Экономист

      — Сара, — обжигаю ее тонкую шею, зарываясь в локоны, спутывая непослушные волосы.       Открываю глаза, вырываясь из колючего омута воспоминаний, каждое из которых — очередной шрам искалеченной души. Одной только мыслью заставляю себя нервно поёжиться, будто от болезненного озноба. Тело все то же, мысли те же, а вот реакция…       Она мило хмурит носик, пытаясь отогнать от себя приставучего мальчишку-Морфея, что прижимает ее все ближе к себе, не ослабляя хватки. Провожу по шёлку волос, упиваясь картиной безмятежности, которую рушит тихий всхлип дочурки. Аккуратно, стараясь не шуметь и не разбудить спящую красавицу, встаю, направляясь к двери. С Эмилией все в полном порядке, а потому позволяю себе полюбоваться на нежного ангелочка, который теперь уже спокойно спит беспробудным сном.       Не слишком большой специалист в готовке, но некоторые блюда освоил в совершенстве. Вот яйца разбиваются о столешницу, шипят, соприкасаясь с раскалённой поверхностью, а на сковороде вырисовывается удивленная мордашка. Все ради девочек. Моих девочек.       Покачиваясь в такт мелодии, засевшей в голове, переворачиваю яичницу, поджаривая с двух сторон, именно так, как они любят. Чуть твёрдое снаружи, но при малейшем нажатии растекающееся густой ярко-желтой рекой по всей поверхности тарелки. Это, конечно, не Мишлен, но слюнями захлебываешься от одного запаха дивного яства.       Слышу легкую поступь и ухмыляюсь.       — Что тебе не спится? — женские руки обвивают торс, а пряди щекочут лопатки.       — Все равно уже скоро вставать, — зевая, молвит она, трется, прижимаясь к спине сильнее и вызывая рой шустрых мурашек, что растворяются, едва появившись.       — Завтрак готов, — проговариваю, чуть наклонив голову в ее сторону, на что она только сильнее льнет, бормоча невнятное: «не пущу». Все такая же маленькая, такая же миленькая, моя.       — Иди буди Эмилию, — ласково отпрянув, поправляет полотенце и спешит в комнату.       Счёт идёт на секунды. Достаю бархатную коробочку с верхней полки, приоткрываю, чтобы удостовериться в наличии подарка. Кулон-медальон с двумя бриллиантовыми вставками, на крышке которого золотом отливает «СХ». То, о чем она так мечтала, напевая на разный лад оды любви мастеру, который делает подобные вещи исключительно на заказ, лично знакомясь с каждым клиентом и подбирая материал именно под него. Каждый элемент — ручная работа, выполненная профессионалом своего дела. Все изгибы, крючки, механизм, рамка, обрамлённая изящными хитросплетениями — все для неё одной. Незаменимой. Вечной.       Из фотографии смотрит счастливо выглядящая, сияющая белоснежными, явно приклеенными в специальной программе улыбками семья: я слева, Сара положила голову на мое плечо и взглядом, полным любви, смотрит по диагонали вверх, словно в светлое, беззаботное будущее. На руках розовощекая малышка Эмилия. Утопично и идеально.       Подарю за праздничным ужином, ведь сегодня… День особенно прекрасен.       Топот ножек, шуршание ткани, хлопки дверей, пару пшиков пульверизатором туалетной воды, позвякивание ключей, вынутых из шкафчика при входе, крепкие объятья и прощальные поцелуи.       Пары сегодня на удивление легко идут, прямо как по маслу. Мысли оформляются в поток слов, что в итоге красуется ровным Times New Roman на ноутбуках учащихся. Вопросов нет, материал усваивается, работы сдаются, а тестов и совещаний на сегодня не назначено. Проведя занятия, вырываюсь из душных аудиторий прямо навстречу дому.       Нужно подготовить все к ужину, а потому заруливаю в ближайший супермаркет, в надежде найти то, что подойдёт моим обожаемым критикам.       Бесконечное количество ярких этикеток и упаковок, будто все цвета радуги сбежались в одном месте, переплетаясь друг с другом. Хватаю все, что плохо лежит, без разбора пихая в корзину. Ярко-красные салфетки с единорогами, праздничные колпаки, разноцветный дождь из фольги, гора сладостей и, конечно, большой кремовый торт.       Захожу в квартиру и, оставляя пакеты при входе, скорым шагом иду внутрь, к ним. Читают книжку Оскара Уайльда с его «Кентервильским привидением». Да, хорошо развитый литературный вкус у малышки точно в меня.       Внезапная трель звонка и просьба Сары открыть выводят из анабиоза. Два оборота вертушки входной двери, и передо мной предстаёт поникшая кудрявая голова, которую узнаю, вероятно, из тысячи — Лиам Черриман с кафедры психологии. Опустив приветствие, он начинает:       — Аарон, что с тобой такое?       Думаю, недоуменный взгляд красноречивее слов, но произношу:       — Да вот день рождения Эмилии собрались отмечать, — неловкая пауза, духота которой заставляет пойти на необдуманные решения, — Проходи, поздравишь.       Прищур парня становится ещё более выразительным. Неужели забыл? Ну ладно, ничего, сообразит как…       — Аарон, — будто маленькому ребёнку по слогам начинает он, — как ты себя чувствуешь?       Серьезно? Да превосходно. Весь день носился, прорабатывая детали торжества, прекрасно отвёл лекции и даже успел домой не к поздней ночи, как бывало, а вовремя. Какие ещё могут быть вопросы?       — Да все отлично, — отмахиваюсь, пуская его в дом, закрывая дверь за ним и крича вглубь комнат: — Дорогая, смотри, кто пришёл.       А в ответ тишина. Звенящая такая, нагоняющая панику.       — Что-то они притихли, может, не слышат, — бурчу под нос, провожая Лиама на кухню, — ну ты, это, располагайся. Кстати, по какому поводу пожаловал? — прохожу на кухню, где полным ходом должна идти подготовка к торжеству. Странно, но их почему-то нет. Скорее всего, Эмилия ушла искать куклу, а Сара с ней заодно, — но ничего, подождём.       — Да так, ничего особенного. Хилл, — оглядывая помещение, молвит гость, — как день провёл?       — Неплохо, сам как? — нервно пробегаюсь глазами по оставленному девочками беспорядку, все надеясь, что они придут.       — Стой-стой, — Черриман внимательно всматривается в лицо, будто видя его впервые. Комната становится пустыней с ее раскалёнными песками, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вся тяжесть мироздания обрушивается на плечи, заставляя ноги согнуться. В глазах стремительно темнеет. Не приятная летняя ночь со взрывами фейерверков предстаёт взору, нет, именно непробудная тьма, каких ещё поискать. Чьи-то крепкие руки подхватывают, а голос говорит не нервничать. Как тут перестать, когда…       — Тише, тише, все в порядке, — голос убаюкивает, а тело обмякает. Спиной облокачивают на стену, губ касается влажный фарфор. Дыхание из прерывистого становится более спокойным, грудь вздымается все умереннее, глаза видят яркий свет, пробивающийся сквозь рулонные шторы. Принимаю чашку из рук парня, снова увлажняя кожу растрескавшихся губ. Водная гладь вздрагивает, будто над морем нависает гроза или шторм входит в свои законные владения.       Голова, до жути тяжелая, загруженная разными фактами, сейчас приобретает странную лёгкость. Будто ничего и не было. Привиделось, почудилось.       Отодвигаю бокал, всматриваясь в рябь поверхности.       — Зеркало, — даже голос изменился, стал надрывным, хриплым, — дай зеркало.       Серебряное напыление стекла отражает привидение из произведения Оскара Уайльда: мертвенно-бледная кожа, впалые скулы, синяки под глазами цвета бордо, сумасшедший блеск глаз. Нет-нет-нет. Оно не может отражать такое.       — Аарон, ты меня слышишь? — слишком рядом, в лоб, громко, предельно громко. Киваю, не отрывая глаз от исхудавшего мужчины с неровной, отросшей клочками щетиной.       — Оглянись, — мягко приказывает голос извне, — и скажи, что видишь.       Все залито светом, слепящим, но ускользающим при фокусировке на определенном объекте. Стоит приглядеться — тьма окутывает разбросанные по полу вещи, показывая ложь. Да, это определенно неправда, ведь так быть просто не может.       Розовый замок барби на глазах превращается в помятые коробки барахла; плюшевый Тедди, с которым Эмилия всегда засыпала, оказывается недопитой бутылкой виски.       Встаю на ноги, опираясь о ближайшие стены, пытаюсь подойти к столу, засыпанному мукой. Провожу рукой по белым дорожкам, понимая, что это, черт возьми, совсем не мука. Луч озаряет кухонный гарнитур, указывая точно на шкафчик над плитой. С утра же оставил там…       — Хилл, говори, черт тебя дери, — Черриман резко пресекает все попытки добраться до заветной коробочки.       — Хаос, но тут свет. Ярче солнечного, ярче любого, что я видел. Он указывает туда.       — Тут нет света, ты все заколотил досками. Темнота, хоть глаз выколи, хотя за окном полдень.       — Дай пройти, — огрызаюсь, вырываясь из его рук       Подхожу к заветному шкафчику и, порывшись с минуту, достаю то, что надо. Волшебный белый кулон подсвечивается со всех сторон, обволакиваясь в полупрозрачную дымку чуда. На заднем фоне юноша что-то лепечет о Саре… Вторых ее родах, после которых никто не выжил… Эмилии, что радостно бежала навстречу маме, а грузовик оказался быстрее... Годах после несчастья… Том, что я не стараюсь... Посещения миссис Кларс, к которой он настоятельно рекомендовал обратиться, не приводят к результату…       Все это — фоновый шум. Щелчок механизма кулона. И…       — Пусто. Лиам, тут пусто, — ничего не видно из-за пелены влаги или из-за того, что руки трясутся, как у эпилептика?..       — Да, Хилл. Лет десять уж как пусто.       Поднимаю взгляд на него, стоящего посреди картонных коробок, груды бутылок, пыли, грязи. Такого обеспокоенного, не видящего иного выхода. Соглашаюсь с его безмолвным предложением, проговаривая вслух:       — Кажется, мне нужна помощь.