Красное море

Словно в ответ на его сомнения, палитра цветов нервно всколыхнулась во тьме. Лэнс замер — по коже прошлись мурашки, как бывает, когда испытываешь внезапный сильный страх. — Нет, нет, нет, — кубинец широко раскрытыми глазами смотрел на то, как цвета растворяются во все сильнее сжимающей в тисках мгле. Он помнил это чувство — оно возникло сразу же, как он очутился здесь. Удушающее одиночество. Нет ничего, за что взгляд мог бы уцепиться — даже прекрасные завихрения сине-красного пропали, мигнув напоследок рваной фиолетовой молнией, прощаясь и извиняясь. Тьма схлопнулась. Быстро, стремительно, внезапно. Протяни руку — и ты ее не увидишь. Словно потеряв в один миг зрение, МакКлейн съеживается, пытаясь обнять себя за плечи и с ужасом осознавая, что даже не может прикоснуться к себе. Или может, но не чувствует касаний? Почему все должно быть так? Почему все так получилось? Что плохого я сделал? «Я просто хочу обратно», — эта мысль вцепилась клещом. Только эта мысль как-то позволяла парню помнить, что он — Лэнс. У него есть друзья. Семья. Есть то, за что многие душу продали бы — и это совсем не власть. Но отчего сейчас, в этот самый момент, когда он так отчаянно нуждается в тепле и поддержке, их нет рядом? Они вообще знают, что он испытывает? Или Лэнс мраморной статуей стоит в криоподе? По телу пробежался табун мурашек от страшного предположения. Что, если он в плену у галра? Или еще хуже — мертв? И все, что он сейчас (не) видит, (не) слышит и (не) чувствует — это последние сигналы его умирающего сознания? Почему я? Лэнс не любил находиться в подобном состоянии. Всегда было проще ярко выражать свои эмоции, делиться своими переживаниями с родственниками, чем замыкаться в себе. Но с годами он выработал привычку показывать себя исключительно с позитивной стороны. По возможности, конечно. С Китом ему это никогда не удавалось. Позитив в адрес Кита или рядом с ним был скорее исключением, чем правилом. И, на самом деле, это давало… свободу. Не возникало сковывающего напряжения — МакКлейн легко мог в лицо высказать Когане все, что угодно, будь это «что-то» плохим или хорошим. И Кит возвращал это сполна: также огрызался на спаррингах, скептично зыркал в ответ за ужином, когда Лэнс шутил, честно указывал на достоинства и недостатки. С Ханком такого не было. Лэнс знал, что тот может принять все близко к сердцу. Этот большой человек был ему как брат, а на чувства какого-то там Кита он не обращал внимания. По крайней мере, до того, как их всех не закрутило в дикой мешанине террора вселенского масштаба. Если бы не это, то кубинец ни за что не подружился с Китом — ему это даже в такой ситуации далось с трудом, что уж говорить об обычных гарнизонских буднях? Тот всегда умудрялся его раздражать, даже если молчал. Хотя, честно говоря, это его молчание как раз и бесило больше всего. А сейчас почему-то дико его не хватало. И эта тоска пугала похлеще темноты вокруг. Это чувство не было новым, но оно оказалось внезапным именно по отношению к Когане. Лэнс приложил руку к подбородку в задумчивости. По крайней мере, он попытался — касаний он все также не ощущал, но это было уже не так страшно — парень привык к переменным странностям в этой пустоте, и своя собственная первичная реакция в виде полнейшего ужаса сейчас больше смешила — в самом деле, чего пугаться в этом нечто? Пока Лэнси-Лэнс может пребывать хоть в каком-то сознании, все путем! Единственное, что смущало — это время. Было не понятно, сколько его прошло там, во внешнем мире. Да и тут тоже — то все ощущалось с кристальной ясностью, будто кто-то прямо перед глазами показывает цифры минут, то все замирало, то ускорялось. Но, как и обычно в подобных ситуациях, требующих думать чуть ли не математически и научно, МакКлейн лишь отмахнулся от этого неприятного ощущения «вневременья», пообещав самому себе рассказать потом о своем наблюдательском опыте Пидж, Ханку и Аллуре с Кораном. А сейчас хотелось внимательно приглядеться к своим чувствам и отношениям, раз уж представился такой шанс. Ему… было непросто уживаться с этим маллетом. Вот, одна только прическа его бесила! Можно сказать, он никогда не видел Когане прямо в лоб (по крайней мере, в гарнизоне) — тот всегда со скучающим и отрешенным взглядом был впереди, только пялься на его черные космы. У кубинца всегда было ощущение, будто тот является самым надменным типом из всех надменных — ни с кем не общается, кроме учителей, ни к кому не обращается, не улыбается, выделывается на тренировках, сбивая общее построение… В общем, только и делал, что портил настроение одним только своим присутствием. Здесь же все изменилось. И дело не только в том, что им пришлось поскорее сплотиться, чтобы суметь сформировать гигантского робота из чуть менее гигантских робо-львов. Лэнсу лишь совершенно внезапно стало ясно, что Кит попросту не знает, как общаться со сверстниками. У того из друзей был лишь Широ, который им всем стал космо-папой в придачу наставничества. А друзья? Посиделки в компании? Дружеские походы? Ночевки, совместные походы в кино? Или когда все набиваются в старую арендованную машину, беззлобно покрикивают друг на друга, чтобы подвинулись, пихаются и с включенной музыкой из чьих-то колонок мчат по шоссе? Все это Когане было чуждо. Он помнил, как ему открылся подобный факт о Ките так, словно это произошло сейчас. Это была вторая или третья неделя в космосе, когда корабль отчалил от Аруса. Пидж и Ханк с весельем переругивались в комнате отдыха, Аллура и Коран что-то бурно обсуждали, изредка посмеиваясь — видно, вспоминали какую-то алтеанскую комедию, — а он с Широ, эмоционально жестикулируя, разговаривал на тему возможностей львов в бою. Когда Лэнс понял, что лидер что-то уж часто косит глазами в сторону Когане, будто тот может просто встать и уйти, то хотел сначала по привычке не обратить внимания — ну в самом деле, маллет давно не маленький, чтобы так с ним носиться! — но все же не сдержался и мельком взглянул в сторону сокомандника. А тот сидел с жестко выпрямленной спиной, положив руки на диван — словно вот-вот просто сорвется и уйдет, не сказав ни слова. И взгляд его, устремленный в ничто, больше выражал не смертельную скуку, а необъяснимую тоску и печаль. Только он резко сменился раздражительным прищуром и нахмуренными бровями, когда Кит поймал Лэнса на открытом разглядывании. В тот момент произошло невероятное, что случилось с ним в последний раз, когда Аллура упала к нему в руки из криопода, — МакКлейн покраснел. И Кит все же ушел из комнаты отдыха, сославшись на желание потренироваться отдельно с баярдом. Но все всё понимали. И Лэнс теперь тоже понял. Киту было неприятно не из-за того, что шатен на него посмотрел. Ему стало досадно, что его ширма из колючего взора была так нагло откинута, открывая вид на неумение в простое, не по делу, общение с другими людьми. С тех пор кубинец старался сгладить углы в их отношениях. Честно, пытался! Но этот маллет попросту не понимал намеков, не осознавал, когда Лэнс беззлобно шутит, не принимал того, что другим может не понравиться его излишняя прямолинейность. Кто ж так прямо в лоб выдает, что ты криворукий, когда у тебя случайно выпал баярд на спарринге? Это МакКлейн еще старается не вспоминать крика «Ты самый худший пилот в мире!» в том первом полете на Блю. В общем и целом, мелкие конфликты и споры все равно возникали. Но уже не так часто, как это было поначалу. Лэнсу даже казалось, что космо-папа все же в какой-то момент отвел Кита в сторону и постарался вдолбить в его маллетову голову, что синий палладин не придурок, а просто пытается стать с ним хоть какими-то друзьями, хоть ему это и нахрен не надо (он продолжал так обманываться до тех пор, пока его напускное беспокойство за Когане не стало реальным, а это уже не шутки, все серьезно). В конце концов, их взаимоотношения стали если не хорошими, то нормальными. Прямолинейность Кита перестала раздражать, а сам маллетоголовый прекратил скептично относиться к шуткам и подколам со стороны Лэнса. Вряд ли их можно было назвать полноценно друзьями, но приятелями они уж точно стали. Спустя время их отношения снова стали напряженными. Когане ходил хмурый, на тренировках вкалывал как проклятый, бесился, огрызался и вообще по возможности не контактировал. Не только с кубинцем — со всеми в команде, даже на Широ срывался. Так продолжалось неделю, все попривыкли. Кроме Лэнса. Пидж с Ханком лишь пожимали плечами и говорили что-то вроде «Это же Кит», Широ разводил руками, мол, такое с ним бывает, а Аллуре с Кораном было не до того — Замок Львов все же был старым и то и дело требовал обновления систем и перенастроек. Поэтому к маллету пошел он. Сейчас Лэнс осознал, что это одно из самых лучших воспоминаний. Потому что тот разговор был им необходим практически так же, как страннику в пустыне — глоток воды. Он помнит, как нерешительно застыл у раздвижной двери в каюту Кита — что по удивительному стечению обстоятельств находилась совсем рядом с его, словно сама судьба захотела столкнуть их лбами. Ну, а если точнее, то Аллура. Помнит, как, не успев даже замахнуться, чтобы постучать, эта самая дверь открылась, явив ему знакомое хмурое китово лицо. Парень, сложа руки крестом на груди, оперся боком о дверной косяк — весь его вид говорил о закрытости и попытке хотя бы создавшимся образом нелюдимого волка-одиночки отослать Лэнса подальше. Но МакКлейн вырос в большой семье, что ему угрюмый сокомандник? После мелких конфликтов со старшими он навсегда запомнил, что лучшим выходом из подобного положения служит старый-добрый разговор по душам. Осторожно войдя, Лэнс посмотрел прямо на Когане. Серьезно, без единой насмешки в глазах. Так, как смотрел на своих родных, когда у них с ним были подобные разговоры. — Что не так, Кит? — в таких делах главное говорить спокойно, участливо и при этом не тянуть резину. — Все отлично. Что-то еще? — хмурится. Снова этот взгляд! Для МакКлейна это подобно провокации, вызову. Но не сейчас — если начнет выяснять отношения, то их приятельским отношениям кранты. — Да, все отлично. Нападений галра нет, миссий тоже, Аллура с Кораном гоняются с системами. Ага. Только вот с тобой не все отлично, — Лэнс невольно опустил взгляд в пол — несмотря на железную веру, что именно он должен поговорить с этим твердолобым бараном, он все же не любил влезать в чужие дела. Особенно в китовы дела. Вздохнув, посмотрел прямо в раздражительно сверкающие глаза сокомандника. — Все волнуются. Разумеется, он не стал говорить, что это он беспокоится — всегда проще было сослаться на других их общих товарищей. Но голос все равно предательски дрогнул на этом «все» — словно внутренний Лэнс пробивался сквозь плотную баррикаду напускного легкого равнодушия и пытался высказать всю правду. — Лэнс, — Кит сжал пальцами переносицу, мотнув головой, — Иди уже. Я сказал, что все отлич… — Нихрена не отлично! Ты нам не чужак, маллет! — он резко взметнул руки вверх, отзеркалив нахмуренный и сердитый взгляд Когане, который в свою очередь выглядел слегка опешившим. Впрочем, это состояние не продлилось долго — парень оттолкнулся от дверного косяка, вставая прямо перед МакКлейном. Он весь слегка подрагивал, и Лэнсу было не ясно, от гнева ли или от какого-то другого… чувства. — Что ты хочешь услышать?! Что я соглашусь с тобой? Ты тогда еще больший идиот, чем хочешь казаться, если не понимаешь такой простой вещи! Мне объяснить доступным языком? — Когане слегка наклонился вперед, отчего кубинец невольно отшатнулся: создавалось ощущение, будто маллет смотрит на него сверху вниз, хотя на самом деле является ниже него. — Мне не нужно все это! Мне претит впустую молоть языком, ясно? Я ненавижу, когда мое время тратят! Так понятнее? — Хэй, дружище, спокойней, тебя понесло… — Я тебе не дружище! — Лэнс отступил, понимая, что Когане вошел в раж. — Знаешь, чем это все попахивает? Жалостью! Не надо. Меня. Блять. Жалеть, — последнее слово Кит чуть ли не прошипел. — Никто тебя не жалеет! — тут настала очередь Лэнса пойти в наступление, — Ты думаешь, мы слепые? Не замечаем, что тебе… ты… — он запнулся в попытке подобрать нужное слово. — Что, Лэнс? — воспользовавшись паузой, Кит смерил кубинца насмешливым взглядом, — Плохо? Грустно? Можешь придумать любую сопливую хрень, вперед! Они стояли друг напротив друга, оба уверенные в своей правоте, не желающие идти на уступки. Казалось, сам воздух слегка подрагивает от напряжения и от их тяжелого дыхания. В конце концов, кубинец, плавно отойдя назад, спокойно произнес, все также смотря прямо на Когане: — Что ты одинок. — Я не одинок, — пробурчал тот, внезапно устало проведя ладонью по лицу, словно с него в одно мгновение спал весь запал. — Иди спать, Лэнс. Встретимся на тренировке. Поняв, что Кит поставил точку в этом разговоре, МакКлейн со вздохом вышел, бросив быстрое «спокойной ночи». Ответом ему был звук закрывающейся за ним двери и пустота ночного коридора Замка Львов.