quote love unquote

      Киришима просыпается с ощущением тяжести на своей груди, но скорее приятной, нежели удушающей. Когда он открывает глаза, он видит океан, окрашенный в красный и оранжевый цвета заходящим солнцем. Поперек груди его лежит Бакуго и крепко спит. Песок царапает спину Киришимы там, где его вытеснили с одеяла, и он ощущает прохладу, когда морской ветер проходится по его коже. Но все же он не собирается двигаться.       Лицо Бакуго выглядит мягче, когда тот спит, хотя между бровей еще остается линия беспокойства. Он дышит ртом, и его губы нежно приоткрыты, рука переброшена через талию Киришимы.       Он и прежде фантазировал о пробуждении рядом с этим несправедливо красивым парнем. Но его мечты никогда не были такими ― настолько мягкими, как картина, написанная акварелью. Он задерживает дыхание, нежность переполняет его, когда он смотрит на Бакуго и представляет, каково было бы разбудить его поцелуем.       ― Черт, ― бормочет Киришима, преданный своими собственными мыслями, своими собственными желаниями.       Бакуго сразу же начинает ворочаться. Залом между его бровей становится глубже, и он издает недовольный возглас, крепче прижимаясь к Киришиме.       Сердце Киришимы яростно начинает биться в его груди, и он неосознанно произносит:       ― Прости, прости!       Он извиняется каждый раз, когда будит своих соседей по комнате слишком рано. Но это совершенно точно ненужные слова в данный момент, потому что глаза Бакуго распахиваются ― он проснулся.       Киришима втягивает носом воздух и готовится к тому, что его ударят. Он уверен, что в любую секунду Бакуго полностью осознает, как они спали, и ему здорово влетит.       Но Бакуго не взрывается. Его взгляд меняется с затуманенного на острый и живой, он упирается руками и садится, потирая глаза тыльной стороной ладони. Все это время Киришима не дышит и ждет.       ― Что? ― ворчит Бакуго через какое-то время. Его голос хриплый после сна, и Киришима отчаянно пытается не думать о других ситуациях, из-за которых его голос мог бы звучать так низко. ― На что ты, блять, уставился, Киришима?       “Я жду, пока ты поймешь, что хочешь убить меня”, ― думает Киришима. Но этот момент не наступает. Бакуго принимается стряхивать песок с кожи и дрожит на холодном ветру. Он не отодвигается от Киришимы, их ноги практически сплетены вместе. Он не отводит взгляд от обнаженной груди Киришимы, не пытается создать дистанцию между ними.       И тут Киришима понимает: Бакуго проснулся не в той же обстановке, что и он. Бакуго не просыпался с романтическими фантазиями о поцелуе или с осознанием нереальности происходящего, потому что он лежит рядом со своей давней любовью. Теперь единственной причиной растерянности Киришимы является страх того, что его реакция выдает слишком многое. Он боится, что Бакуго может догадаться, что он чувствует.       Но Бакуго может вести себя совершенно непринужденно, может сидеть рядом с ним, и ему будет абсолютно похую, потому что это для него не имеет значения. Он играет роль, и у него нет повода бояться раскрыть чувства, которых нет.       ― Да что не так? ― равнодушно спрашивает Бакуго, толкая его в бок. ― Ты выглядишь так, будто тебя сейчас стошнит.       Киришима не чувствует тошноты, но только если сердце ― это не то, что он хотел бы выплюнуть.       Бакуго все сильнее хмурится, замешательство и раздражение борются у того на лице:       ― О чем ты…       ― Киришима, Бакуго! Пора вставать!       Они синхронно поворачиваются, чтобы увидеть Ашидо и Урараку, бегущих им навстречу. Они обе широко улыбаются, но выражение лица Ашидо меняется на хитрое, как только она замечает их.       ― Вы так долго спали, ― жалуется она, скрещивая руки на груди. ― Киришима, пообщайся теперь и со мной.       Бакуго выдыхает и фыркает:       ― Может, он хотел побыть подальше от вас, лузеров.       ― Не будь таким грубым, ― говорит Урарака. ― В любом случае, Киришима-кун приехал сюда провести время со всеми нами, разве не так?       Киришима слабо улыбается, оглядывая их троих. До сих пор он только убеждался в своем неумении говорить “нет” кому-либо из них.       ― Мы можем потусить все вместе? ― предлагает он, хватая Бакуго за локоть и поднимаясь на ноги вместе с ним.       Бакуго злится и вырывается из его рук:       ― Отвратительно.       ― Это даже мило, ― говорит Урарака, постукивая пальцем по подбородку. Она смотрит на Ашидо и говорит, ― Бакуго-кун не хочет делиться с нами своим парнем.       ― Слишком сильно не хочет, ― подтверждает Ашидо, берет Киришиму за руку и утягивает за собой. ― Я забила его первой, Бакуго! ― и она показывает язык.       ― Отъебись, Черноглазка, ― ворчит Бакуго, догоняя их, так что теперь они идут в одну линию.       Киришима наклоняется назад, чтобы забрать покрывало, вешает его на руку и занимает свое место между Бакуго и Ашидо. Урарака идет по другую сторону от Бакуго с задумчивым выражением лица. Когда Киришима случайно ловит ее взгляд, она краснеет и отводит глаза.              ―                     У Яойорозу есть множество идей, что должно определять хороший пляжный отдых. Пикник был одним из пунктов ее списка, а следующим ― ужин у костра. Они всей компанией перемещаются вверх по пляжу к тем местам, где выделяются углубления для костров, и Тодороки становится на колени, чтобы развести огонь. Они садятся вокруг разгорающегося пламени сразу после того, как солнце полностью заходит, и спешно набрасывают кофты и футболки, так как ночь становится холоднее.       ― Знаете, что прекрасно сочетается с кострами? ― спрашивает Каминари, постукивая пальцем по бедру.       ― Нет, ― отвечает Яойорозу, увлеченно наклоняясь ему навстречу, ― я не знаю.       Каминари ухмыляется и складывает пальцы, изображая пистолеты:       ― Конечно же, музыка.       Яойорозу хлопает в ладоши и кивает.       ― Ну, конечно! Раньше с нами никогда не было музыкантов, и вы просто обязаны сыграть нам что-нибудь. У меня пока не получилось посмотреть на вас хотя бы на концерте.       Джиро, сидящая рядом с Каминари, выпрямляется с легкой паникой на лице.       ― Я не думаю… В смысле… Мы рок-группа, это не совсем твой тип, так ведь?       Яойорозу задумчиво хмурится.       ― Я люблю музыку, ― говорит она. ― И я уверена, мне понравится что угодно, частью чего являешься ты, Джиро-сан.       Джиро нервно смеется:       ― Эм, ну, если ты так думаешь.       На другой стороне их кривого круга Бакуго закатывает глаза и еще больше облокачивается на Киришиму:       ― Охренеть, Конский Хвостик слишком очевидна.       Киришима хлопает глазами:       ― В каком смысле?       Бакуго одаривает его унылым взглядом, который говорит не что иное, как: “Ты идиот, и я не знаю, почему я с тобой общаюсь”. Но затем он машет рукой в сторону Яойорозу и Джиро:       ― Яойорозу. Какой бы заносчивой и недвусмысленной попыткой залезть кому-то в трусы это ни казалось, это именно то, что она пытается сделать вон там с участницей твоей группы.       Киришима давится смешком:       ― Что? Нет. Серьезно?       ― Как я сказал, это пиздец как очевидно, ― Бакуго отпивает из банки с газировкой, которую держит в руках, и качает головой. ― Не удивительно, что все теряют свой долбанный рассудок, когда кто-то объявляет о своей ориентации. Эта гейская херня реально заразна.       В этот раз Киришима по-настоящему смеется:       ― Не могу здесь с тобой поспорить. Но Джиро не скрывала своей ориентации как минимум еще до того, как я познакомился с ней.       Бакуго уклончиво отвечает:       ― Тогда у меня хорошие новости для Конского Хвостика.       Киришима не может не задуматься, что бы из этого вышло: он никогда не слышал ничего в прессе о том, что Яойорозу нравятся девушки. Не все такие стойкие, как Бакуго, который так бесцеремонно объявил о своей ориентации.       ― Киришима, ― зовет его Джиро и машет ему рукой. ― Подойди сюда, мы будем играть!       Само собой, кто-то принес две акустические гитары, которые Джиро и Киришима взяли с собой на отдых. Киришима виновато улыбается Бакуго, пока отодвигается от его бока, и присоединяется к остальным участникам Riot. Он берет одну из гитар и садится рядом с Джиро, Ашидо и Каминари.       Остальные ― Яойорозу, Серо, Урарака, Иида, Мидория и Тодороки, собираются вокруг них, так что теперь они все сидят по одну сторону от костра. Бакуго тащится за ними последним, садясь с Тодороки и Иидой, когда убеждается, что Мидория находится в противоположной части компании с Ураракой.       Все взгляды направлены на них четверых, когда Джиро начинает наигрывать уверенный ритм. Ашидо подхватывает мелодию и начинает петь. Это не их песня ― старая классика, напоминающая о мимолетных днях лета и юности. Песня вызывает восторг у слушателей, и по ее окончании Яойорозу, а за ней и все остальные радостно аплодируют. Бакуго сидит, скрестив руки на груди и хмурясь.       ― Давайте еще! ― кричит Урарака, и им остается только повиноваться.       Им очень легко потерять связь с миром, исполняя музыку, особенно в такой непринужденной обстановке. Киришима, направляемый Джиро, играет на своей гитаре еще несколько песен, пока Каминари выстукивает ритм по своим бедрам и делает акценты хлопками в ладоши. Ашидо тянет их за собой своим манящим, как у сирены, голосом, и все они могут слышать океанские волны, разбивающиеся о берег позади них.       После еще пары исполненных песен Джиро толкает Киришиму локтем в бок:       ― Как насчет той новой, над которой ты работаешь?       ― Я еще не научил Ашидо лирике, ― возражает Киришима.       Сбоку от него Ашидо преувеличенно вздыхает:       ― И что? Ты можешь спеть.       ― Никто не хочет это слышать, ― настаивает Киришима.       ― Ты ведешь себя глупо, ― говорит Ашидо. Она обращается к их публике, ― скажите ему, что он ведет себя глупо.       ― У тебя все получится, Киришима-кун, ― говорит Урарака, поднимая большие пальцы вверх, в то время как Бакуго сердито смотрит на него и произносит:       ― Ты ведешь себя глупо.       Ашидо ухмыляется ему, как только он озвучивает это.       Окруженный нетерпеливой публикой, Киришима давится воздухом и чувствует, как его сердце бешено колотится у него в груди. Не то чтобы он не пел ― он поет. Он целыми днями сидит на своем подоконнике и пишет песни, не стесняясь напевать. Он поет во время совместных репетиций вчетвером. Он пел всю свою жизнь, но, когда он встретил Ашидо, они стали петь вдвоем, вместе.       Он не хочет называть это боязнью сцены. Он выходит на сцену практически каждый вечер и играет, пока публика собирается на шоу Сущего Мика. Но у него никогда не получалось использовать свой собственный голос во время выступления. Ашидо поет его лирику вместо него. И он хочет, чтобы она пела, хочет объединять участников группы теми чувствами, которые он облекает в слова. Но когда кто-то другой поет его стихи, они меняют свой смысл. Они больше не принадлежат ему ― они уже другие. И в этом его спасение. Он может спрятать истинную глубину своих чувств, потому что он не тот, кто поет о них всему миру.       Но сейчас, когда на него направлены десять пар глаз, у него нет оправданий. Он не стоит на сцене, окруженный незнакомцами. Ему комфортно находится среди своих друзей, ощущать жар костра и слышать отдаленные звуки океана. Рядом с ним ― Ашидо, Каминари и Джиро. И Бакуго, сидящий в стороне.       Он не отводит взгляда от Бакуго и берет нужный аккорд. Он улыбается, когда начинает петь, даже если песня не обязательно счастливая. Он легко вспоминает слова, поскольку он занимается ими уже несколько недель, дорабатывая их. Теперь же история легко приходит в голову.       Это чувство живет глубоко внутри тебя, подобное крови в твоих венах. Это что-то, чего ты не заметил бы, пока не решаешься найти его. Потому что оно становится частью тебя раньше, чем ты вообще осознаешь это. Это как кислород ― ты не понимаешь, насколько ты зависим от него, пока он вдруг не пропадет. Но есть причина, по которой ты скрываешь правду даже от себя. Потому что как только ты дашь имя этому чувству, как только признаешь его ― тебе больше некуда прятаться. Ты не единственный, кто осознает мучительную правду, ― теперь все тоже могут видеть его. И это самый большой риск, так как что-то заметное может стать чем-то отвергнутым. Твои чувства сохранны, пока они неизвестны, и уязвимы, когда их вытягивают на свет. Продолжай притворяться, потому что это проще, чем признаться, что ты влюблен.       Пальцы Киришимы останавливаются на струнах гитары раньше, чем он заканчивает петь. Он смотрит вниз, переводя дыхание, и наконец поднимает глаза.       Девять лиц повернуты в его сторону. Каждый из слушателей по разному выражает напряженное внимание. Иида и Яойорозу наклоняются вперед, словно так они могут уловить больше музыки. Мидория закрывает рот одной рукой, его взгляд остр и задумчив. Тодороки закрыл глаза, а Урарака покачивается в такт отголоскам музыки. Серо ловит взгляд Киришимы и широко ухмыляется. Но Бакуго сидит в тени от света пламени, и его глаза горят, как тлеющие угли.       Киришима прерывисто смеется и откладывает гитару в сторону:       ― Она не совсем закончена, ― произносит он в качестве извинения. ― Обычно мы работаем над песнями все вместе, но эта пока что только моя.       ― И что? ― насмешливо говорит Каминари и опускает руку Киришиме на макушку. ― Чувак, заткнись. Это было потрясающе.       И затем все остальные вокруг начинают его поддерживать. Яойорозу и Иида хлопают, Серо выкрикивает похвалы, а у Ашидо “я-же-тебе-говорила”-выражение лица. Лицо Киришимы заливается красным, но он не может не улыбаться, несмотря на смущение. Влага собирается в уголках его глаз, и он нетерпеливо смахивает ее.       Киришима думал, что будет чувствовать себя ущербным в окружении этих людей, каждый из которых по-своему чрезвычайно талантлив. Но вместо этого он ощущает теплоту и одобрение, и его сердце никогда не было настолько переполнено чувствами.       Но затем он поднимает глаза и ловит взгляд Бакуго, снова. И он удивляется, как они перешли от того, что они сидели прислонившись друг к другу по другую сторону от огня, к тому, что Бакуго сверлит его взглядом с холодной яростью в глазах.              ―              Костер прогорел до углей, но все продолжают лежать на песке, слишком ленивые и довольные, чтобы сейчас двигаться. Джиро полулежит на Каминари, вытянув вперед руку и показывая набитую на внутренней части ее предплечья татуировку ― скрипичный ключ и пять линий нотного стана с несколькими аккуратными нотами.       Яойорозу прослеживает пальцами контуры тату чуть ли не раньше, чем осознает это, и садится обратно с порозовевшими щеками.       ― Это просто случайные ноты или определенная песня?       ― Это песня, ― отвечает ей Джиро. Ее щеки тоже становятся краснее. Вместо пояснений она поднимает вверх другую руку, чтобы показать вторую татуировку на ее запястье, на этот раз цветную ― насыщенный фиолетовый и черный образуют зубчатое облачко с текстом, как те, что используют в комиксах для написания речи. Внутри облачка печатными буквами написано “RIOT!”.       ― В честь группы, ― говорит Яойорозу, кивая. ― настоящая преданность.       Джиро пожимает плечами, садясь и осматривая татуировки.       ― Ну, мы теперь вместе в этом деле. Мы все пошли и набили татуировки в одно и то же время ― сразу после того, как вчетвером записали нашу первую песню. Мы понимали, что это что-то особенное.       ― Это точно, ― вклинивается Каминари. Он поднимает нижний край своей майки и показывает черно-желтую версию такой же татуировки рядом с подвздошной костью. ― Мы все под стать друг другу.       Теперь все внимательно слушают разговор и поворачиваются к Киришиме. Он пожимает плечами и указывает на ту же татуировку, черно-красную, на его бицепсе:       ― Вы, ребят, уже видели мою, я же не носил футболку большую часть дня.       ― Мы тогда не осознавали, что она особенная, ― говорит ему Урарака.       Киришима широко улыбается:       ― Название определенно было моей идеей, но оно бы ничего не значило, если бы не говорило о всех четверых из нас. Так что да, татуировка довольно особенная.       Теперь все глаза устремлены на Ашидо. Она лежала на боку рядом с Ураракой, но теперь встает, чтобы показать всем свою спину. Она оттягивает вниз свою футболку, демонстрируя черно-розовую татуировку в верхней части лопатки.       ― У тебя тоже есть татуировка? ― удивленный голос Серо эхом отдается в ночном воздухе.       Ашидо резко оборачивается и изумленно смотрит на него:       ― Что это должно значить? Конечно, есть.       Серо машет руками перед своим лицом, быстро пытаясь пойти на попятную:       ― Ах, да. Конечно. Я ничего такого не хотел...       Ашидо прищуривает глаза, светящиеся желтым, как у котов, в тусклом свете.       ― Нет, я думаю, что хотел.       ― О чем они говорят? ― Джиро бормочет Киришиме.       Киришима думает, что может предположить, что может слышать отголоски старой разгорающейся ссоры. Он бы хотел, чтобы он был способен остановить ее тогда.       ― Мне просто кажется, что ты бы такого никогда не сделала, ― говорит Серо, решая твердо стоять на своем. ― Я подумал, что ты переросла или… Ты никогда не была той, кто готов делиться всеобщим вниманием, Мина. Я просто удивился.       Ашидо сжимает губы, будто пытается держать язык за зубами, но ей не удается.       ― Да откуда ты можешь знать, что бы я сделала или что я чувствую? И, вообще-то, я делюсь вниманием, мы группа…       ― Раньше ты такой не была, ― произносит Серо немного беспомощно. ― Ты пела в соло так долго, Мина, и даже сейчас ты наподобие центральной фигуры?       ― Мне было семнадцать, ― закипает Ашидо, ее голос горит. Она поднимается на ноги. ― А ты был тем, кто бросил меня, помнишь? Так что откуда тебе знать, могу ли я делиться всеобщим вниманием или кто у нас центральная фигура в группе? Ничего из этого не имеет к тебе никакого отношения!       Серо чувствует себя неудобно из-за ярости Ашидо, направленной на него, но на лице проступает выражение бессилия:       ― Ты все еще поешь одна, разве не так? А ведь мы все только что слышали, на что способен Киришима!       Теперь он просто должен вмешаться:       ― Эй, не вини Ашидо за…       ― Просто заткнись, Серо! ― кричит Ашидо, безуспешно топая ногами по песку. ― Если я такая ужасная, почему ты вообще со мной встречался? Просто… Знаешь, ты мог держаться подальше! Я не просила тебя отвечать взаимностью!       Она разворачивается, забирает свои вещи с земли и решительно уходит от костра в сторону дорожки, ведущей к пляжному дому.       Ни у кого просто нет слов. Джиро первая приходит в себя: вскакивает на ноги и убегает за Ашидо. Яойорозу и Урарака обмениваются взглядами и следуют за ней.       Каминари поворачивается к Серо:       ― Это что была за херня? Ты зачем на нее так набросился?       ― Я не набрасывался, ― говорит Серо, скрещивая руки на груди. ― Тебя с нами не было тогда, так что…       ― Зато теперь я ее знаю, ― хмурясь говорит Каминари. ― Ашидо хороший человек. Она не использует нас или что-то такое. Она бы никогда так не поступила.       Серо украдкой бросает взгляд в сторону Киришимы.       ― Она бы не поступила, ― так же настаивает Киришима. ― Тебе стоит извиниться перед ней утром. Сейчас тебе лучше не подходить к ней. И давайте все вернемся обратно в дом.       Иида, Тодороки и Мидория все это время притворялись, будто они не причастны к произошедшему. Теперь же они, полные энтузиазма, начинают собирать оставшиеся вещи. Каминари немного успокаивается, хотя его движения остаются резкими, когда он складывает покрывала вместе с Серо. Наконец, они готовы отправиться в имение.       Идущий рядом с Мидорией, Тодороки тихо говорит:       ― А я думал, мы одни принимали участие в подростковой драме?       Киришима кривится. Он не думает о случившемся в таком смысле, но он также признает, что не был в центре событий, когда Серо и Ашидо расстались. Он был хорошим слушателем и жилеткой для слез для них обоих, но он понимал их ссору настолько же, насколько он имел к ней отношение. Годы спустя ему все еще не по себе из-за того, что все пошло ко дну.       Серо тогда сказал ему, что если он не выйдет из тени Ашидо, то он потеряется там навсегда. Но это не Ашидо придумала образовать Riot, и совсем не ее решением было назначить ее ведущим вокалистом группы. Что бы Серо ни думал, он ошибается.       В то же время Киришима не может винить его. Совершенно не понимать кого-то, о ком ты слишком сильно переживаешь, ― это жалко, но не низко. Но если эта старая ссора снова разгорится, он больше не хочет быть предлогом для нее.              ―              Сегодня у них не получится найти покоя. Когда они добираются до дома, Яойорозу показывается из одной из спален, чтобы сообщить им о новом распределении по комнатам: Ашидо делит комнату с Джиро, Ураракой и Яойорозу, Каминари спит с Иидой и Серо. Еще одна комната достается Тодороки и Мидории. Что означает…       ― Это ведь всего лишь загородный дом, ― говорит Яойорозу Бакуго и Киришиме. ― У нас здесь нет одиннадцати спален. А я не такая щепетильная, чтобы думать, что вы предпочтете две раздельные кровати. Это очень уютная комната, Киришима-сан, я уверена, там есть все, что вам нужно.       ― Ох, конечно, я не против, ― отвечает Киришима, в то же время бросая обеспокоенный взгляд в сторону Бакуго. Он совершенно точно не доволен, его агрессия заметна по напряженно ссутуленному позвоночнику. ― Слушай, я могу поговорить с Ашидо на минутку?        Яойорозу понимающе улыбается, но качает головой:       ― Джиро-сан уже уложила ее спать. Она была очень расстроена, но я уверена, она захочет увидеться с тобой утром.       Киришима подавляет вздох. Скорее всего, утром Ашидо будет вести себя так, будто ничего не случилось. Она отходчивая в этом плане. Но она не была бы такой сильной, если бы ей не было больно.       ― Спасибо, ― говорит он Яойорозу, затем берет сумку на плечо и направляется вниз по коридору.       Это действительно огромная спальня ― широкая кровать занимает большую ее часть, а одна из стен полностью состоит из стеклянных панелей, выходящих на океан и прикрытых только прозрачными шторами. К спальне прилегает ванная комната, куда и направляется Бакуго без всяких предисловий. Шум воды слышится минутой позже.       Бакуго выходит из ванной с покрасневшей из-за горячего душа кожей, одетый в свободные короткие брюки и чистую майку. Он вытирает полотенцем волосы и ничего не говорит Киришиме.       Киришима собирает свои вещи и душевые принадлежности и уходит ванную комнату. Бакуго обычно не выглядит расположенным к разговорам, но есть что-то демонстративное в его теперешнем молчании. Киришима не понимает, что он такого сделал, чтобы разозлить Бакуго, но это ощущается, будто они сделали прыжок назад в тот самый момент, когда они начали делать хоть какие-то успехи.       Он позволяет своим влажным волосам свободно падать ему на плечи после душа, натягивает футболку и боксеры. Когда он возвращается в комнату, Бакуго лежит на кровати поверх покрывала. Его руки сложены у него за головой, он пялится в потолок.       Киришима садится на край кровати.       ― О чем задумался?       Бакуго моргает и заметно кривится прежде, чем успевает вернуть обратно равнодушное выражение лица.       ― Дело в кровати? ― спрашивает Киришима. ― Мы уже по сути спали вместе сегодня, и не было похоже, что ты против.       Румянец проступает у возмущенного Бакуго на щеках.       ― Просто заткнись.       ― Я серьезно, ― продолжает Киришима. ― В этом нет ничего такого, так ведь? Мы с Каминари постоянно засыпали вместе так же, как и с Ашидо. Джиро немного более привередливая. И, я полагаю, что ты тоже, кроме сегодняшнего…       Бакуго перемещается так быстро, что Киришима едва успевает понять, что тот делает, пока его нога не впечатывается Киришиме в бок, сталкивая того с кровати. Киришима неуклюже валится на пол, его голова кружится, пока он пытается прийти в себя.       ― Зат-кнись, ― Бакуго уже лежит в той же позе, уставившись в потолок. Как будто он и не двигался.       Киришима поднимается на ноги, в замешательстве оглядывая Бакуго.       ― Чувак. В чем проблема?       ― В тебе, ― огрызается Бакуго. ― Ты меня реально бесишь.       Киришима хлопает глазами.       ― Я ничего не сделал?       Бакуго ругается сквозь зубы, закатывая глаза.       ― Да ты даже, ебать, не видишь.       Он приподнимается, и садится, и пристально рассматривает Киришиму своими горящими глазами.       ― Не вижу что? ― резко отвечает уже по-настоящему обессиленный Киришима. Почему Бакуго продолжает думать, что тот может читать его мысли?       Бакуго показывает на него:       ― Почему ты не поешь для Riot?       Вопрос застает его врасплох.       ― Что?       ― Ты слышал меня. Почему ты там как массовка, если это твоя музыка?       ― Это наша музыка, ― возражает Киришима. ― Я бы не мог написать все самостоятельно, даже если бы хотел, вклад каждого имеет значение.       Бакуго издает какой-то сдавленный рык.       ― Да ты даже не пытаешься.       Теперь Киришима искренне обижен.       ― Слушай, я понятия не имею, в чем причина, но это вообще важно? Я же не говорю тебе, как быть актером, или какую выбрать роль, или что-то подобное. Так что не указывай, как мне обращаться с моей музыкой.       ― Я хотя бы знаю себе цену, ― говорит Бакуго, скрещивая руки за головой. ― Серо может быть полнейшим ебучим идиотом во всем мире, но он прав. Ты позволяешь Ашидо быть в центре. И ты делаешь это специально.       ― Я… ― Киришима сдерживается и качает головой. ― Ты не знаешь, о чем говоришь.       ― Да это охренеть как очевидно, ― огрызается Бакуго. ― Знаешь, что может быть хуже человека без таланта, пробившегося туда, где он не заслужил быть? Человек, у кого есть талант, и кто скрывает его и не верит сам в себя.       У Киришимы слова застревают в горле. Он любит музыку. Он всегда мечтал стоять на сцене и делиться своими песнями с целым миром. Но не важно, что он хочет или о чем он мечтал. Он уже давно это понял.       ― Спасибо за мнение, ― медленно проговаривает он пустым голосом. ― Но я не могу ничего сделать, чтобы что-то поменять.       ― Какого хрена ты не можешь…       ― Я не могу, ― говорит Киришима напряженно. ― Я застываю! В тот самый момент, когда я открываю рот на сцене, я ничего не могу сделать. Думаешь, я не пытался? Я пытался. Я пытался годами. И, может, для тебя это легко, Бакуго, когда ты снимаешься с четырех лет и тебе не приходится сомневаться, хорошо ли у тебя получается. Ты невероятный, и все знают это! Но не все такие удивительные. Не все могут делать то, что делаешь ты.       Бакуго смотрит на него с дрожащим, как огонек свечи, блеском в глазах. Киришима не может понять, о чем он думает, и в кои-то веки даже не пытается. У него больше нет сил, чтобы разгадывать Бакуго, не сейчас, когда тот только что убеждал Киришиму, что он может никогда не достичь того, что он хочет. Одно дело, когда Ашидо мотивирует его стараться сильнее, когда Каминари вдохновляет его. Но быть разоблаченным перед человеком, которого он больше всего на свете хочет впечатлить? Это невыносимо.       ― Это, наверно, так отстойно, ― тихо говорит Киришима. ― Ты должен притворяться парнем кого-то, кто недостаточно хорош.       Бакуго раздраженно морщится.       ― Ты такой тупой, ― произносит он, и в его голосе есть какой-то тон, который Киришима не может расшифровать.       ― Ага, ― отвечает он. ― Полагаю, я такой.       На секунду он думал, что он мог бы быть достоин Бакуго. Он врал сам себе.       Они больше ничего не говорят, а кровать достаточно большая, чтобы они лежали, не дотрагиваясь друг до друга. Киришима сворачивается в клубочек на своем краю кровати, остро осознавая, что расстояние между ними шире, чем целый океан.