***
Бумаги, бумаги, и ещё раз бумаги. Никаких дел Алексею практически не давали, только так, прибрать дела, да выкинуть те, что заводили на сыновей или дочерей каких-либо влиятельных людей Петербурга. А что вы ещё хотели от милиции? Так все дела и идут, и Губанов сюда точно не за этим шёл. Он работать хотел, а не сидеть на попе ровно и перечитывать дела. Хоть зарплата радует: поесть, оплатить комнату и… всё. На более денег не хватит. И благо на жизнь есть гроши, и на том спасибо. — Губанов! — его отвлекают от работы чуть ли не криком. Бустеренко по-другому не умеет. Вырывается в кабинет и переворачивает всё вверх дном: от папок до планов на день, и то не всегда по делу. — ты дело Пестрова видел? Алексей молча ткнул рукой в стопку, снова вернувшись к работе. Её сегодня прям завались, вчера убийство, а сейчас заполнение личного дела каждого. Ох, рука у него скоро точно отвалится. Но с горем пополам он дождался вечера, отложил оставшуюся работу на завтра и, накинув милицейский пиджак, вышел из кабинета с пустыми руками. А чего ему брать? Табельное при себе абсолютно всегда (кроме нерабочего времени и неизвестно зачем оно ему вообще было выдано), фуражку он носил редко, потому что причёску постоянно портит и она ему просто не нравилась, а ключи безвылазно в кармане. Только на вахте глянул в зеркало. Худой как спичка, бледный из-за банального недостатка солнца, и до безумия вымотанный однотипной работой. Плевать, всё переживёт. — Валерий Альбертович, ключи, — Губанов постучал по стеклу кулаком, как можно ниже нагнувшись к узенькому окошку. Охранник встрепенулся, нахмурился и молча забрал ключи из рук. Алексей оглянул его стол и усмехнулся. Стандартный набор Валерия: какие-то орешки, газета, бумажный ворон и фотография Зины. Парень ещё с секунду сверлил взглядом намалёванное лицо на фото, улыбнулся и вышел наконец на свежий воздух. Темнеет. Небо становится сероватым, месяц прячется где-то за крышами. И воздух чистый-чистый. Губанов вдыхал его раз за разом и улыбался. Настроение на высоте. Вот бы всегда так было. Волны шумят сильно, и слышно их даже через шумную набережную. Он спустился к метро, углубляясь в городские дебри, и проскользнул за какой-то женщиной в помещение. Он видит эти стены каждый день, и эта станция ему уже приелась. Обводный канал. Тошнит. Поезд несёт его по фиолетовой ветке, и Алексей на автомате выходит на нужной станции, пересаживается и едет до Московских ворот, идёт пару кварталов и заворачивает во двор, оглядываясь по сторонам. На улице пусто, как ночью, и от этого дико становится. Только парочка на горизонте смеётся звонко, пьёт что-то, и ноги их подкашиваются. Губанов скрывается в парадной, поднимается на свой этаж и заходит в квартиру, вдыхая не самые приятные в его жизни ароматы. В нос бьёт табак, вонючий одеколон и запах рыбы. Парень задерживает дыхание, кивает сожителям и скрывается в своей комнате с высокими потолками и одинокими стенами. Стол, стул, разложенный диван и высоченный шкаф, на верхних полках которого ничего не лежит. Потому что класть туда нечего, это во-первых, а во-вторых, не дотягивается, неудобно. Да, живёт он и правда бедно, а правильнее сказать не живёт, а выживает. Губанов стянул пиджак, потёр ребром ладони уставшие глаза и расстегнул пуговицы рубашки, слушая разговор за стенкой. Куда же, дяде Андрею и не выпить бутылку водки за день? Смеётесь. Алексей собственными глазами видел, как он со своими дружками выхлестал самостоятельно половину за один присест. Погрузившись в мысли, он стянул с ног обувь, поставил её у порога и раскрыл дверцы шкафа, вешая на плечики сначала брюки, а следом рубашку. А пиджак на стул, чтобы не помялся. Так он чувствует себя ещё более беззащитным. Стоит за дверцей шкафа, натягивает на ноги старые, но, гадость, дорогие по тем временам джинсы, свитер и куртку, что временем потрёпана, словно псом. Закрывает снова на маленький ключик комнату, идёт по узкому коридору вдоль кухни, печка в которой превратилась в сушилку, убирает с пути чьи-то ботинки и слышит сладкий голос позади. — Ты скоро будешь? Хозяйка квартиры здесь появляется редко. Ей больно смотреть на то, как она ошиблась в выборе жильцов несколько раз, и во что благодаря этому прекратилась квартира. И она зуб готова свой последний отдать за то, что Губанов среди этого хаоса самый тихий, и не место здесь ему совсем. — Я только в магазин, быстро, — заверяет её парень. — Тогда я дверь не закрываю, — кивает женщина, держит ключ в руках и, не выпуская его, удаляется вглубь квартиры, на кухню, наверное, продолжать кричать на Андрея и разгонять его подруг-алкашек. Губанов об этом желает не думать, но не выходит никак. Это часть его жизни, хоть и совсем небольшая, но не думать об этом никак не получается. А жаль. Хотелось бы бездумно брести в гастроном, задрать голову к небу, разглядывая окна и дивиться красоте. Снова и снова, будто ни разу до этого здесь не был. Но его едят мысли о месте жительства, о должности в участке и вообще обо всём плохом. Взяв пару консерв и чего-нибудь попить, Алексей вышел на проспект снова, опустил глаза на асфальт, освещённый светом магазина, и выдохнул тяжело. Ему, конечно, нравилась повседневная жизнь, без резких скачков и нервов, ему нравилась однотипность. Но всё, что сейчас крутится вокруг него, словно на детской карусели, явно надоело. Все яркие лошадки выцвели, стали серыми, скучными и неинтересными, надоели одним словом. И даже Алексею, человеку, который перемены не любил, неожиданно они понадобились. Он понял это на выходе из старого родного гастронома, куда уже года два мотается регулярно, лишь бы с голоду не загнуться. Идёт домой, постоянно оборачиваясь, шмыгает носом и вздрагивает от ветра. В квартире всё улеглось, но он предпочитает находиться исключительно в своей комнате. Только там он чувствует себя относительно спокойно, только там мысли не жрут.***
— Да чего стесняешься?! — воскликнул Вова, смеясь. — Я же не на бутылку сесть загадал, давай! Утро он пытался забыть. Выпил достаточно, зная, что работа делается без него, что через неделю, может больше, у них уже будет адрес, и рынок-то они отнимут, вернут вновь себе. Глаза горят от этой мысли. Жожо поёт что-то, машет рукой, пытаясь попасть в такт, Дрейк смеётся неистово, а Вася занят своими делами. Он пули рассматривает, кладет к каждому стволу по пакетику и попивает вино по чуть-чуть, пока трое веселятся, шумят и поют песни. Рыжий поглядывает ещё за Вовой постоянно, чтобы не дать плеснуть в себя лишку. Но Братишкин остановился сам, потёр ладони друг об друга и скомандовал искать угол. Сам улёгся на свою кровать и уснул в мгновение. Быстров убрал всё, заказал такси, закрыл дверь своими ключами и уехал домой, оставив таксисту последние деньги с кармана.***
Встать по будильнику для Лёши раз плюнуть. Сегодня на пару минут раньше противного звона. Глядит в потолок, наслаждается тишиной и зарывается в одеяло посильнее, стараясь укрыться от наступающего дня. Перспектива встать и одеться сегодня ему неприглядна. Тело — свинец, не менее. Даже глаза открытыми держать сложно. Слипаются сладко, хоть ты тресни. Но солнечная погода радует, хоть какое-то счастье в жизни. Дяди Андрея с утра не слышно, видимо, отсыпается после вчерашней бутылки, разговоров подружаек его тоже не слыхать, а хозяйка вчера убежала после возвращения Губанова из магазина. По её словам он здесь второй хозяин, и пусть делает что хочет, но Лёше воспитание не позволяет. Его хватает на поход на работу, в магазин, и на книжку вечером. Остальное превыше его энергии. Однако он рывком поднялся, встрепенулся, потянулся, и готов был работать, правда, через силу, но бывало иначе? Нет, никогда. Потому что такая работа ему удовольствия не приносила. Вот раскрывать преступления, думать о ходе убийства или ещё о чём-нибудь куда лучше, чем писать непрерывно в толстенных папках, составлять для суда бумаги и тому подобное. Ну, по крайней мере он надеется на это. Он вышел на пустую кухню, поставил на плиту чайник и зажёг газ. Каждый день одинаков. В метро духота, толкотня, но терпеть здесь всего две станции. Идеально сидящая на нём форма всегда зажигала в глазах детей радость. Вот он, человек, что защищает их, стоит в метро и борется со сном, настроен на работу и всегда готов помочь. Таким бы Губанов хотел быть. Но не ему, видимо, выбирать это. — Опоздание на десять минут, Алексей, — Яцкевич улыбнулся приветливо, поправил фуражку на голове и пожал руку коллеге. — хорошо, Козаков не знает, и, надеюсь, никогда не узнает. Какая сегодня отмазка? — Провалялся в кровати долго, — сознаётся Лёша. — Я тоже не мог сегодня подняться, — усмехается Илья. — ладно, шуруй давай, там Бустеренко не знает, кому дело впихнуть, может, повезёт. Губанов кивнул воодушевлённо, добежал до лестницы и забежал на свой этаж, потирая ладони, ища взглядом Бустеренко. Но того во всех углах не было, значит, и правда остаётся надеется, ждать и верить. Кабинет встречает холодными голубыми стенами и свежестью. Лёша закрыл окно, упал на своё кресло и уткнулся в бумажки, пока в коридоре шум стоял. Дина раскрыла ещё одно преступление, ликовала вместе с Димой, а тут ещё и Вячеслав присоединился. В общем, новый день в участке начался. — Губанов Алексей Александрович, — Бустеренко с улыбкой до ушей влетел в кабинет, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и уселся напротив с папками. — вот эту папку надо переписать, ибо разваливается вся, а вот эту, — полковник бросил её перед немного ошарашенным неожиданным проявлением начальника Лёшей и посмотрел на следующую, что в руках покоилась. — а вот эту открыть, человечка изучить, и приступить к раскрытию преступления. Если коротко, некий Дима Грицевич по кличке Инсайд обманул на деньги какого-то мужика. Разобраться, то есть поговорить с потерпевшим, Инсайда найти, с ним поболтать, допросить, и, в общем-то, всё. Трудности будут — иди к Дине. Вячеслав выскочил из кабинета, оглянулся на окаменевшего лейтенанта и улыбнулся довольно. — С делом справишься самостоятельно — лейтенанта получишь. Даю недельку, если понадобится, день или два сверху. Ноги в руки и бегом! Лучшая мотивация. Губанов выдохнул, взял в руки дело и улыбнулся сдержанно, слыша, как Бустеренко кричит, что отдал дело хорошему работнику и волноваться не нужно. Он завершил работу к обеду, всё переписал и отложил в отдельную стопку, чтобы позже в делах проставили печати и они были закончены полностью. Но неуверенность бьёт сильно по рукам, когда на столе осталось только назначенное ему дело. Он открыл папку после колебаний, рассмотрел фотографию и узнал его тут же. На старых листах была приклеена фотография парня с первого курса. Они, вроде, учиться вместе планировали, но, правда, когда группу сформировали, Дима неожиданно документы забрал и больше не появлялся в стенах учреждения. Ладно, разберётся.***
Неделя для Вовы тянулась предательски долго, он уже не знал чем себя развлечь. Часы тикали с каждой минутой всё медленнее, а стрелки будто останавливались на минуту. Вова смотрел на них, постукивал ногтями по столешнице и открывал рот, подпевая песне. Хорошо дома одному. Наедине с собой и своими тараканами в голове. — Ой, такой ты радостный, я ебу, — усмехнулся Семенюк, глядя на светящегося Дрейка. Он шёл вприпрыжку впереди, крутил головой постоянно и улыбался, светя своими белыми зубами. Впервые идёт на грабёж и так рад этому, что ноги подкашиваются. Братишкин не пускал раньше никого с собой, кроме Джоина и Васи, те его верные помощники, а как Саша слёг в больницу, так начал крутиться. — А чё, долго ещё? — Вася одёрнул парня на перекрёстке, оглядел полуживую улицу и выдохнул. — Да нет вроде, — пожал плечами Вова, переходя дорогу по еле заметной зебре. — ещё чуть-чуть. Всё спланировано за пару минут в голове Братишкина, и в курсе всех дел только он сам. Даша ещё знает, куда нужно подъехать в определённое время, а Дрейк с Раз Два идут как слепые котята за мамой-Вовой. Сегодня невыносимо жарко, руки потеют от одного прикосновения до собственной кожи. С погодой сегодня им явно не повезло, но Владимир больше откладывать не может. И так горит ярким огнём желание наконец получить назад свой рынок и пару дорогих вещичек, если они, конечно, есть. Братишкин на них надеется. Старенькая, не ремонтированная с пятидесятых парадная Вове сейчас совершенно неинтересна. Обычно, конечно, он их рассматривал, подмечал какие-нибудь рисунки на стенах и вечную чистоту. То, что он не видит в Москве. Три этажа для него дались очень легко, он прямо вбежал по лестнице быстрее всех до двери, сверился с номером, написанным на руке шариковой ручкой, и достал новенькие шпильки, одновременно с этим прислушиваясь к звукам в квартире. Тишина гробовая. Острый слух Вову часто выручал. Дрейк выхватил женских помощниц из рук Братишкина, выбрал посимпатичнее и присел, пытаясь справиться с замком. Владимир, конечно, может сбить ручку вместе за замком выломать, но это ни к чему, пусть Денис тренируется. Раз. Щелчок замка. Дрейк взглянул на Братишкина ошарашенно, мол, смотри, получилось, и поднялся с корточек. Отряхнул зеленый плащ и махнул головой, поправляя светлые пряди. «Красивый же, собака, — думается Вове. — как ещё девки не вешаются на молодого?» — Молодец, — он обвёл взглядом высокого, усмехнувшись. — возьми с полки пирожок. На самом деле он даже горд Дрейком. Встретить шестнадцатилетнего пиздюка и перевоспитать его под себя, конечно, сложно, но сложнее перевоспитаться самому, что Денису и удалось. Даша с Серёжей тоже те ещё кадры. Братишкин себя нянькой чувствует, но иметь за спиной трёх молодых, послушных и активных до чёртиков людей — иметь расчищенный путь к успеху. Начать с того, что утром в ларёк сбегают в случае чего, заканчивая тем, что они и всю работу за тебя сделают. Узкий коридор, совершенно новые обои и хороший паркет ёлочкой. Вова оглядел помещение ещё раз, нахмурившись. Никак не похоже на место, где живёт обезьяна, способная мыслить и разговаривать. Слишком всё новое и дорогое. Вова осторожно ступал на лакированный паркет, стараясь не издавать вообще никак звуков, пока Вася и Дрейк стояли на пороге. Он прошёл мимо дорого обставленной гостиной, мимо светлой и чистой кухни, и шёл мимо пустых комнат дальше, пока коридор не привёл его к последней двери. Вова достал из кармана пистолет, взял его поудобнее, поставив на левую руку. Толкнул ногой дверь, наставив тут же пистолет на женщину лет сорока. Она только проснулась, лежала раскрытая в одной ночной рубашке и глядела испуганно на Владимира, стараясь как можно быстрее прикрыться одеялом. Братишкин сам смотрит на неё шокировано. Он никак не ожидал застать сейчас кого-то в квартире, тем более беззащитную женщину. Оглядел спальню быстро, оценил стоимость вещиц, висящих на дверцах шкафа, остановился на фотографиях на полочках, что висели над телевизором, и чуть не выпустил пистолет из рук, ахнув. Это не та квартира. Совершенно не та! Лицо мужчины знакомо до боли. — Вась! — крикнул темноволосый под жалостливый стон женщины. Руки её тряслись, сама как лист осиновый, слёзы только не бегут, хотя, при таком раскладе событий представительницы прекрасного пола уже заливаются слезами и молят не кончать с их жизнями, визжат как невесть кто. Братишкин смотрит на неё без единой нотки серьёзности, растерян, хочется провалиться сквозь землю, стереть женщине память и дать хорошей пизды пацану, к которому Гвин всегда обращался. Вот и первая его лажа. — сюда иди, ситуация пиздец. Шорохи в коридоре раздались. С ним пошёл и Дрейк, но в комнату он не свернул, потерялся во множестве комнат по дороге, разглядывая интерьер. Быстров вошёл без оружия, тяжко вздохнул и, бегая глазами с Вовы на женщину, улыбнулся грустно. Вова не боится, нет, он больше зол и разочарован в себе. Он не может решить, что же делать сейчас? Направить дуло пистолета на жертву он смог, но покончить с ней не сможет. Она невинна. И не её ошибка в том, что адрес, записанный на руке, оказался неверным. — Я с Дрейком в квартиру, ты следи, — прошептал Вова. Он оторвал наконец взгляд от молящейся женщины и, убедившись, что она под надёжным контролем Васи, вышел в коридор. Он чуть ли не бежал по нему, доставая небольшой мешок. Сейчас не время решать, что делать со свидетелем бессовестного ограбления. Убить. Другого выхода нет. За эти грехи он хорошенько отхватит. Судьба его накажет. Бог накажет. Дрейка бьёт чувство исступления. Благо, на руках его перчатки, иначе даже самый неопытный сыщик нашёл бы отпечатки пальцев пацана в два счёта на всём, что стоит в гостиной. Ему велено сразу — что по-твоему выглядит дорого, то бери, с остальным взрослые дяди сами разберутся. Вот только один взрослый дядя за женщиной невинной следит, а второй в мыслях весь, ищет любые выходы, но вот незадача, их нет. — Братишкин? — Денис одёрнул парня, напоминая о времени. Вова встрепенулся, кивнул и кинул последнюю статуэтку в мешок. Та приземлилась со звоном на шкатулку. Последние красоты он забрал в спальне под визги женщины. На той же тумбе лежало удостоверение. Братишкин раскрыл корочку, утирая рукавом пот со лба. Козакова Мария Дальше читать смысла не было. Ни должность, ни возраст, ничего более Вову не волновало. Фамилии ему хватило, чтобы услышать биение собственного сердца. Попал он хорошо. Он завязал мешок шнурком, поставил его меж ног под внимательный взгляд Марии, и достал пистолет, нацелившись. Она обернулась, услыхав спущенный курок. Братишкин недолго её рассматривал: расстёгнутые верхние пуговицы большой однотонной рубашки, вся бледная, словно воск, и глаза сверкают мольбой, просят сжалиться и оставить, но Вова не может. Да и сама Мария это понимает. Никто не оставляет свидетелей в живых. Будни, может быть, и спасли Вову от лишних ушей, но навряд ли никто в доме не слышал выстрел. Чётко в голову. Братишкин поморщился от вида хлынувшей крови, поднял одеяло с пола и кинул на тело, медленно расслабляющееся. Дрейк спрятался за дверной косяк, поборов рвотный позыв. Да, убийства не для него. Быстров же не шелохнулся. — На чердак. С него на крышу, а по ней в другой двор. Там Даша, — Вова оторвал мешок от пола, протянул Быстрову и выскочил из квартиры, напоследок оглядев. Нет, ничего не забыли. Прикрыл дверь, подбадривая карабкающегося по лестнице вверх Дениса. Чердак сухой на удивление. Вова такому редкому явлению даже улыбнулся. Открыв люк, Денис вынырнул на палящее солнце, принимая мешок. — Увесистый какой, пиздец, — ругается он, подавая руку для Вовы. — А чего ты хотел, накидал, наверное, хуйни туда и жалуется теперь, — хмыкает Вася. — где Даша? — В том дворе должна быть, — Вова кивает куда-то, отряхивает колени и скидывает с плеч плащ, но не Дрейк с Васей. Они остаются в них, хотя нужно бы переодеться. Вова срывает сырые перчатки с ладоней и кидает их в тот же самый мешок. Всё страшное позади, и Владимир выдохнул тягостно. От такого движа он, честно говоря, отвык. Последнее такое дело было в апреле, а сейчас уже август. Все уселись в машину, только Вова попросил освободить водительское место. Даша прыгнула тут же назад, к Денису, слушая крики Братишкина о том, какой Катана уёбок. Перепутать адреса! Немыслимо! На спидометре стрелка достигла ста двадцати, и для темноволосого это, кажется, не предел. Быстров рявкает на него, чтобы скорость снизил, и Вова слушается, недовольно зыркнув на профиль рыжего. Может быть, так и правда будет лучше. Мало ли, врежется, оторвав руки от руля, чтобы вновь ими всплеснуть. Они ехали довольно долго, постоянно петляя, потому что Вова путь забыл, выехали наконец из города и остановились недалеко от залива. — Извините, — буркнул Вова. За этот всплеск эмоций ему правда не по себе. Своими криками он постоянно пугал Дашу, орал на Дрейка за его возбуждённость от первого дела, а к Васе претензий никаких, в прочем, как и всегда. Братишкин достал ключи из зажигания, вышел из машины и глянул на большие воды, получая ледяным ветром прямо в лицо так, что вдохнуть невозможно, он отвернулся мигом, обошёл машину и открыл багажник, вынув мешок. Волосы мешались жутко, и от этого хотелось только закричать. Он на взводе, всё не так, как он хотел. Рынок не вернёт без убийства главной макаки, как бы сильно Вова этого не хотел, наорал на Дениса, заткнул не самым приятным способом Дашу, обматерив, ограбил не тех, да ещё и попал на старого неприятеля. Братишкин, снова прокрутив всё это в голове, упёрся руками в железо, зажмурился и застонал. Ужасный день. — пиздец, — прошептал он, доставая мешок. Братишкин уселся на берегу, слышал, как закрываются двери и как под чужими ногами стучат камушки. Узел развязать было не так легко, как казалось, пальцы сломать можно. — выкиньте их в кусты куда подальше, — машет рукой на перчатки, морщась. Он обвил мешок ногами, перекладывал в другой хорошие вещицы, а дешёвые, которых на удивление было мало, давал Быстрову и Денису, чтобы выкинули подальше в воду. В руки ему попалась небольшая статуэтка, сантиметров пятнадцать, с неразборчивой подписью на подставке. Вова забил на неё, бросил в другой мешок и снова бросил всё в багажник. Работа быстрая, топтаться сейчас на месте нельзя, рассматривая краденое. В другой раз. Раздаст их по рукам из восемьдесят девятого и будет спать спокойно. Хотя навряд ли, ведь на его плечах смерть горячо любимой жены Вадима Козакова. Он закурил, тихонько чиркнув спичкой. Даша села рядом, устроив голову на чужом плече, и это помогло Вове значительно остыть. День в самом разгаре, а он уже устал. — По приезде напомните позвонить Гвину, — Братишкин кладёт свою голову на Дашину, выдыхает остатки дыма и прикрывает глаза. — Гайка, вези домой.