Cennian aep emer

      Лес всегда был красивым местом. Извилистые тропки, что вьются змейками меж деревьев и уводят в чернеющую глубину; холодные оттенки коричневого и синего — в сумерках, золотые и огненные — на рассвете, играющие на потрескавшейся, расслоившейся от пережитых лет и будто испещренной шрамами коре. Ты пробираешься сквозь этот лес, в само его нутро, и он расступается под твоим легким шагом. Разводит могучие ветви, ласкает уставшее тело сочной листвой, скрывая его от посторонних глаз, стелется мягким ковром под ногами, протягивая нежные травинки к коже. Исполинская растительность этих мест — оплота древней магии, витающей здесь еще со времен Сопряжения Сфер, — пугает путников тяжестью миллионов листьев, что шепчут чужие тайны в высоких кронах на столь же древнем, неизвестном никому, кроме них самих, языке. Тому, кто нуждается в помощи — многовековые гиганты ее даруют, указывая путь движением ветвей. Тому, кто прибыл с мечом — лес воздаст по заслугам, заводя глухой дорогой в обитель монстров.       Пусть эльфы и прибыли в этот мир чужаками, природа не восстала против них. Уже спустя десятилетия старший народ вовсю использовал ее плоды, но не причинял вреда — все всегда брал в меру. С приходом людей многое изменилось. Началась вырубка, поглощение ресурсов без чувства насыщения, строительство, строительство, строительство… а еще позднее леса стали гореть. Голодное пламя пожирало нежное древесное нутро, что стояло до сего момента веками, и черный дым въедался в легкие, стелился по земле и взлетал до самого неба, отравляя воздух.       В огне был рожден его брат. Запах жженного дерева сохранился у Иорвета в памяти, пронося пылеватый привкус пепла на кончике языка сквозь года. Ему было около пятидесяти, когда в маленькую деревеньку, где он жил вместе с матерью и другими эльфами, сошедшими с Гор, явились люди. Ворвались, если быть точнее, неся с собой холод стали и смрад крови его сородичей. Обычные расисты, ненавидящие за форму ушей и рост чуть выше человеческого, за природную красоту и грацию, слишком уж отличную от нерасторопных и грубых движений людей, они не стали даже использовать слова — бросились на ничего не подозревающих seidhe с оружием, издевались над мужчинами, насиловали женщин, разбивали головы младенцев о камни, дробили кости старикам. Хруст, вопли и гогот пришли на смену тишине прежде спокойного и процветающего места, а когда все стихло, начался ад.       Искра от небрежно брошенного факела охватила крышу, издевательски задорно затрещала древесина, и огонек стал разрастаться, пожирая дом за домом, жизнь за жизнью. Все, кто успел спрятаться, оказались в ловушке, но Иорвету посчастливилось выбраться и спасти мать, которая, к несчастью, ожидала второе дитя. Пламя облизывало стволы деревьев, черня кору и опаляя жаром листья, когда они вышли в лес. Иорвет думал, что все закончилось, что они выбрались, они спасены, но сдавленное мычание за его спиной и необычайно сильная хватка на руке дали понять, что кошмар только начался. Задыхаясь в дыму, он принимал роды, хоть ничего в этом не смыслил. Он не понимал, откуда в теле матери столько крови и почему она заливает руки, почему она продолжает течь из лона даже тогда, когда малыш — вот он, такой хрупкий, но живой и здоровый, кричит и сжимает его пальцы — уже рожден. Никто не мог ему ответить, никто не мог помочь, подсказать, как остановить заливающие землю алые реки. Пламя жизни в родной эльфке угасло, оставляя на обескровленных губах ласковую улыбку. С младенцем на руках Иорвет несся сквозь дым и хлопья пепла подобно дикой лани, задыхаясь, не разбирая дороги, не видя ничего из-за затопившей глаза горечи слез.       Что-то в груди тогда перевернулось и словно встало на место. С потерей любимого существа и обретением нового оно вросло корнями в сердце, заполнило всю его сущность. Ненависть. Беспросветная, темная, древняя. Однако ненависть смогла потесниться и отдать место еще кое-чему. Заботе. Заботе о брате, о сородичах, что с течением времени все сильнее подвергались гонениям, заботе о тех эльфах, что шли за ним, когда кончились любые силы терпеть насилие и вспышки расизма. Они уходили из городов, деревень, восставая против всего мира ради мести за всю ту боль, что принесло человечество. Люди перестали быть просто неприятными соседями — они стали врагами.       Киаран был ребенком леса, в прямом смысле этого слова. Воспитанный среди мужчин и женщин, познавших унижение и ненависть, он видел черноту чужих сердец, как никто другой, но не позволял в своей груди взрастить такую же, не уподобился им… С годами то дитя, что плакало на руках Иорвета, крепло и мужало. Аэп Эасниллен младший не отличался кровожадностью, которой не были обделены многие представители Иорветовой ганзы, чем сильно выделялся, но когда нужно было взяться за оружие — он брался. Не изливал злобу, но считал своим долгом быть рядом и помогать свершать ту месть, что брат уготовил человеческому роду. Месть за страдания, причиненные ему и его семье, за издевательства над seidhe и бесчисленные убийства. Месть ради Иорвета. Иорвет — родной брат, его спаситель, его защита. Его начало, как становления личности. Тот, с хороших сторон которого, прикрытых злобой и ненавистью к миру, он брал пример. Лис не был заменой отцу и матери, нет, воспитателями юного Киарана были его собратья и лес, который он ощущал лучше и тоньше всех остальных. Нет, Иорвет его бесконечно любил и заботился по мере возможности, всегда держал в поле зрения, но растить ребенка, когда на твоих плечах ответственность за несколько десятков жизней, очень тяжело. К тому же нужно все контролировать, сдерживать агрессию сородичей, чтобы те не распоясались, и ганза не понесла потери. На хребет полувекового эльфа вмиг навалился такой груз, что иные бы просто сломались, но он выдержал. Выстоял ради участия в жизни родного существа. Не он учил маленького Киарана письму и грамоте, но дал куда более важные знания: как выжить, как найти еду там, где ее не видит простой глаз, как обработать раны.       Когда дошло до уговора с Нильфгаардом и войны с Севером, Киаран стал первым, кто присоединился к брату и взял в руки меч. Когда посыпались головы собратьев — он был тем, кто вытащил Иорвета с того света, дрожащими руками прижигая уродливую, изогнутую рану на некогда красивом лице, треснувшем, словно фарфоровая маска. Он стал правой рукой, верным и бесконечно преданным спутником, что дни напролет помогал собирать по крупицам новый отряд, ныне зовущий себя скоя’таэлями, которых люди прозвали террористами и разбойниками, забывая, что из-за них самих эльфы и стали уходить в леса, подгоняемые кнутом человеческой ненависти.

***

      — … Иорвет?       Его имя раздалось на фоне уже в… пятый раз?.. но до сознания тихий хрипловатый голос так и не дошел. Он неотрывно продолжал смотреть в маленькое окошко каюты, где просыпалось солнце, формируясь из узкой полоски в золотой шар, где темнел лес, за долгие десятилетия ставший родным.       — И на кой хер тебе такие здоровые уши, если ты меня не слышишь? — глубоко вздохнул темерец, булькнув с другой стороны стола легким яблочным сидром. Сквозь пелену мыслей и отпечатавшийся на слизистой запах пепла и крови пробился легкий сладковатый аромат, что смог-таки вырвать застывшего изваянием эльфа из глубоких дум.       — Что? — Он прочистил горло, оборачиваясь на человека, но не встретил на хмуром лице раздражения — лишь тень недовольства. Кажется, dh’oine в хорошем расположении духа, ну, или просто выспался.       — Я говорю: долго мы будем сидеть, или наконец пойдем за твоим раненым?       — Пошли.       Роше лишь вскинул бровь, откровенно недоумевая, почему они тогда просиживали пятую точку последнюю четверть часа, но лишних вопросов задавать не стал: слишком уж отрешенным было выражение изувеченного эльфского лица и мутным, пропитанным горечью обычно упрямый взгляд.       Стоило им приблизиться к двери, как Иорвет быстро шагнул в сторону, и резко распахнувшаяся створка едва не прилетела Вернону по лицу.       — Так это правда? — Казалось, негодованию в глазах Бьянки не было конца и края. — Ты теперь братаешься с… — она бегло оглянулась и без зазрения совести ткнула в морщащегося от ее звонкого голоса эльфа пальцем, — с ним?! Парни говорят, вы вместе по лесу бегали, это так? У тебя приказ!       Роше поднял руку ладонью вверх, призывая возмущенную девушку немного остыть.       — Во-первых, успокойся. Во-вторых, мы заключили небольшой союз, но его подробности я расскажу потом, идет?       Помощница раздувала ноздри, едва не исходя паром в прохладе помещения. Она злилась, чертовски злилась. Ее знакомство с белками началось с полоумного насильника и по сей день продолжалось лишь стянутой на эльфской шее конопляной веревкой или собственным клинком в их телах. А тут — пожалуйста, командир, названный отец «заключил союз» с главным скоя’таэлем Долины Понтара!       — И куда ты сейчас? — Она настойчиво игнорировала взглядом стоящего в метре эльфа, потому что не знала, что захочет сделать в первую очередь: всадить клинок ему в живот или арбалетный болт меж глаз.       — В лес, а ты пока запряги парней выдраить пол в трюме и поставить там койку. Считай, у нас пополнение на неопределенный срок.       — Я не положу его в трюм! — Тут же вмешался доселе лишь кривящий лицо Иорвет, скрещивая руки на груди и стойко снося нацеленный на него недовольный прищур карих глаз.       — Еще как положишь. А сейчас — на выход, — темерец едва не вытолкал запнувшегося о порог новоявленного союзника и вышел следом, напоследок оглянувшись на помощницу. — Позови из города лекаря, Милоша, пусть возьмет побольше своих целебных баночек и бинтов.       Дверь за его спиной закрылась, оставляя рассерженную девушку одну.       Иорвет повел Вернона незаметными простому глазу тропками, и путь до пещеры, которую ранее охранял главоглаз, занял не более получаса. Темерец заметил, что походка эльфа стала легче и спокойнее, а значит, ему стало лучше. Хотя, быть может, он просто хорошо держится, чтобы не показать презренному dh’oine свою слабость.       Выйдя на небольшую поляну, эльф вскинул руку, призывая мужчину оставаться на месте, а сам приложил к губам два пальца и звонко и коротко свистнул. Роше краем глаза заметил шевеление листвы в кронах деревьев, которое обычный путник принял бы за внезапный порыв ветра, но выработанная с годами способность примечать малейшие детали его не подвела: меж ветвей прятались скоя’таэли. Будто в доказательство, сверху донесся такой же звуковой сигнал, и Иорвет кивком головы указал человеку идти следом.       — Пока не попросят — молчи, — проинформировал он. — Ничего не трогай, просто стой рядом. В моем лесу ты враг, одно неверное движение — и тебя пристрелят как утку.       — Какие мы важные, — не удержался от язвительности Вернон, отставая лишь на шаг, однако его язвительность осталась без ответа.       После облитой солнечным светом поляны пещера казалась непроглядной черной дырой, человеку пришлось щуриться и вглядываться в пол, дабы не запнуться о какой-нибудь камень.       — Ступенька, — коротко предупредил Лис, будто специально слишком поздно — мужчина не успел сориентироваться, земля ушла из-под ног и маленький шаг обратился прыжком в бездну.       Сердце ухнуло куда-то вниз, а со стороны недруга раздался смешок от того, как неуклюже он взмахнул руками, вцепился в стену и испуганно вдохнул. «Ступенька» оказалась полуметровым спуском, и Роше метнул в эльфа такой взгляд, что можно было поджигать древесину. В ответ тот злорадно осклабился и прибавил шаг, скрываясь за поворотом. Они вошли к небольшому, почти пустому залу, минули приставленный в угол и заваленный оружием стол — единственный знак «обжитости» пещеры, который Вернон приметил, — и вновь оказались в проходе. Изнутри нового зала, к которому они приближались, виднелся теплый, играющий на каменных сводах свет, а воздух с каждым шагом становился теплее, но отдавал нотками гнили, будто где-то за углом сдохла крыса. Вернон заметил, как дернулось не скрытое повязкой острое ухо, прислушиваясь к происходящему впереди, и сам непроизвольно напрягся, кладя ладонь на рукоять шестопера: смрад смерти и полнейшая тишина явно не были хорошим знаком.       Первое, что бросилось в глаза, стоило ему войти в последнее помещение, являющееся окончанием пещеры: она была обитаема. Здесь был высокий грубо сколоченный стол, заваленный бинтами, пучками трав и различными склянками, вокруг него несколько стульев, чуть дальше горел костер, разогревая подвешенный над ним котелок, а справа, вдоль стены, были раскиданы четыре лежанки, одна из которых — та, что располагалась ближе всех к огню, — была занята. Запах гниения в зале был еще ярче, солоноватостью на языке оседал витающий в воздухе аромат крови.       Иорвет в два широких шага подскочил к раненому — высокому, истощенному эльфу, через перебинтованные торс и ногу которого просачивалось омерзительное желто-бурое пятно. Роше стало тошно от одного лишь представления, что за ужас творился под смрадными тряпками. Лежащий поднял голову, устремляя на атамана болезненный блестящий взгляд, а его лицо, до этого закрытое грязными, кое-где сплетенными в косы волосами, открылось — совсем мальчишка, выглядел даже моложе Иорвета. Хотя, подумалось мужчине, черт бы побрал этих эльфов: внешне зеленые юнцы могли оказаться многовековыми старцами.       Вернон отступил назад, приваливаясь бедрами к столу, и скрестил руки на груди. Он наблюдал за каждым движением, шевелением Иорветовых губ, шепчущих что-то на Старшей Речи так быстро, что он не смог разобрать ни одного слова. Тот обхватил бледную, почти белую ладонь раненого, указал кивком на Роше, и в глазах, устремленных в свою сторону, темерец увидел удивление. Это немного выбило из колеи, ведь все встреченные ранее «белки», едва приметив человека, исходили лютой ненавистью. В следующий миг такой же взгляд, казалось, более удивленный, перешел на Иорвета, но последний на это сделал нечто довольно странное, даже заставившее мужчину почувствовать себя «третьим — лишним»: он склонился, прижимаясь губами к чужим костяшкам, затем потерся о них щекой.       — Он не жилец, Иорвет, — озвучил внезапно возникшую мысль Роше.       — Помолчи и найди на столе новые бинты, — голос эльфа был тих. Мужчина послушно отвернулся, выискивая среди хаоса разных вещей пригодные тряпки, краем уха прислушиваясь к обращенным к раненому словам. — Сейчас мы отведем тебя туда, где тебе помогут, нужно только немного потерпеть.       Вернон таки откопал относительно чистую ткань, на всякий случай прихватил найденную рядом бутылочку спирта, передал все это Иорвету и поморщился от витающего вокруг эльфов гнилого запаха. Лис помог собрату сесть — темерца даже удивило, что он вообще мог двигаться — и быстро, насколько позволяла травма руки, распустил пропитанные гноем и кровью бинты. От увиденного к горлу подкатила тошнота: отвратительная рана тянулась по диагонали от ребер до пояса, сочилась гноем и размером была шириной едва ли не с Вернонову ладонь, а из-за воспаления нельзя было сказать, от оружия она или когтей какого-нибудь монстра. Иорвет смочил край материи в спирте, сел на край лежанки, подпер коленом спину раненного, позволяя тому облокотиться, и приступил к стиранию желтых капель, выступающих из-под распоротой кожи. От резанувшего живот спирта эльф выпустил воздух сквозь зубы, но даже не дрогнул, а Роше поразился выносливости и живучести, присущей их расе: будь у человека такая рана, без своевременной помощи он отправился в могилу через пару дней, а этот лежит уже неделю, если не больше. О чудодейственных лекарственных препаратах и речи не шло: все, что Вернон приметил на столе, являлось травяными настоями и отварами.       — Почему вы не прижгли рану?       — Прижгли. Промыли и прижгли, но пошло воспаление, так что пришлось все срезать, — сухо ответил скоя’таэль, накладывая чистые бинты. — У входа в пещеру стоят два эльфа, позови их, скажи, что это мой приказ. Нужно вытащить Киарана отсюда.       — Я не мальчик на побегушках, — нахмурился темерец.       — С братом я тебя не оставлю. Или хочешь его сам на руках нести?       Справедливо заключив, что таскать «белку» ему не очень-то и хочется, Роше послушался. Снова. И когда он стал таким покладистым, чтобы выполнять просьбы недруга?       О том, как Иорвет понял, что нужные эльфы будут на обозначенном месте, он постарался не думать — тонкий слух ушастых был, наверное, столь же чутким, как у ведьмаков, — но стоило мужчине шагнуть за пределы пещеры, как его встретили двумя направленными в голову наконечниками стрел. Вот, другое дело, привычно враждебные эльфы — не то, что два их сородича, ожидающих внутри. Они его ненавидели — и он их, в принципе, тоже.       — Иорвет просил передать, чтобы вы помогли с раненым. Сказал, что это приказ.       Оба эльфа переглянулись, прищурились, один из них опустил лук.       — Иди вперед, dh’oine, и только посмей что-нибудь выкинуть.       — Знаю, знаю… пристрелите, как утку. — Роше закатил глаза, но все-таки развернулся, старательно игнорируя едва не физически колющую затылок сталь. Подставлять спину врагам было опрометчиво, он был для них в первую очередь убийцей собратьев, да к тому же человеком — за выпущенную стрелу могли бы оправдаться дрогнувшей рукой, но вместе с тем радовались бы убийству или ранению как дети. Он знал: стрелять в людей было той еще скоя’таэльской забавой.       Обратный путь показался в разы длиннее из-за нервирующих спину напряженных взглядов и едва слышимого скрипа тетивы, посему стоило Роше дойти до конца пещеры, как с плеч словно гора свалилась. Повиновавшись беззвучному приказу командира — кивку головы, — один из эльфов взял Киарана под колени и лопатки с такой легкостью, будто тот ничего не весил. Роше приметил новую повязку на его бедре.       — Вас четверо, а я один. Может, хватит тыкать в меня стрелой? — нахмурился он, заметив, что так и не опустивший лука скоя’таэль все еще в него целится.       — N’aen aespar, — махнул рукой на замечание Иорвет, и подчиненный тут же ослабил тетиву, опуская оружие. Вернон облегченно выдохнул, а эльф прищурился. — Ты все еще уверен, что хочешь положить моего брата в свой грязный трюм?       — Я тебе все еще не доверяю, так что да, я все еще уверен.       На его лице, помимо усталости, промелькнуло раздражение, но то осталось невысказанным. Он кивнул в сторону ведущего из помещения прохода и, беглым взглядом обведя пещеру, направился к выходу.       Сказать, что Бьянка была удивлена, когда на палубу корабля помимо командира поднялись целых четыре скоя’таэля — не сказать ничего. Более того, она даже не успела открыть рот и обозлиться, как Роше отдал приказ проводить врагов до трюма. Перечить ему сейчас было себе дороже, посему скрепя зубы и нахохлившись, девушка кивком головы указала им следовать за собой. Терки с лесными бандитами были ей омерзительны: она на дух не переносила даже их присутствия в любом, отличном от мертвого, состоянии, что уж говорить о «союзе», который заключил ее командир.       По приказу Роше трюм был выдраен до блеска. Вэс бы сказала, что сейчас это самое чистое место на всем корабле, остался лишь шлейф пыли и крысиной жизнедеятельности, но и он постепенно выветривался. Вслед за ней по ступенькам спустились эльфы, за исключением Иорвета — тот остался наверху с командиром, — и тут же уложили раненого на приставленный к внутренней части борта стол. Пока не поступило нового приказа, Бьянка решила подробнее рассмотреть перебинтованного скоя’таэля, не убирая, однако, руки с эфеса меча: с эльфами всегда нужно быть начеку.       Первое, что бросилось ей в глаза — его красота. Да, он «белка», но на ее вкус он был чертовски красивой «белкой»: высокие скулы, плавные, даже мягкие черты лица, хотя оно само было довольно худым, выразительные пухлые губы, глубоко посаженные темные глаза — ввиду царившего в трюме полумрака цвет рассмотреть не удалось. Как мужчина он был чертовски привлекательным, не портили вид даже болезненная испарина и бледная кожа. Вэс рассеянно отметила, что убивать такого было бы даже жалко, но имело место одно весомое «но», отметающее подобные мысли: он был скоя’таэлем. Одним из тех, что измывались над людьми только потому, что любили это делать. Жестокие, агрессивные животные, считающие себя выше любого другого существа, безжалостно и показательно убивающие как солдат, так и мирное население. Радовало лишь то, что подобных выродков оставалось совсем немного, а из-за полученного от императора приказа — вскоре должно было не остаться вовсе.       Со стороны лестницы раздались шаркающие частые шаги, и вскоре в трюме оказался Милош, а из-за его спины возвышался Иорвет — Бьянка неосознанно сжала кулаки. Уж кто ее бесил больше всех здесь присутствующих, так это беличий атаман. И почему командир решил вести с ним дела? Раньше его разговор с "белками" был краток и заканчивался стягиванием веревки на эльфской шее или всаженным по самую гарду клинком в грудь, теперь же появились какие-то переговоры. Однако не мог не радовать тот факт, что эльф был покалечен, даже при беглом взгляде в каюте девушка приметила бинты на голове и руке — похоже, лучник остался без пальца, да еще и с переломами, а это означало, что теперь учиться стрелять ему придется заново, — Роше явно знал, как сделать врагу побольнее морально и физически. Хотя была бы воля Бьянки, и Иорвет остался без рук, чтобы не было возможности взять в руки хоть что-то, что могло бы нанести людям вред. Она не была кровожадной, нет — просто беличий атаман подобное заслужил.       Милош тем временем, не обращая внимания на «белок», тут же направился к раненному, беспардонно растолкав стоящих возле него бойцов. От человеческой наглости те лишь засопели, но уступили место, отойдя к стене. Иорвет не сводил с «полоски» взгляда, но когда со стороны стола раздался тихий вздох, все внимание оказалось привлечено к раненому. Лекарь распустил бинты, внимательно осмотрел раны, поморщился, но не сказал ни слова — сразу принялся копаться в торбе, выуживая несколько склянок. От увиденного Иорвета передернуло: одна из стекляшек была набита белым порошком.       — Фисштех?       — Как болеутоляющее, — отозвался тот. — Не переживайте, он качественный. В ране осталось нагноение, я уберу все лишнее и наложу шов.       Факт употребления наркотика скоя’таэля не обрадовал, но он, как никто другой, знал, что так будет лучше. Не раз молодые парни из его отряда баловались подобным, да что говорить, он и сам ввиду обстоятельств снюхивал белые дорожки, бывало и на пару с братом. Воспоминания о тех временах отозвались в груди горечью: некоторые из собратьев становились зависимыми, а когда смерть и голод вокруг оказывались невыносимыми — их жизнь обрывалась с принятием большой дозы. Единственным плюсом было то, что эта гадость быстро притупляла боль и голод, именно поэтому запретить ее употребление Иорвет не мог, но старался вести строгий контроль.       Медик развел часть наркотика в другой бутылочке — кажется, то была простая вода — и споил ее содержимое Киарану. Уже через минуту его тяжелое дыхание успокоилось, и Милош принялся за дело. Вид перепачканных в крови брата человеческих рук был Иорвету неприятен, к горлу подкатывал склизкий ком, отрезвляло лишь то, что ему желали помочь, иначе Лис бы просто не удержался и если не убил лекаря, то точно не подпустил к дорогому существу. Никто не имеет право делать ему больно, а любой, поднявший на него меч, вмиг лишался руки и отправлялся кормить червей. Он никогда не признался бы в этом сам себе, но жизнь Киарана стояла намного выше мести за безвозвратно утерянное величие и уничтоженные права, за тысячи убитых собратьев и погибшую семью. Такая своеобразная лестница ценностей сформировалась сама собой, и Иорвет, как борец за свободу своего народа, даже немного стыдился. Он с детства рассказывал Киарану о своих целях, о методах, которыми можно было добиться признания людей… проще говоря — промывал брату мозги. Тогда это считалось нормальным, но теперь от самого этого осознания становилось не по себе.       Сейчас же, спустя почти два века, у Киарана сформировался собственный взгляд на мир, и если бы он сказал Иорвету: «Брат, остановись, хватит», — тот бы повиновался, игнорируя обливающееся кровью сердце. В конце концов, в глубине души он знает, что война, которую он ведет не первый десяток лет, обречена на провал, и его месть с каждым прожитым днем теряет свой смысл. Они вымрут, все до единого. А когда это произойдет — лишь вопрос времени.       От столь болезненных мыслей свело челюсти, эльф привалился к стене, выдыхая. Во что же он превратился? Если бы Иорвет из прошлого увидел себя сейчас, у него бы точно зачесались кулаки хорошенько врезать по и без того страшной морде, чтобы мозги встали на место. Он нервно усмехнулся, что не ушло от внимания «Полоски», они пересеклись взглядами, и то пламя ненависти, что полыхало в ее глазах, стало для него спасительным. Он воин, а такому не подобает показывать эмоции какой-то девице с голыми сиськами. Усмешка сама собой стала шире, извращеннее и презрительнее, и это возымело эффект: девушка сжала рукоять меча, даже не скрывая злости, перекосившей миловидное личико. Кажется, она стала ненавидеть его еще сильнее.       — Работа сделана, — нарушил тишину Милош. — Милсдарь Роше сказал, вы будете ночевать здесь, так что попрошу вас содержать место в чистоте. — Он скинул в торбу часть бутыльков, демонстрируя в руках пару оставшихся. — Если начнется жар, будете поить вот этим. — На стол вернулась емкость с желтоватым травяным сбором. — Рану спиртом не дезинфицировать. Каждый день смазывать. — К первой баночке присоединилась другая, с песочного цвета густой жидкостью, вызывая у Иорвета легкое недоумение. — Это смола мирры, — тут же пояснил лекарь, — мажете и оставляете, смывать не надо, а излишки можно стереть водкой, но так, чтобы не попала в шов. Туго не бинтовать. Все понятно?       Эльф кивнул, и мужчина, еще раз осмотрев проделанную работу, покинул трюм. «Полоска» осталась на месте, но отошла ближе к лестнице, бросая взгляд наверх: ей явно хотелось поскорее отсюда уйти. Скоя’таэли ушли в носовую часть трюма, по-хозяйски расстелив там лежанки и тихо о чем-то переговариваясь, а Иорвет сел на край стола так, чтобы не потревожить брата, и скрестил лодыжки, немного ими покачивая.       — Все будет хорошо, ты поправишься. Этот лекарь вроде как способный, – тихо заверил он, смотря в блестящие от наркотика темные глаза.       — Ты пошел на сделку с человеком, Иорвет, — с легким укором ответил тот, обхватывая здоровую ладонь своей, уже не такой холодной, как в пещере. — Уверен, что наши согласятся на подобное?       О, нет, он не был уверен. Более того, считал, что другие скоя’таэли и их командиры открыто над ним посмеются, если не пристрелят на месте, как изменника.       — Нет. Но у нас нет выбора: или жизнь с людьми, или смерть. Я не хочу тебя потерять.       Лицо Киарана тут же сморщилось, и Лис испугался, сжимая пальцы крепче и склоняясь, чтобы если что услышать его голос, однако тот просто отвернулся. Это была не физическая боль, понял он: у брата болела душа.       Раньше Иорвет был готов умереть за идею, убить как можно больше людей, чтобы показать им значимость и силу, с которыми нужно считаться. А сейчас, глядя на брата, Киаран видел лишь сломленного старого эльфа, который пожертвует гордостью и наступит себе на горло ради того, чтобы просто выжить.