Хроники жизни демонической кошки

      Страхи — якорь любой живой души, тянущий её на дно. На свете нет бесстрашных людей — или не совсем людей. Каждый чего-то или кого-то боится. Страх — это нормально, страх — это позволительно. Попытка его преодолеть — настоящее сражение с самим собой, с тем, что прочно засело в глубинах мрачного и неприветливого подсознания.       Барбара боялась многих вещей. Боялась потерять семью и друзей. Боялась снова почувствовать себя ненужной и нелюбимой. Боялась собственного бессилия, особенно, когда в помощи нуждались дорогие ей люди… или не совсем люди.       Барбара — кошка. А кошки боятся воды. Соприкосновение с ней доставляло полукровке адский дискомфорт, заставляя неприязненно морщиться, а в редких случаях даже становиться шерсть дыбом. Попытка принять простой, мать его, человеческий душ, всегда была каторгой — кошки существа чистоплотные, но ненавидящие воду. Барбара ненавидит купаться, предпочитая в обличье кошки самостоятельно вылизываться.       Ей стыдно признаваться даже друзьям и близким, что страдает аквафобией.       Поэтому, скрежеща зубами от переполнявшего ужаса, что заставлял сердце колотиться о рёбра, как умалишённое, девушка спешно принимала ванную — ей стоило неимоверных усилий заставить себя поддерживать вид, что всё в порядке, что она не боится такой пустяковой глупости.       Поэтому, когда друзья зовут купаться на озеро или реку, Барбара притворяется больной или страшно занятой — что угодно, лишь бы держаться подальше от водных пространств. Лицезрение стремительно бегущей лесной реки заставляло её панически замирать мраморной статуей, глядеть на быстрое, неукротимое, бурно пенящееся течение с плещущимся через край ужасом в янтарных глазах. Лицезрение спокойной озёрной глади сбивает и без того прерывистое дыхание — один неловкий шаг, и ты камнем уходишь на глубокое дно, пока лёгкие взрываются болью от недостатка кислорода, пока их обжигает, заполняя собой, вода.       Кошкам не место в клетках. Кошки — существа свободолюбивые, им нравится резвиться на воле, когда свежий ветер весело треплет короткую чёрную шерсть.       Барбара помнит собственное заточение — тесная тюремная камера давила обречённостью на виски, казалось, стены и низкий потолок вот-вот сомкнуться, вот-вот раздавят. Единственным источником света было небольшое решетчатое окно, но и оно не спасало положения — не спасало из тесной и душной камеры. Шаг, второй — и ты упираешься в противоположную стену. Гремя кандалами. Ощущая удушающий металлический ошейник на шее. Чувствуя, как болезненно ноют тощие изящные запястья, адово болят от тяжёлых наручников, несоразмерно огромных и громоздких для хрупкой девушки, для грациозной маленькой кошки.       И лишь тлеющая между тонких пальцев сигарета не даёт сорваться. Ментоловый дым витиевато вихрится, испаряясь под высоким потолком.       Барбара оборачивается к вопрошающему с мягкой улыбкой на бледном точёном лице, но глаза, эти чёртовы зеркала души, не врут никогда. И сейчас они подёрнулись льдом.       — Каждый чего-то боится, — пожала плечами нефилим, затягиваясь сигаретой. Может, внешне она и выглядит спокойной. Может, голос и звучит безэмоционально. Но интонация выдаёт с головой — голос звучит безэмоционально, но одновременно с этим будто бы сочится мертвецким холодом девятого круга Ада. — Другой вопрос — чего конкретно каждый боится. И на него я отвечать не буду.       Барбара демонстративно тушит сигарету, игнорируя собеседника. Страхи — слишком личное, чтобы делиться ими с каждым встречным. Когда даже близкие не обо всех фобиях знают.