постпанк играет в розовых наушниках

После того, как солнце возвращается на небо, их неожиданно становится два. Одно — на своем законном месте, второе — плавает в глубоких лужах. Чимин бы попытался его выловить, но оно без конца выскальзывает из рук, больно кусая пальцы. Поэтому его приходится оставить в покое, пусть себе плавает. Смотрит на несуществующие на руке часы и считает невидимые минуты. Солнце обожгло пальцы, а холодный воздух опаливает горло, забирается внутрь, возвращаясь наружу теплым мягким облаком, которое тут же исчезает. Чимин прячет нос в воротнике крутки и хватается за дверную ручку, проскальзывает в холл больницы. Мимо пробегает небольшая компания детей, они шумят и кричит, а на спинах болтаются пустые ярких цветов рюкзаки. Исчезают в дверном проеме, вываливаясь толпой на улицу. По пути к лестнице Пак стягивает вязаный шарф и мимолетом рассматривает себя, когда пробегает мимо зеркала. Мороз, коснувшись щек ребенка, оставил после себя красные пятна, которые прогоняет теплый воздух. Помимо следов мороза, на лице остается краска и несколько синяков, которые разбежались по всему лицу. Чимин вялым кивком здоровается с девушкой, сидящей на сестринском посту, жестом левой руки ему указывают дорогу. В несколько шагов, он оказывается у знакомой двери, теперь остается только постучать. В отличие от Винни, в Чимине больше не присутствует той прежней уверенности. Он не стучит по металлической поверхности, зажав большой палец в кулаке. Вместо этого закусывает нижнюю губу и делает на шаг назад, будто чем-то испуганный. Думает, что простоять под дверью несколько часов подряд, — это вполне хорошая идея. Но скорее это оказывается большой глупостью, потому в результате из кабинета никто так и не выходит. Позже Чимин все-таки решает постучать несколько раз, но в ответ, кроме тишины, ничего и не слышит. Сейчас ему хочется повидаться с человеком, в чьих глазах — симфония, написанная самой грустью. Чимин знает, что глупо выглядит в этом свитере, с радужными нашивками на потертых джинсах, которые испытаны самим временем. Временно он сходит с тропинки юношеского бунтарства и ступает на дорогу спокойствия. Вместе с ним на эту сторону дороги становится и Винни, точнее он подъезжает на своей коляске. На коленях целая гора непонятного мусора, который, почему-то кажется очень ценным. Только мальчишка знаком с этой ценностью. — Хосок никогда не приходит на работу в этот день, — Пак отвлекается на знакомый голос, и тут же оборачивается, чтобы поприветствовать своего маленького друга. — Так хорошо запоминаешь все дни своей жизни? — Чимин улыбается и протягивает руку вперед, а Винни тянет свою, и ладони сплетаются, завязываясь в пальцах. — Здесь больше нечем заниматься, вот я и подмечаю всякое. — Может, ты подметил, куда делся Чон Хосок? Винни, скромно улыбается и перебирает мусор, расфасовывая его по карманам. Наверняка, у него есть какая-то выстроенная непонятная система, которой он следует. Но Чимин ее не понимает. Фантики — к крошечным брелокам, а разваливающиеся маленькие машинки — к разрисованным фломастером ракушкам. — Без вести пропавший, — Винни пожимает плечами. А Чимин почему-то подозревает, что этот ребенок все знает, но не хочет говорить. Прищуривается и, положив локти на колени Винни, пристально на него смотрит. — И что же, ты даже не волнуешься о своем друге? — Хосок в порядке, не о чем переживать. — Значит, ты все-таки знаешь, где он. — Не-а. — Тогда мне придется тебя разлюбить, если не перестанешь мне врать. Чимин пихает свою куртку в рюкзак, надевает его только на одно плечо и, схватившись за ручки коляски, двигает вдоль недлинного коридора. А Винни приходится запрокинуть голову, чтобы повнимательнее рассмотреть друга. — Меня просто невозможно не любить! Я же такой чудесный! — смеется мальчик, ему так приятно, что Чимин прямо сейчас оказался с ним, но все, что он может сделать, лишь благодарно улыбнуться и, покрепче вцепившись в свои пижамные штаны, прикрыть глаза. Потому что время дневного сна уже давно прошло, но Винни разгуливал по всей больнице, катаясь с этажа на этаж, выискивая того, с кем можно было бы поговорить, попутно собирая тот хлам, который в итоге оказался распихан по карман пижамных штанов. Очередной жертвой бесконечных разговоров Винни на этот раз стал Чимин. — Это было лишним. — Не лишним, хен. Мама говорит, что любить себя — первая необходимость. Любить себя — одна из самых сложных вещей во всем мире. И напоминай другим об этом, потому что иногда из-за плохого настроения они могут просто забыть об этом. Но нельзя! Эти слова звучат, как самое настоящее прощание. Обычно их говорят, а потом безвозвратно уходят. Когда говорят пока, а, на самом деле, это значит прощай. — Винни, ты же не прощаешься со мной? Я просто не хочу терять такого отличного друга, как ты. — Видишь, я еще и отличный друг! — Значит, у Хосока сегодня выходной? Винни приходится все выложить перед своим другом. — Нет, в этот день Хосок всегда встречается с любовью всей своей жизни, они долго сидят вместе и вспоминают хорошие дни своей молодости, — он замолкает, прочищает горло и тут же говорит снова, — Но на следующий день хен приходит очень грустным, а глаза кажутся краснее обычного, в нем словно совсем ненадолго что-то меняется. Но уже через некоторое время он снова приходит в норму, и в нем я могу узнать прежнего хена, — Винни расцепляет свои ладони и поднимает два указательных пальца вверх, — Вот, что я хотел сказать. После этого дня Хосок ровно на один день перестает быть Хосоком. — Может, ему стоит помочь? — предлагает Чимин. — Попробуй помочь, потому что у меня больше не осталось мягких игрушек, чтобы всунуть в его халат, а он их даже не замечает. Пункт первый: мягкие игрушки не помогают Хосоку. Пункт второй: Хосок просто терпеть не может мягкие игрушки, но из вежливости продолжает их принимать. Пункт третий: Хосок чертовски вежливый. — Вы, немедленно стоять! — голос позади заставляет притормозить. — Чимин, если быть честным, — Винни переходит на шепот, потому что его собственное преступление кажется ему непростительным, — Я пропустил сегодняшний дневной сон, пропустил вчера и еще пропускал целый месяц. — Это страшно? — Намджун постоянно ругается и говорит, что так я буду медленнее выздоравливать. Доктор застревает на повороте, вытяни руку — и точно коснешься. Он не стоит прямо, не улыбается приветливо, а сгибается пополам в попытке отдышаться, ему удалось заметить двух своих пациентов еще издалека. Но, видимо, Намджун кричал недостаточно громко для того, чтобы его услышали. Или Винни просто не захотел его слышать. И вот, стоит рядом с мальчишками, один из которых является его пациентом, а второй — пациентом друга. Винни плотно прижимает ладони к глазам и кивком здоровается со своим врачом. — Здравствуй, Винни. — Намджун? — говорит, все еще не поднимая глаза на врача. — Мы с Чимином решили прогуляться. С ним что-то случилось, и наверняка ему нужна твоя помощь. Мужчина чуть дотрагивается до школьника, тем самым отодвинув его в сторону, теперь он занимает его место, становится главой этой маленькой компании. Они идут вдоль палат, которые на этот раз не разрисованы яркими рисунками, пестрых наклеек тоже не видно. Двери ужасно некрасивые, а черная ручка сильно выделяется на белом фоне. Мимо, едва передвигая ноги, проходят люди, некоторым из них требуется помощь медсестер, поэтому те услужливо шагают рядом и помогают добраться до нужного кровати. Старики сидят на холодных металлических сидениях, провожая взглядом тех, кто проходит рядом, и именно на такой взгляд натыкается Чимин, он смотрит в ответ, почему-то ему становится невыносимо тоскливо, поэтому он одергивает взгляд и присоединяется к беседе тех двоих, которые обсуждают впрочем-то какую-то ерунду, но частично эта ерунда оказывается вполне дельной. — Что с тобой опять случилось? — Ким Намджун отвлекается от Винни, который предельно внимательно изучает что-то в своих руках, теперь разговор с Намджуном больше не кажется таким интересным. — Задумался о какой-то глупости, не заметил еще одну ступеньку и упал. — Упал, что лицо пострадало так сильно, а вместе с ним рюкзак и свитер, — Намджун обводит пальцем силуэт свитера, — Этот странный свитер, а на лице эти рисунки образовались сами собой? — Подался в кружок рисования и неожиданно стал холстом. Чимин смеется и слегка касается одного из рисунков, который теперь находится прямо на синяке. Но все же Чимин точно горд собой, что нарисовал все так хорошо, и они не стерлись даже при падении. Наверное, эти краски заслуживают своих денег. — Все верно угадал. — И все же тебе нужно помочь. — Хен, — на короткое мгновение отвлекается Винни и поднимает голову, — Намджун прав. Тебе больно и тебе нужна помощь. Стеклянные двери раздвигаются, и все трое проходят в небольшое помещение, Винни тут же просит усадить его на высокую кушетку для того, чтобы он мог за всем наблюдать свысока и изредка раздавать свои команды. Потому что без них Намджун рискует допустить какую-нибудь непоправимую ошибку. Пак усаживается на стул, широко расставив ноги, ткань на коленях порядком стерлась, сквозь нее виднеются ссадины и раны, покрытые тонким слоем грязи. И Чимину ничего не остается, как гордо сносит незначительную боль, которую ему, в свою очередь доставляет Намджун, обрабатывая раны. А когда дело доходит до брови, он кусает нижнюю губу, чтобы боль перешла сюда. Затем обрабатываются колени. Чимин чуть шипит от неожиданности, когда кожи касается дезинфицирующее средство. — Хен, тебе так больно? Когда Намджун обрабатывает мои раны, полученные в войнах и битвах, я стараюсь сидеть тихо, чтобы ему было легче работать, — Винни наклоняется, что еще пристальнее следить за происходящим. — Верно, любой позавидовал бы мужеству этого парня, — Намджун поднимает разноцветный свитер Чимина, и тот перехватывает края, чтобы врачу было проще проводить осмотр, прощупывает ребра, но ничего, кроме незначительных ссадин не замечает. Пак наклоняется, хватает рюкзак за уцелевшую лямку и бросает его в сторону врача, который в этот момент снимает перчатки, поэтому не успевает словить, и он оказывается на полу. Но все же мокрый, грязный, порванный рюкзак переходит в руки Джуна. А Чимин забирается на ту высокую кушетку, где, прижавшись к стене, сидит Винни. Он уже давно закончил следить за своими друзьями, и теперь снова вернулся к своему развлечению. В руках — небольшой планшет, а на ярком экране разгуливает желтый медведь. И Чимин тут же понимает, в чем дело. — Так и не посмотрели этот мультик вместе. Винни кладет голову на плечо старшего, еще сильнее сжимая в руках планшет. — Не беспокойся об этом, у нас еще так много времени. — В следующий раз обязательно посмотрим, в этот раз я точно выполню свое обещание. — Если не сможешь прийти, Чимин, то не давай ложных надежд, — говорит Намджун, в то же время протыкая плотную ткань рюкзака, зажимая остаток нитки в зубах, чтобы та не мешалась каждый раз, когда игла вновь встретиться с тканью. Та снова пробивает катастрофически плотную ткань, а затем выходит наружу. Снова принимается за работу, делает последний, финальный шов и откидывает рюкзак на свободный стул, где еще минуту назад сидел Чимин. Джун кладет нитки в карман, рассматривает свои пальцы, понимающе кивает и выбирает из рядом стоящей коробочки бесцветный пластырь, точнее он берет несколько пластырей и обклеивает сразу пять пальцев левой руки. Осматривает проделанную работу и думает, что, наверное, теперь ему будет не слишком удобно принимать своих маленьких пациентов. Указательный палец страдает больше всех, и кровь продолжает просачиваться сквозь пластырь. — Намджун, сними меня отсюда, — просит Винни, откладывает планшет и тянет руки к своему другу, крепко хватается за плечи, а Чимину с трудом удается отвлечься от, на удивление, такого интересного мультика, потому он еще с минуту смотрит в пустоту, где только что находился Винни и его планшет. — Я устал и хочу спать, — сонно зевает Винни и трет ладонями глазами, теперь отказ от дневного сна кажется его невероятно огромной ошибкой, и вот он усаживается на кресло, покрывает ноги своими пледом, а затем сжимает край халата Намджуна, — Проводишь меня до палаты? У меня нет сил, чтобы добраться самому. — Разумеется, Винни, — друг мягко улыбается, и вместе выходят из палаты. Чимин так же соскакивает со своего места, подбирает вещи и мгновенно оказывается рядом, нажимая кнопку выключения на планшете, потому что персонажи в мультике продолжают говорить, только в этот раз на них никто не смотрит. Намджун открывает дверь. Перекладывает Винни на кровать и накрывает его пледом. Чимин кладет планшет на тумбочку. — До свидания, хен. — Хороших снов, Винни. Чимин едва касается волос маленького пациента. А потом, шурша ботинками, идет к выходу, накидывая порванную куртку, которую уже вряд ли удастся спасти. Намджун топчется рядом, что-то выискивая в своих карманах, и достает ужасно помятый лист, протягивая его Чимину, который тут принимает и вчитывается в написанное. — Хосок просил меня достать направление на обследование. Слышал, что у тебя проблемы с желудком. Как ты себя чувствуешь? — В полном порядке. Нет, ничего, чтобы могло меня беспокоить, потому я и откажусь от обследования. — Мне пришлось порядком повозиться, чтобы достать это, — Намджун указывает на бумагу, которую Чимин снова складывает пополам и кладет в рюкзак, — Не отказывайся от такой возможности. Выходят на улицу. Чимин опирается на железные перила, так и не сделав шаг, чтобы спуститься и не тревожить дымом тех, кто стоит рядом. И также игнорирует злость Намджуна, он вытаскивает воротник темного свитера и натягивает его почти до губ, теперь не кажется таким милым. Ровно после того, как они вышли из палаты Винни, улыбка соскочила с лица и спряталась в складках этого свитера. — Не беспокоит ничего? Даже отсутствие Хосока сегодня? — Ладно, это действительно меня волнует, — Чимин соглашается, наблюдает за дымом, мгновенно смешивающимся с ветром, он чертовски сильный и стремится забраться в прорези куртки, образовавшиеся вовсе не от неудачного падения с лестницы. Хотя падения было, но и причастный к нему люди тоже были. Намджун молчит. Будто забывая о недавно сказанных словах. Он провожает взглядом всех, кто заходит в больницу и всех, кто из нее выходит. Чимин щелкает пальцами, пытаясь вновь привлечь внимание врача, но единственное, что все-таки привлекает Намджуна — это брошенная на пол сигарета, которая продолжает тлеть под ногами, сверкая тусклым огоньком. Наклоняется и поднимает ее. Крутит окурком перед носом ленивого подростка. — Видишь, это же совсем не сложно, — и бросает сигарету в мусорку. — Ты не прав, было довольно сложно. Так, что же случилось с Хосоком сегодня? — Не сегодня, — качает головой, — Белое сменилось на черное, неожиданно начало стало концом. Небо затянулось облаками, когда в этот день Хосок потерял Енджу. Кажется, тогда погода действительно изменилась. Для него она была всем, а когда человек теряет все сразу, то становится пустым. Он разом потерял значение всех слов, поэтому ничего не сказал, когда вышел из операционной с окровавленными руками, хромая на левую ногу. Я не знаю, чья это была кровь. Потому что и сам Хосок порядком пострадал в тот день. Наверное, вместе с Енджу ушла огромная часть самого Чона, которая отвечала за счастье. Чимин отрывается от ледяных перил и переходит на то место, где стоит Наджун, становится рядом с ним. Предлагает сигарету, но получает вежливый отказ. — Чон всегда был синоним тоски и печали. В нем не было ничего, что могло бы напомнить о том, что он все еще является человеком. Хосок бесшумно слонялся по больнице, услужливо здоровался со всеми, а затем снова скрывался в своем кабинете и никого к себе не подпускал. А потом пришла Енджу, она был ураганом и громкой музыкой. Когда она впервые сказала банальное привет, Хосок грубо проигнорировал ее слова. И тогда Енджу сильно разозлилась. В обед она взяла свой поднос с едой, села за тот стол, где одиноко сидел Чон. А при его попытке встать из-за стола, она вновь усадила его на место. И ровно полчаса наблюдала за тем, как Хосок доедает свой рис с лицом самого несчастного человека в мире. Наверное, так и было. Хосок был несчастным человеком. А потом Енджу просто надоело видеть каждый день этого грустного врача, без дела слоняющегося без по коридорам, когда вся работа уже закончилась. Тогда она просто залетела в кабинет и, приложив все усилия, вытолкала Хосока наружу, насильно заставила присоединиться к общей беседе. И как бы не было странно, Чону даже удалось поддержать разговор. Через неделю он сам вышел к людям. Через месяц Хосок больше не сидел в кабинете в глухом одиночестве, допивая сотую кружку плохо сваренного кофе. Он пил этот плохо сваренный кофе в общей компании, а Енджу каждый раз пыталась заменить невкусный напиток ромашковым чаем. И как-то внезапно, очень быстро, Хосок привязался к Енджу, в первые в жизни он увидел в ком-то друга. До самого последнего дня Чон не переставал видеть в ней приятеля и необыкновенную любовь, ту, о которой пишут во всех известных романах, ту, от которой плачут и страдают. А потом Енджу умерла. Рядом с Хосоком, когда руки дрожали, а в кончиках пальцах оставались силы, чтобы коснуться теплой руки. Капли крови медленно стекали на ладони Хосока, и он с ужасом понимал, что прямо сейчас Енджу оставит его одного. Пальцы перестали дрожать. Хосок остался один. — Есть просто грустные люди, без причины, есть и те, кто всегда будут страдать по ушедшей любви. Попытайся принять его таким, какой он есть сейчас. Он ужасный сноб и вечный критик, но отличный друг. — Пусть Хосок поделиться своей грустью. — Не смей отбирать у него единственное, что осталось от Енджу. Попробуйте погрустить вместе, возможно, вы и не заметите, но в самый обычный день, в солнечный или дождливый, но вам обоим станет легче. — Тогда я пойду к Хосоку прямо сейчас, — кричит Чимин, когда уже оказывается на нижних ступеньках. — Подожди еще немного, — Намджун говорит негромко, но достаточно для того, чтобы Пак услышал его, — Винни захотел спать вовсе не от того, что он постыдно пропустил свой дневной сон. Это все лекарства. Наступила завершающая стадия лечения, и я не имею ни малейшего понятия, что будет дальше. Потому попробуй провести с ним больше времени, — Намджун пожимает плечами, — Странно, но он привязался к тебе по необъяснимым причинам. Стань для него хорошим другом, которого он действительно заслуживает. — Я стану для него лучшим другом! — Кричит Чимин. — Хотя мне ты совсем мне нравишься, появился как-то совсем внезапно и вечно уходишь также внезапно. Чимин не слушает. Чуть наклоняется всем телом. — Ну, я пошел! — Иди. Чимин с тяжестью новых мыслей и целым рюкзаком скрывается из виду. — Но свитер у тебя забавный. Свитер у Чимина и правда очень забавный — сделанный в ночи, разрисованный красками, которые он по воле случая купил в каком-то магазине, где все товары по фиксированным ценам. Пытается застегнуть куртку, но бегунок на ней, к сожалению, оказывается сломан. А красный шарф скрывает половину лица, он натянут почти до самых глаз, на лбу появляются маленькие морщинки, ветер пробирается в уши и оставляет в них неприятный осадок. Уверенность в шаге Чимина спадает к нулю ровно в тот момент, когда он добирается до дома Хосока. Стоит возле него с минуту, заглядывая в окна, пытаясь рассмотреть не бродит ли там кто-то в полном одиночестве, отхлебывая кофе из кружки. А потом Чимин разворачивается и уходит отсюда, ветер сопровождает его по городу до самого вечера, и он, наверное, рад этой компании, ветер не может ответить на вопросы семнадцатилетнего подростка, потому просто идет рядом, изредка напоминая о себе внезапным гулом. Пак сразу понимает, в чем дело, но не понимает, что делать. Ему так не хочется, чтобы Хосок увидел именно в таком виде, хоть Намджун отлично справился со своей работой, аккуратно расклеивая пластыри в трех местах. Парень идет в кинотеатр, который уже давно всеми забыт, при входе мгновенно ощущается запах пряностей и сырного попкорна, а где-то дальше девчонка в смешном желтом платье потягивает мармеладных червячков, и только иногда ей попадаются мишки, которым она наверняка рада намного больше. И оставляет их на потом. На скамейке сидит одинокий старик, запускающий руку в уже опустевший стаканчик кукурузы, так ничего и не найдя, вытаскивает руку, вытирает ее о серые брюки. Его взгляд блуждает одновременно по всем афишам и в то же время никуда не направлен. Чимин достает несчастную смятую купюру, протягивает ее девушке и взамен получает два стаканчика сладкого попкорна. Один оставляет себе, второй протягивает одинокому старику и, не услышав глухое едва ли слышимое спасибо, уходит покупать билет. Фильм идет уже около получаса, и Чимин занимает свободное место прямо посреди зала. Впереди сидят еще два зрителя. Больше в зале никого нет. Чимин ни разу не поднял глаза на экран, ему совсем неинтересны эти персонажи, разгуливающие по экрану, занимающиеся своими делами и просто бездельничая. Чимин также не опускает руку в стакан и не подпрыгивает от внезапного звука на экране. Он думает. Думает о Хосоке, рядом с которым хочет оказаться прямо сейчас, но и боится попасть ему на глаза. Думает о Тэхене, его свитере с васильками и бесконечном списке дел, который, наверное, никогда не будет окончен. Думает о Винни и том мультике, завоевавшем внимание Чимина. Он и понятия не имел, что мыслей может быть так много. И Чимин оставляет поп-корн на одном из сотни свободных сидений и уходит, посмотрев еще несколько фильмов, и все это вышло совершенно бесплатно. Поп-корн для того старика, который будет сидеть здесь еще несколько сеансов подряд, пытаясь отыскать в одном из фильмов историю, похожую на его собственную. Следующий пункт назначения — это уже всем известный магазин с лапшой по акции в девять утра. Дверной звонок оповещает о приходите нового покупателя. Телевизор снова включен, перед ним заинтересованная бабуля, а рядом привычно скучающий младший сотрудник. — Здравствуйте, — Пак здоровается и, получив приветливый взгляд бабушки, направляется к полкам, скидывает еду в корзинку. Та еда, которую можно разогреть в микроволновке, и получить неплохой обед. — Уже несколько дней не приходил есть свою любимую лапшичку, — говорит бабушка, и одновременно пробивает продукты. — Не похоже это на тебя, дружочек. — Бабуль, я обязательно приду к вам в скором времени и съем столько рамена, сколько влезет в мой вечно пустой желудок. Будьте уверены, что лапша — это та еда, которую я могу есть вечно и даже после жизни. — Тогда мне придется сделать тебе скидку, если ты съешь десять упаковок лапши подряд. — Жду скидку, — Чимин складывает продукты в прозрачный пластиковый пакет. — Однажды мне довелось съесть сразу одиннадцать упаковок. — Я съела тринадцать, поэтому я в выигрыше. Мне становится скучно, когда больше никто не забегает сюда с мольбой в глазах отдать ему рамен в долг. — Я обязательно верну вам деньги. — Иди уже, наверное тебя заждались. Чимин под пристальным взглядом бабушки уходит из магазина и понимает, что на улице уж как-то очень внезапно стемнело. Последний пункт назначения — это Хосок. Набирает знакомый код и тут же проскальзывает внутрь, поднимается на нужный этаж. Видимо, по ту сторону никого нет. Это он понимает, когда после третьего подряд звонка никто не открывает дверь. Чимин опускается на ступеньки, холодные и уж точно не слишком чистые, и прислоняет голову к металлической холодной двери, поворачивает голову так, чтобы нос упирался прямо в дверь, прикрывая глаза. И как бы сильно Чимин не боролся с медленно накатывающим сном, сон все-таки побеждает. Засыпает, но каждые пять минут одергивая себя от сна, поднимает глаза, пытается прислушаться, не идет ли кто-то там, внизу. Но никто не приходит ни через час, два или три. Хосок появляется ближе к полуночи. Сейчас на нем вместо длинного черного пальто огромная красная куртка, из-за капюшона не видно даже глаз, но сам он спокойно поднимается по ступенькам, и тут же натыкается на спящее тело. Касается Чимина носком ботинка, тем самым разбудив его. — А я поесть тебе принес, — говорит Пак в сонном полудреме. — Ты где был так поздно? — Провел этот день с Енджу. — Как Енджу? — Все еще мертва. — Вполне остроумно. Свет не включает, потому что лампочка перегорела две недели назад. Две недели Хосок живет без света. — Что с тобой случилось, Чимин? Снова попал в неприятности? — Неприятности уже как обычное дело, разве ты не привык? — Не хочу к такому привыкать. — А я вот уже давненько привык. Хосок ходит по квартире, пытаясь хоть чем-то себя занять, бессмысленно переставляет посуду и возвращает ее на место. Поправляет диванные подушки, перекладывает их на противоположную сторону, а затем снова кладет на прежнее место. Не выдерживает, выхватывает пакет из рук Чимин и кидает его на стол. А потом взглядом спотыкается прямо о мальчишку. — Вообще-то я пришел. Тебя просто не было в больнице. Злишься? Пак помнит, что белое сменилось на черное. — Ты прав, я злюсь. Чимин, пожалуйста, просто перестань влезать туда, где ты получаешь вот так травмы. Просто не заставляй меня волноваться. — А еще ты волнуешься. — Я так и сказал. — Я бы хотел услышать это еще раз. — Больше я этого не скажу. Хосок устало опускается на стул и тут же нарушает собственно придуманное правило, он достает почти опустошенную пачку сигарет, вытаскивает последнюю сигарету и закуривает, смахивая пепел в самодельную пепельницу в виде обычной кружки. Чимин поступает точно так же и закуривает следом. Молчание так же опускается на соседний стул и незаметно для всех вытаскивает третью сигарету. — Ты же знаешь, что я здесь, Хосок? — Знаю, — кивает. — Я буду здесь еще долго, прямо перед тобой. — С сигаретой в руках? — Именно так. Может в жизни у меня и не случалось никаких серьезных проблем, но это не значит, что я не могу понять твою боль. — Только не пропадай, Чимин. Думаю, у меня просто не осталось сил, чтобы попытаться тебя догнать. — Не убегу. Последняя сигарета дотлевает на рассвете.