Adore life

      Темнота. Я не видел ничего дальше собственного носа. Вокруг были гомон, вскрики, которые сложно разобрать из-за звона в ушах. В нос ударил неприятный запах, что немного раздражал слизистую, отчего начинало першить в горле. Глаза щипало, они слезились: я отёр их рукавом. Послышался беспорядочный топот и почувствовалось ритмичное потряхивание.       — Что это было?! — вскрикнул, кажется… Забини?       Вдруг пелена рассеялась: я стою, озираясь на толпу сидящих студентов. Кто-то судорожно дёргал меня за рукав пиджака, я резко оглянулся:       — В чём дело? — не сразу сориентировался в пространстве и чуть не свалился, успев схватиться за спинку сидения.       — Расслабьтесь, мальчики, — принялась успокаивать Паркинсон, отпуская мой рукав, — это, наверное, первокурсники балуются.       Я стоял посреди коридора в одном из вагонов Хогвартс-экспресса со стойким ощущением, что что-то не так, что мне здесь не место. Меня вновь одёрнула Паркинсон:       — Ну же, Драко, сядь — скоро будем в Хогвартсе.       С минуту потоптавшись на месте и всё ещё не придя в себя, я сел напротив однокурсников. Как всегда отвратительное настроение так и подмывало сказать какую-нибудь гадость. Вот мне снова пришлось возвращаться в эту сраную школу. Опять наш Поттер будет мельтешить перед глазами и совать свой Великий нос в чужие дела. Его верный пес Уизли будет всюду семенить за ним, как бродячий щенок. Наверняка, он «дружит» с ним лишь из-за собственного тщеславия, чтобы урвать кусочек славы Мальчика-который-выжил. А это маггловское отродье Грейнджер как обычно будет выслуживаться перед учителями, чтобы компенсировать своё низшее происхождение знаниями. Жаль, что даже так она навсегда останется той же грязнокровкой, которая ничего собой не представляет в мире магов.       — Я скорее бы сбросился с башни, чем проучился там ещё два года, — выплюнул, брезгливо оглядываясь по сторонам.       — Что ты имеешь в виду? — растерянно спросила Паркинсон, тряхнув своими угольно-чёрными волосами. Окна в вагоне были открыты, из-за чего порывы ветра путали её короткую прическу, которую она не могла привести в порядок.       — Через год мне вряд ли придется тратить своё время на уроки, — нехотя пояснил я и закатил глаза, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди.       Забини нервно усмехнулся. Я перевёл раздражённый взгляд на однокурсника — тот попытался подавить смешок.       — Веселишься, Забини, — бросил едкое замечание, подавшись корпусом вперёд. Забини с вызовом глянул на меня, отчего я ещё больше разозлился: — Посмотрим, кто будет смеяться последним.       Я гордо вскинул подбородок и ощутил непривычную скованность в своих движениях. Тело двигалось очень топорно, оно будто не принадлежало мне. Краем глаза заметил странно дёрнувшийся чемодан, но меня тут же окликнули:       — Что, индюк, снова веселишь своих друзей тупыми шутками?       Гринграсс. Опять эта мелкая Гринграсс со своей молочной кожей и шелковистыми, струящимися каштановыми локонами мозолила мне глаза. Ну, вы знаете этих типичных аристократок, выращенных в тепличных условиях, которые делают реверансы и убеждены, что мир вокруг них окрашен лишь в яркие цвета и не имеет тёмной стороны. Рядом стоял её дружок Нотт: его важный, вечно опрятный вид раздражал меня до ужаса. Со стороны эта парочка выглядела как типичные принц и принцесса из маггловских сказок.       Омерзительно.       — Лучше заткнись, мелочь, — зло процедил я, надменно оглядывая их. — Помни — ещё раз назовёшь меня индюком, и твоё прекрасное личико покроют тысячи прыщей. Как в тот раз, помнишь? — достал палочку и направил на Гринграсс, ехидно ухмыляясь.       Я заметил, как от злости и негодования у неё смешно затряслась нижняя губа, а щёки налились румянцем, и обрадовался очередному поражению этой мелюзги. Но тут свой голос подал пай-мальчик Нотт:       — Драко, нельзя так с девушками разговаривать, — поучительно произнес он, как бы невзначай блестя своим значком старосты школы.       — Эта девчонка первая начала! — вспыхнула Паркинсон, грозно зыркнув своими болотно-зелёными глазами. Забини пытался утихомирить её.       — У меня вообще-то имя есть, — уперев руки в бока и почувствовав защиту, недовольно буркнула Гринграсс.       Паркинсон хотела было продолжить перепалку, но я вовремя её прервал. Понял, что в продолжении этого балагана смысла нет — самолюбие этой малолетки было задето, а большего и не надо. Тогда я поднял руки в примирительном жесте — Гринграсс, вздёрнув носик и презрительно фыркнув, ушла, а за ней и Нотт. Взгляд невольно проводил парочку оценивающе и раздражённо.       Несмотря на то, что Гринграсс так яро брыкалась, в глубине души она явно должна была понимать, что будет моей, независимо от своего желания. Это сейчас мелочь выказывает свой характер, а после нашей свадьбы она станет как шёлковая. Конечно, это брак по расчёту. О нём договорились наши родители, когда мы были ещё детьми. Чувствую ли я к этой девчонке что-нибудь? Нет. Для меня она сродни фарфоровой куколке с милым личиком в коллекции, но не более.       Запрокинув голову назад, я устало потёр шею и вновь обратил своё внимание на тёмный чемодан средних размеров, что странно дёргался на полке. Самодовольно хмыкнув, я подумал, что обязательно выясню, кто это. Хотя, что-то мне подсказывало, что это один очень любопытный гриффиндорец со шрамом на лбу пытается совершить очередной подвиг.

***

      На улице уже смеркалось, когда я вышел из Хогвартс-экспресса и вдохнул чистый воздух, ощущая, как он изнутри обдаёт прохладой моё тело, заполняет лёгкие и вновь вырывается наружу в виде пара. Странно, но я всё ещё ощущаю себя не в себе. Чувство, сравнимое с тем, когда ты пребываешь на грани сна и реальности. Я ущипнул себя за руку.       Боль ощутил, значит — не сон.       Через какое-то время мне удалось догнать своих однокурсников у карет.       — И где ты пропадал? Мы ждали тебя целых двадцать минут! Я так волновалась, что с тобой могло что-то случиться, — причитала Паркинсон, пытаясь ухватить меня за руку. Она была недурна собой, и помнится, когда-то я клюнул на её внешность и провстречался с ней полгода, пока мне не наскучила её гиперопека и одержимость мной. В итоге, мы расстались, но меня не покидает ощущение, что она до сих пор на что-то надеется. Бедняжка.       — Кое-кому нужно было поправить любопытный нос, — процедил я, вырываясь из хватки однокурсницы и забираясь в карету, запряженную фестралами, и обращая свой взгляд на щуплого парня, что сидел рядом с Забини: — А ты что тут забыл, Блетчли?       — Я уснул в вагоне и не успел к своим, — грустно пробурчал он.       Блетчли — мой однокурсник и вратарь в нашей команде. В своём обычном состоянии он походил на гиперактивную мартышку, что постоянно мельтешит перед глазами и несёт какой-то несуразный бред.       Паркинсон придвинулась ближе ко мне и в очередной раз попыталась дотронуться до ладони, но я сунул руки в карманы мантии и резко заинтересовался макушками сосен. Она тут же поникла и стыдливо опустила взгляд в пол. Забини скрестил руки на груди и тяжело вздохнул, отворачиваясь в сторону.       Когда все уселись, мы отправились в замок. Вечер оказался действительно славным и свежим, отчего легче дышалось. Было приятно после целого дня тряски в поезде вдохнуть терпкий аромат еловой хвои, сырой земли и сладких ягод. Единственное, что омрачало этот дивный вечер, это Паркинсон, которая не переставала всю дорогу болтать о всякой чепухе с этим сверхэнергичным надоедой Блетчли.       — Интересно, как выглядят эти существа? — вдруг сменив тему, кивнула Паркинсон куда-то вперёд, указывая на сбрую*, что парила в воздухе, ритмично покачиваясь в невесомости.       — Думаю, они жуткие, — проговорил я, глянув туда же, куда и Паркинсон. Блетчли активно закивал, соглашаясь с моим мнением.       — А по-моему, они очень милые, — тихо протянул Забини, пожав плечами. Я вопросительно посмотрел на него, впрочем, как и остальные пассажиры. — Удивлены, что я вижу их? Ах да, вы еще не знаете, — он недоверчиво глянул на Блетчли, но продолжил спокойным, размеренным, будничным голосом: — У меня отчим умер на каникулах. Очередной несчастный случай.       Паркинсон разинула рот и попыталась промямлить хоть какие-то соболезнования, но получилось только:       — Опять?.. — еле слышно пролепетала она, печально взглянув на Забини, который мягко кивнул ей в ответ.       — Это какой по счёту? Шестой? — хохотнул я, припоминая предыдущие рассказы однокурсника о его краткосрочных отчимах; каждая история была удивительней другой. — Напомни мне в следующий раз сделать ставку на то, как скоро умрёт твой очередной папаша.       — Постараюсь, — прыснул со смеху Забини, а Блетчли взорвался в приступе неудержимого хохота. Паркинсон выпала в осадок от происходящего и уже пожалела, что задала тот вопрос про фестралов.       — Да уж, твоя мать обладает удивительным «даром». Не хотел бы я оказаться на месте твоего папаши, — всё ещё не оправившись и задыхаясь от смеха, произнёс Блетчли. Он попытался приободрить своего однокурсника, по-дружески похлопать того по плечу, приобнять, но Забини не оценил такой заботы и демонстративно отодвинулся от «друга», вмиг став серьёзным.       — И что на этот раз случилось? — осторожно, почти полушёпотом спросила Паркинсон, нервно кусая ногти.       — Подавился, — неохотно ответил Забини, недовольно поглядывая в сторону Блетчли, которого всё не отпускало. Кажется, эта подробность ещё больше развеселила его.       — Что-то ты сегодня тихий, — констатировал я, хитро прищуриваясь. Как правило, он любил подробно и в красках обсудить все нюансы смерти и посмеяться с откровенно глупых её причин. Забини на это лишь промолчал, кинув короткий многозначительный взгляд на своего соседа.       В остальном дальнейшие события не сильно отличались от тех, что были в предыдущем году или же ещё раньше. Бесполезная драная шляпа в очередной раз пела свою глупую песню про единство факультетов и мир во всём Мире. И как только у этого существа хватает мозгов из года в год придумывать всё новые и новые песни об одном и том же? Мелкие первогодки как всегда толпились в кучке перед учительским столом и с благоговением глядели на Макгонагалл, ожидая своей очереди на распределение. И непонятно, на что они надеются? Это распределение ничего не решит. Их будущее предопределено их родословной. Они думают, что всё зависит от их желания? Но как бы не так… Хотя была в этой системе совершена одна единственная ошибка, и имя ей — Майлз Блетчли, который, несмотря на свое низшее происхождение, оказался на факультете Великого Салазара Слизерина, самого ярого противника грязнокровок.       Дамблдор тоже не отличился в этом году: этот старый маразматик перво-наперво представил нового преподавателя Зелий и объявил Снейпа учителем Защиты от Темных искусств — эта новость обрадовала только слизеринцев, что не удивительно. Затем он снова, вместо обычной речи, произнёс пару бессвязных бредовых слов и одарил своего любимого Поттера ласковым взглядом. А после начался пир.       И, конечно же, Блетчли — я кинул на него разочарованный взгляд — не обладая хоть какими-то манерами, был одним из тех, кто пытался поскорее набить своё брюхо, хватая и сметая со стола всё подряд. В этом занятии с ним могли посоревноваться только Крэбб и Гойл.       — Может, ты перестанешь так громко чавкать? — возмутился я, вяло ковыряясь в содержимом своей тарелки. Мне совершенно не хотелось есть.       Блетчли с горящими глазами схватил куриную ножку с общей тарелки и сказал:       — Конечно, дорогая, — он откусил кусочек курицы и подмигнул мне. По спине пробежал холодок. Забини слегка поперхнулся и закашлялся. Блетчли с набитым ртом промямлил: — Хе, решил закончить, как твой отчим? — он захохотал, и из его рта посыпалась почти пережёванная еда.       — Придурок, — нервно процедила Паркинсон, похлопывая Забини по спине.       В последнее время я и так не отличался особым аппетитом, а шуточки Блетчли и вовсе отбили его. Эмоциональное давление накладывало огромный отпечаток на физиологические потребности: отец сидит в Азкабане, а Лорд ждёт выполнения сложной миссии. На мои плечи выпала тяжёлая ноша — убить одного из самых величайших волшебников в истории — Альбуса Дамблдора. Сейчас положение нашей семьи в глазах Волан-де-Морта весьма плачевное — малейший промах может стоить нам жизней. Я не могу облажаться.       После окончания пира я и Паркинсон проводили первокурсников в гостиную Слизерина и провели им небольшую экскурсию. Говорила в основном она, потому что моё состояние всё ещë оставляло желать лучшего. К тому же, мне было абсолютно не интересно возиться с этими детьми. Они вечно лезли с глупыми вопросами и прожигали меня восхищёнными взглядами. Их внимание, конечно, льстило, но в большей степени оно всё же раздражало.       Через какое-то время я освободился от своих обязанностей старосты факультета и направился в ванную комнату. Холодная вода отрезвляла и приводила в чувства. Я глядел на себя в зеркало, пристально осматривая каждый сантиметр лица: всё те же синяки под глазами, впалые щёки и мертвецки-бледная кожа с холодным оттенком синего. Я — это я. Наверное, недосып сказывается на моём восприятии действительности. Развеяв назойливые мысли, устало побрёл в спальню, предвкушая завтрашний день.