Наследник

      — Азура вас побери, фанатики-театралы… — проворчала Ника, с досадной злостью захлопнув одну из дверей ворот Имперского города со стороны Талос Плазы. — Что за шоу они устроили передо мной в Тюрьме? А сценарий-то какой… А антураж? А костюмы? А реквизит? Мантия — как из настоящей парчи, с настоящими каменьями. Мечи — как настоящие. Доспехи, реплики, кровь — тамриэльский театр отдыхает… Только вот эта штуковина не просто кажется настоящей — она ею является… и что мне теперь с ней делать?        Эльфийка шумно выдохнула, извлекая из кармана сверкающий алый Амулет Королей.               Она только-только сумела выбраться из Имперской тюрьмы, где перед ней разыгралась роковая история — смерть императора Уриэля Септима от рук агентов в черно-алых доспехах.       Ника не верила в то, что увидела. Отчасти потому что считала себя слишком обыкновенным эльфом, на долю которого никогда не выпадало ничего интереснее парочки редких клинков, амуниции или книг в каких-нибудь заваленных развалинах. Ей наобещали слишком многое, чтобы в это можно было так просто поверить.       Когда на ее глазах убили императора, она даже не повела остроконечным ухом, несмотря на то, что была действительно поражена убедительностью и кажущимся реализмом всего происходившего.              Случившееся можно было забыть как красочный бурный сон, как хорошо спланированный костюмированный спектакль со спецэффектами. Но только одна вещь своим таинственным мерцанием ненавязчиво свидетельствовала о том, что все это — совершенно реальная явь. И с этой явью совсем скоро придется считаться.       Сейчас эта вещь, заключенная в золотую ромбовидную оправу, не без украшений и вкраплений, переливалась яркими закатными цветами на ее раскрытой ладони. Амулет Королей был настоящим, драгоценным и… живым. Ника, даже при всем своем неизменном скептицизме, который прокачивался у нее отдельной графой наравне с другими главными навыками, не могла в этом сомневаться.              Именно поэтому ноги принесли ее по окружной прямо в Имперский город, в Торговый район.       Она пыталась сбагрить Амулет. И была уверена, как искатель приключений с относительным стажем, что за эту драгоценность ей отвалят белого золота на полБашни.       Но в каждом магазине, ларьке и палатке ее разворачивали ни с чем. Никто из торговцев не решался принять столь необычный редкий товар. Даже когда эльфийка торговалась на крошечную сумму, которой хватило бы только на поесть вечером и отогреться в каком-нибудь дешевом заведении Портового района.              Ника была зла. Ее ни за что лишили не самого лучшего, но добросовестно заработанного на Арене снаряжения, оружия, книг, магических камней, сподручных бытовых вещей… Ее буквально оставили в простых черных штанах, верно, безвозмездно одолженных у какого-то кузнеца, холщовой рубахе, продуваемой со всех сторон, и открытых сандалиях из каких-то прутьев. В подземелье дворца ей хотя бы дали «погонять» красивую акавирскую катану. Такую острую и изящную, такую легкую, что ее сразу захотелось тихонько зажать себе. Но нет, и ту отобрали, еще и поблагодарили за сохранение памяти об «умершей» (или все же действительно — умершей?) капитане Рено.       В кармане звякала какая-то смешная несчастная мелочь, найденная в пещерных и канализационных путях. Железный грубый лук больно натирал ладонь, стрелы через одну попадались надломленные, затупленные на концах, иной раз совсем не для стрельбы. А единственной железной клейморой можно было бы, разве что, бить по тыквам. Или чесать спину Шеогорату. На большее она вряд ли была бы пригодна.              Ее лишили всего, как Нике тогда казалось. Но в руке неизменно посверкивала вековая драгоценность. И в ней эльфийка невольно чувствовала свою надежду.              Оставив тщетные попытки продать Амулет в Имперском городе, она вознамерилась отправиться туда, где ее всегда ждала одна хорошо знакомая торговка. В Коррол, к Дар-Ма. Уж если ее мать, Сид-Ниус, не выкупит у Ники эту красную звенелку, тогда дело точно накроется двемерским тазом — «непродаваемый» Амулет останется только выкинуть.       Заслужив доверие аргонианской семьи спасением Дар-Ма, некогда попавшей в ловушку в Хакдирте, Ника рассчитывала на ответную помощь. А если и они не купят, то, может, хоть подскажут, что делать с этой сверкающей штуковиной, теперь изнутри подсвечивавшей карман штанов Ники. Ведь ночь была не за горами, а этот «светильник» в густых лесах, полных опасностей, был бы точно ни к чему…              Дорога в Коррол сопровождалась природной красотой по обе стороны дороги, свежим ветром и урчанием в животе. Мясо крысы и краба в сыром виде Ника есть отказывалась, а разводить костер раньше сумерек казалось не целесообразным.       Кроме пустого желудка еще ныли руки, которые не так давно сжимали мешочек добытых ею хрустальных слез Гарридана, столь бессовестно похищенных каджитом, прямо на ступеньках отеля «Тайбер Септим». Теперь ее путь в Лейавин, прерванный этим инцидентом, а также отдавленной ногой Окато, больше не имел смысла. Без слез-реликвий эльфийке было нечего делать в лейавинской Гильдии магов. Оставалось лишь вернуться в Анвил, домой, с пустыми руками. Стало так досадно, что захотелось пнуть валявшийся близ дороги камень старого разрушенного форта «Эш».              У этого же форта она ограбила бандита, оставив его душу и нечистую совесть на попечение имперского конного легионера, удачно оказавшегося неподалеку. Найденные меховые доспехи, малоприятно отдававшие кошачьим запахом, позволили ей в некотором тепле переночевать в Великом лесу на одной из массивных широких ветвей старого дерева. И хотя ей постоянно приходилось просыпаться из опасения свалиться на землю, ночь прошла спокойно. Спать сидя, уткнувшись спиной в массивный жесткий ствол было все же приятнее, чем оказаться загрызенной каким-нибудь лесным волком…              Она продолжила свой путь в ночной предрассветной темноте и, досыпая на ходу, оставшуюся половину дороги вытряхивала из-за воротника и рукавов забравшихся туда за ночь кусачих древесных муравьев. То в одни, то в другие кусты попеременно с замахом отправлялись элементы опостылевших меховых доспехов — они были совершенно непригодны к дальнейшему ношению из-за их изношенности, стойкого запаха и… каджитских блох.              Под самое утро, когда за лесом показалась сперва ферма Одила, а следом за ней — крыши приората Вейнон, Ника в очередной раз с грустью подумала о том, что могла бы сейчас сладко спать в таверне Лейавина, похлопывая себя по набитому золотом карману за принесенные слезы. И Девять словно вдруг услышали ее желание, потому что на дороге возникла хвостатая, до ужаса знакомая фигура.       Ника встала как вкопанная. Секунды лихорадочно соображала, силясь разглядеть в тусклом бледно-розовом свете фигуру шедшего впереди нее каджита. Мгновение спустя она стремглав бросилась за ним, моментально узнав.       — А-ну стой! — с воплем накинулась она него со спины. — Верни мне мои слезы! Или я тебя прирежу! А если мой меч окажется слишком туп для этого, то я хотя бы затыкаю тебя им до смерти! Верни мне слезы Гарридана! — затрясла она ничего не понимающего кота.       — А-а-а! Ра’Джану очень больно! Ай! Ра’Джан ничего не понимает! Пожалуйста! Великодушная леди, отпустите Ра’Джана! Ра’Джан ни в чем не виноват! — закричал в испуге каджит, пряча голову и пытаясь высвободиться от накинувшейся эльфийки.       — Я тебе покажу! Он еще и не узнает меня! Верни слезы! — возмущенно продолжала кричать та, совершенно забыв, что до сих пор в округе царила девственная тишина.       — Ра’Джан не понимает, о каких слезах идет речь! Ра’Джан скорее прольет свои, чем сообразит, за что его ругают!       — Ах так! — и с этими словами Ника вознамерилась силой пошарить по карманам каджита, пока на нее саму вдруг не напали из-за спины.       — Немедленно прекратите этот шум или я позову стражу! — раздался прямо над ухом Ники старческий, но невероятно волевой голос. — Отпустите несчастного! — Ловким и метким ударом колена в сгиб ноги вкупе с захватом под руки эльфийку быстро деморализовали и оттащили от бедного каджита.        Тот, взъерошенный и распушенный от страха, кое-как выпрямился, в панике оправляя на себе одежду.       — Вам не нужна помощь? Эта дикарка не навредила Вам? — уже чуть мягче продолжил тот же голос напавшего на Нику пожилого незнакомца в рясе.       — Ра’Джан лучше поскорее пойдет. Да-да, Ра’Джану пора. Ра’Джана ждут в «Серой кобыле»… — пролепетал в ответ каджит и едва не на всех своих четырех быстро скрылся из виду вперед по дороге в сторону города.       — Стоять! Я не могла обознаться! Хотя, Аркей свидетель, все вы, каджиты, на одно лицо… морду… — Ника среагировала не менее быстро, решившись броситься следом за ним в погоню, но ей тотчас в край брючины вонзилось что-то острое и твердое.       — Не так быстро, дитя мое, — произнесли у нее за спиной. — Тебе еще предстоит рассказать мне сейчас на исповеди, что заставило столь юное и прелестное создание вступить на неугодный Талосу путь преступности.        Ника, дернув краем рта, медленно повернула голову и смогла наконец рассмотреть того, с кем ее (впоследствии — надолго) столкнула Судьба. Перед ней был обыкновенный монах, одетый в коричневую летящую рясу. В свете восходящего солнца лысина старика посверкивала, на висках и у затылка белели недлинные пряди волос, морщины обрамляли глаза, полные удивительной доброты, даже несмотря на то, что впившееся эльфийке в брючину оказалось острием наточенной акавирской дайкатаны. Да, той самой, подобие которой она видела в имперском подземелье.        Секунды Ника внимательно смотрела в лицо пожилому незнакомому монаху и… вдруг поняла, что, кажется, знает, куда сбагрить давно оттягивавший карман Амулет Королей.               На рассвете следующего дня, передохнув в приорате Вейнон, хорошо и забесплатно поев, поспав в чистоте и уюте под присмотром сразу аж трех вполне себе ничего таких священников и послушников, Ника вновь отправилась в путь.        Амулет Королей у нее благополучно забрали и даже обеспечили ее взамен кое-каким снаряжением, но эльфийка точно знала, что больше не хочет участвовать в продолжении начатого в Имперской тюрьме спектакля. Какое-то шестое чувство, посланное ей точно одноименным морровиндским Домом, тихо шептало, что все происходящее может оказаться сущей правдой, но эльфийка упорно отказывалась верить в это.       Монах Джоффри направил ее в Кватч в поисках некого последнего наследника престола. Мартин. Где-то она уже слышала это имя, но не могла вспомнить где…               Раздвигая кусты Имперского заповедника близ Коловианского нагорья, она целенаправленно двигалась в сторону Анвила. По дороге долго думала, где лучше остановиться на ночлег — в долах Скинграда, куда путь покороче, но далек от конечной цели или в долах Кватча, куда путь подлиннее, но зато поближе к намеченному городу-порту.        Все решилось само собой, когда на середине пути, ближе к закату, между Скинградом и Кватчем она увидела громадное пепельное облако и гигантский столб дыма на половину горизонта. Казалось, за Кватчем разгорелся сильнейший лесной пожар. Такого эльфийка не видела сроду, потому стремглав направилась прямо к городу, совершенно верно предполагая, что там может понадобиться ее помощь.               Чем ниже было солнце и чем ближе она была к Кватчу, тем больше хмурила брови и чаще придерживала за спиной колчан стрел, все больше переходя с шага на бег. Увиденное ей не нравилось.       До последнего, даже оставив за спиной голые почерневшие деревья, разбитый наспех лагерь немногих выживших жителей Кватча, она пыталась не поддаться подступающему ужасу и осознанию правды. Встреченный ею у самого подступа к городу священник в серой рясе напомнил ей о наследнике Мартине, которого нужно было найти и привести в приорат к Джоффри. Вот тут сердце Ники и екнуло.              — В смысле они выжгли весь город? Кто «роился вокруг нее, убивая»? Что тут вообще происходит? — засыпала она вопросами первого попавшегося ей у края баррикады стражника Кватча.        Она поднялась на холм, сжимая обнаженный из-за спины хороший стальной лук с такой силой, что белели костяшки пальцев, и увидела их. Врата. Настоящие, не как в страшных сказках, рассказанных дядей перед сном на ночь. Страшнее.        Перед тем как войти в ревущий красно-черный кошмар, Ника очень долго смотрела в свое алое смутное отражение в палящей животрепещущей поверхности портала в Обливион. Руки, сжимавшие наготове зажатую в тетиве стальную стрелу, без воли дрожали. Рокочущие, дышащие огненным жаром врата казались ей чем-то невообразимым. Если бы не разрушенные стены и пожар за городскими стенами позади врат, она бы сочла, что видит кошмар наяву.       Это был тот момент, с которого мнимый спектакль, начавшийся в Имперской тюрьме, раз и навсегда обернулся для нее совершенно настоящей жизнью.              Коротко выдохнув и поправив на себе тесную кожаную броню, эльфийка с разбегу прыгнула в переливающееся алое полотно портала. И пролетела его насквозь. Приземлилась на другой стороне, прямо перед воротами в город. Секунды подумала над нелепостью случившегося. После чего вошла во врата «как положено».              Случившееся с ней в Обливионе, а затем и в стенах самого города оставило существенный отпечаток на душе и в голове эльфийки. Уже тогда она знала, что хорошо запомнит свои первые врата, которые ей удалось закрыть чудом. Ника впервые видела смерти невинных от рук божественного черного Рока: одного — в железной клетке узкой шипастой башни, другого — в чертогах, ведущих к заветному камню. До сих пор она представляла себе смерти по-иному… Но то было лишь началом их дальнейшей беспрестанной череды.              Она хорошо помнила, как они вместе с Савлианом Матиусом пробились к часовне Акатоша, но плохо помнила, почему ей было так важно туда попасть. До тех пор, пока она не встретилась с его глазами. Она узнала их и точно очнулась.       — Ты Мартин? Правильно? Священник? — спросила она тогда невпопад, вперив совершенно ничего не видящий взгляд в рясу священнослужителя на голубоглазом имперце средних лет.       — Да, я священник. Тебе нужен священник? — ответил он ей вопросом на вопрос, озадаченный ее сбитым с толку видом.       — Ты сын императора, — ляпнула она сходу, не обратив внимания ни на то, что не понизила голос, ни на то, что перед глазами у нее по-прежнему кипела увиденная получасом ранее горячая лава, шипел жгучий огонь, а в ушах стоял скрежет даэдрических механизмов, открывавших черные обливионские ворота.        И испугавшись вытянувшегося в недоумении лица брата Мартина, Ника поспешила выложить ему все как есть. Имперец с миной уважительного внимания и понимания, кои, верно, часто были у него на лице, когда он выслушивал не одну похожую исповедь, выслушал ее до конца. Примерно так же он слушал ее рассказ о путешествии за слезами Гарридана, да-да.        После чего совершенно серьезно предложил Нике присесть к разложенному на ковре скромному перекусу и немного прийти в себя после перенесенного в Обливионе испытания.        Ника отмахнулась, ответив, что не намерена отдыхать, когда за дверьми часовни еще могли остаться выжившие. Если это было так — их требовалось немедленно спасти. Но оставлять без присмотра этого… последнего наследника Империи тоже казалось опасным.               Они условились, что как только Ника закончит помогать Савлиану и его команде, она отберет неумолимо приглянувшиеся перчатки без пальцев у Тьерры, капитана городской стражи, и… спустится в лагерь к выжившим. Мартин должен будет ждать ее там.       Ника уходила из часовни с чувством уверенности, что мужчина поверил ее словам, хотя до сих пор не понимала, как она могла произнести их сама, по доброй воле. Эльфийка была немного удивлена тому, как скоро священник внял им и согласился их исполнить, верно, не признав в Нике ту самую бахвалившуюся «бесслезную» героиню…              Ника вернулась в лагерь, когда на улице уже разгорелся следующий день — тусклый, мрачный. С неба лил пепельный дождь, по-прежнему веяло смрадом и мокрой черной копотью. И хотя больше городу ничего не угрожало, все понимали, что его дни — кончены. Горящим и дымящимся обломкам больше никогда не стать вновь процветающим городом.       С перекинутой на руку кирасы Кватча капала кровь, вперемешку с потом и слезами — Ника была измотана. Стальной двуручный меч волочился за ее спиной попятам, оставляя на мокрой выжженной земле еле различимую узкую дорожку. Она сбросила железные поножи и сапоги где-то по дороге — ноги от усталости больше в них не двигались. От перепитых на голодный желудок бесчисленных зелий восстановления здоровья и магии неприятно пучило в животе.              Ей едва хватило сил спуститься, а не скатиться с холма Кватча, и буквально упасть близ лагеря лицом в землю. Сознание, зажатое точно в жестких тисках от пережитого, ненадолго ее покинуло.       Она не знала, кто и как ее перенес в одну из палаток, но к вечеру она очнулась от холодного мокрого прикосновения. Кто-то бережно и умело промывал ей полученные в ходе битвы за Кватч раны.       — В… в… — захрипела она слабо, пытаясь приподняться на жестком, но таком удобном спальнике.        Ее осторожно приподняли за плечо, стараясь не касаться обожженных ран и ссадин, полученных после столкновения со скампами и дреморами. Чуткие мужские пальцы поднесли к сухим истрескавшимся губам чарку с холодной живительной водой.        Ника осушила ее вмиг. Во рту так пересохло, а тело так болело, словно она всю ночь напролет тусила с Савлианом и Ко в местной таверне, а потом на ее столах танцевала нагишом, но никак не спасала горящий город, нет.       — Мартин… Что вчера произошло? — слабо прошептала она, пытаясь разглядеть опустившегося перед ней мужчину сквозь пелену перед глазами.       — У нас тут было горячевато, но я всегда открыт для бизнеса, — вдруг раздалось над ней чужим голосом.        Ника длительные секунды выдержала паузу, осознавая:       — Че?..       — С тебя 10 септимов, — продолжил тот же голос. О нем можно было судить только то, что он принадлежал точно не Мартину. — За транспортировку в палатку. И еще двадцать — за чистую воду, полотенца и целебные мази. И пять — за моральный ущерб. Ты весь день кричала во сне.        Ника все еще лежала на спальнике, хлопая в совершенном непонимании глазами.       — Сама понимаешь, вторжение — вторжением, а бизнес-то надо как-то спасать, — развел руками сидящий перед ней незнакомец.               Только когда слабость и усталость отступили, она смогла оплатить все счета, выставленные ей неким деловым лесным эльфом из догорающего Кватча. Ника здорово пару раз тыкнула ему наконечником стрелы в мягкое место. Больше с нее никаких золотых не требовали.        Но тыкание стрел куда надо и не надо не помогло ей, когда выяснилось, что в лагере выживших нет того, кого она просила в нем остаться. Мартина. Его нигде не было. От немногих, избежавших страшной смерти в захваченном городе, ей удалось узнать ровным счетом ничего, кроме того, что мужчина был священником Кватча и именно благодаря ему многие спаслись в часовне. И что он ушел в неизвестном направлении через некоторое время после того, как оказался в лагере.        Обезумев от подступающей ярости и негодования, Ника покинула лагерь в тот же день, хотя все еще нетвердо держалась на ногах и порой опиралась на двуручник как на трость.       Он не поверил ей. Она дала себе зарок найти сбежавшего и вернуть его, если придется, в приорат Вейнон силой.