И живые позавидуют мёртвым...

      Трое людей, относящихся к разным поколениям, но внешне наводящих на мысль об их кровном родстве, сидели за столом в тесной (как теперь казалось) комнатке, являющей собой кухню. Младшая из присутствующих, а заодно и единственная девушка нервно поглядывала на пожилого мужчину, недовольно смотрящего на нее в ответ. В помещении только грома и молний не хватало, но оппонентов объединяло одно: оба они периодически смотрели на третьего парня. Этот парень и был причиной их молчаливого спора.       Изуна, хоть и был сейчас слеп, прекрасно ощущал атмосферу. Неловкая тишина, дрожь в голосе этой девушки, злость в тоне этого…мужчины. Непонятной была только сама ситуация. По скомканным объяснениям Изуны (его тезка — забавное не-совпадение) он знал, что действительно умер. Среди Учиха не пробудился внезапно талант к врачеванию и его не спасли. С момента его смерти прошло уже много лет, и сейчас его зачем-то воскресила его собственная внучка. Внучка. Мысль об этом заставляла вздрогнуть. Но хуже всего было даже не это. Нии-сан был ещё жив, и сам этот факт радовал, но… он сильно изменился. А ещё отчего-то был против его воскрешения. Сколько именно лет прошло с его смерти? Что с кланом? С Миюки? Какова обстановка в мире? Все это было неизвестно, но и имеющиеся данные не радовали. Впрочем, лучше жить хоть так, чем не жить…       Вопрос оставался только в том, почему его воскресили, если Мадара, тот, кто мог сделать это из привязанности, был категорически против этого. Однако задавать вопросы казалось неуместным: вся комната сейчас — как пороховая бочка. Нужно подождать, пока эти двое не остынут и расспросить одного из них. Обычно, Изуна без раздумий бы выбрал Мадару: брат всегда держал его в курсе обстановки, становясь скрытным только если дело касалось его обожаемого Сенджу (да и то, последние годы он перестал скрывать содержание их разговоров на поле боя) — но если возможности не будет или изменения в нем окажутся сильнее, чем кажется на первый взгляд, эта девушка — тоже хороший вариант. Достаточно наивна и его воскрешение было именно ее рук делом. — Изуна, — когда Мадара внезапно подал голос, резко вздрогнули оба: и он, и она. Изуна-старший поднял на брата взгляд пустых глазниц, по привычке ожидая, что обращение было именно к нему. Но Изуна-младшая видела совсем другое: дед (двоюродный дед) тяжело смотрел именно на неё. Конечно, ведь в этой ситуации провинилась только она, к кому ещё он мог обращаться таким сухим тоном? Непонятно было одно: почему Мадара так явно, не скрываясь игнорирует софу? Она была уверена, что дед, остыв, будет крутиться вокруг воскресшего брата, но в конечном итоге тем, кто не отлипал от Изуны-джи, оказалась она. — Развей технику.       Вздрогнув, словно ее окатили водой из горного источника, Изуна кинула косой взгляд на родного деда. Изначально этот человек, не взирая на огромное количество впечатлений, держал маску хладнокровия, поражая своим спокойствием. Плевать, что от его спокойствия за километр несло фальшью: как можно оставаться таким, когда весь твой мир перевернулся?! Изуну это, честно, поражало.       Вот только после этих слов, сказанных ледяным, не терпящим компромиссов тоном, его безэмоциональная маска рухнула. На лице отразилась сложная гамма, уверенно узнать из которой Изуна могла только боль. Девушка попыталась представить себя на его месте, и ей сделалось не по себе.       Впрочем, даже без всей этой эмпатии ее ответ был готов. Черта с два она сейчас отступится! Да, Мадара определённо химия злится куда сильнее, чем планировалось, но этот этап предусмотрен! Сейчас он побесится, но потом остынет и наверняка будет счастлив! — Нет, — поддерживать эту угнетающую атмосферу Изуна, определённо, не была намерена, и, давая ответ, обыденно откинулась на спинку стула, скрещивая руки на груди. И, ещё раз, если кому-то вдруг покажется, что он ослышался: — Нет, не развею.       Мадара с грохотом вскочил из-за стола. Ой, ну не говорите, что он совсем не ожидал такого ответа! Когда это она была абсолютно ему послушной? — Я сказал: развей, — комнату начала заполнять ки, а колени — слабость. Изуна, досадливо морщась, потянулась к ножу. Дед окинул это ее действие нечитаемым, но отнюдь не обеспокоенным взглядом. Наверное, решил, что она с ним драться собралась. Плохо ее знает: этот нож… — А я сказала: не развею! —…для неё! Резко выходя из-за стола, химе сделала то, чего никто не ожидал: всадила нож себе в бедро. Перед глазами на мгновение потемнело от боли, но эффект был достигнут: больше она не боялась. Их спор нечестен, когда Мадара использует ки. Да и силой она ему очень, очень сильно уступает. Шансы есть лишь в словесной баталии.       Где-то глубоко (а может и не очень) Изуна ожидала, что ее ранение отложит этот спор на потом. Или что дед, хотя бы, поумерит пыл, спросит, зачем она это сделала, а она ему ответит, что все потому, что он ее пугает. И он бы исправился, они бы поговорили нормально… но черта с два. Мадару такие «мелочи» не отвлекали. — Ты вообще меня не боишься? — такой вопрос был, как правило, риторическим. Обычно она на него просто улыбалась и говорила, что любит его, про себя отмечая, что от страха это не избавляет. Но сейчас вопрос звучал с нескрываемой угрозой. — Знаешь, что я сделаю, если ты сейчас же не развеешь технику?       Честно? Изуна не знала и знать не хотела. Только было обидно (настолько, что глаза начинало щипать), что несмотря на все, что было, сейчас дед открыто угрожает ей. Не просит, а приказывает. И это при том, что изначально все это было начато ради него…       Софу, настороженно слушавший их разговоры в попытке разобраться в происходящем, тоже начал вставать. В его движениях читалось напряжение и готовность в любой момент начать бой. Даже без глаз он, должно быть, являлся опасным противником. Для неё. Мадаре в этом мире больше попросту некому было противостоять: единственный равный (а может и сильнее) ему человек умер ещё до ее рождения. Теперь у них Хаширамы Сенджу не было.       Ну и в любом случае сводить все к бою Изуна не хотела. Молча положив руку на плечо софу, девушка слегка надавила, намекая, что лучше ему сейчас сидеть. Насколько она знает, он потерял зрение не так давно, буквально за пару дней, а может и часов (точно не известно, такое не писалось в свитках) до смерти, а значит Изуна-джи ещё не привык к слепоте. Атмосферу он улавливает на слух и по ощущениям, да ещё и с его смерти прошло лет тридцать: изменений — гора, что в людях, что в мире. В общем, девушка чувствовала себя обязанной позаботиться о воскресшем парне (дедом его назвать было сложно), пока Мадара не остынет и не начнет делать этого сам. — Мы сейчас сами разберемся, не волнуйтесь, — шепнула она, внутренне нервно посмеиваясь от мысли, что такая вежливость с ее стороны мало кому доставалась. Но общаться с софу по-панибратски, как было это с дедушкой… Мадарой-джи, было слишком неловко.       Нужно разобраться с этим быстро, — подумала Изуна, переводя взгляд обратно на деда, который в отличие от неё, ни на миг не отводил от неё злого взгляда. Угх… — Не знаю, — прямо ответила она, и тут же продолжила с откровенной дерзостью: — Но в любом случае, самое страшное, что меня ждет, это смерть. А эта техника от смерти исполнителя не развевается!       Допускать вслух, пусть даже в такой ситуации, что Мадара может ее убить, было…жутко. А ещё как-то не вовремя подумалось, что есть много вещей гораздо хуже смерти. Или что смерть бывает и мучительной. — Ты меня разозлить хочешь, тэссон? — голос деда оставлял ощущение, словно по коже провели наждачкой. «Я тебя счастливым видеть хочу», — ответила мысленно Изуна, но в реальности лишь упрямо фыркнула, морщась от жгучей боли. Стоит признать, с этим ножом она поступила очень необдумано. Боль помогла лишь на время, Мадара все ещё пугал. — Если да, то поздравляю, тебе это удалось.       И дед, развернувшись, быстро покинул комнату. Вот только победительницей от такой капитуляции противника Изуна себя отнюдь не чувствовала. Глаза начали жечь слёзы. Н-ничего. Это ничего. Он… он потом все поймёт, и все будет в порядке. Он же остынет. Подумает обо всем, поймет ее мотивы и остынет... Правда?