quote love unquote

      Дорога обратно в их квартиру проходит в тишине, или, может, так ему только кажется. Киришима ощущает себя, словно под водой, ― смутно что-то видит, слышит, чувствует. К тому моменту, как он достигает поверхности, чтобы глотнуть воздуха, он уже сидит в их гостиной, не помня, как он вообще там очутился.       Ашидо наклоняется над ним, положив руки на пояс и хмуря брови:       ― Киришима? Ты в порядке?       Он качает головой в надежде, что это хоть немного поможет прояснить разум.       ― Конечно. Да. О чем мы говорили?       Каминари, сидящий на диване оперевшись на локти, раздраженно вздыхает:       ― О нашем туре с твоей любимой группой, возможно?       А, точно. Они были у Каямы в кабинете, и она рассказывала им о своих планах на их счет. Они выступят на разогреве на еще одном концерте Сущего Мика, а затем она хочет, чтобы они отправились в тур, как только выйдет их альбом. И она хочет, чтобы они поехали в тур с...       ― С Пожирателем Солнца, ― говорит Джиро с другой стороны дивана. ― Я бы не стала сочетать нас с ними, но это логично, в какой-то степени. Плюс, мы и мечтать не могли о такой рекламе.       Ашидо все еще склоняется над Киришимой и пытается заглянуть ему прямо в глаза, а он все продолжает отворачиваться от нее.       ― Да ты должен по стенкам бегать, ― говорит она ему. ― Что не так?       ― Он замечтался о своем бойфренде, ― фыркает Каминари.       ― Я не замечтался, ― возражает Киришима. Он не понимает, что он чувствует. Он правда двенадцать часов назад сидел за ужином с Бакуго и ощущал себя счастливее, чем когда-либо? Это был прекрасный момент, будто запечатленный в стеклянном шаре со снегом, ― неприкосновенный и сохраненный навечно.       ― Конечно, ― отвечает не верящий ему Каминари.       ― Отстаньте от него, ― быстро говорит Джиро. ― Мы бы не были так популярны сейчас, если бы наши имена не попали во все новости из-за него.       Киришима напоминает себе, что в этом-то и был смысл. А не в том, чтобы он по-настоящему влюбился в Бакуго. Все было для того, чтобы Riot стали известны и Бакуго сохранил карьеру. Речь совсем не была лично о них двоих. И ему надо перестать думать об этом в таком ключе.       Ашидо кладет руку ему на плечо, и Киришима, наконец, смотрит на нее. Ее блестящие темные глаза выражают беспокойство. Она поразительно красива прямо сейчас ― щеки нежно-розового цвета, подчеркнутые темной тушью длинные ресницы. Но, вероятно, то, что делает ее настолько удивительной в этот момент, ― эмоции во взгляде. Это неприкрытая печаль, будто ей больно за него.       Киришима глубоко вздыхает.       ― Я не знаю, хочу ли я сейчас ехать в тур.       Каминари бьет себя ладонью по лбу, а лицо Джиро становится таким, будто ее ущипнули. Ашидо поднимает ладонь раньше, чем кто-либо из них успевает что-то сказать.       ― Объясни, ― говорит она.       Киришима кладет руки на колени, отводя глаза от Ашидо. Он задумывается, будет ли Бакуго разочарован из-за его нерешительности. Он хочет быть уверенным человеком, который может протянуть руку и взять все, что пожелает. Но он не такой, как Бакуго. У него нет ни капли его убежденности. Может быть, то, что он хотел раньше, оказалось в тени чего-то нового.       ― Это будут месяца в дороге, ― отвечает он вслух, но все еще обдумывает то, что только что сказал. ― Мы поедем по всей стране, каждый день новый город. Не будем дома неделя за неделей.       ― И? ― по-доброму спрашивает Ашидо.       ― И, ― продолжает Киришима, и внезапно его голос становится несчастным, слезы неожиданно наворачиваются на глаза, и он чувствует, что сейчас расплачется. Он их всех подводит, он знает это. Они все вместе, вчетвером прошли длинный путь с самого начала. Он делает глубокий вдох и пытается собраться с силами. ― И ничего. Все нормально. Поедем в тур.       ― Киришима.       Три голоса в унисон произносят его имя так резко, как звучит неправильная нота, взятая пианистом в середине композиции.       Он поднимает взгляд и видит, что они все внимательно смотрят на него с расстроенными лицами.       ― Чувак, не делай так, ― говорит Каминари и морщит нос в неприязни.       ― Я не…       ― Не говори то, что мы хотим услышать, ― продолжает Джиро с мягким вздохом. ― Только потому, что ты делаешь это ради нас.       ― Мы этого не хотим, ― говорит Ашидо, гневно насупившись. ― Зачем нам это? Мы тебя любим, Киришима. Мы хотим, чтобы ты радовался.       Двое других с серьезным видом кивают.       Плотину прорывает. Он просто смотрит на них и ощущает их заботу и любовь, и все эти чувства смешиваются внутри него. Он опускает голову на колени, его плечи начинают трястись ― он плачет. Яростные и злые слезы текут по щекам, даже когда Ашидо садится рядом с ним, а Каминари занимает место по другую сторону. Они кладут руки ему на спину, нежно и успокаивающе, но Киришима не может перестать плакать.       ― Я не знаю, что делать, ― слова обрываются рыданиями, словно их вырывают по частям из его горла. ― Я не хочу выбирать.       Еще неделю назад новость о туре с Пожирателем Солнца подарила бы ему только радость. Даже мысль о том, чтобы стоять на одной сцене с Амаджики Тамаки, находится за пределами его мечтаний. Играть для той же аудитории, стоять во главе тех же очередей за автографами, проводить время с одним из его кумиров ― слишком хорошо, чтобы быть правдой.       Но последние несколько месяцев с Бакуго просто вскружили ему голову в совсем ином смысле. Те короткие моменты, которые он переживал вместе с Бакуго, тонкая нить, связывающая их, которая становится все прочнее и прочнее, ― как он может отказаться от этого?       ― Он мне действительно нравится, ― говорит Киришима, понимая, что несет полную бессмыслицу. ― Он мне очень, очень нравится, и если я уеду… Это ведь не по-настоящему, мы не вместе, и если я уеду, то все закончится.       Рядом с ним Каминари присвистывает:       ― А мы реально тупые.       Киришима трет глаза и выпрямляется. Ашидо тут же обнимает его и притягивает к себе. Он кладет руки ей на плечи, ощущая теплоту ее тела и уверенное спокойствие ее присутствия.       ― Мы должны были догадаться, ― говорит Каминари и качает головой.       ― Что? ― спрашивает Киришима, затаив дыхание.       Джиро сидит, притянув колени к груди и положив подбородок на колени.       ― Я думаю, Каминари хочет сказать, что, когда ты только начал вести себя как парень Бакуго, нам стоило бы догадаться, что у тебя не получится держать свои чувства в стороне.       Они правы. Он сам виноват.       ― Простите, ― он не знает, что еще тут можно сказать.       ― Нет, ― говорит Каминари так категорично, что это пугает его. ― Нет, помолчи, не только ты тут должен извиняться. Прости нас. Нельзя было позволять тебе соглашаться. Мы должны были защитить тебя.       ― Что?       Каминари смотрит ему прямо в глаза, и Киришима видит, что его глаза красные, как будто он тоже сейчас расплачется.       ― Ты беспокоишься обо всех, ― отвечает Каминари, словно обвиняя его. ― И нам положено знать об этом лучше, чем всем остальным. Все это должно было случиться, и мы позволили этому случиться.       Киришима оглядывает всех троих, на их лицах одинаковое виноватое выражение.       ― Нет, ― возражает он, ― нет, ребят, вы не виноваты! Как вы могли так подумать?       Губы Джиро растягиваются в улыбке.       ― Может, из-за того, что ты сидишь тут несчастный, и все это случилось под нашим присмотром.       ― Это не значит, что вы виноваты, ― Киришима проводит руками по лицу, пытаясь привести мысли в порядок. ― Если я чувствую вину за то, что вы, народ, начинаете чувствовать вину за то, что я чувствую, то мы просто навечно застрянем в этом кругу.       Каминари резко начинает смеяться и легонько толкает его в бок.       ― А ты реально влюбился в него, так ведь? Ты влюбился в Бакуго Катсуки.       Киришима не знает, что сказать на это. Это не совсем точно ― он что-то чувствует к Бакуго, не может перестать думать о том последнем поцелуе. Но его чувства не так просты, как ему хотелось бы.       ― Похоже на то, да? ― говорит он, думая о фотографии в твиттере. Что бы ни происходило между ними двумя, это видит весь мир. Он не может спрятать это.       ― Мы не поедем в тур, если все четверо не согласятся, ― произносит Джиро, теребя в руках челку. Обычно не она принимает решения, и, возможно, поэтому она смотрит в пол, когда говорит это.       ― Нет, ребят, вы не можете переживать обо мне…       ― Киришима, помолчи, ― снова говорит Каминари и приземляет ладонь тому на макушку.       ― Ты собрал нас вместе, ― вставляет Джиро. ― Мы ничего не будем делать, если ты не согласишься тоже.       Киришима начинает плакать, опять, но теперь не от отчаяния. Теперь как будто бы счастье, слишком большое, чтобы уместиться у него в груди, переливается через край вместе со слезами.       ― Ребята, ― говорит он слабым и хриплым голосом.       ― Но если ты решишь, что мы не едем, то ты сообщаешь об этом Каяме-сан, окей? ― информирует Каминари, подмигивая.       Джиро пинает его.       ― Завязывай уже.       Киришима смеется, но звук выходит такой, словно его выцарапали у него где-то в горле. Когда у него появляется пауза, чтобы подумать, он понимает, что Ашидо ничего не сказала, хоть и не убрала от него руки. Он поднимает на нее вопросительный взгляд.       ― Мы можем поговорить вдвоем? ― говорит она, когда Джиро и Каминари отвлекаются друг на друга. ― Наедине?              ―              Они заходят в комнату Киришимы минутой позже. Киришима жестом приглашает Ашидо присесть на кровать и бросает случайный взгляд на улицу, когда идет за ней. У него перехватывает дыхание от того, что он видит там, его будто поражает стрелой в самое сердце.       Билборд с Бакуго ― реклама Лучшего Джиниста, которая появилась там несколько недель назад, задолго до того, как все это началось, ― закрашивают белым. Рабочие подготавливают билборд для новой рекламы и методично стирают неистовый образ Бакуго. Уже не виден вызывающий изгиб его бедер в этих джинсах, так же как и острый локоть его обнаженной руки, и теперь они работают над его светлыми волосами.       Это не должно причинять такую боль. Но Киришима просто вытягивает руку вперед, как будто он может остановить работу, которая уже наполовину сделана, как будто может сохранить это изображение Бакуго целым. Как будто может удержать реального Бакуго рядом с собой.       ― Киришима, ― резко произносит Ашидо, хватая того за запястье. ― Что ты делаешь?       Киришима качает головой и трет глаза тыльной стороной ладони. Ему надо поспать. Ему надо собраться, взять эмоции под контроль. Это ведь поэтому все кажется так плохо сейчас? Потому что он вернулся домой в середине ночи, и спал на диване у Бакуго, и бежал, чтобы успеть на встречу с Каямой. У него просто не было времени подумать, или отдохнуть, или вообще сделать что-нибудь. Когда он успокоится, все уже не будет казаться таким ужасным. Ему надо убедить себя в этом.       Он падает спиной на кровать рядом с Ашидо, оставляя ноги свисать с края. Он пялится в потолок и спрашивает:       ― О чем ты хотела поговорить?       Ашидо подавляет вздох.       ― Каминари прав. Мы должны были догадаться, что так будет.       ― Тебе не обязательно говорить это таким тоном, ― бормочет Киришима.       ― Каким?       ― Как будто это трагедия, ― Киришима выдыхает. Разве чувства к кому-то не должны казаться чем-то хорошим? Это то, что он всегда старался описать в песне, ― любовь, которая наполняет тебя изнутри и переливается через край, потому что она слишком сильна, чтобы держать ее взаперти. Как будто ты резко осушил стакан шампанского и чувствуешь пузырьки, которые поднимаются в твоем теле и вскруживают тебе голову. Бакуго делал его счастливым. Куда ушло все то счастье?       ― Если это не трагедия, почему у тебя тогда такой вид? ― спрашивает Ашидо. Она тоже падает на спину, так что теперь они лежат бок о бок. Рядом с широкой грудью Киришимы она кажется маленькой и худенькой. Ее футболка немного задирается, обнажая ее розовую кожу на животе и изгиб талии.       Киришима берет небольшую паузу, чтобы разобраться в том, что он чувствует.       ― Я не знаю, что делать, ― шепотом признается он, словно рассказывая секрет. ― Я не знаю, что я должен делать.       Ашидо хмыкает и закидывает руки за голову.       ― Можно я расскажу тебе одну историю?       Он всегда знал ее, как ветреную особу, ― перескакивает с темы на тему, беспокоится больше о себе, чем об окружающих, равнодушная к ним, но не злая. Но прямо сейчас кажется, что она не пытается сменить тему.       ― Давай, ― говорит он.       Она молчит какое-то время, уставившись в потолок вместо того, чтобы смотреть на Киришиму. Затем:       ― Знаешь, я правда любила Серо.       Киришима не перебивает, просто кивает. Он не уверен, что она замечает его жест.       ― Ну, то есть, мне было семнадцать. И некоторые думают, что ты не можешь никого любить, когда ты так юн. Но, я думаю, я любила его еще больше из-за этого. Он был ― он и есть ― такой классный, понимаешь? Он смешной, и такой практичный, и не слушает фигню, что говорят о нем другие. Он никогда не позволяет ничему сбить его. Даже мне! А я была такая важная, ты же помнишь?       В этот раз Киришима смеется. Он помнит Ашидо в семнадцать ― ярко-розовые волосы и еще более яркая улыбка, она легко овладевала всеобщим вниманием, ее голос был просто убийственным. Он помнит, как стоял позади нее на сцене и думал: “Она просто нечто. Она настоящая звезда.”       ― Ты была словно ураган, ― говорит он ей.       ― Правда? ― Ашидо тоже смеется. ― Ну, может быть, сейчас мне должно быть стыдно за то, какой примадонной я была, но я не думаю, что я сделала бы что-то по-другому. И каким-то образом… Серо понял меня. Он стал моей опорой. И я очень, очень любила в нем эту черту. Он говорил со мной так, словно я простой человек, но и так, словно он последует за мной везде. Я едва понимала, что с этим делать и что он чувствовал ко мне.       Киришима зажмуривается на этой ее фразе. Не “что она чувствовала”, а “что он чувствовал”.       ― Но у нас были и проблемы, ― тяжело вздыхает Ашидо. ― Мне предложили… Я не знаю, слышал ли ты об этом, но… Мой пиарщик хотел, чтобы я написала песню для тв-шоу. А затем выступала с ней, взаимная реклама и все такое. И у нас с Серо случилась страшная ссора из-за этого.       Киришима помнит ссору, но не помнит причину. И когда Ашидо вообще была на тв-шоу?       ― В итоге, я не стала ничего делать, ― отвечает она, словно прочитав его мысли. ― Из-за того… Из-за того, о чем мы тогда ругались. Серо спросил меня, а затем сказал, что… ― ее голос прерывается тяжелым вздохом.       ― Все нормально, ― говорит Киришима. ― Тебе не надо говорить, если не хочешь.       ― Нет, ― настаивает Ашидо, ― я должна рассказать тебе, Киришима. Потому что я не хочу, чтобы ты поступил глупо или сделал что-то, о чем пожалеешь, ведь я могу помочь.       На мгновение они оба замолкают.       ― Серо спросил меня, стоит ли оно того. Хочу ли я быть знаменитой больше всего. Больше, чем хочу быть с ним.       Слова опутывают сердце Киришимы и сжимаются вокруг него.       ― Ашидо…       Она грустно улыбается.       ― Я не знала. Разумеется, я любила его, но еще я любила выступать! И я подумала ― мне семнадцать! Что случится, если я брошу все ради него, а затем мы расстанемся? Что если он любит меня не так сильно, как я его? А вдруг он не будет меня любить, если я не знаменитость и не кумир? Что тогда?       Киришима не может представить, чтобы чувства Серо изменились по таким причинам. Но он быстро понимает, что, возможно, он не знал очень многого об отношениях Ашидо и Серо.       ― Не знать наверняка ― это не достаточно хороший расклад, ― продолжает Ашидо. ― Так что, он пошел своим путем, и я тоже. А потом шесть месяцев спустя я бросила. Быть кумиром подростков оказалось не тем, что я хотела. Но Серо тогда со мной уже не было, и у меня не осталось ничего из тех вещей, которыми я дорожила.       И только теперь Киришима по-настоящему осознает, зачем Ашидо рассказывает ему эту историю. Ему вдруг перестает хватать воздуха. Его горло сжимается, мешая сделать вдох.       ― Я не говорю тебе, что делать, ― говорит Ашидо. ― И я не сожалею, не совсем. Я люблю то, как я сейчас живу. Мне нравится быть частью Riot и выступать со всеми вами. Но ты должен сделать этот выбор для себя, Киришима. Я хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы у тебя было все, что захочешь. Но если ты собираешься бросить одно дело ради другого, я хочу, чтобы ты был уверен, что оно того стоит.       Ашидо оставила свои настоящие отношения, чтобы следовать за своими мечтами. А что есть у Киришимы для сравнения? Несколько счастливых моментов под покровом страшного вранья. Он слышит предупреждение в словах Ашидо.       ― Я думаю, что ты во многом похож на Серо, ― легко говорит она. ― Имею в виду, в хорошем смысле. Но я боюсь, что, может быть, Бакуго похож на меня. Он же начал все это только для того, чтобы сохранить карьеру. Ты уверен, что это не единственная цель, которую он преследует?       “Что если ты не нравишься ему так сильно, как он тебе? ― спрашивает его Ашидо. ― Что если ты бросишь карьеру и в итоге он не будет с тобой?”       Киришима мотает головой и прикрывает глаза рукой.       ― Блять, ― проговаривает он сквозь зубы. ― Я не знаю, что я должен делать.       Ашидо прижимается к нему и кладет голову ему на грудь.       ― Будь эгоистом, Киришима. Реши для себя и больше ни для кого. Но только учитывай все, ладно?       Он кладет руку ей на плечо, ободренный ее теплотой.       ― Что бы я без тебя делал? ― шепчет он.       Она тычет его в бок.       ― Это моя фраза, молодой человек.       Он все еще не знает, что ему нужно сделать. Но на минуту он счастлив просто лежать рядом с ней.       Счастлив до тех пор, пока он не поднимает глаза и не смотрит в окно, замечая, что все, что осталось от рекламы Лучшего Джиниста с Бакуго, ― только один поразительно ярко-красный глаз, словно тлеющий уголек, выделяющийся на контрастном белом фоне. Этот глаз пристально смотрит на него, приковывая. Напоминая о чем-то.              ―              Может, это благословение, что Киришима живет в такой суматохе. Это, по крайней мере, не дает ему думать слишком много. Даже если он еще ничего не решил насчет тура и у него не получилось связаться с Бакуго за прошедшие два дня, он не может много об этом думать. Потому что сегодня у Riot последний концерт с Сущим Миком.       Сегодня чувствуется другая атмосфера несмотря на то, что они играли это шоу бессчетное количество раз. Один из менеджеров врывается в их гримерку за полтора часа до их выхода на сцену и настаивает на том, чтобы они переоделись в новые наряды. Обычная черная майка Киришимы сменяется ярко-алой, с черной надписью “Riot!”. Джиро достается фиолетовая, Каминари ― желтая, а Ашидо ― розовая.       ― Думаю, мы будем видеть больше людей в них, если начнем носить их первыми, ― говорит Каминари, натягивая майку через голову. На его шее сегодня черный чокер с маленькой металлической молнией, болтающейся посередине. Его черные джинсы настолько узкие, словно они просто нарисованы на нем. С его длинными ногами и неровно стриженными волосами он сам похож на молнию, пойманную в бутылку. У него бешеная энергетика, каким-то образом сдерживаемая в такие моменты перед выступлениями.       Киришима словно напитывается их силой, пока они готовятся выйти на сцену. Оживленность Ашидо, энергия Каминари и сосредоточенность Джиро. Ему нужно это все, если он хочет пережить сегодняшний вечер.       Перед тем, как огни гаснут, он бросает взгляд на толпу, затем на VIP-ложу. Амаджики Тамаки сегодня здесь вместе с остальными участниками его группы и со своим парнем, Тогатой Мирио. За ним сидит мужчина с лохматыми черными волосами, откинувшись назад в своем кресле; Киришима моргает, потому что он может поклясться, что тот задремал, несмотря на шум вокруг. А рядом с ним ― Бакуго.       Киришима сглатывает ком в горле. Бакуго пока что не смотрит в сторону сцены. Сегодня он одет в черную рубашку и сидит, скрестив руки на груди. Его выражение лица достаточно нейтральное для него ― ну, то есть, выглядит так, словно он готов убить кого-нибудь.       И Киришима влюблен в него. Он так влюблен, что ему больно просто смотреть на Бакуго, будто в его груди растет что-то слишком большое, чтобы находиться внутри, и сейчас вырвется наружу.       ― Он здесь, ― говорит Ашидо сбоку от него. Но она смотрит не на Бакуго. Она смотрит на сидящего рядом с ним Серо. Он наклоняется вперед, расположив локти на коленях, и будто не может дождаться начала шоу.       Киришима берет Ашидо за руку.       ― Он уже видел наши выступления, ― напоминает он ей. ― Он всегда приходит с Бакуго, так ведь?       Стоящая по другую сторону от Ашидо Джиро делает глубокий вдох.       ― Ага, только на тех шоу нам не надо было играть несколько новых песен.       ― Включая ту, что написана про Серо, ― заканчивает Каминари, его брови поднимаются вверх, все ближе к волосам.       ― Все нормально, ― твердо говорит Ашидо. Она отодвигается от Киришимы и щелкает пальцами. ― Я профессионал, вы же знаете. Все будет нормально.              ―              Когда они выходят на сцену, Киришима впервые за день может вдохнуть спокойно. Музыка всегда так на него действует. Она затягивает его в другой мир, в котором важны только две вещи ― звуки и чувства. Все, что съедало его изнутри, ― любовь, и смятение, и нерешительность, и отчаяние, ― казалось, покидает его, как только его пальцы опускаются на струны гитары, Ашидо начинает петь его слова для других людей, Каминари громко отстукивает бит, а Джиро выдает чрезвычайно техничное соло.       Это мир, в котором он всегда хотел быть. Зачем бы ему ― и как вообще он смог бы ― оставить его ради чего-то другого?       В этот раз он едва осознает, что Бакуго находится среди слушателей. Ему и нельзя осознавать, потому что, если он посмотрит туда, где сидит Бакуго, это развеет магию. Его выбьет из этого момента умиротворения, и все его кричащие чувства снова вырвутся наружу. Он не может сейчас позволить этому случиться.       Они играют крайне длинную программу, новые песни вклиниваются между теми, которые они исполняли месяцами. Когда их выступление близится к завершению, Ашидо снимает микрофон со стойки и обращается к зрителям.       ― Я надеюсь, вы все сейчас наслаждаетесь вечером, ― говорит она, и толпа ревет в ответ. Смеясь, Ашидо взбивает свои волосы. ― Так! Сохраните силы для Сущего Мика, хорошо? Мы никому не скажем, что вы любите нас больше него.       Публика смеется, хлопает в ладоши и ободряюще кричит. У Ашидо есть свой подход к зрителям, ей всегда удается полностью очаровать их до того момента, как Riot покинут сцену.       Но сейчас ее голос становится чуть тише, а веселое выражение лица меркнет, превратившись в более открытое и честное.       ― Мы хотим сыграть вам еще одну песню, ― продолжает Ашидо. ― Она невероятно особенная для меня, и я надеюсь, что вы вслушаетесь в нее всем своим сердцем. Потому что мы вложили в нее все наши сердца.       Она делает шаг назад, и Каминари тихо начинает отбивать медленный ритм. Ашидо возвращает микрофон в стойку и обвивает его обеими руками.        Поначалу слова даются легко. Ашидо пристально смотрит на зрителей, пока поет, остальные играют простую мелодию, которую одобрила Каяма-сан тогда, в студии. Они медленно перебирают струны гитары, а голос Ашидо падает, словно камни в реку, тихо и размеренно.       Но дальше песня становится более откровенной. Она начиналась романтично, но превратилась во что-то темное, эгоистичное и грубое. И когда течение песни уносит Ашидо, ее голос срывается. Она рвано дышит и совсем перестает петь.       Киришима поднимает взгляд и понимает, что Ашидо смотрит прямо поверх зрителей туда, где сидит Серо. Она смотрит на него и застывает.       Каминари начинает играть тише, уставившись на Ашидо. Джиро нерешительно замирает мгновением позже. Их песня сходит на нет, звуки эхом отражаются от стен стадиона, а толпа начинает беспокойно шептаться.       Этого не может быть. Ашидо обычно не застывает. Она уверенная в себе, она была рождена, чтобы быть в центре внимания. Она та, кто завел их так далеко. И она сейчас не двигается, не поет. Произошло что-то ужасное.       Она никогда раньше не просила Киришиму написать песню для нее, о ней. Так что, наверно, она никогда так не обнажала свои чувства на публике, никогда не была такой откровенной во время выступления.       Киришима начинает двигаться раньше, чем успевает хорошо обдумать это. Он делает шаг назад и в сторону и становится прямо рядом с Ашидо, все еще держа гитару в руках. Он снова начинает играть первые аккорды мелодии, будто перемотав песню назад. Он делает паузу, затем играет их снова. Но Ашидо не присоединяется к нему, не поет.       Киришима смотрит на Ашидо и начинает петь. Он все еще играет мелодию, а слова легко слетают с его губ, ― как тогда в звукозаписывающей кабинке, где были только он и Ашидо, не знающие, что их слушают. Он поет и играет песню, которую написал для нее. Ту, для написания которой он изо всех сил старался понять ее чувства и объединил их со своими собственными. Его представление о Бакуго, и его представление об Ашидо, и чувства, разделяемые между всеми этими людьми, которые его так сильно волнуют. И он поет о них, его голос разносится над всем стадионом.       Ашидо смотрит на него и моргает, ее влажные глаза светятся золотом под софитами. Но теперь и она поет с ним: их голоса сливаются в один ― более глубокий, полный, громкий, насыщенный. Они смотрят друг на друга и поют, а вокруг них абсолютная тишина со стороны зрителей.       Они оба замолкают одновременно, и Киришима доигрывает на гитаре последние несколько нот. Как по команде, свет софитов тускнеет.       ― Киришима, ― шепчет Ашидо, закрывая рот рукой, ― ты пел.       Он все еще немного потерянный, когда до него наконец доходит этот гвалт ― чудовищный рев толпы; они аплодируют, кричат, ликуют; слышатся перемешанные между собой возгласы “Riot!”, “Киришима!” и “Мы вас любим!”.       Звук накрывает его, словно он только что погрузился под воду с головой, словно он упал в океан и его затягивает на дно. Он настолько оцепенел, просто застыл и не чувствует ничего, кроме ужаса или страха от того, что он только что сделал.       Потому что только что он пел не для себя. Он пел для нее. Для Ашидо и для другого человека там, в толпе, сияющего, как одинокая яркая звезда в темноте.