quote love unquote

      Когда песня заканчивается, Киришима убирает руки с гитары. Его пальцы пульсируют, старые мозоли стерлись за последние несколько дней и причиняют острую боль. Рядом с ним Ашидо отодвигается от микрофона и убирает влажные от пота волосы со лба. Джиро оставляет руку прижатой к своей гладкой черной гитаре, ее глаза закрыты, будто она запоминает звук последних нескольких нот, пока они еще висят в воздухе. Каминари откидывается назад, прижимаясь головой к стене и потягивая спину. После исполнения музыки каждый из них погружается в себя и в звучание ― словно ничего другого больше не существует.       Уже два дня они работают в студии до седьмого пота. За пределами кабинки звукозаписи исписанные словами и нотами страницы в беспорядке разбросаны на кофейном столике и диванах ― там, где они проводили большую часть своих перерывов. За последние пять часов они разложили три трека. Если студия захочет, то они завершат альбом к концу недели.       Для Киришимы, кто копит песни, будто бегущий поток, медленно набирающий силу, это заметная смена темпа. Словно кто-то резко распахнул все шлюзы и его уносит стремительное течение реки. Это опьяняет, но в то же время выматывает и ужасает.       Он понимает, почему нужно торопиться, ― с тех пор, как Киришима начал “встречаться” с Бакуго, Riot привлекает все больше и больше внимания. И когда репортеры, блогеры и таблоиды звонят на лейбл и спрашивают о группе, должно быть что-то, что можно продвигать. Не просто пара песен, доступных для скачивания, не билеты на концерт, продающиеся только в этом городе. Нет, студии нужен альбом, который она может продать, ― четкое заявление о том, кто такие Riot и почему миру надо обратить на них внимание.       Они записали девять песен, созданных ими в течение пары лет, пока Riot были вместе. История в альбоме еще не совсем связная ― чего-то не хватает, и Киришима морщит нос, когда думает о прослушивании его целиком. Прежде чем выпускать его в мир, Киришима должен убедиться, что альбом передает все, что он хочет сказать.       ― Это было великолепно, ― говорит звукорежиссер по внутренней связи. ― Сделайте перерыв на пять-десять минут. Начнем новую композицию после обеда.       Каминари и Джиро немедленно поднимаются и выходят из кабинки, но Ашидо медлит, пока Киришима ставит свою гитару.       ― Что случилось? ― он спрашивает.       Ашидо переплетает свои пальцы и прикусывает внутреннюю часть щеки прежде, чем ответить:       ― Я видела, что ты работаешь над чем-то новым, и я подумала…       Редко можно видеть ее такой нерешительной, но сейчас ее темные глаза мечутся из стороны в сторону. Когда она попросила Киришиму написать песню специально для нее, она раскрыла какую-то часть себя, которую Киришима никогда не решился бы искать в ней. Она доверилась ему, а теперь он должен доказать, что он заслуживает эту веру.       ― Что-то есть, ― отвечает он ей, слегка нахмурившись. ― То есть, оно еще не закончено. Могу показать, если хочешь.       Ашидо бросается ему на шею, коротко обнимая:       ― Ты лучший, Киришима. Ты же знаешь это?       Он слабо улыбается:       ― Конечно.       Ашидо фыркает и отстраняется от него, закатывая глаза.       ― Ты не знаешь. Что кажется невозможным, но это, как бы, одна из причин, почему ты лучший.       Он наклоняет голову, пытаясь понять, что она имеет в виду. Но в итоге сдается и идет за нотами, над которыми он работал вместе с Джиро.       ― Предупреждаю, песня тяжелая, ― говорит он, поднимая акустическую гитару с подставки в углу комнаты.       Ашидо отмахивается от его слов:       ― Да нормально, просто уже сыграй мне!       Киришима глубоко вдыхает, бьет по струнам, наигрывая несколько аккордов и готовясь. В песне едва есть намек на мелодию, ноты звучат обманчиво хрупко. Он играет основную мелодию один раз, затем повторяет. И начинает петь.       Глаза Ашидо следят за ним все время. Они часто так делают: Киришима поет песню, как он представляет ее в своей голове, затем Ашидо предлагает свою собственную интерпретацию. Она часто привносит что-то, о чем Киришима даже не думал, наклоны и изгибы, которые добавляют характера песне или меняют ее звучание. Их два видения о том, какой должна быть песня, соединяются вместе в единое целое.       В этот раз, когда он замолкает, Ашидо просто молча пялится на него.       ― Что? ― говорит он и начинает ерзать. ― Тебе не нравится?       Ашидо качает головой.       ― Нет, ― отвечает она, ― это прекрасно. Это, наверно, даже больше, чем я хотела сказать.       Беспокойство разъедает Киришиму изнутри. Он взял то, что Ашидо рассказала ему, для песни, но он приукрасил. Он внес свои собственные чувства тоже, и теперь композиция рассказывает две истории. А может одну и ту же историю с разных точек зрения. Он все же не совсем уверен.       Ашидо подтягивает стул и садится рядом с Киришимой, забирая листы с музыкой из его рук. Она просматривает слова, залом между ее бровей становится глубже.       ― Споешь со мной?       Они начинают петь по очереди: Киришима поет строчку первым, а Ашидо эхом вторит ему. Они исполняют песню таким образом шесть или семь раз прежде, чем он вообще это осознает.       Каминари и Джиро возвращаются в студию, садясь у пульта звукорежиссера вместо того, чтобы вернуться в кабинку.       ― Нам отсюда лучше слышно, ― объясняет Джиро. ― Со стороны.       ― Давайте еще раз, ― указывает Каминари. ― С самого начала, вместе.       Киришима играет мелодию на гитаре и закрывает глаза, когда начинает петь. В этот раз Ашидо сразу присоединяется к нему, так что они исполняют песню в едином темпе.       Ему вдруг становится интересно, думает ли Ашидо о Серо, пока поет. Киришиме знакомы эти воспоминания, вытащенные им наружу. Он представляет Бакуго, излучающего энергию, которая одновременно притягивает и отталкивает людей. Он представляет, каково было бы находиться в центре такой силы ― что бы ты о себе думал, если бы люди относились к тебе с такой же долей восхищения и разочарования? Как бы ты обратился к миру?       Он наполняет слова своими чувствами, понижает голос, и он приобретает грубый оттенок. Голос Ашидо, резкий и чистый, ложится поверх его почти идеально. Ее слова обременены эмоциями так же, как и его, и в какой-то момент ему кажется, что они оба будто переходят вброд реку, которая становится все глубже и глубже; и чем дальше они заходят, тем больше воды преграждает им путь, она накрывает их с головой и уносит прочь.       Когда они заканчивают петь, руки Киришимы замирают на гитаре, во всем мире вокруг них воцаряется тишина, не считая последних отголосков музыки. Киришима медленно открывает глаза.       По другую сторону стекла кто-то пристально наблюдает за ними с довольной улыбкой на губах.       Киришима чуть не роняет гитару от удивления: он выпускает ее из рук, и только ремень, висящий на шее Киришимы, спасает ее от падения на пол.       ― Каяма-сан! Когда вы пришли?       Каяма Немури приподнимает руки и одаривает Киришиму и Ашидо аплодисментами. Это высокая женщина с копной черных волос разной длины, кроваво-красной помадой на губах и яркими глазами, спрятанными за очками в красной оправе. На ней ― сидящие идеально по фигуре белые зауженные брюки и такого же цвета блейзер, надетый поверх черного корсета. Серебряные браслеты звенят на ее запястьях, когда она хлопает в ладоши.       ― Отличная работа, Киришима-кун, Ашидо-сан, ― говорит она. У нее глубокий и мелодичный голос, хоть ее талант и простирается за пределами сцены. ― Нам совершенно точно нужна эта версия для альбома.       Киришима, пораженный, вскрикивает:       ― Вы записывали?       Каминари нажимает кнопку внутренней связи и показывает ему большой палец вверх:       ― Я подумал, что ты хотел бы это переслушать. Но я не знал, что Каяма-сан будет проходить мимо.       Губы Каямы расплываются в хитрой ухмылке:       ― Это моя студия звукозаписи, разве не так? Могу себе позволить ходить по своим собственным залам.       ― Само собой, ― отвечает Киришима, пока Ашидо поднимается и хватается за бутылку воды, ― но, Каяма-сан, это даже не совсем версия песни, я ведь не пою для альбома.       Каяма поправляет очки на переносице и смотрит на него исподлобья:       ― Я узнаю хит, как только услышу его, Киришима-кун. Иногда песня звучит удачно с первого раза, и если так выходит, то лучше ее не портить.       ― Но…       Она вздыхает и откидывает назад свои черные волосы.       ― Разве не ты произвел на меня впечатление воодушевленного и преданного мальчишки? Куда делся тот Киришима-кун?       Его щеки начинают гореть огнем при одном воспоминании: шесть месяцев назад, когда Riot играли в небольшом клубе. Это было в самом начале ― когда он чувствовал, что ему нужно сделать что-то, чтобы начать двигаться вперед. Когда его чувство стыда достаточно отступило, чтобы позволить ему снова дышать. Когда он был полон решимости изменить свой жизненный путь. Он узнал, что представитель студии “Полночь” сейчас на площадке, и безрассудно помчался ему навстречу.       ― Riot, хмм? ― спросила его Каяма, покачивая в руке бокал вина и присаживаясь на край сцены. ― Какое интересное название.       ― Вообще, это из старой песни Алого Рыцаря, ― сказал Киришима, смущенно потирая тыльную сторону шеи. Он готовился встретить черствого представителя студии в строгом костюме, а не Каяму Немури во всей ее красе.       ― Нужно быть достаточно самонадеянным, чтобы решить продолжать дело другого артиста, ― ответила ему Немури. ― Ты к этому готов?       Киришима закрывает глаза на мгновение, собираясь с духом.       ― Да, ― с полной уверенностью сказал он секундой позже. Уже тогда он знал, насколько хороша его группа. Riot были чем-то особенным. ― Мы докажем, что стоим того.       Каяма широко улыбнулась и хлопнула в ладоши. Спустя пару дней их подписал один из крупнейших лейблов страны, и они начали свои репетиции для выступления на разогреве у Сущего Мика ― одного из самых известных исполнителей студии “Полночь”.       ― Так или иначе, ― категорично говорит Каяма сейчас, ― я продюсирую этот альбом, и это версия песни, которую я хочу слышать. Так что ее мы и оставим.       Она не оставляет места для дальнейших споров, но ее улыбка становится теплее, когда она смотрит на всех четверых:       ― Вы все проделали отличную работу. Зайдите ко мне в кабинет перед тем, как уходить, ― надо обсудить дальнейшие планы Riot.       Она театрально посылает им воздушный поцелуй и покидает комнату.       ― Даже просто ее присутствие вызывает у меня головокружение, ― произносит Каминари, провожая ее взглядом.       ― Зачем ты это сделал? ― спрашивает Киришима, выходя из звукозаписывающей кабинки в прихожую, где ждет Каминари. Ашидо выходит за ним.       Каминари пожимает плечами:       ― Потому что песня так круто звучала. Я же сказал тебе, я не знал, что она слушает.       ― Неважно, как звучала песня, ― говорит Киришима более резко, чем хотел бы.       ― Хм, серьезно? ― вклинивается Джиро. ― Разве вся суть альбома не в том, чтобы он звучал настолько круто, насколько это возможно?       ― Но… Агх! Ашидо, скажи им! ― Киришима вскидывает руки.       Но Ашидо стоит сбоку от него, скрестив руки, и смотрит на него строгим взглядом:       ― Что ты чувствовал?       ― Что?       ― Когда пел со мной, ― объясняет Ашидо. ― И что ты чувствуешь сейчас?       Киришима делает вдох, чтобы успокоиться, и вспоминает, что происходило всего несколько минут назад. Он чувствовал себя… По-другому. Петь вместе с Ашидо и осознавать, что они могут вместе сделать. Петь о своих чувствах собственным голосом.       ― Я… ― он сомневается по поводу ответа. ― Это не ощущалось чем-то неправильным.       Ашидо самодовольно улыбается.       ― Мм-хмм.       Лицо Киришимы начинает краснеть, и он нервно проводит рукой по своим взъерошенным волосам.       ― Не то чтобы… То есть… Мне нравится петь, вы, ребят, в курсе. Это никогда не было проблемой.       Каминари разводит руками и откидывается назад в своем кресле, закидывая ноги на стену:       ― Мм-хмм.       ― Да хватит уже, ― говорит Киришима, сдерживая смех. ― Вы же понимаете, что я понимаю, что вы задумали, так ведь?       Джиро протягивает к нему руку и аккуратно похлопывает по щеке:       ― Мм-хмм.       ― Вы все невыносимые, ― Киришима тяжело вздыхает.       ― Чувак, так ты хочешь услышать свою песню? ― спрашивает Каминари с широко открытыми невинными глазами.       Киришима в этот раз не пытается сдержать улыбку:       ― Да, ― говорит он. ― Очень хочу.              ―              Киришима стоит в коридоре, раскрасневшийся и взволнованный, и нажимает на экран телефона. Он отключал его на время записи, так что теперь ждет новых сообщений, которые могли прийти в последние несколько часов. Но его встречает пустой экран. Он слегка хмурится, но не передумывает и быстро набирает сообщение.       Киришима (2:15): Ты ни за что не поверишь! Мы действительно записали песню, которую я спел. И, я думаю, получилось реально круто? Типа, *реально* круто. Хочу, чтобы ты послушал.       Он ждет какой-то реакции, но ее не следует. Он хмурится все больше, пролистывает и читает несколько неотвеченных сообщений.       Киришима (3 дня назад): Ты добрался до дома?       Киришима (2 дня назад): Студия пригласила нас записываться на этой неделе. Я буду сильно занят, но мы могли бы сходить пообедать или что-то в этом роде, если ты будешь недалеко?       Киришима (2 дня назад): Чувак, ты потерял свой телефон или как?       Киришима (вчера): Сегодня снова записываем. Что ты делаешь на этой неделе?       Киришима (8.10): Бакуго.       Не пришло ни одного ответа с тех пор, как Киришима последний раз видел Бакуго на концерте Riot. Киришима и не ожидал всегда быть на связи. Бакуго ясно дал понять, насколько он независим и как мало ему надо от Киришимы или кого бы то ни было еще. Но раньше он хотя бы реагировал на сообщения. Киришима знал, что он их читает. А это неожиданное молчание после их странной последней встречи заставляет Киришиму волноваться.       Прикусывая нижнюю губу, он пишет еще одно сообщение ― на этот раз Серо.       Киришима (2:25): Привет. Где он?       Вместо сообщения Серо решает позвонить Киришиме минутой позже. Сердце Киришимы пропускает удар, когда он берет трубку.       ― Алло?       ― Привет, Киришима, ― весело говорит Серо, но его голос не такой теплый, как обычно. ― Бакуго не отвечает?       ― Нет, ― с опаской отвечает Киришима. Он бы хотел знать, как наладить отношения с Серо и не чувствовать себя так, будто он предает Ашидо. Он хотел бы вернуться назад в те дни, когда они были друзьями и все было так просто.       Серо вздыхает на другом конце провода:       ― Похоже на то, ― бормочет он себе под нос. ― Он просто ведет себя, как ребенок. Он слег с жуткой простудой в понедельник, нам пришлось отменить несколько интервью и чтений сценария на этой неделе, пока он не выздоровеет. Я сказал ему сообщить тебе, чтобы ты был в курсе, если кто-то спросит.       ― Он болеет? ― Киришима пытается сообразить. Бакуго был весь раскрасневшийся в тот вечер под дождем, но…. Киришима вздыхает, ― ты правда думал, что он скажет мне? Да ладно тебе, приятель.       Серо легко смеется:       ― Я не думаю, что ты понимаешь, Киришима. Он более открыт с тобой, чем вообще с кем-либо еще. Его по-настоящему волнует, что ты думаешь о нем.       Киришима уже хочет начать спорить, но понимает, что сейчас нужно решить более серьезный вопрос:       ― Кто за ним присматривает?       ― Никто, ― отвечает Серо. ― Думаешь, он кому-нибудь позволил бы? Не, он, наверняка, просто отсиживается у себя дома. Я пытался записать его к врачу, а он распсиховался из-за этого. Типа, еще больше, чем обычно.       ― Так значит, он совсем один? Уже три дня?       Киришима практически может услышать, как Серо пожимает плечами.       ― Эй, у тебя, может, и хорошо получается пробиваться сквозь все его возражения, но он, вообще-то, может меня уволить, понимаешь? Иногда, когда он говорит мне отъебаться, это все, что я могу сделать.       Киришима сжимает губы. Последние пару раз, когда он болел, он подхватывал грипп в то же время, что и Ашидо или Каминари. Рядом с ним всегда было несколько здоровых людей, чтобы сбегать в аптеку, или приготовить чай, или послушать, как он гнусаво жалуется. Киришима не может представить, каково это ― быть одному в таком состоянии.       ― Эй, Серо. А где Бакуго живет?              ―              Дверь Киришиме открывает швейцар и направляет его к лифтам, а затем на верхний этаж. Киришима сравнивает здание с тем, где он был на вечеринке у Хагакуре Тоору, или с пляжным домом Яойорозу. От обоих мест веет богатством и роскошью. Это здание, скорее всего, настолько же дорогое, но менее заметное. Везде темное дерево, металл и стекло; лобби, оформленное в приглушенных тонах; странные абстрактные произведения искусства, которые выглядят как взрывы, развешаны по коридорам. Руки Киришимы нагружены пакетами из продуктового магазина, он постукивает ногой, пока ждет, когда лифт остановится на нужном этаже.       Он должен был бы догадаться, что Бакуго живет в апартаментах на верхних этажах здания в ничем не примечательной части города, где он может затеряться среди бизнесменов и других богатых-но-неизвестных людей. Учитывая, как часто за ним охотятся папарацци, Бакуго, вероятно, действительно нужно место, где другим людям будет не так-то просто его найти.       На входной двери висит кодовый замок, и Киришима складывает пакеты, чтобы набрать код, который ему дал Серо. Сигнализация одобрительно пищит, и дверь распахивается, оповещая, что Киришима заходит в дом Бакуго.       Он не знает, чего ожидать, когда переступает порог. Сколько бы актер ни занимал его мысли, есть некоторые вещи, которые Киришима просто не может постигнуть. Бакуго, живущий обычной жизнью, ― одна из них. Он, кажется, существует только на публике ― взрывная сила, яркая и громкая, что возникает и тут же стирается с лица земли.       Но его квартира выглядит удивительно обычно. Полка для обуви рядом с дверью, аккуратно расставленные ботинки и лоферы, подходящие Бакуго по стилю и размеру. Безукоризненно чистый коридор с ухоженным домашним растением в стороне ведет в главную комнату.       Огромный телевизор с плоским экраном висит на стене и показывает финальные титры фильма. По бокам от него ― гладкие полки, заполненные множеством фильмов, телешоу и видеоигр. Киришима пробегается глазами по невероятному количеству названий и пытается запомнить их все. Напротив телевизора стоит угловой кожаный диван, и на нем, в самом углу лежит целая груда одеял, из-под которой высовывается, будто одуванчик, копна светлых спутанных волос.       ― Бакуго, ― зовет Киришима, откладывая продуктовые сумки и снимая обувь. ― Ты как, приятель?       Ответа не следует, так что Киришима шепотом просит прощения за вторжение и переступает порог гостиной. Груда одеял не шевелится, даже когда Киришима подходит прямо к дивану. Он опускает руку Бакуго на голову и буквально чувствует жар, исходящий от него. Тот тихонько сопит во сне.       ― Ты же так задохнешься, ― шепчет Киришима и стягивает на бок самое верхнее одеяло.       Бакуго что-то бормочет во сне и сжимается в комочек, когда Киришима пытается стянуть с него одеяло.       ― Эй, ― снова говорит Киришима и легонько встряхивает его. ― Проснись на минутку. Ты, как минимум, должен спать в кровати.       Бакуго снова бормочет, и теперь он отчетливо слышит “отъебись”.       Киришима криво усмехается и говорит:       ― Ты хочешь, чтобы я отнес тебя в кровать?       Глаза Бакуго резко распахиваются на секунду, его взгляд тусклый и рассеянный. Его щеки покраснели до самых скул, а его нос и верхняя губа покрылись корочкой из-за насморка. Он смотрит на Киришиму мутным взглядом, не особо замечая его на самом деле.       ― ...се нормально, ― говорит он почти связно спустя какое-то время.       ― Окей, ― протягивает Киришима и поражается тому, насколько тих голос Бакуго, насколько он выглядит слабым, когда лежит съежившись, как котенок, в углу огромного дивана. ― Тогда могу я с тобой посидеть?       ― Нет, ― говорит Бакуго, натягивая одеяло на голову. ― Уходи.       ― Не-а, ― дружелюбно отвечает Киришима и садится рядом с ним. Квартира Бакуго просторная, открытая и наполнена естественным светом. У него явно много всяких вещей, если судить по полкам с фильмами, но апартаменты создают впечатление свободы и сдержанности во вкусах.       Бакуго заметно пробирает дрожь, но затем он медленно поднимается и садится, облокачиваясь спиной на диван, в одеяле, обмотанном вокруг него, будто плащ. Он щурит глаза, пытаясь сфокусировать свой взгляд на Киришиме:       ― Что, ― говорит он скрипучим голосом, ― ты тут делаешь?       ― Я переживал за тебя, ― отвечает Киришима и наклоняется к нему, чтобы положить ладонь тому на лоб. ― Ты не отвечал на мои сообщения три дня, я подумал, что ты забил на меня или что-то вроде того.       Он хотел, чтобы это была шутка, но лицо Бакуго выражает что-то среднее между злостью и огорчением.       ― Тебе не позволено такое говорить, ублюдок, ― он старается говорить отчетливо, но последние слова все равно смазываются, когда его голова падает на диван. Он стонет и дрожит.       ― Точно, ― спокойно отвечает Киришима. ― Потому что мы, вообще-то, не встречаемся. Но знаешь, мне все еще можно переживать за тебя. Ты же болеешь и сидишь тут совсем один. Это просто недопустимо.       Бакуго дышит ртом и подтягивает колени к груди.       ― Я, блять, всегда один, ― бормочет он и кладет подбородок себе на колени.       На что Киришима хмурит брови.       ― Ну да, ― говорит он, ― но тебе ведь не обязательно быть всегда одному. Если бы ты позвонил, я бы приехал.       Бакуго качает головой и сутулит плечи:       ― Иди записывай свой альбом.       Киришима открывает рот от удивления:       ― Так ты прочитал мои сообщения!       Бакуго прижимает пальцы к вискам и со злостью смотрит на Киришиму:       ― Завали. Перестань орать или уходи.       ― Я не уйду. Я принес… суп! И лекарства! И все остальное, что мне может понадобиться, чтобы позаботиться о тебе. Не волнуйся, ладно? Я сделаю так, что скоро тебе станет лучше, ― говорит Киришима, расплываясь в широкой улыбке.       Бакуго на секунду поднимает взгляд и смотрит ему в лицо, затем морщится:       ― Меня сейчас стошнит.       ― Эй, ― начинает возмущаться Киришима, но затем таращит глаза. ― Ох, ты серьезно. У тебя есть ведро? Ванная? Где ванная, Бакуго?       Они, шатаясь, вместе идут по коридору: Киришима пытается помочь Бакуго, в то время как тот пытается его оттолкнуть. Они добираются до уборной, и Бакуго рвет небольшим количеством практически прозрачной жидкости в его отделанную черным кафелем ванну.       Спустя несколько минут, когда Бакуго опирается лбом о стену, Киришима строго оглядывает его.       ― Когда ты последний раз ел?       ― Хватит болтать, ― стонет Бакуго.       ― Нет, я серьезно, ― отвечает Киришима. ― Я не видел тебя три дня, ты все это время просто лежал на диване?       Бакуго молчит и просто еще больше ссутулится и дрожит на холоде, которого Киришима не чувствует.       Киришима тяжело вздыхает и сокращает дистанцию между ними, притягивая Бакуго к себе и поднимая того на ноги.       ― Боже, ― произносит он, когда Бакуго валится на него вместо того, чтобы толкаться. ― Почему тебе обязательно все так усложнять для себя?       ― Ты мне не нужен, ― недовольно отвечает ему Бакуго.       Киришима закатывает глаза.       ― Ага, как скажешь. Просто давай я тебе помогу добраться до кровати, хорошо?       Им требуется немного согласованности в их действиях, но Киришима умудряется сперва вытереть полотенцем лицо и шею Бакуго от пота, а затем практически тащит его по коридору до спальни. И снова комната оказывается намного более чистой, чем Киришима мог себе представить (или мог бы самостоятельно устроить). Кровать Бакуго заправлена, в углу комнаты стоит стол, на котором размещается изящный компьютер и множество аккуратных стопок бумаг. Киришима оставляет Бакуго на кровати и роется в его шкафу в поисках какой-нибудь чистой пижамы.       ― Агх, ― тяжело вздыхает Бакуго и ложится спиной на свою огромную кровать, оставляя ноги болтаться над полом. ― Я тебя ненавижу.       ― Ага, ага, ― соглашается Киришима. Он достает спортивные штаны и свободную футболку и бросает их Бакуго. ― Оденешься сам, пока я пойду погрею суп?       Бакуго неуклюже стягивает с себя майку, совершенно пренебрегая присутствием Киришимы.       ― Ладно, ― говорит Киришима, тихо вздыхая. Он неслышно выходит обратно в коридор, забирает сумки с продуктами и затем проводит следующие десять минут в попытке сориентироваться в футуристичной и пугающей кухне Бакуго. Все так идеально расставлено по категориям, и сделано, кажется, из нержавеющей стали. Его шкафы полны различных специй, но в холодильнике нет ничего, что можно было бы разогреть.       Не доверяющий своим кулинарным навыкам Киришима принес из магазина готовый суп. Справедливо говоря, это скорее бульон, прозрачный и практически безвкусный. Киришима берет из шкафа Бакуго поднос и миску, выкладывает некоторые лекарства и идет обратно в спальню.       Бакуго лежит примерно там же, где Киришима его и оставил, только теперь он переоделся во фланелевые штаны и футболку, которые тот ему выбрал. Он все еще дрожит, и кажется, словно он растерял все силы в середине своей попытки забраться под одеяло. Когда Киришима заходит, Бакуго моргает глазами и смотрит на него с намерением убивать.       ― Как ты попал в мой дом? ― требовательно спрашивает он.       Киришима просто пожимает плечами ему в ответ и сдвигает часть бумаг со стола Бакуго, чтобы оставить там поднос.       ― Не трогай, ― огрызается Бакуго, что, естественно, заставляет Киришиму начать разглядывать бумаги более внимательно.       Он понимает, что это сценарий. Наверно, на сотни страниц, связанных вместе и озаглавленных аккуратными печатными буквами ― “Потому что он мой герой*”, а на титульном листе: “Фильм Яги Тошинори”. Яркий стикер торчит примерно на одной трети от начала сценария, и на нем так же аккуратно кем-то выведено: “Для Бакуго. Прочитай за Короля Драконов”.       Ломая себе голову над этим, Киришима доходит до кровати и помогает Бакуго забраться под одеяло. Он подкладывает ему три подушки, чтобы Бакуго мог сидеть прямо, опираясь спиной на них, и затем заботливо укутывает его одеялом. Бакуго принимает такое обращение с долей бессильной враждебности: он недовольно смотрит, но у него не осталось сил сопротивляться.       ― Почему с тобой никого нет? ― спрашивает Киришима, садясь на край кровати.       Бакуго позволяет себе закрыть глаза и тяжело дышит:       ― Я не хочу, чтобы со мной кто-то был.       Киришима поджимает губы.       ― Хочешь, чтобы я ушел?       Бакуго приоткрывает глаза ровно настолько, чтобы в щелочках была заметна гневная красная радужка.       ― Нет. Я просто пиздец как не люблю болеть.       ― Почему бы это?       Киришима понимает: никто не любит болеть. Несомненно, это отличный способ свалить из школы, и приятно, когда за тобой ухаживают. Но, по большому счету, оно того на самом деле не стоит. Но кажется, что Бакуго недоволен по другому поводу.       Бакуго зажмуривает глаза. Может, причиной тому жар или тошнота, но что-то в его нынешнем состоянии развязывает ему язык. Потому что когда он резко открывает глаза, он говорит:       ― Потому что всегда случается что-то ужасное, когда я болею, понятно? Просто... не доебывай меня по этому поводу.       ― Болеть ― реально отстойно, ― отвечает Киришима и наклоняется к Бакуго, чтобы убрать его волосы со лба.       Его пробирает дрожь под холодным прикосновением Киришимы, но он не отталкивает его.       ― Я не это имел в виду.       Киришима ждет, и спустя минуту Бакуго продолжает:       ― Ты просто не можешь ничего сделать вот так, ― ворчит себе под нос Бакуго и отворачивается к стене, словно говорит с ней, вместо того, чтобы напрямую говорить с Киришимой. ― Я просто… застрял. И бессилен. Я едва могу видеть или думать, а когда я просыпаюсь, кажется, будто весь мир превратился в ад.       ― Я думаю, что это нормально, ― отвечает Киришима, пытаясь быть любезным.       Бакуго фыркает, что вызывает у него кашель.       ― Ты не понимаешь.       ― Ты мог бы объяснить мне, ― говорит ему Киришима. ― Ну, то есть, я знаю, что тебе нравится все держать в себе, но… Когда ты рассказал мне про Мидорию, это ведь помогло? В смысле, помогло мне понять тебя. Если тебе нужно что-то рассказать, чтобы снять камень с души, ты мог бы рассказывать мне. Я не против. Я тоже хотел бы тебе что-нибудь рассказывать.       Бакуго поворачивается к нему и моргает мутными глазами, будто ему тяжело фокусировать на нем взгляд.       ― Я снимался в фильме, когда мне было четыре, ― в итоге говорит он.       ― Ага, ― кивает Киришима. ― Серо показывал нам трейлер. Седьмой фильм про Всемогущего, да?       Бакуго моргает, что должно считаться чем-то вроде подтверждения. Он снова кашляет, затем хмурится сам на себя, прежде чем продолжить.       ― Это был мой первый фильм. Мне даже не нужно было по-настоящему что-то играть: просто находиться рядом, говорить слова и выглядеть напуганным. Фильм снимался месяцами, но на середине съемок я серьезно заболел.       Киришима может только представить, насколько изматывающим был темп киносъемок для четырехлетнего:       ― Да?       Бакуго кривится.       ― Ебучее обезвоживание или что-то в этом роде. Я попал в больницу, им пришлось сдвинуть производство фильма на два месяца, потому что я дерьмово выглядел даже после того, как выздоровел. Нельзя было просто переснять с другим ребенком, Всемо… Яги бы не позволил.       Яги Тошинори, понимает Киришима. Актер, на ком строится вся серия о Всемогущем, и режиссер, сценарий чьего фильма сейчас лежит на столе Бакуго.       ― Он пиздец какой тупой, ― говорит Бакуго, сжимая в кулаки покрывало. Его глаза становятся влажными.       ― В каком смысле? ― спрашивает Киришима. Он не совсем понимает, как снимают фильмы, но он ожидал, что любой, кому выпадет возможность поработать с Яги, будет благодарен.       Бакуго снова зажмуривается и сжимает зубы.       ― Он тупой, потому что он болел! И он, блять, знал это. Но он позволил приостановить производство, и заставлял себя продолжать участвовать в нем. Он никому не сказал, что у него была ебучая лейкемия. Он должен был лежать в больнице, и он лежал бы, если бы мы закончили фильм вовремя. Но мы же не закончили, и он все это время играл свою роль, борясь с забирающей его силы болезнью, и делал все свои гребанные трюки, а когда мы все закончили, он больше не мог их делать. Он кашлял кровью, и им даже пришлось выносить его и… И тогда он больше не мог быть Всемогущим. Тупорылый... блядский... идиот.       ― Ты думаешь, это все из-за тебя? ― тихо спрашивает Киришима. ― Бакуго, ты был маленьким ребенком. Ты не мог держать под контролем ничего из происходящего. Яги-сан бы в любом случае заболел.       Бакуго бросает на него сердитый взгляд и погружается глубже в свое гнездо из одеял и подушек, и из уголков его глаз текут слезы.       ― Блять, ― бормочет он и утирает лицо. ― Ебать, как я ненавижу болеть.       Киришима медленно двигается ближе к нему.       ― Тебе надо принять пару лекарств и отдохнуть. Тебе, наверняка, станет лучше после хорошего сна.       ― Не хочу спать, ― огрызается Бакуго.       ― Тебе станет лучше, ― говорит ему Киришима.       ― Нет, не станет, ― срывается Бакуго. ― Я проснусь, тебя тут не будет, и я буду чувствовать себя, как говно.       Киришима хлопает глазами и резко садится прямо.       ― Ты не хочешь спать, потому что думаешь, что я уйду? Зачем бы мне уходить? Я же пришел присмотреть за тобой.       Бакуго смотрит на него с подозрением:       ― Когда-нибудь тебе придется уйти.       Киришима пожимает плечами.       ― Разумеется, в какой-то момент. Но сейчас я весь твой. Тебе даже не обязательно спать, просто отдохни. Я останусь и побуду с тобой.       ― В смысле, выбесишь меня до смерти, ― ворчит Бакуго и затем закрывает рот рукой и снова кашляет.       Киришима потирает тыльную сторону шеи и сочувственно морщится из-за громкого кашля Бакуго.       ― Тебе надо разобраться со своими противоречивыми заявлениями, Бакуго. “Should I stay, or should I go**”, знаешь?       ― Нет, ― шипит Бакуго. Затем он стонет и роняет голову на подушку. ― Блять, просто останься.       Киришима тепло улыбается:       ― Конечно, как скажешь.       Между бровей Бакуго залегает глубокий залом, будто он пытается найти двусмысленность в словах Киришимы.       ― Но только не придавай этому большое значение. Мне не нужна твоя жалость.       Киришима не сдерживается и смеется:       ― Чувак. Я не жалею тебя. Я переживаю за тебя.       И когда он это говорит, он сам осознает истину. Он искренне на самом деле переживает за Бакуго ― намного больше, чем когда-либо считал возможным. Это не просто заинтересованность или звездная болезнь. Все, чем делится с ним Бакуго, все раскрытые им эмоции заставляют Киришиму хотеть заботиться о нем еще больше.       ― Я правда переживаю, ― продолжает он, прежде чем Бакуго перебьет его. ― Я думаю, что ты абсолютно потрясающий, и знаю, что ты сам можешь о себе позаботиться. Ты, наверно, просто появился бы из ниоткуда через пару дней и никогда бы мне не сказал, что был болен, так ведь? Но сейчас ты здесь, и ты был один и чувствовал себя, как дерьмо. Я не хочу оставлять тебя так. Никогда не оставил бы.       Бакуго снова трет глаза:       ― Это… неловко.       Киришима кивает.       ― Конечно. Но кому я могу рассказать?       ― Ты не уйдешь, ― говорит Бакуго без вопросительной интонации, но спрашивая в то же время.       ― Не уйду, ― обещает Киришима.       * Перевод названия второго эндинга второго сезона LiSA ― "Datte Atashi no Hero"       ** “Мне остаться или мне уйти?” ― строчка из песни “Should I stay, or should I go” группы Clash.