Час Безумия, век Волчьей Пурги

       Они задержались в той проклятой деревне на… сколько? Три дня? Пять? Семь? Десять? Лютик потерял счет дням, все слилось для него в один бесконечный, непрекращающийся кошмар. Он был в отчаянии, пытался отрицать, ругаться, спорить, бороться и протестовать, пока не впал в удушающую апатию.       Когда Лютик вновь и вновь отказывался питаться человечиной… — Аксий, — говорил Геральт. — Ешь.        И, околдованный подчиняющим разум ведьмачьим Знаком, Лютик послушно ел то вареное, то жареное мясо. А потом Знак терял силу, он приходил в себя и вырывал все съеденное.        Геральт качал головой, поджимал губы, поил его ромашкой, а когда она закончилась — горячей водой, а потом опять… и опять… и опять… — Аксий. Ешь.        В один момент Лютику просто стало все равно. Он слишком сильно обессилел от непрерывной борьбы с насильно кормящим его Геральтом. Слишком измучил свой организм. Его желудок сжимался и болел, горечь то и дело подкатывала к горлу. Он так устал…        И когда Геральт в очередной раз велел ему есть, Лютик послушно, безропотно съел все, что было в тарелке, и не вырвал ни кусочка.        Геральт был доволен. С его лица стерлись озабоченность, озлобленность и какое-то очень сухое, черствое выражение. Он даже повеселел и очень нежно, так осторожно касался Лютика, будто тот был хрустальным и мог рассыпаться от любого неосторожного касания.        Хотя, вернее было бы сказать — пепельным. Лютик чувствовал себя сгоревшим дотла. Выжженным. Куском головешки, до которой дотронешься — и сломается, рассыплется пеплом, перепачкав обе руки.        Безумие Геральта и впрямь было заразным. И Лютику казалось, что и он тоже в один момент просто сошел с ума. Вот только его безумие было каким-то неполным — видя неприкрытую радость Геральта, он со скорбью понимал, что все еще осознает себя. Осознает в достаточной мере, чтобы страдать из-за подступающего безумия.        В конце концов он стал совсем безучастным к происходящему вокруг него — кормил ли его Геральт, шли ли они куда-то, да и куда вообще шли, ел ли он человечину, целовал ли его Геральт перед сном… что бы ни происходило, Лютик впал в такую глухую, тоскливую апатию, столь сильно ушел в себя, что не реагировал уже ни на что.        Не реагировал ровно до того самого момента, когда они с Геральтом внезапно встретили старых друзей. *** — Мать моя курва! Геральт! Это же Геральт из Ривии, ведьмак ты хитровыебанный! — закричал Золтан и, с руганью бросив в снег топор, которым вооружился, со всех ног бросился к ним.        Они с Геральтом дошли до деревни, стоявшей на пересечении нескольких трактов, когда столкнулись с небольшой группой вооруженных краснолюдов, обшаривающих заброшенные дома.        Ярпен Зигрин, Мунро Бруйс и гном Персиваль Шуттенбах радостно осклабились и опустили мечи и топоры. Золтан подбежал к окаменевшему, застывшему Геральту и крепко обнял его. С Лютика слетел капюшон, и Золтан тут же узнал его: — Лютик?! Ты ли это?! И впрямь! Э-гей! Смотрите! Лютик с ним! Ах ты, поэтишка затраханный!       Он порывался обнять и Лютика, но тот дернулся в ужасе, отшатнулся от старого друга и непроизвольно сделал несколько шагов назад, испуганно глядя на Геральта. Лютик слишком хорошо помнил, чем закончился прошлый раз, когда к нему прикоснулся сильван. — Лютик? Ты чего? — недоуменно нахмурился Золтан. — Нет, не трогай меня! — воскликнул нервно он и, юркнув за спину Геральта, вцепился мертвой хваткой в его правый локоть, чтобы не позволить ему, в случае чего, достать свой меч. — Прошу, Золтан! Ярпен! Перси, Мунро! Рад вас всех видеть! Мы уходим!        Он попытался потянуть Геральта назад, увести от друзей подальше. Сделать хоть что-то, но не допустить… Краснолюды смотрели на него, как на сумасшедшего. В их глазах читалась неприкрытая жалость. Ему было плевать. Пусть смотрят, как хотят, главное — чтоб живы остались! — Геральт! — взмолился он почти истерично, и ведьмак медленно перевел на него непроницаемый, ничего не выражающий взгляд. — Да что, раздери меня дракониха, с Лютиком? — воскликнул Ярпен, обеспокоенно разглядывая его. — Когда мы были вместе в Новиграде, до того, как сбежали оттуда, с ним все было в порядке, — почесал затылок через шапку Персиваль. — С ним там что-то случилось? — спросил он у Геральта. — Не боись, Лютик, все же свои, — печально вздохнул Золтан и обернулся к Геральту. — Мы нашли тут много добра — удивительно, но эту деревеньку не успели опустошить до нас! Соленья в банках, варенье, крупы, зерна! Даже вяленое мясо и рыбка остались! И в таверне бочонки с вином и пивом! Оставайтесь, — вновь хлопнул ведьмака по плечу он. — Все же, не чужие друг другу! Поедим, новостями поделимся! Расскажешь, что стало с нашими общими знакомцами!        «Я сделаю все, чтобы ты жил», — каждый день повторял ему Геральт. Лютик сжался и задрожал от ужаса, стоило ему только представить, что Геральт способен сделать с их друзьями-краснолюдами, чтобы Лютик жил.        Игнорируя непонимающие взгляды приятелей, он вцепился в Геральта, затряс его за грудки и завыл в голос: — Молю, Геральт! Ради бога, Мелитэле, Лебеды, кого угодно! Ради меня! Что угодно сделаю, буду послушным, буду делать все, что ты велишь, не буду больше спорить, слово даю! Только давай уйдем! Прошу! Сейчас же уйдем!        Геральт с интересом смотрел в его мокрые, бешеные от страха глаза и… улыбался. Он мягко погладил затылок Лютика, склонился к его уху и прошептал едва слышно: — Ты плохо ел последние дни. Нельзя на одном мясе… — по спине Лютика пробежали мурашки. Он заскреб пальцами по плащу Геральта. — Мы останемся. Ты нормально поешь все, что тебе дадут. А потом мы уйдем.        Лютик спиной чувствовал непонимающие, жалостливые, полные сочувствия взгляды старых друзей. Добрых, отзывчивых и таких замечательных, совсем не жадных, готовых в столь дикий час поделиться едой, разделить трапезу. Уверенных в том, что он, Лютик, просто сошел с ума, не выдержав тягот нового мира и вечного хлада.        И не догадывающихся, что пригласили к столу самое настоящее чудовище. Обезумевшее от горя и потерь, жестокое, ничем не гнушающееся чудовище, выглядевшее, как их старый-добрый, до тошноты благородный, верный слову и принципам ведьмак. — Поклянись, что не тронешь их, — едва слышно взмолился, почти беззвучно выдохнул Лютик, зная, что Геральт услышит. — Я скорее умру, чем их… съем. — У нас есть мясо. Я бы не стал кормить тебя… ими, — с кривой ухмылкой проговорил тот и, посмотрев через плечо Лютика на ожидавших их ответа краснолюдов, весело взмахнул снятым с плеча мешком: — У меня есть свинина, друзья! Мы с Лютиком наткнулись неделю назад! — Ого! Не старое, черствое, почти порченное, копченое мясцо! Народ! Да мы сегодня пируем! — закричал Золтан под довольный смех своих приятелей. — Геральт, везучий ты сукин сын! Где ты нашел свинью? Мы, разве что, три месяца назад лосяру забили! Ух, сто лет не ел свининку! Айда в трактир! Мы расположились там!        Лютик покосился на безмятежно улыбающегося Геральта и, поежившись, шумно сглотнул. ***        Ему так и не хватило духу сказать краснолюдам о том, чье именно мясо они с таким удовольствием кушают. Глядя на них — веселых, довольных жизнью, радующихся сегодняшнему дню и тому, что хотя бы на пару дней можно забыть о голоде и вечных поисках пропитания — Лютик не мог, просто не мог разрушить и их представления о мире. Сломать их так же, как Геральт сломал его.        Он малодушно смолчал, ни словечком не обмолвился о том, что «свинина» — совсем не свинина, в самом-то деле, и, сидя на скамье рядом с Геральтом, вяло жуя гречневую кашу, заедая ее соленьями, Лютик весь вечер угрюмо молчал и старался не пересекаться ни с кем глазами, смотрел в свою тарелку и прятал от старых друзей полный стыда и вины взгляд.        Геральт, напротив, с удовольствием вступил в диалог. Он рассказал в начале ужина о гибели Региса, Мильвы и остальных, поведал о том, как Йен погибла в сражении с Вильгефорцем, успев забрать его с собой, отмолчался на вопрос Золтана, сумел ли он найти свою девочку, а потом начал охотно расспрашивать самих краснолюдов.        Золтан с Перси наперебой поведали о том, как столкнулись с Ярпеном после побега из Новиграда. Как выживали, искали, что поесть, несколько раз сталкивались с такими ужасными людьми, что были хуже зверья и лютой нечисти, а потом долго и довольно громогласно радовались тому, что вновь повстречали такого хорошего представителя человечества — пусть и немного мутанта, — как их дорогой друг ведьмак.        Лютик весь разговор мрачно смотрел на дно своей кружки, отмалчивался на все вопросы и мысленно подсчитывал каждую прошедшую минуту, с нетерпением дожидаясь момента, когда Геральт, наконец, позволит им уйти.        Он был изголодавшимся по нормальному общению, ужасно соскучился по друзьям, но просто не мог заставить себя расслабиться и сидел, как на иголках. Лютик откровенно боялся того, как мог бы отреагировать Геральт, если он проявит слишком много дружелюбия по отношению к их общим друзьям.        Он сделал вид, что ничего не слышит, махнул рукой на то, что его, по всей видимости, сочли совсем двинувшимся умом, когда Золтан, склонившись к Геральту, обеспокоенно спросил: — Давно ль он такой? — осторожно кивнув в сторону сжавшегося в комок Лютика. — Хм, — пробормотал Геральт и, бросив на Лютика взгляд, опустил под столом руку на его бедро. Лютик весь напрягся и вжал голову в плечи. — Какое-то время. Мы встретились… не так давно. — С ним что-то дурное приключилось? — продолжил тем временем сидящий напротив них Золтан, не замечая реакции Лютика и действий Геральта под столом. — В Новиграде или после?        Пальцы Геральта «успокаивающе» погладили внутреннюю сторону бедра Лютика, тем самым вынудив его еще сильнее напрячься. — На него… напали разбойники недалеко от Новиграда. Я нашел его тогда и спас, — скупо ответил Геральт, и Лютик сразу же понял, что именно подумает Золтан. Какие выводы сделает.        Хивай однозначно решит, что его странное поведение и нежелание оставаться с кем-либо, кроме Геральта — просто последствие нападения разбойников. Он решит, что Лютик боится их, не понимая, не предполагая даже, что на самом деле Лютик боится за них. — Эх, жаль его. Хороший был, рубаха-парень, веселый всегда такой, а теперь вон оно как — сидит, ни словечка не скажет, — покачал головой он, подтверждая подозрения Лютика. — Так вы уйдете? Иль останетесь с нами? Могли б вместе путешествовать… Всяко лучше, чем врозь бродить.        Лютик вдруг испугался, что Геральт согласится. И он никак не сможет объяснить старым приятелям, почему сам так категорически против. Они не поймут. Никто не поймет. А сказать правду… Лютик просто не сможет.        Паника захлестнула его с головой. Лютик вжался в бок Геральта и уткнулся ему лицом в плечо, молчаливо напоминая об обещании уйти вдвоем, не трогать, не убивать их добрых друзей. Геральт покосился на него, приобнял за плечи одной рукой и проговорил: — Спасибо, Золтан. Я подумаю.        Лютик застонал и спрятал лицо в ладонях, игнорируя озабоченные, растерянные взгляды краснолюдов и гнома. *** — Что мне сделать, чтобы ты… чтобы мы ушли, — выпалил Лютик, стоило им остаться наедине.        Краснолюды остались в трактире, сбились в кучу у камина, да там и захрапели. Они были удивлены, когда Геральт сказал, что для спокойствия Лютика они переночуют отдельно, выберут какой-нибудь дом в деревне и вернутся утром к ним в трактир.       Посовещавшись, Золтан с остальными решили разделить свой съестный улов вместе с ними и дать им с собой треть найденной в деревне еды. Лютик чуть не расплакался, когда это услышал — ему больше не придется давиться человечиной. Не придется заставлять себя есть. И все благодаря щедрости и широте души старых-добрых друзей-краснолюдов.        Как всегда, Геральту понадобилось совсем немного времени, чтобы, используя Игни, разжечь огонь в камине. Домик был старый, неуютный, весь в продуваемых щелях — но он находился дальше всего от трактира, был практически самым последним на самом отшибе деревни, и потому Лютик настоял на том, чтобы, несмотря на все минусы, заночевать именно в нем.        И теперь он пытался отыскать нужные слова, чтобы уговорить Геральта уйти. Оставить Золтана с другими и… просто уйти. — Пожалуйста, Геральт, — взмолился он, положив ладони ему на колени. Они сидели друг напротив друга, устроились прямо у камина, и огонь отбрасывал на лицо Геральта причудливые тени. — Я не хочу… с ними. Хочу… — Лютик сглотнул, отвел глаза, — только с тобой.        Геральт вздрогнул, перехватил его руки и крепко сжал его ладони. Лютик уткнулся взглядом в свои колени, не решаясь поднять на ведьмака глаза. — Ты… правда хочешь этого? — спросил Геральт глухо, и Лютик, поморщившись, быстро кивнул.        Геральт порывисто дернул его на себя, словил ойкнувшего Лютика в крепкие объятия и, вынудив его поднять голову, ласково всмотрелся в голубые, безжизненные, обреченные глаза. Лютик свел брови и, решившись, мягко клюнул Геральта в подбородок.        Губы Геральта дрогнули, сложились в счастливую, безмятежную улыбку. Он прижался губами ко рту Лютика, но не стал целовать и замер так, просто касаясь. Тихо хмыкнул: — Я рад. Я рад, Лютик. Ты, наконец… понял меня. Я так рад…        Он вжался в грудь Геральта, притерся к нему и облегченно вздохнул. Теперь у них будет нормальная еда, и Геральту не придется… делать страшные вещи. Может даже… если получится, Лютик сумеет помочь ему? Излечить его разум?        Впервые за долгое время Лютик засыпал с верой во что-то хорошее. ***        Его разбудили осторожные, невыносимо ласковые прикосновения к лицу и волосам. Поморщив нос, Лютик сперва поглубже зарылся в одеяло, но, услышав тихий смешок, вылез наружу и уставился на довольного собой, любующегося им Геральта.        Быстро вспомнив вчерашний день и их разговор перед сном, Лютик широко, счастливо улыбнулся Геральту и, потянувшись, чмокнул его на эмоциях в щеку. Его все еще смущали такие… вещи, он никогда прежде не целовался с мужчинами и уж тем более не мог бы представить себе, что будет делать что-то такое с лучшим другом.       Но, кажется, обезумевшему Геральту нравилось целоваться с ним. Возможно, так выражалась его потребность в чужом тепле? В близком человеке рядом? Лютик решил, что подумает об этом позже, а сейчас просто наслаждался покоем. — Я проспал? — спросил он и потянулся, разминая затекшие после сна мышцы. — Наши друзья уже проснулись? Я опоздал на завтрак?        Геральт на миг замер, поджал губы и напрягся, а потом расслабленно кивнул в сторону камина, рядом с которым стояла тарелка с кашей и свежеиспеченный хлеб. Чуть не захлебнувшись слюной, Лютик подполз к тарелкам и, схватив буханку хлеба, жадно вдохнул ее запах. Он так давно не ел хлеб, что был готов расплакаться от счастья. — Персиваль испек, — поведал скупо Геральт, с улыбкой глядя на то, как он с аппетитом уплетает за обе щеки. — Фкуфно! — невнятно воскликнул Лютик и, дожевав, проглотив остатки хлеба, быстро спросил: — Пойдем к Золтану и остальным? Я попрощаюсь, и двинемся в путь?        Безмятежная улыбка стерлась с губ Геральта. Он помрачнел и проговорил: — Они уже ушли. — Что?! Как?! — взвизгнул Лютик обиженно, а потом, наконец, вспомнив о новых наклонностях и сдвигах Геральта, тут же решил, что это к лучшему. — Ну, хорошо. Ушли — так ушли, — сказал он беспечно, хоть и немного расстроился, и Геральт расцвел довольной улыбкой после этих слов. — Они оставили нам достаточно еды, — сказал Геральт, кивком головы указав на три больших мешка, стоявших рядом с входной дверью. — Теперь ты можешь не переживать за… то, что ешь. И мне не придется насильно кормить тебя Аксием… Я рад, Лютик.        Лютик оторопело смотрел на три слишком объемных мешка и пытался не думать. Совсем ни о чем не думать. Не предполагать. Не догадываться. Слишком… слишком много еды для… для обещанной краснолюдами «трети найденного».        Не может быть. Пожалуйста. Нет. — Теперь ты будешь нормально питаться, Лютик, — вновь заговорил Геральт, криво, страшно улыбаясь. В глазах его было спокойствие. — Хорошо же вышло, да?        Лютик перевел больной, полный отчаяния взгляд на Геральта и с трудом выдавил из себя болезненную улыбку. — Д-да, очень… очень хорошо, — малодушно прошептал он, едва размыкая одеревеневшие губы.        Ему не хватило духу призвать Геральта к ответам. Не хватило моральных сил на то, чтобы… услышать, признать и принять очередную ужасную, страшную правду о том, чего будет стоить каждый его сытый завтрак, обед и ужин.        Лютик вдруг понял, что просто не сможет. Не выдержит, если окажется, что Геральт… их добрых друзей… Золтана… Перси, Ярпена… даже молчуна Мунро… Он скривился и крепко зажмурился, пряча лицо в ладонях. Ему впервые стало по-настоящему тошно от самого себя. Он был отвратителен. Заслуживал презрения.        Он был жалок и слаб и — подумать только! — еще вчера ночью самоуверенно считал, что сможет помочь Геральту вновь стать человечнее. Как можно помочь другим, когда сам… в сей век вечной мерзлоты и бесчеловечности… предав дорогих друзей, отныне ничем не отличался от прочих нелюдей?       Как он мог самодовольно надеяться спасти Геральта, если… все, что ему оставалось в этот Час Презрения — лишь презирать и винить себя до конца своих дней?