***
К «Персифалю» они вернулись лишь через пару часов, как утихла буря, а оттуда, в сопровождении ожидавшей их Бьянки, направились в деревню. За время отсутствия та, на правах старшей, договорилась с хозяином деревенской корчмы о снятии нескольких комнат — вымокшим и уставшим от плавания бойцам и командиру полагался основательный отдых. Взял тот недорого, но места на всех не хватило, и по большей части полосатые разместились в скромные комнатушки по трое-четверо, благо дополнительные лежанки у старичка все же нашлись. На вооруженных до зубов солдат в форме темерского спецотряда местные глядели искоса, помня о их дурной славе отъявленных убийц во времена Фольтеста, однако открывать рот и высказывать свое мнение опасались. Уважали. Ведь если бы не они, а точнее — их капитан и его влияние на судьбу страны — не было бы уже никакой Темерии. Роше эту смесь страха и благодарности видел, и чувствовал себя весьма неуютно. Он привык к презрению, на которое можно было ответить еще большим, но никак не в этому. — Эльфам место уже определили, они в соседней комнате от нас, — отчиталась воительница, поглядывая на идущего рядом с низко опущенной головой Иорвета. — Думали подселить к ним кого-то, но тесниться никто не хочет, мест и так мало. Ей доставляло удовольствие то, каким дискомфортом веяло от одноглазого. Со шрамами наголо и лишенный повязки он чувствовал себя не в своей тарелке, да еще и в окружении немалого количества людей. Вся таверна сверлила странного эльфа взглядами, видимо, пытаясь понять, почему в компании полосок тот не связан и вообще жив. — Нет нужды, — ответил Вернон, пропуская спутников вперед на узкой лестнице, ведущей к съемным комнаткам. — Пусть парни выспятся нормально, а с этими ничего не случится за ночь… Не случится же? Иорвет, к которому был адресован вопрос, лишь кивнул вполоборота. Его молчаливость и некая отстраненность с момента входа в деревню темерца насторожила, но акцентировать внимание он пока не стал. Мало ли, что у белки на уме, обсудят потом. У комнат они разделились. Та, что полагалась для Вернона с Бьянкой и еще пары полосок, обедавших сейчас на первом этаже, была самой большой и комфортной из имеющихся — кроватей здесь было на четверых, занавески почти новые, еще не пожранные молью. Пахло чистым бельем, а в углу, привлекательно раскинув древесные бока, разместилась крепкая бадья. Распорядившись, чтобы помощница попросила у корчмаря организовать ванну, Роше снял все еще сырой дублет и перекинул его через спинку одинокого стула, туда же отправился шаперон. Он шумно втянул носом запах соломы и стираной ткани, наполняющий комнату, уловил легкий аромат еды с первого этажа, но не ощутил даже отголосков голода. За годы войны и жизни впроголодь это чувство стало неотъемлемой его частью, и к его отсутствию привыкнуть было так же сложно, как и к новому отношению общества. Воду и кусок мыла принесли довольно быстро, помещение тут же наполнилось белесым теплым паром — по коже от предвкушения побежали мурашки. Раздевшись, мужчина с мягким плеском опустился в бадью и откинул голову на бортик. От наслаждения хотелось выть. Горячая вода обволокла замерзшее тело, впитываясь в него, как в губку, вымывая грязь с потом и нагоняя сонливость. Он, быть может, даже позволил себе вздремнуть, если бы не делил комнату с сослуживцами, что могли вернуться в любой момент. На краю сознания мелькнула мысль, что эльфам за стенкой тоже не помешала бы бадья — в бани они точно не сунутся, а финансов, насколько известно, у них негусто. Даст бог, хватило бы на еду, которая для скоя’таэлей всегда в приоритете. До ушей в тишине, будто доказывая существование соседей, долетели задорные смешки, сопровождающие приглушенный диалог на Старшей. Сути его Вернон не понял, как бы не старался, но сердцем чуял — все в порядке. Был перечень слов, старательно выученных за годы борьбы с нелюдями, знаменующих, что грядет пиздец, но в беглой задорной речи не прозвучало ни одного из них. Пару раз показались даже Иорветовы смешки, скомканные и рваные, на грани издевательских — пришлось приложить достаточно усилий, чтобы не улыбаться, как идиот, от звука чужого голоса. Когда банные процедуры были закончены, Роше спустился к корчмарю и попросил еды и воды для соседней комнаты, глубоко в душе проклиная себя за внезапное желание творить добро, как какой-то святоша. К счастью для себя же, он смог списать все на расслабленность и хорошее расположение духа, а мешочек приобретенного в тот же момент табака помог избавиться от назойливых, жутких мыслей. Обнаружить за собой внезапную, ничем не предопределенную лояльность к тем, чьи руки по локти в крови, было страшно. Последствия «акта доброй воли» настигли его на следующее же утро, когда пришло время возвращаться на корабль. Эльфы на Вернона смотрели волками, что было весьма неожиданно, но почему-то даже радовало — по подобным взглядам он уже заскучал. Списать на неблагодарность такое поведение оказалось проще простого, и в подкрепление своих догадок он не упустил возможность прокомментировать «кислые ебала», на что получил от одного из ушастых едкий посыл в пешее эротическое. Вопреки скверному настроению своих собратьев, сам их предводитель вел себя спокойно и молчаливо. Роше едва успел раскурить трубку и взяться за документы, когда в дверь каюты учтиво постучали. — Входи, — повысил голос он, окуная в чернильницу рассеченный кончик потрепанного пера. На миг в помещении посветлело, впуская вместе с вошедшим скудные солнечные лучи, но довольно быстро все погрузилось в легкий полумрак, разгоняемый в основном охристым светом свечей. Роше оторвал взгляд от листа пергамента, испачканного угловатым размашистым «доклад» в самом верху. На пороге стоял Иорвет, но проходить дальше почему-то не спешил. — Какие-то проблемы? — вскинул бровь мужчина, силясь прочесть на его лице хоть какую-то эмоцию. — Нет, а должны быть? — переспросил тот и, сморгнув, все же подошел к столу. — Я хотел попросить закурить, но, как погляжу, трубка пока занята… Роше бросил взгляд на зажатую в ладони трубку, затем на Иорвета, и протянул руку. Что двигало им в данный момент, сказать было сложно, но он вдруг вспомнил, какой голодный взгляд зеленого глаза поймал однажды за курением. Эльф зачем-то обошел сбоку, забирая трубку, и тут же пришлось пожалеть о расслабленности, которую он себе позволил. Та оказалась отброшена в сторону, а рука, что Вернон так учтиво подал — заведена за спину с поразительной скоростью, прошибая болью до самого плеча. Он не заметил, как оказался вжат лицом в стол, с чужим запястьем на затылке. — Думаешь, я настолько идиот? — прошипели на самое ухо, тихо, чтобы никто больше не услышал, и тут же сдавили заломленную кисть сильнее, срывая с губ хрипловатое рычание. — Что ты задумал, Роше? — Конкретно сейчас я писал доклад, не поверишь, блять, — выплюнул Вернон, напрягаясь всем телом, но пока не сбрасывая сумасшедшую белку. В нем разыгрался интерес на пару с азартом. — Знаешь, что вчера произошло? Пришел dh’oine, помощник корчмаря, и притащил целый поднос еды, сказал: «от мужчины в шапероне, командира вашего, все оплачено», а потом еще приволок ведра для бадьи. Вот и спрашиваю, какого черта? Решил купить наше расположение, разбрасываясь деньгами? От столь странной претензии у Роше брови взлетели под упомянутый головной убор. — Ты сейчас решил доебаться, что лег спать сытым и чистым за счет дхойне, что ли? — обомлел он, едва сдержав рвущийся наружу смешок от всей этой абсурдности. — Хваленая эльфская благодарность, и как я мог в вас усомниться. — Это на тебя не похоже, — не сбавлял оборотов тот, — говори, чего ты хотел этим добиться? Не слишком ли много заботы от такого, как ты? — По-твоему, стоит вернуться к резне и пыткам? — В груди вдруг стало мерзко. — Действительно, что-то я расслабился… Последняя фраза задела за живое. Не ему, ушастому отродью, предъявлять претензии за проявленную заботу. Темерец свободной рукой перехватил лежащее на затылке запястье и рванулся в сторону, выскальзывая из-под навалившегося сверху тела. Извернулся змеей, высвобождаясь из захвата, и, сжав чужие руки, опрокинул эльфа на стол. Колено уперлось в часто вздымающуюся грудь, напирая всем весом, но не давая задохнуться, а пальцы сомкнулись на едва сросшихся костях изувеченной ладони. Тихо зашуршали слетевшие со стола бумаги, застрекотала множеством граней опрокинутая чернильница, откатываясь куда-то в сторону и заливая пол. — Забыл, что такое боль, неблагодарная скотина? Могу напомнить, раз снова начал параноить. — Едко прошептал он в перекошенное болью лицо, перебирая пальцами по узловатым костяшкам и наблюдая, как панически начинает дергаться эльф в попытке освободиться. — Что тебе опять не понравилось? Что за тебя заплатили? Или что накормили и дали помыться? Или что это был я? Было обидно, но какой-то частью даже ожидаемо. Роше не впервой сталкиваться с тем, что даже на малое положительное внимание может найтись ответная агрессия, но от Иорвета он подобного не ждал. Надеялся, быть может, наивный дурак, на какое-то понимание и принятие, забывая, с каким нелюдимым созданием имеет дело. Еще хуже, пожалуй, было то, что заботливым и чутким с кем-то, кроме почившего короля и своего отряда он почти не был, и такой «ответ» буквально ударил зачерствевшего вояку по рукам. — Мы сами могли себя обеспечить, у нас были деньги. — Ты зассал бы выйти к людям, — отбил он, не ослабляя хватки и прижимая запястья к столу. — Сам бы не вышел, и своих не пустил. Думаешь, не видел, как ты прятал свою морду? Открою секрет, в такой глуши о тебе уже все забыли, их скорее больше заботило или кто тебя так разукрасил или, что вероятнее, в чем ты провинился, раз шел с командиром спецотряда. Так что я повторю вопрос, что тебе, блять, не понравилось? Иорвет с ответом не спешил, натужно пыхтя и молясь богине, чтобы взвинченный им же самим человек не перестарался и не сломал ничего. Он не собирался опускаться до объяснения своих переживаний, задевших его так сильно, что все их взаимодействие прошлым утром летело коту под хвост. Роше же пытался в молчании найти хоть какой-то ответ. Он всматривался в зеленую радужку, стремясь поймать встревоженный уязвленный взгляд, бегающий сейчас в районе болтающегося на шее медальона с лилиями. Как же с ним было сложно, черт возьми. — Я и так вас обеспечиваю, Иорвет. Еда, питье, ночлег. С тобой, засранцем, даже языком договориться сложно, что уж говорить про деньги и еду… — Это был перебор, — вдруг заговорил Лис, перебивая, но так и не поднимая глаз. — Если у тебя действительно не было цели нас унизить… — Унизить? — Наша жизнь и благополучие зависят только от тебя, — он все же заглянул в лицо напротив и тут же запнулся, видя застывшее на нем ошеломление. — Ответь, приятно было получать императорские деньги, когда твоя страна стала подчиняться Империи? Каково принимать подачки от врага, с которым борешься годами? Вернон прекрасно понимал, каково. При первой встрече с Императором после присоединения Темерии хотелось содрать с себя кожу, настолько мерзко он себя ощущал. Высокомерие и власть, плохо прикрытые маской обманчивой императорской вежливости, оседали на нем несмываемыми пятнами с каждым распоряжением и фразой о том, что давал его стране союз с черными. Но с эльфом было иначе, по крайней мере он так это себе представлял. — Мы по-прежнему на равных, пусть ты и под моей опекой, — выдохнул он, ослабляя хватку и немного отклоняясь назад. — Уже прошли времена, когда я хотел тебя нагнуть, уж извиняй за вульгарность. — Давно ли они прошли, если меньше месяца назад ты прилично урезал мой боевой потенциал, — эльф поднял руку, демонстрируя оставшиеся пальцы. Вернона хватило лишь на невеселую усмешку. Он и сейчас не мог сказать, зачем так поступил, зачем пошел на поводу собственной жестокости, но былого не воротишь. Отстранившись от ушастого, он потянул того за здоровую руку, поднимая. — Не скажу, что мне жаль, однако, будь я тогда спокойнее — я бы этого не сделал. — Сделаем вид, что ты извинился. Усмешка перетекла в улыбку, зеркальную той, что появилась на искалеченном лице. Роше грешной мыслью подумал, что от таких частых и резких перепадов эльфского настроения он состарится раньше времени. — Я не хотел тебя задеть, — зачем-то повторил он, вкладывая в слова всю доступную убедительность, чтобы те наконец отложились в мнительной одноглазой макушке. — И не собирался пользоваться зависимостью. Я могу тобой манипулировать, Иорвет, но не стану. Официально, вы — мои подопечные, я хотел… — Позаботиться, — закончил вместо него Лис, кривя губы от осознания собственной импульсивности. Темерцу осталось только согласиться, пожимая плечами. Налет сожаления в единственном глазу говорил куда больше, чем мог донести словами сам Иорвет. Тот бы тоже не сказал, что ему жаль, но Роше мысленно уже принял его извинение. — И в пещере тоже? — вдруг спросил тот, по птичьи склонив голову. — Не многовато-ли откровений? — нервно усмехнулся Вернон, враз почувствовав себя неуютно. Но пытать его Иорвет не стал — развернулся, поднимая улетевшую во время потасовки трубку и, бегло осмотрев ее на предмет повреждений, стряхнул остатки сгоревших трав прямо на стол. Роше же достал из стола мешочек табака без лишних слов. Последние дни вышли слишком странными. Ему казалось, что где то у всей этой череды непонятных, плохо поддающихся контролю событий был предел, но судя по тому, что разлетевшиеся по полу бумаги они собирали вместе, а после Иорвет расселся на командирской койке и с таким откровенным наслаждением стал тянуть табак, что у Роше в горле пересохло, предела этого все-таки не было.***
— Что там был за шум? – поинтересовался Киаран, настороженный услышанной часом ранее возней на верхней палубе. От тонкого эльфского восприятия не ушли глухие удары тяжелых тел. — Отношения выясняли, – просто ответил Иорвет, сидя рядом и уминая за обе щеки выданную похлебку. Брату было уже намного легче, тот даже мог спокойно сидеть и держать ложку, не расплескивая содержимое из-за бесконтрольного тремора от слабости, что немало радовало. Старый Лис уже забыл, каково то искреннее облегчение, когда близкие идут на поправку. Киаран же молчал, пытаясь в расслабленном выражении его лица и позе прочитать хоть что-то, прижимаясь теплым плечом. По такому приятному контакту оба успели соскучиться. — Я чувствую запах табака… Полагаю, выяснения прошли удачно? – Более чем. Изучающий взгляд, скользящий по изувеченной щеке и не скрытой одеждами рукам, не вызывал дискомфорта, но был ощутим почти физически. Словно тревожные, осторожные прикосновения в попытке понять чужое самочувствие и найти плохо скрытые болезненные места. На счастье Иорвета, конкретно сейчас таких мест не было — развеялись с белым дымом после первой же затяжки из трубки, хранящей горечь чужих губ. Что-то в глубине души безмерно радовалось такому исходу, вытесняя беспокойство, так или иначе образующееся с каждым появлением плоскоухого командира. Младший же аэп Эасниллен не знал, что по такому случаю думать. Он заметил, как сильно сточились острые углы между братом и человеком за последнее время, это волновало и успокаивало одновременно, ведь обмана и изворотливости никто не показывал. Для Иорвета было вполне естественно скрывать свое истинное отношение, натягивая маску лживого уважения и покладистости, не давая противнику разглядеть подвох. Он умел расположить к себе, когда это было выгодно, умел преподнести себя так, чтобы другие уважали, или наоборот сыграть роль эльфа, отчаянно нуждающегося в чужой помощи. Последнее использовалось чаще по молодости, когда давлением на жалость особо доверчивых погонщиков нужно было заполучить обоз. Однако, подобное разнообразие поведенческих линий словно искажалось, когда дело касалось темерского командира — Иорвета швыряло из странной искренности уровня «разговора по душам» и благодушия до необъяснимой ненависти, которую он, к еще большему удивлению, выплескивал далеко не на раздражающего человека. Под горячую руку атамана в такие моменты попадал любой человек, которого он убивал с такой жестокостью, что напрягался даже Киаран, который считал, что знает брата как свои пять пальцев. Он не понимал, почему после стольких лет их личной вражды оба все еще оставались живы. — Между вами что-то происходит, — задумчиво протянул он, опуская голос почти до шепота и, наткнувшись на вопросительный взгляд, продолжил. — Всегда происходило. Ты столько раз мог всадить ему стрелу промеж глаз, как и он — дать команду арбалетчикам нашпиговать болтами нас всех. Но сейчас мы сидим на людском корабле, а вы курите с одной трубки, как старые друзья. Я не могу понять, что это, но осмелюсь предположить, что только благодаря вашему влиянию друг на друга мы все еще живы. Лис призадумался, анализируя сказанное, с которым был полностью солидарен. — Ну, так было не всегда. Когда его только взяли на службу, сколько крови он попортил, скольких убил, не помнишь? Тогда он действительно хотел моей смерти, а вот последние годы… Думаю, Роше и сам не до конца понимал, почему оставлял меня в живых. Мы ведь не раз бились один на один… Может, привыкли?.. Он затих, задумываясь о своем, и брат, прекрасно его поняв, не стал отвлекать. Скорее всего, никто из их не мог этого объяснить. Может, они действительно привыкли к постоянной беготне, и конечная цель, выданная одному ныне умершим королем, а другому — судьбой и собственными целями, в конце концов стерлась. В памяти еще были времена, когда одним из главных желаний было увидеть человека, прибитого к дереву, как букашку или опущенного в муравейник с головы до пят в сиропе, чтобы как следует настрадался перед смертью. Роше, он уверен, когда-то мечтал о том же самом. Сейчас, спустя столько времени, вспоминать историю знакомства и войны было даже интересно, но Иорвет бы все отдал, чтобы это не повторилось. — В любом случае, — разорвал повисшее молчание бывший лейтенант, опуская подбородок на его плечо, — я рад, что сейчас все хорошо. Может, теперь мы наконец сможем отдохнуть и по-настоящему спокойно зажить… «Хочется в это верить,» — подумал он, склоняя макушку и прижимаясь вспоротой скулой к прохладному лбу в ответной ласке. Будь его воля, переплел бы их пальцы, да только руки были заняты мисками, а растревоженные в потасовке переломы все еще тупо гудели.