eternal love

Йеджун ждёт, пока чересчур заботливый и волнующийся Ин наконец уйдёт домой, и начинает собираться. Кидает взгляд на темнеющее за окном небо и бросает сам себе под нос что-то наподобие: «Опять до вечера просидел, будто других забот у него нет». Он не злится на старшего, нет. Просто зачем каждый раз приходить, если ничего страшного не случилось? Это всего лишь ожог, а не перелом или чего ещё похуже. Вон, например, Хёк со своей неугомонной неусидчивостью постоянно попадает в какие-то передряги, и ничего, Ин к нему не ходит, хотя, между прочим, они дальние родственники! Йеджун, вообще, редко прибегает к таким методам излечения: ему больше нравится не ощущать себя волшебным и не ощущать магию вокруг, не знать, что практически всё можно сделать с помощью неведомой людям силы. Он бы предпочёл, чтобы неприятно ноющий иногда ожог заживал сам, но веская причина в лице прилипчивого минотавра вынудила его снова идти в лес. «Всё равно собирался туда сходить, проведать, как там и что» — оправдывается О сам перед собой, но невольно улыбается, понимая, к кому он идёт. Чтобы вылечить что-либо, Йеджуну нужно было либо приготовить специальный отвар из минимум тридцати наименований ингредиентов по сложному рецепту, либо просто отправиться в самую тёмную и таинственную, отлично защищённую от людей часть леса, где находилось то самое Сверкающее озеро — место, где обитали пресноводные русалки. И тот, от улыбки которого у Йеджуна розовели пухлые щëки и без всякого ветра дрожали зелёные веточки в его волосах. Йеджун взял с собой рюкзак. Положил в него испечëнные с утра Ином кексики. Потому что в гости с пустыми руками приходить как-то неудобно, а старшему было как-то неудобно признаваться в том, что изюм он не любит. Зато Ромин любит. Ромин вообще любит всё, что в лесу ему недоступно. Все эти вредные снэки, шоколадки с разными вкусами, газировки. Но Йеджун старается не давать ему этого всего, потому что знает: хоть русалки и имеют волшебное свойство вылечивать раны и болезни других существ, но свой собственный организм они могут не потянуть. О выходит из квартиры осторожно, стараясь не шуметь — дело к ночи, как никак, а у соседей дети малые спят уже. Спускается по лестнице, перескакивая через ступеньку или две, и быстро оказывается на улице. Прохладный воздух заставляет чувствительную кожу покрыться мурашками, а зелёные листочки — покачиваться и путаться в прядях шоколадных волос. Идти на самом-то деле далековато, но ждать электричку, чтобы доехать до самой окраины, не особо хочется. Воздух ночью очищается и в целом всё становится более приятным, манящим. Йеджун решает прогуляться, тем более никто его искать не будет. Он сам по себе. Если вы никогда не видели волшебного леса, то вряд ли сможете понять его красоту с чьих-то слов. Все эти причудливые листочки и лианы, свисающие с могучих, но не менее изящных ветвей, эти светлячки, сидящие в бутонах невероятных цветков, делающие их похожими на огоньки естественной гирлянды. Все эти запахи: пряный, горьковатый, сладкий медовый, свежий мятный — смешиваются, но не перебивают друг друга, создавая ту невероятную гармонию, которую не найдёшь в человеческом мире. И именно за это Йеджун безумно любит волшебство, а ещё гордится тем, что именно ему выпала возможность стать хранителем нетронутой человеком прекрасной природы и всех магических существ, обитающих здесь. Йеджун хмурится, когда видит, как сильно разлилась Серебристая река: камушков, из которых была проложена маленькая тропинка на ту сторону, было почти не видно. Да, может в другой раз он был бы и не прочь искупаться, но не сегодня. Залечивать повреждения, пусть и волшебной силой, дело не секундное. И ветер сегодня был каким-то холодным… Мальчишка подвернул штанины широких джинсов и снял кеды. Вброд перебираться такое себе, но другого близкого пути просто нет. Через пару минут О оказался на другом берегу, и здесь уже магия чувствовалась совершенно иначе. Неведомая сила будто волнами исходила от каждого дерева, камешка, росточка. Она переполняла землю, от которой исходило приятное тепло. Вместе с тем молодой хранитель почувствовал лёгкий запах сырости — признак того, что уже совсем скоро он будет на месте. От этого осознания в животе приятно тянуло, а голову немного кружило, словно после длительного полёта. Наконец парнишка вышел к Сверкающему озеру, но отчего-то тут никого не было. Он прошёлся вдоль берега, вглядываясь в зеркальную гладь воды, дошёл до свалившегося лет пятьдесят назад старого дерева, служившего небольшим помостом и встал на него, держась за свисающие с ветвей толстые лианы, чтобы не подскользнуться и не упасть. — Странно, а где все… — прошептал Йеджун, осматривая озеро. — Меня ищешь? — задорно усмехнувшись, спросил русал, ловко выпрыгнувший откуда-то позади Йеджуна и чуть ли не до смерти напугавший того. — Святая Нимфа! Ромин! Зачем так пугать! — Йеджун вздрагивает от неожиданности и резко поворачивает голову в сторону заливающегося смехом старшего, но понимает, что не может удержать равновесие и подскальзывается. Однако старший ловко подхватывает летящего вниз парня под руками, давая только ногам погрузиться в прохладную воду. — Я всегда поймаю тебя, — шепчет Ромин на ухо младшему вдруг очень серьёзно, а щëки и кончики ушей Йеджуна резко розовеют. Чхве смотрит на это и улыбается нежно, но вдруг отпускает О, и тот, не успев среагировать и даже вскрикнуть, полностью падает в воду. Выныривает он с недовольным лицом, но выплывать на берег не спешит. Что уже терять? Тем более вся ночь впереди, а вещи и так уже мокрые насквозь. — Ой, ты что наделал! Я же принёс тебе кексики, а они, наверное, все размякли, — Йеджун схватился ладошками за лицо, скрывая смущëнный румянец. — Кексики? Где? — русал вмиг оказывается позади еле держащегося на воде парня, стягивает с него промокший рюкзак и плывёт с ним к большому камню посреди озера, на котором обычно сидят все русалки, свесив свои красивые, переливающиеся на лунном свете хвосты. Достав прозрачный кейс со сладостями, он попытался его открыть, однако крышка слишком плотно была закрыта, а у Ромина на пальцах — тонкий слой скользящих чешуек. Йеджун видит отрывистые попытки старшего открыть прозрачную коробку и сначала шутливо ворчит, что тому сладости нужны больше, но потом всё же подплывает, кое-как выбирается на скользкий камень и помогает открыть. — Что с твоей рукой? — взволнованно спрашивает русал, увидев тëмно-красное пятно на тонком запястье. — А, это ожог. Я к тебе из-за этого и пришёл, отчасти. Поможешь с ним? — Ожог? Конечно помогу, Йеджуни, но… Что это? — Ну это когда твоя кожа повреждается из-за огня или горячих вещей. — Аа, ну мне это незнакомо. Хорошо, наверное, — они на мгновение замолкают, Чхве рассматривает красное пятно на чужой руке, а Йеджун — Ромина. Его каштановые волосы, имеющие такое обыкновенное для русалок свойство не промокать насквозь, его жабры на шее, немного вытянутые уши, тонкая линия чуть синеватых губ — да всё в нём казалось младшему невероятно прекрасным и притягательным. — Любуешься? — поинтересовался русал, довольно улыбаясь. Йеджун растерянно хлопал глазами и, так ничего и не ответив, снова покраснел и опустил голову. — Такой милый, — тихо проговаривает Ромин, берёт чужое запястье, подносит к лицу и осторожно касается холодными влажными губами до ожога. О вздрагивает, но ничего не говорит. Ромин отстраняется и, смотря в глаза, спрашивает: — Теперь всё в порядке? Йеджун медлит с ответом, опять. Только, кажется, всё ещё что-то не так. Чхве будто читает это сомнение в его глазах, вдруг наклоняется и оставляет мягкий поцелуй на тёплых губах маленького хранителя. — А сейчас? — Теперь точно.