прямая событий

Этой ночью спалось Кшиштовскому на удивление хорошо: то ли тому посодействовало время, проведённое с Данилой, когда он будто нашёл давно потерянную часть себя, и паззл его личности завершился, то ли ожидание грядущего вечера и нежелание упасть в грязь лицом перед новым знакомым. Миша ещё сам не разобрался. Вообще, если так подумать, то всего происходящего с ним по причине его переезда в Петербург было слишком много. Да, он может и разобрался в себе и своих предпочтениях, но ощущалось, будто ему предстоит ещё многое. Сам Усачев был персоной странной, оттого завораживающей и манящей: от парня так и веяло недосказанностью, из-за чего хотелось узнать его ближе, раскрыть все его тайны, довериться полностью. Но в то же время у москвича был Данила, с которым у них всё переступило черту юных шалостей и дружеских отношений. То было понятно, потому и страшно, что влечёт Мишу далеко не к одному, причём не к одному мужчине. Он был наслышан об оргиях, часто устраиваемых в бомонде, но, как ни странно, считал себя выше этого. Стоило ему проснуться, как день сразу не задался: Атос помочился прямо на его постель. Чуть позже, во время принятия душа, горячая вода внезапно перестала литься. В дополнение к сему его любимый костюм был только что постиран, а во время завтрака он обжёг себе язык кофе, который к тому же оказался невкусным. Поэтому следующие часы он провёл в библиотеке, покуривая папиросы и распивая тот самый портер, ранее употребляемый им совместно с Поперечным в этом же самом месте, которое являлось его любимым для уединения и раздумий. Шелест страниц недавно выпущенной «Королевы Карибов» размеренно нарушал тишину комнаты, наперекор с тлением сигареты и шумом люда за окном. Когда стрелка часов только коснулась одиннадцати, то Миша резко подорвался с места, выбирая себе наряд. Он не хотел выглядеть так, словно старался над одеждой, но одновременно с этим так, чтобы его бесспорно можно было сравнить с членом королевской семьи. Поначалу москвич долго метался между костюмом-тройкой и просто различным верхом и низом, но всё же выбор пал на второе: пиджак с брюками были в клетку, а жилет – в полоску. Во внешний карман блейзера так же влез красный носовой платок – немой знак для своих. Кшиштовский не горел особо сильной любовью к цилиндрам, поэтому предпочитал не носить те. Ему хватало удушающей тесноты шейной бабочки и блеска запонок на рукавах. Парень не ходил приходить прямо в срок или даже чуть-чуть заранее, скорее – немного опоздать, поэтому позволил себе пропустить ещё один бокальчик портвейна и скурить пару папирос. Но, вовремя успевает остановить себя, вспомнив, что нужно ещё зайти за бароном, ведь адреса тот не знает. Уже в спешке он не глядя пшикает на себя духами, но те оказываются ольгиными – приторно-сладкий запах оседает на одежде, не успевает парень и опомниться. Он пытается заглушить больно женский аромат своим одеколоном, но то бесполезно: теперь два запаха смешались, создавая приятный контраст. Плюнув на это дело, Кшиштовский приказывает приготовить ему фиакр, сбегая вниз по лестнице и уже впопыхах напяливая на себя пальто. С Данилой им придётся задержаться – москвич знал, что тот не отпустит его так просто, перед этим пару раз страстно целуя. Так и было: стоило экипажу остановиться, как он выпрыгивает из него, распахивая дверь. От юноши ни слуху, ни духу, но тот спускается вниз, стоит пару раз громко позвать по имени. Когда губы и шея саднят от частых и многих поцелуев, а волосы окончательно растрепались – это знак: пора ехать. На протяжении ещё пары минут Кшиштовский пытается привести свою бороду в порядок, не раз пропуская сквозь неё пальцы, но его останавливают данины руки. Под колёсами мелкие камни и пыль, в голове ожидание, а повсюду толпа. Судя по всему, Усачев действительно был не последней личностью в их городе, раз закатывал такие пирушки. При входе их даже не спросили приглашения – двери были открыты для всех и всегда. Стоит им зайти в залу, как они переносятся будто в другой мир: полный света, блеска, алкоголя и смеха. Кшиштовский немного ёжится, а Данила не обращает внимания – чувствует себя в своей тарелке. В первое время они не имеют никакого понятия, что им здесь делать и чем занять. Знакомых, даже для Данилы, лиц на горизонте не было, оттого скука настигла быстрее всего. Самого хозяина торжества тоже не видно, тот то ли затесался где-то в центре толпы, то ли вообще пока что не выходил. Рыжий рванул дальше, приметив щедрое количество алкоголя, а москвич поплёлся за ним. Действие портвейна и так было слабым, но сейчас будто вовсе испарилось, из-за чего хотелось поскорее выпить, чтобы разбавить тревогу спиртным. На удивление вместо дешёвого пойла им попалось действительно хорошее шампанское, от которого было сложно оторваться. Закуски были красиво рассортированы и имели божественный вкус. Народ расположился буквально повсюду: у входа и по углам, на балконе второго этажа и прямо в центре, в котором сейчас, собственно, и проходило всё веселье: «музыкальные стулья»* и «почта»** забавляли гостей. Неожиданно толпа только что вошедших людей их немного спихнула со своего места, заставляя пройти дальше: туда, где более людно, где хоть и не забавлялись играми, но всё же разговоры были слышны отовсюду. Одна фраза их особенно сильно зацепила, привлекая внимание парней: — Вы слышали, что говорят слухи? — Какие слухи? — Его светлость, граф Усачев – тётка. — Да неужели? Быть не может! Такое слово Кшиштовский слышал впервые, из-за чего в нём разгорелся неслабый интерес. Данное высказывание должно было быть смелым и явно оскорбляющим, что смущало. Он решает спросить у переговаривающихся о значении этого слова: — Прошу простить меня за столь внезапное возникновение, но о чём вы? — Вы про увлечения графа? — Если я правильно понимаю, то да, — рыжий стоял рядом, опираясь плечом о стену, и с наглым видом попивал шампанское. — Извольте объяснить значение этого слова, сказанного вами ранее. — Ох, тётки это ужасные люди. Это отвратительные мужчины, искушённые гомоэротизмом. Однополые любовники – это ужасно низко и мерзко. Этими тварями кишит весь Петербург! Не стоит вообще прогуливаться по городу ночью – одни педерасты, что на Невском, что на Фонтанке. — А откуда у вас такие сведения, что граф гомосексуален? — Слухи, мой дорогой, во всём виноваты слухи. Разговаривающий с ним мужчина был явно старше Кшиштовского, отчего такое ласковое обращение вызвало естественную реакцию, полную отвращения. Он не любил узко мыслящих людей, поэтому, взяв Данилу под руку, поспешил удалиться из душного общества. — Каков наглец и глупый человек, — негодовал Миша. — Тебе стоит привыкнуть к давлению общества, раз вступил ты в голубые ряды. — Не смешно. — На роль шута не претендую. В центре залы одна игра сменялась другой, вызывая неподдельную радость и смех у присутствующих. Пышные юбки, блеск украшений, алкоголь в бокалах и танцы – всё это кружилось вокруг, но становиться частью этого не хотелось. Парням это было не интересно – они скорее ждали объявления хозяина сия торжества, чтобы поскорее выяснить причину своего присутствия здесь. Но ждать долго не пришлось: через пару минут к ним подошёл один из прислуги (понять это было легко, так как вся челядь Усачева одевалась одинаково и утончённо) и выдал следующее: — Граф Усачев жаждет видеть мсье Кшиштовского. Прошу за мной. Москвич испуганно глянул на Данилу – тот нахмурился, но ничего против не сказал, ответив кивком и «Иди. Я подожду». Они проходят вглубь залы, поднимаясь по лестнице на балкон, а уже с него петляя в спальню. Принимать гостей именно в этой комнате не было чем-то вон из ряда выходящим, но, тем не менее, встречалось подобное редко, и почему-то Миша не удивлён, что именно Усачеву присуща такая привычка. Стоит ему только зайти в комнату, как дверь за ним глухо закрывается, заставляя вздрогнуть. Перед ним сидит парень в кресле, спиной повёрнутый к нему. Его рука расслаблено висела на ручке мебели, держа мундштук с дотлевающей сигаретой – так курили только дамы (на что Кшиштовский в очередной раз убедился в сильно проявленной женственности парня). Дым поднимался вверх, а сам граф немного съехал вниз, в своей манере закинув ногу на ногу, чуть покачивая носком ботинка, неотрывно смотря вдаль. Казалось, что даже стук закрытой двери его не отвлёк и не вывел из раздумий. — Добрый вечер, — всё же первым нарушая тишину, кашляет Кшиштовский. — А, это вы, — парень чуть поворачивается к пришедшему. На его губах мелькает будто вымученная улыбка, пока тот затягивается с помощью своих тонких пальцев, пробивая взглядом насквозь. — Здравствуйте. Присаживайтесь, располагайтесь, — аристократ кивком указал на кресло напротив, которое Миша заметил только сейчас. Теперь можно было полностью разглядеть парня. На нём была очередная полупрозрачная рубаха, только теперь другая: украшенная белой вышивкой; манжеты блузы были узкие, но сами рукава необычайно широкие, что подчёркивало женские черты и притягательность Руслана. Сверху не было ни пиджака, ни хотя бы жилетки, а пару верхних пуговиц были расстёгнуты, открывая вид на тонкие ключицы. На шее располагалось роскошное многослойное колье из жемчуга и прочих драгоценных камней, окованное золотом, как бы говорящее, что его хозяин не стесняется своей женственности. Парень иногда елозил на месте и тёр бёдра друг о друга. Взглянув ниже, Миша понял, в чём дело: штаны были настолько узкие, что, видимо, сжимали яйца крепко. На талии расположился ярко выделяющийся чёрный корсет, по цвету сливавшийся с тканью брюк. — Это что, корсет? — озвучил парень свои мысли вслух, но скорее – ляпнул не подумав. Граф смерил его терпеливым и немного оскорблённым взглядом, прямо глаза в глаза. — Ну да, а что? Извольте узнать, что за узкие нравы про корсет? — Вовсе нет, хотел сказать, что вам идёт. На губах парня вновь расцвела улыбка, которая ему безумно шла. Миша был не против молоть какой-нибудь бред или травить трактирные шуточки, лишь бы заставить парня почаще улыбаться. — Хорошо выглядите. И пахнете прелестно, — Руслан наклоняется к москвичу и перебирает ткань красного носового платка между пальцев, едва заметно вздыхая. Горячее дыхание опаляет шею, заставляя гулко вздохнуть. Что он творит? — Вы один или с кем-то? — Не один. — Простите за наглость, что имел право оторвать вас от беседы. Извольте спросить: кто он? Или, может быть, она? — тот факт, что Усачев разглядел в нём равного себе, увлечённого мужчинами взамен женщин, был даже немного смешон. Всегда узнают своих из толпы? — Барон Данила Поперечный. С рыжими волосами и я покинул его возле стойки с алкоголем. — Альберт! — граф неожиданно вскрикнул, напугав Мишу. — Альберт! —вскоре из-за двери показался тот самый мужчина, который привёл сюда москвича. — Будьте так добры, разыщите барона Данилу Поперечного и привести его сюда. Он рыж и рядом с алкогольной стойкой. Слуга кивнул, откланявшись, и вскоре они вновь остались одни. Тишина, казалась, на Руслана никак не действовала: тот продолжать задумчиво покуривать, глядя то в окно, то на Кшиштовского, а вот москвичу было неловко. — Каков род ваших занятий? — всё же выдаёт москвич. Глупо и однообразно, но не погоду же обсуждать. — Пишу. Рисую. Играю. Творческая личность, в общем. — Я не видел вашу фамилию ни в одной газете, сколь пребывал здесь. — Пишу я не только рассказы, но и музыку. Вот только, боюсь, она не для лишних глаз и ушей, — намёк на флирт? — Но вы можете посмотреть, разрешаю. Левый шкафчик у прикроватного комода. Кшиштовский неспешно встал и прошагал к указанному месту. Всё это время он чувствовал взгляд, пронзительно буравящий его спину (он надеялся, что только спину). Не раздумывая, он открыл самый верхний ящик, на что получил крики «Не тот!» и небольшой шок. Сверху лежали зарисовки (довольно недурные, стоит отметить), но вот изображённое там было немного необычно. Нагие мужчины и юноши, с аполлонским телом, совершенно не стыдящиеся и никак себя не прикрывающие. Там было всякое: от мужчин с макияжем и в платьях, до откровенных постельных сцен, которые были нарисованы максимально открыто. Он клянётся, что мельком смог даже увидеть свой портрет, как ни странно обнажённый. Сзади послышались быстрые шаги, и вскоре сзади его настигла целая фурия, готовая рвать и метать, которая поспешно захлопнула ящик. Кшиштовский уже чувствовал озлобленное тяжёлое дыхание, но о содеянном не жалел. Он развернулся, оказавшись прижат в тому несчастному комоду, и так хранившем в себе много тайн, который, кажется, сейчас познает ещё одну. — Ни слова. Никому не слова, — в его лунных глазах разразилась целая буря, бушующий ураган, который пугал и притягивал одновременно. Москвич взглянул вниз – острое русланово колено протиснулось между его, мишиных ног, несильно надавливая, заставляя глотать стоны. Губы шептали прямо на ухо, едва касаясь мочки, а все слова невольно были пропитаны ядом. — Мне придётся стереть тебя из общества. А я этого ой как не хочу. — Вам нечего бояться, — к горлу будто подставили нож, заставляя буквально выхаркивать слова. Но на самом деле ничего не было, всего лишь нагнетающая атмосфера. — Я никому не скажу. И я сам гомосексуален. Сначала эти слова вызвали у графа удивление, а потом насмешку – он прошептал «так и знал», отстраняясь, сложил руки за спину и начал мерить комнату шагами. — Всё останется между нами, я вам клянусь, — Кшиштовский всё ещё пытался исправить ситуацию, но Руслан, судя по его важному виду, уже всё решил. — Прошу, можно на «ты». После своего опрометчивого поступка я чувствую себя неудобно, тем более, мы, вроде как, наравне. Миша вздохнул и впервые за этот вечер закурил. Он, вроде как, даже узнал Усачева поближе, но всё же оставалась толика недосказанности, какие-то глубокие секреты. Москвич сел на кресло и стал более подробно всматриваться в лицо парня. Тот зачем-то достал свой монокль и нацепил на левый глаз. У Руслана было гладко выбритое лицо, что создавало явное противоречие с его вычурной фамилией, чего подмечать вслух Кшиштовский, увы, не стал. Но вскоре послышался скрип двери и фигура рыжего, по которому москвич уже заскучал, появилась в комнате. Он немного напрягся и с важным видом прошёл к Кшиштовскому, становясь сзади и кладя тому руку на плечо, несильно сжимая, будто бы собственничая, поддерживая, показывая, что парень занят. На лице графа данное действие вызвало насмешку. — Мсье Поперечный? Добрый вечер, — парень неспешно подал руку в своей женственной манере кистью вверх, но получил крепкое рукопожатие, немного поморщившись. — Я гр- — Спасибо, наслышан, — Данила говорит твёрдо и кратко, всем своим видом выражая неприязнь. Кшиштовский почти виновато улыбается, когда данины пальцы забирают у него папиросу, затягиваясь. Это был негласный знак на собственность, вызвавший у Руслана ответную реакцию: он в удивлении поднял брови и приоткрыл рот. — Так вы?.. — Да, мы вместе. — Но Михаил, мне казалось, что ты помолвлен. Такое лестное обращение заставило рыжего напрячься сильнее, сжав челюсть, и с оскорблением посмотреть на своего любовника, который лишь смущённо прошептал «Потом». — Данила, не бойтесь, я не претендую на Михаила в качестве любовника. Ну, претендовал когда-то, но сейчас, видимо, уже не могу. — Можно просто Миша, — москвич поправил Руслана, потому что своё полное имя в данном контексте он выносить уже не мог. — Хорошо, просто Миша, в извинении за причинённые вам с мсье Поперечным неудобства приглашаю вас в свой загородный дом на этих выходных. Без посторонних замыслов, просто отдохнём от толпы, поохотимся, устроим скачки на лошадях. В моём поместье также есть купальня и бильярдный стол – скучать нам не придётся. Что скажете? Кшиштовский с немым вопросом наклонил голову назад, чтобы посмотреть на барона и спросить у него, что тот думает, но Поперечный в это время взглядом буравил Усачева. — Мы согласны, — никак не посовестившись с парнем, выдал рыжий. — Прекрасно. Граф расправил ноги, широко их расставляя (Миша даже невольно засмотрелся), и пальцами постучал по ручке кресла. На этот звук на кровати что-то зашевелилось, ранее скрытое от мишиных глаз. То была чёрная кошка с пронзительными яркими серыми глазами (под стать своему хозяину) и явно породистая, хоть в этом москвич и не разбирался. Животное медленно прошло к компании, потираясь о ноги графа, а позже начиная обнюхивать и гостей. Решив для себя, что те не представляют угрозы, то та запрыгнула на мишины колени, начиная ластиться под руку. — Странно, — хмыкнул про себя Усачев. — Обычно она не любит людей. — Очень похоже на вас, — в шутку подмечает Кшиштовский. — Прошу без формальностей. — Извиняюсь. Какого имя этого прелестного создания? — Её зовут Матильда, но я называю её Ботик. Сказанное заставило Мишу рассмеяться, на что граф тихо хихикнул. Лицо Поперечного всё оставалось таким же каменным и непроницаемым. — Mon cher, ну ты чего? — начал ворковать москвич. — Руслан же извинился, тебе не стоит злиться. Мы же всё прояснили. Данила, неохотно признавая своё поражение, выдохнул и сел на подлокотник кресла, вновь забирая у своего любовника уже почти дотлевшую папиросу и затягиваясь. Две пары серых глаз смотрят друг на друга неотрывно, видимо, всё ещё цепляются. — Мсье Усачев, извольте узнать, — рыжий подаёт голос. — Почему на собственном же торжестве вас не видно? Не считаете ли это грубым? — Этот праздник для них, а не для меня. Пусть веселятся. Великодушие графа поражало. Тот совсем не беспокоился за свою собственность, отсиживаясь в другой части особняка. Они так сидели ещё какое-то время, пока Ботик не спрыгнула с мишиных колен, а Руслан не предложил самое глупое, что можно сделать во время бала: — Не хотите ли посмотреть что-нибудь в моём домашнем театре? Решение было принято единогласно: все согласны. Усачев повёл их в другую часть дома, в комнату, которая была точь-в-точь как сцена в театре. Окон не было, лишь пару рядов кресел, и они, конечно же, расположились на первом. Слуги будто знали, что им суждено сегодня блистать на сцене, поэтому речи свои отрабатывали хорошо, будучи облачены в тематические костюмы. Постановкой выбрали классику: «Ревизор». Музыка играла негромко, никто не был удивлён, что у графа есть собственный оркестр. Но, угнетённый событиями сегодняшнего дня, Кшиштовский вскоре заснул, не заметив того, что положил голову на плечо графа. Тот лишь вежливо извинился перед Данилой взглядом и провёл ладонью по русым волосам. Ночь предстояла долгая.

•••

Проснулся Миша, как ни странно, от тормошения за плечо. Перед ним маячило лицо Поперечного, а стоило повернуть голову налево, как он столкнулся с взглядом пронзительных стальных, но добрых руслановых глаз. Сцена была пуста, а последнее что он помнит – это открытие занавеса. Сонно, чуть в испуге дёрнувшись, москвич окончательно просыпается. — Какой сейчас час? — Четыре утра, — сверяясь по своим вычурным наручным часам, говорит Руслан — А как же бал? — Окончен. — И нам придётся разойтись? — Как хотите. Я ложусь спать к шести, — чёртовы аристократы. Кшиштовский непонимающе-умоляющим взглядом смиряет Данилу, и тот пожимает плечами. — Я думаю, нам стоит пойти ко мне, — чуть больше чем намёк, в попытке заставить графа ревновать. Тот фыркает и встаёт, покидая помещение. — Руслан, постой! — москвич сам не знает, что подвигло его подорваться со своего места и подорваться за уходящим. — Доброй ночи, — он берёт парня за руку и целует в обе щеки, наклоняясь. Просто обычный случай в высшем обществе, ведь ничего такого, да? Поперечный неожиданно подхватывает его сзади под руку, уводя прочь. И тихое «И вам того же» разносится за спиной. Они выходят через вход в зале: людей и правда совсем нет, лишь беспорядок, пустые тарелки и бутылки из-под алкоголя. Свет до сих пор горел, создавая полную иллюминацию. Глухие дерзкие шаги Данилы подсказывали, что тот был зол. — Дань, — Миша жмётся совсем близко, будто извиняясь. — Ну, ты чего такой сердитый. Приревновал? — Может быть, — они забираются в экипаж и Поперечный, как настоящий джентльмен, подаёт парню руку. — Не стоит, правда, — русая голова на плече рыжего, сцепление рук. — Ты у меня один единственный, mon cher, — совсем тихо, чтобы кучер не услышал. — Просто, когда я только встретил Руслана, то он стал первым, кто пробудил во мне какие-то странные чувства. И хоть я полностью отдан тебе, я не могу пойти наперекор своей симпатии душевной. Тем более, он вроде как тоже ко мне неравнодушен. — Это меня и пугает. — Что? — Что ты уйдёшь к нему. — Ни за что. — Во время того, как ты спал, он смотрел на меня так, словно у него есть что сказать. Это был не тот убийственный взгляд, нет-нет, скорее наоборот: лёгкий флирт и попытка соблазнить. И я не знаю, что в этот момент почувствовал – отторжение или наоборот сильную симпатию. А я ненавижу неопределённость. — Он вполне хороший человек, даже не стал никак меня искушать и провоцировать, когда понял, что я... Ну из... — Можешь не продолжать. Остановились они, как ни странно, у дома Данилы, видимо не планируя ехать дальше. Кшиштовский повёл бровью, но барон просто помог тому слезть и сразу же завёл в дом. — Не могу отпустить тебя к Ольге. Побудь со мной, проведём совместно ещё одну ночь. И причин для отказа не было. Они провели всю дорогу до спальни в поцелуях и шёпоте о любви. Спальня навевала воспоминания, а ещё не выветрившийся алкоголь в крови добавлял красок. — Я не думаю, что нам стоит- — Плевать. Я не выдержу больше. Юноша припадает губами к чужой шее, без стеснения её откровенно покусывая – спасёт только высокий воротник и пудра Ольги, чтобы никто не прознал. В этот раз все чувства смешались, а их тела будто слились воедино. В этот раз из-за опьянения Миша позволил себе кричать чуть громче, когда пара алых капель всё же вновь скатилась по его бёдрам, впитываясь в простынь. В этот раз конец настигнул их одновременно, когда Кшиштовский восседал сверху на даниных бёдрах как наездник. И, пускай в эту ночь всё же осталась пара недосказанных слов, уснуть в изнеможении было легче.