постпанк играет в розовых наушниках

Хосоку кажется, что Чимин давно уже уснул, несколько раз он задерживает дыхание, прислушиваясь к тишине. Ритмичная респирация парня окончательно уверяет старшего, что Чим спит, поэтому он скидывает часть одеяла с себя, штаны с пандами действительно оказались слишком теплыми, из-за этого и становится жарко. Все сильнее Чон сжимает руку Чимина и кажется, что быть ближе просто невозможно, но Хосок думает, что это вполне вероятно, оттого и закидывает ногу на младшего. Оказывается, так лежать намного комфортнее, он даже не задумывается, что Паку может быть тяжело. Хосок смотрит на Чимина, пытаясь не упустить ни единой детали, из которых и состоит этот парень. Запускает руку под одеяло и ощущает, что рядом с юношей лежит какая-то бумажка, она вся уже измята, на глянцевой бумаге заметны изломы. Чон хватается за уголок, но тут же понимает, что ровно половина находится под спиной школьника, поэтому приходится приложить немного усилий, чтобы достать ее, но вытащить аккуратно не получается, на сгибе появляется надрыв, почти незаметный, но еще немного, и лист будет разорван на две части. Хосок вспоминает, что несколько дней назад эту же листовку показывал Чимин, когда его руки так сильно тряслись от волнения и наплывающего вдохновения. Маленькая мечта теперь находится в руках Чона. Он поднимает лист выше, так, чтобы свет из окна хотя бы немного освещал бумагу, свет фонаря помогает различить буквы. Он уже читал все, что здесь написано. Потому что Чимин снова и снова заставлял делать это. Он становился прямо напротив Хосока и Тэхана, сложив руки на груди, заставляя пересказывать все, что они только что прочитали. Выходило все это глупо, но Чимину совсем так не казалось. Он только взволнованно выхватывал лист из руки Тэхена, говорил, что все не верно, а потом сам еще сотню раз вглядывался в едва ли различимый, уже расплывчатый рисунок. Потому лист теперь и выглядит таким помятым. В этом вина времени и Чимина. — Любопытно. Хосок замечает то, чего не замечал раньше, а может это и появилось совсем недавно. Наверняка Чимин таскается с этой бумагой везде и всюду. Теперь поверх напечатанного текста написаны новые слова от руки, а в промежутках между предложениями тоже появились новые строки, написанные черным маркером. Чон читает. «Переписать». «Исправить». «Создать место, куда захочется вернуться». На этом Хосок останавливается. Вот что хочет создать Чимин. Место, куда сможет вернуться тот, кому больше некуда податься. Может, туда совсем случайно забредет человек, шедший совершенно в другом направлении. Но он так сильно устанет, что решит передохнуть, а потом поймет, что это именно то место, куда он и шел изначально. Такое место нужно всем. Хосок переворачивает лист, на обратной стороне которого находится фотография. Он ее тоже видел, но вдруг ему стало интересно, что же стало с этими людьми, которые, улыбаясь смотрят прямо в камеру, а кто-то и не смотрит, потому что серьезно занят разговором с другом. Что же с ними стало теперь. Куда затолкнула их жизнь, о чем они жалеют, скучают ли по тем временам, когда были такими юными. Чон переворачивается на другую сторону, вытягивает руку, чтобы положить листовку на тумбу, кладет ее под ноги желтого медвежонка, и на секунду, когда он отлип от Чимина, чувствует, что рука протягивается к нему и тянет обратно. Наверное, в отличие от Чона, младшему холодно. И Хосок просто не может заставить ждать Чимина, поэтому сразу возвращается назад и закидывает ногу на прежнее место. — Удобно. Так удобно, — Хосок шепчет. Прежде чем нерешительно запустить руку в волосы младшего, он выжидает какое-то время, а потом забирается пятерней в пряди, перебирая каждый волос, мягкие и пушистые. Черный цвет уже начал смываться, теперь шевелюра не выглядит такой же яркой, как в первые дни. Но все равно это смотрится хорошо. К тому же над этим постарался сам Хосок. Он и не знает, как еще крепче можно обхватить Чимина, чтобы тому не было холодно. Как еще громче сказать о том, что этот парень, лежащий по левую сторону, невероятно сильно ему нравится. Об этом Хосок сообщит чуть позже, может на следующей неделе, если выглянет солнце. Может через месяц, если выпадет первый снег. В тот момент, когда первая снежинка коснется кончиков волос, Хосок точно скажет об этом. Вот бы снег выпал как можно скорее. Чон снег ненавидит, а Чимину он нравится. Под утро кровать кажется совсем крошечной, а одеяла катастрофически не хватает. Чимин дышит слишком громко и толкается слишком больно. И доктор понятия не имеет, как ему удается уснуть в такой непонятной обстановке, когда за дверью ночное дежурство медленно сменяется утренним, а врачи начинают суматошно бегать по коридорам. Несколько раз в палату заглядывает Намджун, напоминая пациенту о том, что пора бы вставать и начать подготовку к обследованию. Чимин сонно пытается понять, как он вообще здесь оказался, почему на него так пристально смотрит Джун и почему рядом лежит Хосок, который вот-вот и точно свалится с кровати. Тогда он тянет старшего на середину, а сам сползает с койки. Следом за Намджуном в палату заглядывает Винни, чтобы уточнить время, когда они смогут поиграть. — Наверное, через пару часов мы сможем это сделать, — Чимин улыбается, глядя на такого же сонного мальчишку. Наверное, он, не успев переодеться и почистить зубы, сразу же прибежал к другу, — Я зайду за тобой. — Хорошо, — шепотом. Винни тихонько прикрывает дверь, чтобы не потревожить сонного Хосока. Сонну тоже следует отправиться на утренние процедуры и принять нужные лекарства. Через час его заберет нуна, она проводит его до нужного кабинета, посидит с ним какое-то время, чтобы Винни не было так одиноко, а потом отправится заниматься своими делами. Конечно, ей совсем не хочется уходить, но после долгих уговоров и споров, мальчику удается выиграть. Он взрослый и справится со всем самостоятельно. Чимин надевает свой теплый домашний свитер поверх тонкой больничной рубашки, кидает в карман штанов телефон и выходит из палаты, зажимая в кончиках пальцев единственную сигарету и зажигалку. Выглядывая из палаты, убеждается, что здесь нет Намджуна, и спускаясь по лестнице, мигом оказывается на улице, занимая место на скамейке рядом с каким-то подростком, который точно также судорожно, наспех выкуривает сигарету, держа в руке два окурка. Чимин зажимает сигарету между губ, подносит зажигалку к кончику. Ничего. Она не работает. Сильный ветер все никак не позволяет поджечь эту чертову сигарету. А, может, это из-за того, что Чимин никак не купил новую зажигалку. Каждый раз он злится, трясет ее, а потом она снова начинает работать, поэтому Пак и откладывает покупку до следующего похода в магазин. Но сам же он знает, что и в следующий раз снова не купит новую. В это же раз зажигалка не работает, газ в ней уже точно закончился. На пальце появляется мозоль, и Чимин сдается. Бросает на землю, она падает прямо в лужу. Ему приходится встать, чтобы выловить ее и положить рядом с собой. Мокрые, грязные руки вытирает прямо о штаны, на них появляются темные разводы. — Просто невозможно смотреть на твои страдания, — парень рядом отзывается, протягивая коробок спичек в сторону Чимина. Коробка вся давно отсырела, в ней осталось только три спички, поэтому попыток у Пака немного. Но на этот раз все получается сразу, он возвращает коробок назад. Чими мимолетом смотрит на парнишку, выглядят он вполне обычно, в обычной больничной одежде, ничем не отличающейся от той, которая и на самом Чимине, вот в его руке дотлевает третья сигарета, и парень кладет ее к двум другим, пряча в ладони. Ему, наверное, двадцать, непонятная прическа, где с одной стороны волос почти нет, а с другой — они соприкасаются с шеей. Но что-то выдает в нем какую-то непосредственную грусть. Чимин и сам не может понять, в чем же она выражена: может, в глазах, который совсем-то ни о чем не говорят, или натянутой улыбке, которая совсем и не настоящая. — Что у тебя? — спрашивает Чимин, отвлекая парня от разглядывания луж, состоящей из грязи и скопившихся там листьев. — У меня все хорошо. — Я не об этом, почему ты здесь, имею в виду, какой у тебя диагноз? — Просто вышел прогуляться, нет у меня никакого диагноза. Чимин ставит ноги на край скамьи, упираясь носом в колени. — А что записано в медицинской карте? — Там говорится о какой-то депрессии и сотни других штук, но это неправда. — Тогда почему ты здесь? — Просто вышел прогуляться. — Имя есть у того, кто просто вышел прогуляться? — Меня Кенсу зовут, — наконец он окончательно отрывает взгляд от лужи и лениво машет Чимину. — Я Чимин, Чим или как тебе угодно. — У меня проблемы с запоминанием всяких таких вещей, но я попытаюсь тебя запомнить. — Наверное, и утруждаться не стоит, все равно я здесь ненадолго. — Уже уходишь, не хочешь меня видеть? — Посижу еще пару минут. Если до этого момента Кенсу просто не замечал Чимина и не смотрел в его сторону, то теперь он наблюдает за ним беспрерывно, а потом и вовсе сползает со своего места, подбирается ближе и, прижавшись к Паку, опускается рядом. Свешивает ноги и болтает в воздухе. Чимин все никак не может обнаружить его обувь, несколько раз заглядывает под скамейку, осматривает все, что можно осмотреть, и делает вывод, что сюда Кенсу пришел босым. — Пожми мне руку, — парень выставляет вперед необычайно длинную руку, ему не терпится, пока Чимин пожмет ее в ответ. Весь он какой-то нескладный. Ноги кажутся короткими, а руки почему-то длинными. Чимин руку пожимает, Кенсу еще долго его не отпускает. — Я тоже говорил, что не задержусь здесь надолго, и вот я торчу здесь уже четвертый год, вдоль и поперек набитый непонятными таблетками, которые на самом-то деле и не помогают. Всего лишь успокоительные. — Если у тебя нет никакого диагноза, как ты можешь различить, помогают ли тебе таблетки или нет. — Вот и я о том же, зачем таблетки здоровому человеку. Ты меня понимаешь, остальные не понимают. — Просто предположил. — Эй, друг, не ври, все ты понимаешь. Чимин пытается вспомнить, когда это они успели стать друзьями. И почему в этом месте все друг друга считаю друзьями, точно так же было и с Винни. Только вот теперь Кенсу кажется куда более странным, чем Сонну. — Единственное, что я сейчас понимаю, что твои тапки куда-то пропали. — Никуда они не пропадали, я без них и пришел. — Прямо по лужам? — Прямо по лужам! — Мокро же. — Совсем не мокро. Спасением от этого разговора является Хосок, хотя с первого взгляда, Чимину так не кажется. Вот он стоит прямо позади, смотрит своим, этим, строгим взглядом и что-то хочет сказать, но ничего не говорит. — Ну нет, одного странного типа мне сегодня хватило, Хосок, я здесь и никуда не ушел. — Почему тебя все должны искать, Чимин, почему ты постоянно убегаешь? — Никуда я не убегал, вот здесь сижу, и даже не думал ни о чем подобном. Ладно, конечно же, он думал об этом. Как думал бы любой подросток, которого закрыли в комнате и сказали смотреть в стену. — Пойдем назад, — мужчина трет глаза. На самом деле, он совсем не выглядит, как злой Хосок, потому что эти пандовые штаны просто несопоставимы со словом злость. Потому Чимин абсолютно спокоен. — Не могу. — Что случилось? Что-то болит? — Нет. У меня просто нет обуви. Хосок совсем ничего не понимает, потому что прямо сейчас он смотрит на младшего, который сидит в тапках, болтая ногами. Чимин снимает обувь, надевая ее на ноги, замерзшего Кенсу. Теперь у Чимина действительно нет обуви. — Ну, я думаю, ты не позволишь мне идти босиком по этой слякоти. Хосоку, разумеется, ничего больше и не остается. В его силах предложить себя как способ добраться до палаты. Чимин становится на скамейку и тут же запрыгивает на спину доктора. Ему даже интересно, когда Чон устанет от такого вот мальчишки. Но пока не устал, Чимин планирует пользоваться этим. Хосок оборачивается, смотрит на Кенсу, который теперь уже занят изучением нового приобретения, и торопит его тоже. — Кенсу, я думаю, одной ночи достаточно, что ты здесь провел. Пора возвращаться назад. — Вернусь через десять минут. — Не обмани на этот раз. Теперь Чимина не удивляет тот факт, что изначально Кесну показался странным и каким-то отстраненным. Потому что ему не показалось, Кенсу действительно странный, и это то, что удалось узнать Чимину за несколько коротких минут общения с ним. Есть странный Тэхен. Есть странный Кенсу. И эти две странности никак не граничат друг с другом. Холодный ветер бьет по коже, младший разбалтывает ногами, чтобы согреть себя, но это совсем не помогает, и ему хочется, чтобы Хосок шел немного быстрее. Но ведь тому еще нужно обойти все лужи, чтобы не намочить ноги самому и не заболеть в итоге, кто же тогда будет присматривать за его пациентами в случае отсутствия. Чимин оборачивается, чтобы взглянуть на Кенсу еще разочек, ему интересно, чем же он там занимается. Но ничего интересного больше не происходит. Кенсу, словно становится нормальным на какое-то время, правда, в собственном понятии нормальности. Вероятнее всего все, что он делает, это обычно для тех, кто уже к этому привык, в том числе и для самого Кенсу. Он отталкивается от спинки скамьи, надевает тапки, они приходятся ему впору, словно он всю жизнь их носил. Затем Кенсу добирается до ближайшей мусорки, сгребает с ладони прилипшие окурки и выбрасывает их. Спешит догнать медленно шагающих Чимина и Хосока, пытается уловить тот темп, в котором идут парни и подстраивается под него. — Славный ты, Чим, сразу мне понравился. — Мне так не показалось, — школьник смеется, обхватывая Чона все сильнее, теперь ему действительно стало холодно, свитер почему-то больше не помогает, крошечные дырочки пропускают ветер, и тот соприкасается с больничной рубашкой, которая холодит тело еще больше. — У меня не особо получается выражать эмоции, — Кенсу, словно по привычке хочет коснуться волос, там, где их почти нет, а потом одергивает руку, грустно усмехаясь, — Не очень-то у меня получается быть человеком. — Не сложно быть человеком, — переубеждает Чимин. — Сложно, — Хосок вступает в разговор. — Вот и я думаю, что сложно. — Сами себе эту сложность и придумываете, — бурчит младший. Хосок усаживает его на сидение, велит оставаться здесь какое-то время, пока он не вернется с обувью. Кенсу опускается рядом, снимает с себя тапочки и большим пальцем ноги толкает их в сторону рядом сидящего. — О, нет, можешь оставить себе. — Спасибо, но у меня есть обувь. Мне просто захотелось прогуляться босиком, сейчас я вернусь в палату, приму лекарства, надену мамины вязаные колючие носки, и снова стану обыкновенным, скучным Кенсу, который не чувствует ничего и чувствовать ничего не хочет. — Наверное, просто ужасно быть обыкновенным Кенсу? — До жути скучно. Не очень весело смотреть в белый потолок, который, кажется, спустя три часа тишины начинает разговаривать. Но потом снова приносят таблетки, и все возвращается на прежние места. В общем-то я пошел. Отличные у тебя тапки. — Пока, Кенсу. Чимин хочет поднять руку, чтобы попрощаться, но тут же ее опускает, потому что собеседник уже отвернулся и не увидит этого дружелюбного жеста. Все никак не может оторвать взгляд от уходящего парня, больше его не видно. Но Чимин словно все еще улавливает его понурую фигуру, ссутуленные плечи, худощавые руки и тонкие пальцы. На полу остаются следы ног, следы эти совсем крошечные, такие маленькие, будто мимо про щеголял ребенок лет пяти. И все же что-то в этом парне выдает запредельную грусть. Чимин и не хочет ее искать, чтобы самому случайно ей не захлебнуться. В шаге от него снова появляется Хосок, в одной руке у него находится пара ботинок. — И не смей больше пропадать. — Никуда я и не пропадал. Я здесь и пока никуда не собираюсь уходить. Чимин топает прямо за доктором. Но в тот момент, когда Хосок проснулся, а парня не оказалось рядом, он действительно испугался. Испугался, что Чимин куда-то делся, забрел так далеко, что теперь его будет сложно отыскать. Чон только начал привыкать к нему. И вдруг Чимин исчезает куда-то, вообще он часто куда-то пропадает, уходит, бродит где-то по улицам, а потом возвращается. Каждый раз он возвращается, приходит к Хосоку. Чону эгоистично хочется верить, что так будет всегда. И каждый раз Чимин убеждает его в том, что теперь он уж точно не отлипнет он доктора, потому что и сам к нему привык. Привык слушать о том, что стараться нужно чуть больше и о том, что беспорядок его ужасно бесит. А Чимину просто очень сильно нравится злить его, обещая, что в следующий раз такого точно не будет. И оба знают, что школьник снова врет. И оба этой лжи не противоречат, потому что давно к ней привыкли. — Не думай о Кенсу много, не удивляйся, когда он позовет к себе в палату, чтобы поговорить с кое-кем забавным, а в итоге никого забавного в комнате не окажется. Он не странный, просто уставший человек, который уже не может справляться сам, ему нужна помощь, но помощь он решается принять с великим трудом. — Хорошо, думать я о нем не буду. Конечно будет. Как минимум три часа Чимин будет размышлять об этом человеке, вспоминая его нелепость, которая чем-то привлекла его внимание. К тому же он и не против приобрести новые знакомства на оставшиеся три дня. Он подумает о нем еще немного завтра и в день своего отбытия. А напоследок решит заглянуть в палату, чтобы сказать пока и немного рассказать о кафе, куда Кенсу всегда сможет заглянуть. — Мне интересно, — Чим останавливается следом за Хосоком, они стоят у очередного кабинета, куда должен заглянуть пациент. Это уже четвертый кабинет за сегодня. И Чимин чертовски устал бродить по больнице. А доктор обещает, что на сегодня это последняя дверь, у которой они остановятся, — Что случилось с этим парнем? — Он просто потерялся в собственно выдуманном мире, а когда вернулся назад, разочаровался в настоящем и до сих пор отказывается принимать его. Он обучался на четвертом курсе университета, когда совсем стало плохо. Обещал выпрыгнуть из окна, если его друг не вернется прямо сейчас. Но он и не знал, что его друг остался по ту сторону, существуя только в пределах блокнотного листа. Проходящий мимо парень едва ли смог ухватить его за рукав куртки и вытащить из окна, — Хосок заканчивает свою историю, — С тех пор он безвылазно поселился в больнице, на третьем этаже. — Еще один писатель, который потерял себя в своих же рассказах? — Верно. — Может, и не стоит его вытаскивать оттуда. — Иногда мне тоже так кажется, но он же болен, Чимин. Нельзя оставлять это просто так. К тому же у него куча других заболеваний. Ким Кенсу ровно год пролежал в местной психиатрической клинике. Врачи, посчитав, что он в полном порядке, перенаправили в другую больницу, потому что, помимо психиатров, требовалась помощь других специалистов. На этом разговор обрывается. Пак честно уверяет, что теперь он со всем справится сам, и отправляет Хосока по своим делам. К семи часам Чимин заканчивает с обследованием и с какой-то легкостью понимает, что первый день пребывания в больнице прошел не так уж и плохо. Может, когда ничего и не ждешь, что-то особенно решает навестить тебя. И Чимин понимает, что общения с Кенсу ему точно не хватило, поэтому он и отправляется на третий этаж, выискивая ту самую палату, где и поселился его рассказчик. Тихонько толкает дверь локтем, заглядывая внутрь. Кенсу не спит. Уставился в какую-то книгу, прислоняя лицо слишком близко. Так, наверное, и разглядеть ничего нельзя. Он оборачивается, обнаруживая топчущегося на входе Чимина. — Решил заглянуть к тебе. — Сейчас со мной не так уж и интересно говорить. — Снова накормили таблетками? — Чимин выползает в середину палаты, освещенную крем уличного фонаря. — Да. Пак все равно остается, преодолевает оставшуюся часть палаты и заползает на кровать, складывая ноги в позе лотоса, детскими глазами глядя на Кенсу. Теперь его немолодое лицо выдает себя, теперь ему не двадцать, чуть больше тридцати, вместо существующих двадцати пяти, морщины сползи и остались на лбу, а синяки под глазами горят яркими фиолетовыми огнями, потрепанная на рукавах кофта вполне естественно вяжется с его настоящим образом отшельника. Штаны все в заплатках, а на левой руке, той, что немного длиннее правой, блестит маленькое аккуратное кольцо. Которое почему-то прячет всю свою красоту в дневном свете. Кенсу вынужден отложить книгу, прячет ее под подушку. — Что же ты хочешь услышать? Парень приближается к Чимину, глядя на него своими безумными, теперь, глазами. — О человеке-невидимке, потерявшего своего друга в весне? Теперь у них есть только одна минута каждый год, чтобы увидеть друга и рассказать обо все, что с ними случилось. Одна единственная минута каждой весны каждого и это все, что у них осталось. К тому же это место находится так далеко, что не каждый в силах туда добраться. Об этом тебе рассказать? О двух мальчишках, которые письма пишут друг другу, а последний, кто может доставить эти письма, почтальон, знающий дорогу, проложенную между 1943 и 2013 годами. Но однажды он забывает дорогу и письма доставлены не будут. А нет, — Кенсу взмахивая руками, вспоминая кое-что еще, — Лучше я расскажу о девчонке, которая случайно оказалась на той стороне, уверяя себя, что здесь она ненадолго. Ей удалось найти верного друга, а этот друг является ее убийцей. Ей будет казаться, что здесь она провела день или два, а пройдет уже сотни или тысяча лет, все это время рядом будет бродить ее убийца, — Так о чем тебе рассказать Чимин? Кенсу смеется, упирается в грудь Пака и отталкивается назад. — Ты ведь тоже потерял друга на той стороне, Кенсу? — Просто он заблудился, а я не смог его отыскать. — Терять друзей всегда грустно. — Без него мне так одиноко. Улыбка уже сменилась грустью. — Тогда расскажи мне все свои истории, Кен, как бы много их не было: и те, что уже дописаны, и те, что еще не начаты. Чим укладывается поудобнее. Кенсу остается сидеть, поджав ноги под себя и сунув большой палец в рот. Чимин готов слушать. Кенсу готов рассказывать. И только к утру они смогут друг друга отпустить, когда Пак вынужден снова отправится на обследование. А Кенсу снова утыкается в книгу, исправляя неправильные, как ему кажется, слова на более правильные. Чимин не упускает ни слова, что-то записывает в телефон, что-то чирикает на листе бумаги, когда удается ненадолго забежать в свою палату. Кенсу отличный рассказчик, и Пак не против поделиться с ним тапками еще раз. Наверное, в нем присутствует та странность, которая чем-то может привлечь других, зацепиться и держаться за него так крепко, как это возможно. Чимин уже придумал, что делать с этой странностью и уже спешит поделиться с этим другим. Осталось найти несколько недостающих элементов, тогда можно будет приступить к выполнению своего плана. Еще немного, и все будет готово. Оставшаяся часть пребывания в больницы проходит также быстро, как и предыдущие дни, когда снова приходится бегать по всем возможным кабинетам, заглядывая внутрь и протягивая направление, выданное Чоном. Чимин осознает, что делать это без Хосока намного скучнее. А еще врач выдает ему немного денег, которых хватает ровно на то, чтобы дважды сходить в столовую и поесть что-то, что никак не похоже на слова чипсы и рамен. Окончательно расправившись с обследованием, школьник успевает только на ужин, хватает Винни и тянет его в столовую, они набирают два огромных подноса, но с сожалением осознают, что денег, на самом деле, и не хватает. Тогда Винни приходится запустить руку в карман и вытащить несколько смятых купюр. Говорит, что это настоящие пустяки, но Чимин обещает все вернуть с процентами. К вечеру здесь совсем нет людей, поэтому они могут выбрать любой понравившийся стол. Останавливаются на том, что отделяется от общей массы и находится в самом конце столовой у небольшого окна. За стеклом ничего не видно, кроме серого кирпичного здания, который перекрывает вид на улицу. Несколько тарелок риса быстро пустеют, а вслед за ними и все остальные блюда, которые прежде были переполнены всякой всячиной. Винни наклоняется, соприкасается губами с пластмассовой трубочкой и тянет яблочный сок, Чимин занят тем же, только опустошая уже третью коробочку. — Было вкусно! — делает вывод младший. — Деньги я верну с первой зарплаты, — Чим оставляет пустые подносы и помогает ребенку выбраться из-за стола. — Не спеши с этим. Еще некоторое время прогуливаются по пустым коридорам, опустевшие со временем, свет в которых вот-вот погаснет. — Сможешь добраться до моей палаты самостоятельно? — спрашивает Чимин, поворачивая коляску так, чтобы Винни смотрел прямо на него. — Хочу кое-куда заскочить. — Конечно, Чим. Подожду тебя в палате. Винни отправляется к лифтам, ему так хорошо удается справляться с этой тяжелой коляской, но он будто не замечает ее тяжести и легко переправляется на ней. Дождавшись, пока лифт отправит Сонну на нужный этаж, Чимин проходит один, в темноте выискивая нужную палату. Здесь по-прежнему темно, все остается таким же, как и в тот раз, когда Пак заглядывал к Кенсу. Вот он сидит на кровати, в руках снова книга. Но понятно, что Кенсу совершенно не сосредоточен на чтении, он перебирает страницу за страницей, бессмысленно рассматривая буквы, но не пытаясь уловить заложенный в них смысл. Как только дверь приоткрывается, он тут же оборачивается и дергает ногой, пытаясь отыскать под подушкой настоящую улыбку и словить ее. Все это время он ждал, ждал, когда Чимин снова вернется, и боялся, что может не вернуться. — Ждал? — спрашивает входящий хозяина комнаты, больше не придерживает дверь рукой и отпускает ее, она открывается, впуская свет единственной горящей лампы, желтизна которой почему-то очень нервирует. — Ждал, — Кенсу откладывает книгу, накидывая на нее одеяло. — Тогда пойдем. — Хорошо. Уверенно Чимин шагает вперед, а Кенсу не успевает за ним. Только шуршание чиминовых тапок нарушает ночной покой больницы. Кенсу же не издает ни одного звука, собирая всю грязь на своих ногах, потому что он снова идет босиком. «Наверное, так нужно», — думает Чимин и перестает обращать внимание. Заворачивая за угол, шума совсем не слышно, но подойдя ближе, уже можно различить знакомые голоса. Пак знает, кто там. Оттого на душе становится спокойнее. Чимин проскальзывает к себе в палату, в Кенсу чуть меньше уверенности, но он заходит следом и запирает дверь. У подножья кровати сидит Кенни, пытаясь управиться со своими непослушными волосами, собирая их в хвост, а потом, бросив эту затею, снова распускает. Рядом — Хосок. Он точно не рад такому количеству людей. На кровати сидит Тэхен, доедая остатки еды из контейнеров, тщательно изучая все, что оказывается на вилке. Винни, заинтересованный новыми гостями, молча наблюдает. — И как вас только пустили? — Чимин падает между Хосоком и Кенни. — Мы пробрались нелегально. — Так и знал! — смеется Чимин. — Хосок, как ты это допустил? — Я всего лишь случайный свидетель этого преступления. — А теперь и его соучастник, — перебивает Кенни. Она уже не возится со своими волосами. Теперь все ее внимание приковано к парнишке, который уселся на край кровати с обратной стороны. Девушка спешит встать со своего места, подойти и протянуть руку новому знакомому. Но Чимин ее останавливает и просит остаться на своем месте. — Кенсу, — говорит уже для всех знакомый парень, — Чимин обозвал меня писателем, потому можете звать меня так. Как вам угодно. — Пишешь книги? — Тэхен спешит проглотить свою еду, взбудоражено глядя на Кенсу. — Это так интересно. — Всего лишь пытаюсь не умереть от скуки. — Понимаю, — сочувственно кивает девушка, — Очень скучно жить в последнее время. Кстати, Чим, я тут решила твою математику. — Никогда бы не подумал, что ты хороша в математике. Кенни поворачивается спиной к Чимину, теперь он занят ее волосами, заплетая легкую свободную косу, девушка снимает с руки длинную черную ленту, передает ее другу. И Пак вплетает ее в волосы, перевязывая косу на конце. — Может, я и провалила выпускные экзамены, но математика мне всегда нравилась. Так они и сидят, болтая о всякой ерунде, где изредка проскакивает какая-нибудь умная мысль, исходящая в основном от Тэхена или Хосока, остальные продолжает просто нести всякую чепуху. Тэхен рассказывает о том, что ему уже удалось найти несколько зданий, которые могут подойти для их кафе. Одно из них находится как раз в том переулке, где и стоит «хлам», тот театр, где работают Кенни и Тэ. Чимин бродит глазами по каждому из тех, кто здесь находится, не в силах удержать взгляд хотя бы на секунду, хочется уследить за каждым. Ему так нравится сидеть здесь, в этой внезапно образовавшейся компании. Все сходится, не хватает только одного паззла, чтобы картина стала цельной. Он и подумать не мог, что однажды все придет к этому и что он будет сидеть в палате на девятом этаже, в желтой пижаме, сжимая руку Хосока. Хосок — врач, спасающий жизни, с татуировкой рамена на руке. Кенсу — писатель, скучающий по своему вымышленному другу. Тэхен, который все еще носит свои жилетки, а рукава белых рубашек развиваются на ветру. Винни, помешанный на Винни-пухе. И Кенни, провалившая выпускные экзамены, жительница и хозяйка «хлама». Забавная вышла компания. К утру все расходятся, вялые, мечтающие о сне. Но всем пора отправляться по делам, который просто не могут ждать. Хосок задерживается дольше остальных, дает наставления Чимину, если тот не начнет заботиться о своем здоровье, то это может привести к не очень хорошим последствиям. Говорит о том, что теперь каждые полгода он должен ложиться на обследование в больницу и придерживаться строгих рекомендаций врача. Пак только отрешенно мотает головой, когда Чон вручает ему тканевый мешок с целой кучей лекарств и длинный список, говорящий о том, как именно нужно принимать эти лекарства. В итоге на выходе у Чимина на одну сумку больше, чем до того, как он сюда приехал. Отказывается от помощи Хосока, уверяя, что доберется до дома самостоятельно. — Отдохну немного и снова вернусь к тебе, продолжим начатое, — на прощание бросает Чимин, отпуская руку Чона, — И все-таки я требую такие же пандовые штаны. Панды вылетают из головы ровно в тот момент, когда Чим заходит в квартиру и понимает, что что-то нет так. Бросает сумки в коридоре и выбегает в гостиную. В центре, спиной к нему, сидит женщина, она, поглощенная своим занятием, совершенно не замечает Чимина. Но так ему только кажется. Мальчишка замирает. Остается на месте. — Хорошо, что не выкинул пластинки. Давай послушаем музыку? — женщина поднимается с колен, выхватывая из коробки пыльную пластинку. — Как же я мог выкинуть? — Ты неплохо справился, Чимин. Отлично постарался. — Мама. — Чими, я приготовила завтрак. — Как же сильно, как же сильно я по тебе скучал. Последний паззл найден.