звуков и букв — Барбара не вкладывала в него того смысла, который обычно подразумевался. Она даже сейчас помнила, какая страшная зависть душила её, маленькую девочку, стоило увидеть, как другие мамы с заботой и любовью обнимают своих детей — они были семьёй. У них же с матерью из всего сокровенного в слове «семья» были только кровные узы и ничего более — никаких объятий, никаких ласковых слов поддержки. Никакой заботы. Никакой любви. Якобы родные люди, живущие под одной крышей, но бывшие чужими даже больше, чем кто-либо, — лишь по документам числившиеся матерью и дочерью. Но в жизнь печати чёрным по белому ничего ровным счётом не значат.       Барбара прикрыла глаза, глубоко вздыхая и усилием воли прогоняя непрошеные воспоминания прошлой, человеческой жизни — что было, то прошло. После обращения она стала другим (не)человеком. После становления нефилимом началась новая жизнь — как любят говорить люди, «с чистого листа», новая страница судьбы-повести.       Девушка, медленно открыв глаза и чуть улыбнувшись уголками губ, отрешённо смотрела перед собой — повисшее на несколько мгновений напряжение спало, как стихает на море буря, оставляя после себя безмятежный штиль.       — К своей семье я причисляю только двоих… не совсем людей, — некоторое время погодя, в некоторой задумчивости протянула полукровка. Она отпила излюбленный латте, наслаждаясь мягким вкусом молока и сладкой карамели на шершавом языке, после чего еле заметно кивнула: — Разумеется, это отец. Первое время… честно говоря, я относилась к нему насторожённо, потому что боялась, — помедлив, Барб тут же покачала головой, предупреждая вопросы: — Нет, меня не пугал тот факт, что он демон, — я боялась, что даже родной отец будет относиться ко мне как к пустому месту.       Лицо Барбары приобрело угрожающе спокойные черты — из тех выражений, когда за дельным спокойствием человек старательно скрывает бушующий ураган эмоций, обычно далеко не положительных. Девушка холодно отрезала, чуть сведя тонкие брови на переносице:       — Но каким бы демоном он ни был, в первую очередь, он — мой отец. И никогда на меня даже голоса не повышал, не говоря уже о том, чтобы занести руку. В отличие, от матери, — Бабс изогнула тонкие брови, подведённые бордовой помадой, в презрительной улыбке, голос сочился болью вперемешку с тихой злостью. — Как бы ни изображали демонов кровожадными, жестокими и злобными существами… некоторые люди всё равно переплюнут их в жестокости. Всё-таки страшнее зверя на свете нет, чем сам человек.       Нефилим сделала ещё один глоток, переводя дыхание, после чего продолжила:       — Также я своей семьёй считаю Азирафаэля. Во-первых… — полукровка моментально осеклась, резко дёрнув головой, — Нет, даже во-вторых, — он мой ангел-хранитель. Всегда меня поддерживает в трудные моменты и оберегает от опасностей. А во-первых, он — лучший друг моего отца. Даже больше, чем лучший друг, — Барбара несколько болезненно скривилась, виновато опуская неестественно-жёлтый взгляд в пол, голос сорвался на хриплый полушёпот. — Хотя я по-прежнему считаю, что не заслуживаю от него такого отношения… учитывая, кто я.       Сколько бы ни твердили сам отец и Азирафаэль, Барбара всегда чувствовала себя виноватой — хотя прекрасно понимала, что вины её совершенно нет ни в чём. Таких, как она, в давние времена называли ужасным словом бастард — незаконнорожденный ребёнок; тот, кого априори и быть не должно; другой, отвергнутый, не родной… смысл от того, как назовёшь, не меняется — Барбара всё равно считала в глубине души своё появление на свет ошибкой, чего не должно было произойти. Не исключено, что за такое критичное отношение к себе она обязана матери, которая не единожды попрекала дочь в сломанной жизни и во всех смертных грехах. Когда тебя постоянно винят во всём, поневоле начинаешь принимать это за истину, чувствовать удушающий ком вины в глотке, даже если ты ничего не мог с этим поделать.       Она знала, что Азирафаэль никогда её ни в чём не винил — более того, любил искренне и нежно наравне, как и самого Змия-Искусителя. Барбара была дочерью его лучшего друга (больше чем друга). И для самого ангела стала практически как дочь. Барбара всё это знала — знала и прекрасно понимала, отвечая в стократном размере взаимной любовью и привязанностью, тихо мурлыча и довольно прикрывая кошачьи глаза. Она знала, она чувствовала себя любимой.       Девушка задумчиво перевела взгляд на вопрошающего, слегка хмурясь и решительно кивая:       — Как бы там ни было, я действительно нашла свою семью — настоящую семью. Где чувствую себя нужной и любимой. Приобрела уютный дом, куда мне действительно хочется возвращаться, — потому что знаю, что там меня любят и ждут. Знаю, что есть на этом чёртовом свете люди… вернее, не совсем люди, — но суть от этого не меняется, — которые всегда меня поддержат, помогут… и примут любой.       Барбара спешно допила кофе, протяжно вздыхая и опуская взгляд, после чего еле слышно добавила — уверенно и твёрдо:       — …я люблю свою семью. Потому что знаю, что с отцом и Азирафаэлем могу быть самой собой. Разве для счастья нужно больше?       Она умолкла, не желая больше продолжать разговор — по её мнению, вопрос был исчерпан. Может, людям для счастья и нужно больше… но ведь и она уже давно не человек, верно?