прямая событий

Так время шло бесследно: пару раз в месяц его могли вызвать по работе, всё остальное время они с Ольгой исследовали петербургскую культуру и местность. Жили тут по-другому и явно более светски, чем в Москве. Поначалу привыкнуть к погодным изменениям было сложно: солнца тут почти никто не видел, оттого и ходили замкнутыми и вежливыми. Кшиштовскому же такое состояние передалось почти мгновенно: парень пребывал в необъяснимой хандре и меланхолии, полностью погрузившись в литературу и раздумья, расхаживая у окна – таковы были особенности города – рано или поздно свыкнешься. Цикл дня повторялся, менялись лишь числа в календаре и спектакли в театре. Ольга уже завела пару новых друзей, но Миша к этому, увы, не стремился. Также приходилось оттягивать момент встречи со всей семьёй Ждановых. Те были довольно важными фигурами в обществе, поэтому упасть в грязь из-за странной мерехлюндии, настигнувшей внезапно, москвич не хотел и вовсе. Нужно было натягивать маску счастливого и любящего супруга, а врать Кшиштовский любил меньше всего. Подобные мысли вгоняли в размышления, заставляя ворошить прошлое. А влюблялся ли он когда-то? Ответ положительный. А в кого? Судьба умалчивает. Миша отшучивался про себя, вспоминая ту семью где-то на краю Франции, в Страсбурге. Тогда они с родителями приехали на отдых, но по большей степени из-за работы отца. То было время пылкого пятнадцатилетия, когда бушующий внутри тебя ураган из непонятных чувств и эмоций приходилось сдерживать. Милая девчушка по имени Аннет нагрянула в гости со своим братом Николя в сопровождении и остальной части родственников по приглашению своих соседей, коими и являлись москвичи. Кшиштовскому, с детства учившему большинство языков, в числе которых был французский, общение далось легко, но не принципиально – он банально не хотел заводить с кем-то новые знакомства из-за осознания того, что им придётся рано или поздно расстаться. Но с этими двоими всё было иначе. Дни протекали в сопровождении сонат Шуберта в исполнении Аннет и едких шуточек её брата. Тот был молчалив, холоден, но вовсе не отстранён: всегда был ближе, чем положено, и смотрел с неописуемыми эмоциями в глазах. Как позже Миша понял – то была, если не любовь, так влюблённость. Николь поцеловал его у озера, стоило его сестре предложить игру в прятки и отойти на пару метров. Тогда Миша опешил, отталкивая от себя мальчонку. Ему с детства внушали, что рядом должна быть девушка. А что-то новое, вон выходящее из правил, всегда давалось тяжело, заставляя отгородиться и игнорировать внезапно нагрянувшую проблему. Этот случай так и остался нерассказанным, оставляя на душе москвича заметный след. Из раздумий его выводит стук капель за стеклом, дождь шёл в Петербурге половину мишиного пребывания, удивляться уже было нечему, да и незачем. Пепел с папиросы уныло падал на пол, стремившись и вовсе раствориться в полутьме. Град Петров и вправду отличался от других европейских городов болезненным видом большинства жителей, благодаря привычке курить. Тяга к никотину преследовала москвича давно – он с детства любил сидеть в кабинете отца, отмазываться беседами с ним, но на самом деле его манил запах табака. Повзрослев, парень уже мог ни перед кем не оправдываться, спокойно раскуривая очередную сигарету в любом месте: будь то задний двор, столовая, где они отобедали, личный кабинет или аллея рядом с домом, вдоль которой состояла ежедневная прогулка. Послышалось царапанье когтей о закрытую дверь – Атос просился на прогулку. Кшиштовский вздохнул. Всё же заводить собаку и переезжать в город, дожди в котором идут наперекор перманентной серости, было плохой идеей. Ольга сейчас на прогулку явно не согласится, а отдавать пса на распоряжение слугам – себе же дороже. Как-никак, собака всё же должна быть приучена к москвичу, знать своего хозяина, следуя рядом. Приказывая подготовить Атоса к прогулке, Кшиштовский и сам начинает расхаживать по квартире. Целует невесту в щёку, вежливо здоровается с какими-то неизвестными ему женщинами, наверняка подругами Ольги – к наличию незнакомцев в доме он уже привык. Берёт зонт, когда-то привезённый отцом из столицы Германии, надевает плащ с помощью прислуги и, встряхнув головой и поёжившись от холодного ветерка, выходит на улицу. Дорога петляет дворами, скверами и длинными улочками, так он выходит на Невский проспект. Пёс бежит рядом, позвякивая поводком, иногда задерживаясь, чтобы обнюхать других хвостатых обитателей Петербурга. Кшиштовский держит путь через Катькин сад к Александринскому театру – он был бы не против сходить сегодня на премьеру очередной оперы с Ольгой, та заметно успела помотать ему нервы, заскучав по светской жизни. Знакомых у них ещё пока что было мало, так что званые обеды и приглашения на бал были не в силе. Люди спешат, люди бегут навстречу к москвичу. Но он гордо и безразлично шагает под сильным ливнем сквозь толпу. Когда поток заметно редеет, Кшиштовский оглядывается. Атос крутится и мешается под ногами, на что получает пару ласковых. До театра расстояние небольшое, но что-то так и тянет повернуть назад. Погода не собирается улучшаться, а тучи – рассеиваться, поэтому, полный решимости, он разворачивается на сто восемьдесят градусов и делает шаг. Первым, с чем он сталкивается, скорее всего, стала пара серых глаз напротив под контраст небу: такие же пустые и холодные, с толикой задумчивости. Второе – чужое тело, чуть ниже его. Тем оказался парень, с кожей, что бледнее самой луны (москвич не блистал талантом к описаниям, но по-другому выразиться не мог). Бледность – признак аристократии? Теперь Кшиштовский, несомненно, сказал бы, что да. Рядом с незнакомцем стоит слуга, что видно по его одежде, придерживающий зонтик. Худые пальцы, в элегантных перчатках, в испуге и неожиданности схватились за воротник мишиного плаща. Аристократ, уже было, опешил и отдёрнул руку, в неловкости сминая пальцы. Но его лицо оставалось пугающе непроницаемым, немного наглым и в какой-то степени расстроенным. В грусти изогнутые брови скрывали глаза, выражающие безразличие, и... Оскорбление? — Прошу прощения, — первым извиняется Миша, чувствуя, как поводок натянулся куда-то в сторону парня. — Атос! — прикрикнул он. — Иди сюда. Ко мне! Пёс и правда пришёл на зов, только перед этим обмотав кожаный ремешок вокруг ног незнакомца, таким образом заставляя того оступиться и ненароком подойти ближе. Кшиштовскому приходится спрятать тревогу и неловкость за насильно выдавленной улыбкой. — О Боже, ещё раз простите, — он обходит вокруг аристократа, разматывая поводок и не переставая корить себя. — Ничего страшного, — парень... Улыбается? Да, так и есть, в серых глазах будто тает лёд, а губы растягиваются в усмешке. Пёс незатейливо вертится рядом, но ничто не может отвлечь Мишу от созерцания человека напротив. Тот уж вырядился как настоящий денди: с иголочки, в визитке с высоким воротником, но, тем не менее, тот был распахнут, развиваясь на ветру, открывая вид на полупрозрачную рубаху свободного кроя (Кшиштовский был готов поспорить, что видел подобную на Ольге). Ярко-красный галстук* (скорее похожий на платок) плотно прилегал к узкой шее, как и слишком обтягивающие штаны были на его тонких ногах. Такие персонажи, как он, обычно встречались где-то во Франции и Англии, реже – в Германии, но никак точно не здесь, в России. Поняв, что пялится неприлично долго, москвич неловко натянул поводок, сминая его в руках, и поспешил распрощаться: — Хорошего вам вечера. — Доброй ночи, — уже вслед бросает ему парень. Его голос – приятный, обволакивающий, хочется ещё, но Миша понимает, что это как-то не совсем нормально (хотя когда ему было до этого?). Дрожь пробирает до костей и непонятно от чего. Пара холодных капель закатилось за воротник. Перед глазами до сих пор всплывал образ красивого незнакомца, с нотками аристократии. Даже по приходу домой Кшиштовский понимал: так просто он не отделается.

•••

Новость о том, что они всё же приглашены на обед к семье Ольги, нагрянула внезапно, как громовые тучи в начале мая. Особняк Ждановых находился в Царском селе, что заметно усложняло ситуацию: ехать предстояло несколько часов, да ещё и в непогоду. Маршрут на поезде по Царскосельской железной дороге сразу отпадал – Ольга протестовала, не любив шум колёс и толкучку, да и сам Кшиштовский был несильно рад люду. За окном фиакра, крыша которого была плотно закрыта, неспешно проносились виды пробуждённой после зимнего сна природы. Сам Миша читал какую-то английскую пьесу, имевшую заурядное название «Ученик дьявола», и покуривал не первую папиросу Сенаторских. Голова его невесты покоилась на худощавом плече, в золотистые пряди иногда проникали длинные пальцы – Кшиштовский любил волосы Ольги, любил их запах, мягкость, и крутить их меж перстей. Напротив, на сидении лежал Атос, уложив длинную морду на передние лапы, иногда грустно поглядывая то в окно, то на хозяев и пронзительно поскуливая. Путешествовать тот никогда не любил. Колёса нередко подскакивали на дорожных камнях, заставляя экипаж дрожать и трястись. Стук дождевых капель, как барабанный, ритмично сопровождал их весь путь, оттого по приезду в усадьбу Ждановых весь фиакр был мокрый. Им предстояло задержаться, дабы не только переждать бушующие погодные условия, но и дать отдохнуть лошадям – бедняги наверняка вымотались. Раскаты грома разрезали тишину с наглядной периодичностью, пугая жеребцов. Страдания животных Миша никогда не любил. Стоило кучеру открыть дверь кареты, как Атос первым выбежал на свежий воздух, тут же начиная возиться на переднем дворе, попадаясь под ноги слугам, очевидно мешаясь им. Пёс всегда был рад новым знакомствам, рад просто видеть людей, и в этом с москвичом они слишком разнились. В очередной раз, разогнавшись и стремительно побежав стрелой, собака уж было врезалась в кого-то. То был хорошо одетый, ухоженный рыжий парень в узких полосатых брюках и укороченном жилете цвета оливково-коричневого, поверх которого ничего не было. На дворе ещё было не совсем тепло для подобного рода одеяний, но парня это, видимо, ничуть не волновало. То ли Кшиштовский ещё не совсем понимал текущие нравы мужчин в одежде, то ли такова была питерская мода, то ли многие представители сильного пола блистали явной незаинтересованностью в девушках. Рыжий пару раз потрепал собаку по голове и неспешно скрылся за углом по дороге в сад, продолжая свою прогулку. Миша не имел возможности наблюдать незнакомца ранее, может тот был просто новоиспечённым родственником или чьим-то учителем. Не обращая внимания на только что произошедшую ситуацию, москвич, как ни в чём не бывало, спрыгнул со ступеней экипажа и проследовал за своей невестой, готовясь к встрече со Ждановыми и играть роль любящего, заботливого и заинтересованного супруга. — Михаил, кого я вижу! Добрый день, всё же, смотрю, вы решили побаловать нас своим приездом. Рад вас видеть, — на его плечо легла сильная ладонь, немного тормошив парня. То был отец Ольги, глава семейства – Степан. День предстоял быть долгим. Обсудив с мужской частью семьи (того загадочного рыжего парня на горизонте было не видно и не слышно) ситуацию в стране и уделив женской части большую долю внимания, Кшиштовский вскоре отправился на прогулку с Атосом; пёс не мог сидеть на месте спокойно, только после длительной дороги как-никак, а москвичу нужно было отдохнуть от душного общества с узким кругом интересов и разложить мысли стопками по полкам. Удивительно, но даже в пригороде Петербурга дождь был хозяином погоды. Хотя, что было наиболее вероятно, ветер просто мог перегнать грозовые тучи из центра Северной столицы к окраине. Когда к Кшиштовскому хотели позвать слугу на прогулку, чтобы тот держал зонт, то он вежливо отказался. Наличие другого человека будет мешать думать: будь то Ольга, слуга или случайный незнакомец, прошедший мимо. Кстати о незнакомцах... В последнее время те попадались ему пугающе часто, оттого и времени на обдумывание сложившейся ситуации не хватало. Мужчины в городе на Неве имели какой-то свой шарм, отрицать этого москвич не мог, да и не хотел. Но признаваться себе и окружающим в том, что они ему по душе гораздо больше, чем петербургские дамы, тем более Ольги – абсурд. Затолкать свои чувства и предпочтения всегда было хорошей идеей и единственным выходом, но также Кшиштовский всегда с треском проламывался, когда ловил широкую улыбку под усами, адресованную ему мимо проходящим смазливым парнем. За границей дела с этим обстояли проще, кому как не Мише об этом знать. Когда на каждом углу видишь гармонично рассованные парочки мужчин, ублажающих друг друга поцелуями, или простых провинциалок, держащимися за руку и одаривая друг друга смущёнными взглядами и робкими прикосновениями, клюя партнёршу куда-то в шею. В такие моменты ты сам невольно заинтересовываешься в этом, уже вот-вот было, желая попробовать, но вовремя осознаёшь, что ты не житель этого городка, тем более страны, а где-то там, на Родине, тебя ждёт твоя невеста, с которой ты помолвлен не первый год, но никогда её не любил. Подло, гадко и уныло. Текущее душевное состояние Миши было испорчено, соответствуя погоде вокруг. Атос бежал чуть впереди, заинтересованно обнюхивая каждый куст роскошного и большого сада. Наверное, дом семьи Ждановых – это самое большое поместье, которое Кшиштовский когда-либо видел. Его окружал скорее обширный парк с фонтанами и полем для различных занятий: от места для чтения и пикника, до спортивных игр, нежели небольшой цветущий сквер. Перед парком было разлито огромное природное озеро, на котором всегда плавала пара тройка лебедей и забавных уток, а дальше – непроходимый лес, идеально подходящий для охоты. На озеленённой территории также раскинулись громоздкие мраморные беседки, античные скульптуры и фонтаны. Место нашлось и для собственной конюшни с вытекающим из него продовольствием: почти все виды, даже самые редчайшие породы из-за границы, находили место здесь, в Царском селе. Палисадник по красоте не уступал всему остальному: всё было чётко и ровно подстрижено, геометрически правильно высажено, в общем, цвело и пахло. Особенно Кшиштовскому приглянулась дорога, коридором вдоль засаженная кустами роз – она вела к отдалённому от дома павильону, так с отрочества полюбившемуся парню. Здесь открывался невероятный вид на озеро, был расположен небольшой столик и дерево вишни, к которому стоило прислониться спиной, осесть на землю и читать – как выпадаешь из реального мира на пару часов. Из мира грёз его вывел дёргающийся поводок, парень не заметил, как остановился, задерживая свой взгляд на водной глади. Та была почти стеклянная и до жути спокойная, в какой-то степени хотелось быть как она: равнодушной и независимой. Только зима властвовала над нею, тонкие куски льда всё ещё плыли по поверхности озера. Наверняка Ждановы потащат его купаться в скором времени, уж больно это было в их духе. Атос уже просился обратно: пёс заметно замёрз и промок, и теперь он дрожал, периодически встряхиваясь, попадая на москвича дождевыми каплями, поскуливая. Заходя под крышу, складывая зонт и оставляя его у двери, Кшиштовский уже было вошёл в просторную прихожую, но моментально врезался в кого-то. Да, что-то ему действительно везёт на неудачные встречи с людьми, посредством невольного сталкивания с ними. Через секунду фигура, в которую он невольно налетел, не удосужилась уделить его своим вниманием и взглядом, поэтому бушующим ураганом пронеслась дальше, из которого москвич лишь взглядом успел выцепить копну рыжих волос и костюм в коричневых тонах. Следом послышался заливной женский смех, в котором Миша узнал голос сестры Ольги. — Регина, ох, Регина! Подождите, прошу, помедленней! Его голос был не совсем низок, но, тем не менее, заставлял вдохнуть поглубже и немного задержать, пребывая в ступоре: уж больно был приятен баритон. Стоило Кшиштовскому пройти дальше, как набежали слуги, уводя собаку на мытьё и просушку. Самому парню помогли снять промокшую верхнюю одежду – зонт не особо спасал. Пройдя по коридору, соединённым со столовой в другом конце дома, немного вперёд, мишиному взору предстала следующая картина: всё тот же рыжий парень придавил сестру Ольги, Регину, к дивану, пылко и страстно выцеловывая её шею. Происходящее немного смущало, но всё же Миша решился не вмешиваться и никоим образом не выдавать своего присутствия, поэтому просто смущённо отвернулся. Выставлять напоказ такие семейные ценности для Кшиштовского было постыдно, потому что сам он такого не делал. Он поспешил найти хоть кого-то знакомого, лучше всего – Ольгу. Благо та быстро пришла на помощь, неожиданно выплыв из-за спины. — Регина! Данила! Как вам не стыдно, — саркастично воскликнула девушка. Ольга была старшей дочерью в семье, оттого наблюдать подобное: как сестра лобызается в десна со своим кавалером, большого удовольствия ей не доставляло. Новое имя перекатывалось на языке вязкой, янтарной патокой со сладким, тягучим привкусом. Оно подходило своему обладателю как нельзя лучше. Рыжий оторвался от ублажения шеи младшей Ждановой, бросив пронзительный взгляд серебряных омутов на Ольгу. Походу москвичу везло не только на красивых, утончённых незнакомцев с чувством стиля, но и на серые глаза. Но, тем не менее, цвет глаз первого незнакомца был заметно светлее, как будто лунный, у рыжего же они отдавали чем-то более тёмным, как петербургское рассветное небо во время тумана, с сапфировым отливом и вкраплениями того же цвета. Взор парня постепенно метнулся и на Кшиштовского, заставляя приоткрыть рот. Эмоций на лице Данилы почти не было, но вот во взгляде, до этого выражавшего безразличие и раздражённость, что-то вспыхнуло и взорвалось. Юноша постепенно отстранился от своей дамы сердца, сначала здороваясь с Ольгой, а уже после знакомясь с её мужем. — Ольга, сколько лет, сколько зим, — рыжий приобнял девушку за плечи, целуя в щёку. Немой укол ревности почувствовался где-то в мишином сердце, но вот к кому? То явно была не старшая Жданова. — А вы?.. Данила не закончил предложение, ожидая, что Кшиштовский продолжит сам. Но тот впал в секундный ступор, из которого его вывело ольгино прикосновение к плечу. — Михаил Кшиштовский. Ольгин супруг. — О, я о вас наслышан, — кидая нахмуренный взгляд на свою невесту, Миша задал немой вопрос. — О, не бойтесь, только хорошее. Извольте представиться, барон Поперечный, Данила. Возлюбленный Регины. Ох, они что, соревнуются? Подобная мысль заставила поморщиться, но протянутая рыжим рука исправила ситуацию. Прикосновение отдалось электрическим током, будто ошпарило. Наверное, именно тогда всё началось: отсчёт пошёл, стоило только тонким пальцам скользнуть по внутренней стороне мишиной ладони, и задержаться чуть больше положенного. Лёгкий намёк, небольшая провокация. Он не поведётся. — Ну, так что, Михаил, чем займёмся? — как ни в чём не бывало, блеснул улыбкой Поперечный. Они остались один на один, из-за того, что сестры Ждановы покинули гостиную. Ох, это будут долгие дни пребывания, Миша чувствовал.