***
— Шеф! — крикнул Джоин, разведя руки в стороны, улыбаясь так тепло, что Вова, с обеда поникший немного, даже улыбнулся. На сегодня, как сказал ранее стремящийся завершить работу побыстрее Губанов, хватит. Он не стал задерживать ни Владимира, ни себя тоже. Ну хватит и хватит, Братишкину же лучше. Как-то по пьяни Саня назвал Семенюка шефом, а там и приелось. Чуть что, так сразу «шеф», и Вова чётко понимает, что Джоин либо пьяный, либо действительно вляпался по самые уши. Большинство бед у Стародубцева идёт, конечно, от алкоголя, но с ним он всё никак не завязывает. А оно ему надо? Что он будет делать вечером, уезжая либо на электричке к Максу за город, либо к Гвину на окраину, в район бесконечных панелек? Телевизор смотреть и чаи гонять? Это он и вместе с Братишкиным сделает, а выпить в хорошей компании всегда хочется. — Не отлежал себе ничего? — усмехается Вова. Он крепко сначала пожимает руку, а потом обнимает, упираясь подбородком в плечо младшего. Опускает глаза на асфальт, сжимая чужую грудину посильнее. Вова очень соскучился, и Джоин это понимал. Они, стоит отметить, помимо коллег ещё и хорошие друзья, поэтому-то Вова и обнимает покрепче, улыбаясь. Долгая разлука нервы пощекотала. — Чё вы натворили? — игнорирует поставленный вопрос Джоин, хмурится и идёт до машины, прыгая на переднее сидение. Это место он любил, и сколько бы человек в машине не было, какие бы они важные не были, Саня всегда занимал его. — Как понял? — улыбается чуть грустно Семенюк, садится за руль, мимолётно скользнув взглядом по Стародубцеву. — Я видел Дрейка, — пожимает плечами Александр. — он, врачи, менты. Я голову пиздец долго ломал, вещай правду. Вова опустил голову, пристегнулся по привычке и положил руки на руль, крепко сжимая его пальцами. Внутри до сих пор всё вверх дном переворачивается от одного осознания того, во что они вляпались. Стоит ли вообще иметь дело с Губановым, в таком грубом тоне разговаривать с Козаковым тогда? Наверное, нет. Но пути назад нет, да и другого выхода Владимир, увы, не знает. — Там история очень долгая, — вздыхает вымученно Братишкин, мелко улыбается, чтобы расслабить друга, и заводит авто. — где Дрейк лежит? Знаешь? — Где-то на втором, скорее всего где решётки на окнах, — пожал плечами Стародубцев. — Мистер очевидность, — фыркает Вова, глянув в зеркало заднего вида на больницу. — Как Даша? — Джоин полез в бардачок, порыскал там в поисках пистолета, но ничего, кроме прав Вовы и документов на машину не нашёл. — Давно её не видел, — признаётся шеф, краем глаза замечая растерянность Стародубцева. — чего ты? Александр закрывает бардачок, суёт руку под сидение, но и там тоже пусто. И в кармане водительского ничего. Джоин поднимает глаза на шефа, хмурит тонкие брови и возмущается, но Вова молчит, смотрит пустыми глазами на дорогу, поворачивая руль налево. Он не знает что ответить. Может сохранить своё маленькое ОПГ в тайне от милиции и можно, но наоборот — нет. — Я специально всё убрал, — отвечает спокойно Вова. Стародубцев, до сих пор ничего не понимает и смотрит на Братишкина как на дурака. Вова прекрасно видел эти возмущённые глаза, это недопонимание, но держал рот на замке. Хочется подумать над тем, что хранится сейчас в тайне и стоит ли говорить про Губанова. А пистолеты он убрал на всякий случай. Вдруг, им с Алексеем придётся ехать на другой конец города? Вдруг он заглянет в бардачок? Или ещё куда? — Зачем? — Мы неудачно грабанули тех, кто прострелил тебе к ебеням колено, — начал Вова. — а неудачно потому что припиздохали не в ту квартиру. По итогу ёбнули жену Козакова как свидетельницу. — Жену того, с кем ты срался лет пять назад? — Да, того, — закивал Вова. — с нами Дрейк был заместо тебя, его по уликам поймали. Джоин затих, а Вова, ранее наблюдающий за ним, уставился в лобовое стекло. Стародубцев думает, что много упустил. Одно неудачное слово выбило его из жизни на несколько недель. — И что теперь? — подал голос Стародубцев, открывая дверь авто. Он шагнул на вымощенный тротуар, огляделся и подтянул свои заказанные джинсы с мелкой дырочкой на правом колене. Сами штаны были модные, так ещё и это небольшое бордовое пятно, пару потёртостей и неаккуратный разрез пулей делали их самым обожаемым Джоином шмотьём. Он шагал чуть прихрамывая в сторону бара, опирался на плечо Вовы, слушая байку о том, что от выпитого алкоголя всё в секунду болеть перестанет. Стародубцев искренне верил в это. Чем ближе к вечеру, тем громче и светлее в барах. Подобные заведения были на удивление редки, оттого Вовой и любимы. Не на каждом углу можно культурно побухать. Рюмки в Саню влетают только так. Вова же обошёлся одной бутылкой пива. Ему ещё домой отвозить это пьяное раненое тело, по дороге продолжая слушать то, какие медсёстры в больнице красивые и как Джоину хотелось их полапать. Животное, ей-богу. Лишь бы потрахаться, нажраться водки и попеть с друзьями до сорванного голоса. Но Братишкин знает его чуточку лучше и понимает, что Саня внутри другой. Просто от радости ему сносило крышу, что сегодня и произошло. — А Дрейку что грозит? — спрашивает неожиданно Джоин, отрывая граненую рюмку от стойки. Он опрокидывает её в себя даже глазом не моргнув. — Полный срок, то есть дохуя, — произносит полупьяно Вова. — И что делать? — Александр подпёр голову кулаком, сонно глядя на шефа. Вопрос, конечно, не сложный, но Вова встрял. Он опустил глаза на свои колени и пожал плечами. — а может домой? Стародубцев настолько редко сам предлагал ехать домой, что чаще можно увидеть четыре солнца. Сейчас он понимал, что настроения веселиться у Владимира нет, да и такие проблемы на них обрушились, что алкоголь поперёк горла встал. Братишкин пожал плечами, достал из кармана пару долларовых купюр и бросил на стойку, кивнув головой на выход. Стародубцев вывалился из бара, доковылял до иномарки и уселся в салон. Закрыл дверь с помощью шефа и, наблюдая за ним, положил голову на подголовник. Слабость до костей добралась. Он расслабился, вдыхая приятный аромат искусственной кожи салона. Семенюк обошёл авто, оглядел тёмную улицу и уселся за руль. Плевать, что он пьян. Он может контролировать себя, и это главное. Только не может контролировать Джоина. — Отвези меня к Саре, — умоляет Стародубцев, начинает ёрзать на месте и наваливаться на Вову, когда они свернули на самый любимый Вовой проспект — Невский. До него ехали в полной тишине. — Завтра, я тебя и так к себе везу, — отмахивается немного протрезвевший шеф. Он молчал долго, выходя из мыслей. Братишкин посмотрел на чуть погрустневшего парня с секунду, завернул на Кирочную и прибавил газу. Джоин довольно залепетал, заулыбался, глядя на дорогу, осознав наконец, что едет к Братишкину отсыпаться, а не в пустую квартиру со старой стенкой из восьмидесятых и пружинным матрасом в углу единственной комнаты. А Вова остался таким же серьёзным. Сильнее давил на газ, пробуждая жителей окружающих домов. Упасть на кровать и отключиться — единственное желание. Он устал невесть от чего. Джоин в миг уснул на диване, укрытый самым тонким, любимым им пледом, а Вова только стягивал штаны. Одним полуоткрытым глазом следил за процессом, а второй уже закрыл. Невозможно держать их открытыми. Он завалился на подушку, нашёл уголок одеяла и натянул его на себя, облегчённо выдыхая в холодную наволочку. С этим ежедневным терзанием своих мозгов он скоро свихнётся. Даже во сне Дрейк сидит за множеством вертикальных прутьев, за железными, неподдающимися дверьми. Нигде нет покоя. Он поворочался, пытаясь прогнать сон, и поднялся на локтях, устало глядя в стену. За окном уже рассвело, макушки деревьев горели от лучей яркого солнца, и Вова опустил глаза от этой яркой картины на вторую половину кровати, которая редко использовалась Вовой. Там лежал Джоин, укрытый одеялом, под которым спал сам Семенюк. От такой картины дыхание перехватило. Шеф толкнул в плечо младшего, совершая попытку пробудить его, но всё в пустую. Стародубцев спал как убитый, ни разбудить ни сдвинуть. Братишкин выбрался из-под одеяла и глянул раздражённо на друга, поправив свою рубашку. Он лениво зашагал из комнаты, морщился от холодного узорчатого паркета и тёр всё время глаза, чтобы полностью проснуться. Каждую стену своей квартиры он выучил наизусть, вслепую дошёл до кухни, остановился у газовой плиты, достал спички с небольшого ящичка с сахаром и солью и зажёг газ, поставив полупустой чайник на синюю розочку. Умывшись, посмотрев на себя в зеркало снизу вверх, он вышел в гостиную, остановившись у небольшого стеллажа с книгами. На диване развалился Жожо, закинув руку на мягкую спинку. С раскрытым ртом и хмурым лицом он дрых без задних ног. — Не квартира, а общага, — возмутился Вова. Место сбора самых несчастных, бухих и одиноких. Чуть выпил и не к кому ехать? Вова всегда дома. Скучно? Вова поможет. Проблемы? Ты знаешь, где искать Семенюка. А кто поможет ему? — Пешков! Серёжа раскрыл резко глаза, уселся, испуганно глядя на Вову. На свою фамилию он откликается всегда, ведь если его зовут так, значит он что-то натворил и лучше сознаться. — Почему я из-за тебя в одной постели с Джоином просыпаюсь? — голос не звучал строго, наоборот, Вова усмехался над ситуацией. Братишкин оторвал плечо от стеллажа, прошёлся до дивана и уселся рядом, заглядывая под волосы Серёжи. Лицо парня скривилось, и он зажмурился, чуть покачиваясь сидя на месте. — Отрезветь ещё не успел? — подаёт голос Вова, мелко улыбаясь. — в чём причина, Жож? Но Пешков молчал. Добрая ухмылка с лица Вовы исчезла, осталась только растерянность. Ноги начали замерзать. Ждать долго он не мог, скоро засвистит чайник и разбудит ещё и Джоина, но как только эта мысль пронеслась в голове Братишкина, Серёжа кинулся на старшего, утыкаясь носом в плечо. Вова чуть не взвизгнул от неожиданности, замер на секунду и боялся даже пошевелиться. — Что с Дрейком? — прошипел Пешков, ощущая на спине горячие ладони. Вова на вопрос не ответил, шикнул только «потом» и устроил подбородок на подрагивающем плече. Самому не легко, а поддержки для Жожи тем более не хватает. Слышать, как младший шмыгает, сильнее стискивая грудину в объятьях — невозможно. Вова закрывает глаза, чувствуя вину. Неприятный осадок на весь день. — где он? — Ты по этому поводу пил? — отводит тему разговора Вова, начиная поглаживать вздымающуюся спину. — Ты хоть что-то делаешь? — вспылил Серёжа, оторвавшись от Семенюка. Вова испуганно обвёл его взглядом, хотел было что-то сказать, но ком в горле не давал. Чуть разъярённый взгляд Пешкова больно сжал сердце. — Да, — кивнул еле заметно Вова. — я делаю всё, что в моих силах. Пешков промолчал. Он завалился на бок, отвернулся к спинке дивана и смотрел пустыми глазами в потёртую обивку. А Вова почти ничего не чувствовал. Он совсем потерялся в своей голове. Редко, но Братишкин вспоминал тот разговор в машине вечером, когда они с Серёжей только узнали о задержании Дениса. Это он виноват во всём. В неволе Шевцова нет ничьей больше вины. — Если я не вытащу его из тюрьмы, то пристрелите меня моим же пистолетом у Невы как последнюю суку, — безэмоционально произнёс Вова. Чайник начинал свистеть, звать, и темноволосый поднялся, уходя на кухню и наливая заварку в кружку. Рукава большой белой рубашки как всегда мешались, и Вова раздражённо подвернул их, блеснув серыми глазами по голубому небу за окном. Петербург слишком радует. Ясное небо не в первый раз красит вид из окна на этой неделе. Вот только настроения нет даже улыбнуться этому голубому чуду. Долго Вова с каменным лицом не продержался, тревога взяла верх. Он встрепенулся, глотнув горячего напитка, и вышел в небольшой коридор, освещённый только еле пробивающимися лучами солнца и прошёл снова в свою спальню, через стеклянную дверь разглядывая Серёжу на диване. Тот ёрзал, переворачивался с боку на бок, не мог снова уснуть. Вова вздохнул тяжко, обернулся на лежащего звёздочкой Джоина и уселся лениво на самый край кровати. Никуда идти не хотелось, он даже не выспался. Даже по отражению в зеркале понятно, что сна ему сегодня точно не хватило. Тощая от недельной беготни и стресса фигура, не стриженный затылок, слипающиеся глаза и мешки под ними. Белая мятая рубашка на размер больше была уже так затаскана своим хозяином, что, кажется, на воротник скоро будет пришита заплатка. Он похож на типичного русского, пашущего на благо страны и своей семьи, проклинающего власть и всё, что под руку попадётся. Но он просто неудачник, виноватый во всех своих проблемах. Братишкин осознал это с грустью, проклял себя раз десять и собрал все силы в кулак. Натянул улыбку на лицо, взглянул в последний раз в зеркало и поднялся, снова уходя на кухню. Ещё одна кружка еле тёплого чая его окончательно пробудила. Он полностью привёл себя в порядок, натянул майку, олимпийку и обернулся на Джоина. Стародубцев же на каждый шорох открывал глаза, оглядывал комнату, цепляясь взглядом за часы, и снова погружался в поверхностный сон. — К Саре поехали? — улыбнулся Вова и наблюдал за окончательно просыпающимся Александром. Каково утро у Губанова? Ужасное. Громкие голоса с соседней комнаты просто с ума сводили. Ну кто с самого раннего утра будет выяснять, почему закрылся ларёк у дома? Ну не продают теперь там водку и что? Не повод поднимать балаган. Он перевернулся с боку на бок, холод забрался под одеяло, обжёг обнажённую спину и плечи, а Губанов нашёл силы только чтобы поморщиться. Лучше бы он проснулся от будильника, чем от скрипучего, сорванного голоса. Воскресенье Губановым обожаемо. Выходной, когда он может побыть наедине с собой, почитать что-нибудь из коллекции хозяйки и просто выспаться. Или забить весь день мыслями, как сегодня и вышло.***
Пока Стародубцев продолжал своё веселье вместе с Сарой, Вова под шумок слинял. Нет никакого настроения наблюдать за этими двумя голубками, как-то мешать им своим присутствием и тому подобное. Он лучше снова возьмётся за ментовские дела. От утреннего умиротворения ничего не осталось: небо затянуло свинцовыми тучами, поднялся рвущийся ветер, духота ушла. Первый жёлтый лист упал на тротуар. Завтра начнётся сентябрь, месяц, когда Вова только должен был вернуться в Петербург, но, честно говоря, за время, что он здесь провел, Братишкин устал. Москва ему до сих пор не симпатизировала, но туда хотелось, чтобы отдохнуть. Семенюк измотался. Темноволосый грустно посмотрел на осиновый лист, потёр ладони в попытках согреться и отправился вдоль дома на поиски телефона. Наверное, он слишком сглупил, не кинув на заднее сидение автомобиля свой плащ. В одной олимпийке долго не проживёшь, а телефона всё никак не видать. — Руслан? — Вова упёрся ладонью в стекло, опустил голову, крепко прижимая телефонную трубку к уху. — Руслан, ты? Сквозь шум машин, сквозь крики пьяниц на другой стороне дороги мало чего было слышно. Телефон, это, конечно, очень удобно, но такие будки удобством не славились. Мало того что их хрен найдёшь, так они ещё и платные. Вова хмурился, пытался выловить хоть слово с другого конца провода, но безрезультатно. Тушенцов что-то мямлил на протяжении пяти секунд, а потом сбросил. Братишкин вернул на место красную трубку, опустил руки вдоль тела, прекрасно понимая, что сейчас происходило на другом конце провода. Противный холодок пробежал по спине. Испуганный, чуть взволнованный взгляд скользнул по невзрачной телефонной будке, упал на пока что сухой асфальт и остановился на алых, замёрзших ладонях. Не впервой Вова с таким сталкивается, вот только до сих пор не знает что делать в такой ситуации. В прошлый раз всё закончилось далеко не радужно, Харда спасти не удалось. Лишиться хорошей подушки безопасности в виде Тушенцова он тоже сейчас не может. Руслан, хоть они и не так близко общаются, был хорошим приятелем для Вовы. Братишкин встрепенулся, застегнул быстро олимпийку, чуть не защемив подбородок собачкой, и зашагал быстро к авто. Такой подставы от жизни он никак не ждал. Каждый новый день — новое испытание. Психическое, физическое. Испытание всего Вовы. На стрессоустойчивость, на ловкость. На всё, что в человеке есть. И Семенюк каждое испытание проходит успешно. Пока что. Он открыл багажник, поднял резиновый коврик и наощупь обнаружил пистолет. Благо он убрал их недалеко, не выкинул вовсе из БМВ. Покрутив его немного в руке, проверив пули, Вова сел на водительское. Тревога не отступала, наоборот давила со всей силы, заставляла Братишкина сильнее сжимать руль, давить на педаль до такого, что ногу сводило. Путь, по которому он лишь пару раз добирался до знакомого, сам вырисовывался в голове. Дай Семенюку волю — пристрелит всех, кто был в этой квартире помимо Руслана. Небольшой коридор, переходящий в кухню с перегородкой в виде окна был весь утоптан, весь в ещё тёплой, алой крови. Венозная мазала торс, тёмно-красным пятном разливалась по полу подле ослабленной руки. Братишкин даже бровью не повёл. Хладнокровно смотрел на бездыханное тело знакомого и усмехался. Кто же знал, что утренние планы сведутся к такому. Вова присел на корточки подле убитого, оглядел с ног до головы остывающее тело, поймав себя на мысли, что он в любой момент может уйти таким же образом. Любое неверное движение, любое лишнее слово — пуля полетит в лоб или в живот. Может быть, все прошлые разы просто удача была на его стороне? Улыбалась ему, давая один шанс за другим. Словно усмехалась каждый раз, жаждала его новых ошибок и проступков. Яркий олимпос блеснул на кухне. Вова старался не поднимать глаза на кровавое месиво прямо перед ним, оглядывал стол в поисках мелкого перекуса и думал о чём-то отвлечённом. Вернее, пытался. Как он завтра будет объяснять Губанову, что главный подозреваемый мёртв? — Хотел попросить тебя выдать заместо себя кого-нибудь, если реально ты ёбнул, — усмехнулся темноволосый, всё же осмеливались поднять глаза. — а вот оно всё как обернулось. Как трагично и кроваво. Жаль. Сложно описать то, что сейчас в голове у Владимира крутится. Этот ураган мыслей когда-то да сведёт его в могилу. Смотреть на Руслана в таком виде не страшно, не мерзко, а скорее грустно. Семенюк поморщился, открыл бутылку водки и плеснул пару грамм в горло, потом сделал ещё глоток, и ещё один, завершающий. — Вот смотрю я на тебя, — начал, улыбаясь, Вова, — и понимаю, как мы похожи были. Два молодых, потерянных в судьбе пацанёнка берутся за то, что может их убить. Становятся врагами, а потом их пути расходятся. Не так сильно, конечно, как кажется, но всё же, — хмыкает Братишкин, ставя на место бутылку. — а потом вдруг раз! — хлопок ладоней раздался на кухне. — и снова сплетаются. Нас никогда, с момента знакомства, жизнь далеко не разводила. Семенюк сунул руки в карманы, вальяжно подошёл к телу, одновременно с этим подобрал телефонную книгу с пола и склонил голову, роняя последние фразы: — А сейчас развела окончательно. Ты знал, что тебя эта хуйня убьёт. И я знаю, что не доживу до старости лет, — прикрывает глаза, снова грустно улыбаясь. — прощай. Прости, что не успел. Покинул квартиру на негнущихся ногах. Всё им сказанное было больше утешением для себя. Нет, Владимир не поехал крышей окончательно. Как бы он не пытался держать нос выше, спускаясь по лестнице, всё не выходило. Братишкин опустил голову наконец, сдавшись, вышел под моросящий дождь и стиснул челюсти, глубоко вдыхая и резко выдыхая городскую свежесть. Сжал кулаки так крепко, что от впивающихся в кожу ногтей стало больно. Всё-таки Семенюк иногда нуждается в поддержке. Что с ним случилось сегодня — непонятно. Он расслабился как-то, разнылся. Ранее сжатые в кулаке стойкость и воля куда-то испарились. Словно песок сквозь пальцы пробежали, ни песчинки не оставив. Парень уселся за руль, завёл не успевшую остыть машину и сорвался с места, пистолет и книжку кинув на соседнее пассажирское. — Снова наставите пистолет? — то ли испуганно, то ли с насмешкой произнёс Сергей, крепко держась за ручку двери. — Если придётся — наставлю, — качнул головой Братишкин, пожимая плечами. Наверное, он выглядит очень жалко. Но об этом думать не хотелось. Владимир сжимал одной рукой в кармане пистолет, пока что не готовясь его доставать, — он искренне надеется, что делать этого не придётся, — а в левой держал небольшую красную книжечку, исписанную номерами. — Вы какой-то странный мент, — констатирует факт парень. От такого заявления Владимир усмехнулся безобидно. — А я и не мент, — разводит руками, оставив пистолет в кармане. Не стоит лишний раз пугать свидетеля. — ни один человек с погонами не будет направлять пистолет ради того, чтобы вытащить из свидетеля информацию. — Что правда, то правда, — усмехается на секунду Сергей, поднимает глаза на Владимира и несмело подаёт голос вновь. — а чего Вы пришли? — Пару десятков минут назад неприятный инцидент произошел.***
— Не доброе утро, — фыркнул Вова. Он влетел в кабинет как ураган, снял с шеи шарф и уставился сонно на Губанова. Тот был в гражданском, наблюдал за ворвавшимся в кабинет парнем, подперев тяжёлую голову рукой. — А что в нём такого плохого? — тихо спрашивает лейтенант. — Холодно пиздец, да ещё такие страсти кипят вокруг нашего, вроде, безобидного дела, — Владимир блеснул глазами, тут же грустно опуская их. Он снял пальто с плеч, кинул его на крючок и уселся за своё новое место. Столы стояли друг от друга всего в паре метров. Вова при желании мог дотянуться до стола лейтенанта, но к Губанову вообще никак лезть не хотелось. — Безобидного? Странное Вы слово подобрали для дела по убийству, — усмехнулся Алексей, облокотившись на спинку стула. Сидеть ровно у него раньше всё никак не получалось: ёрзал постоянно, то ногу под себя сложит то ещё что-нибудь, а при Семенюке так не расслабишься. — Ну, несмотря на это, — отмахнулся Братишкин. — вчера убили Руслана, нового подозреваемого. — Откуда информация? — Собственными глазами видел, — пожал плечами Семенюк. Питер продолжал удивлять погодой, а Алексей постоянной сменой отношения к Вове. Пару дней назад поглядывал раздражённо, позавчера ещё сильнее остыл, а сегодня расслабленно глядел на Братишкина. Наверное, Владимир — параноик. Ну не может же от раздражения и чуть ли не гнева человек за пару дней дойти до полного спокойствия? Губанов какой-то слишком странный. Темноволосый незаметно для лейтенанта оглядел скептически его, закинул ноги на стол и уставился в потолок. — снова съездил вчера к Сергею. — И каковы плоды? Мы допросили его полностью ещё в субботу, все кости трупу перемыли, — на лице Губанова появилась неясная эмоция. Он был огорчён, немного на взводе, и это всё смешалось на привлекательном лице лейтенанта. Но резкий, грубоватый голос не заставил Вову даже бровью повести. В голове лейтенанта до сих пор не укладывается, как Сергей, только глянув на Владимира, тут же заговорил. А тут поехал ещё раз и узнал дополнительную информацию. Может быть, он что-то скрывает? Может, они все водят лейтенанта вокруг пальца? — Я предложил собраться им той же компанией. Мы перебрали половину номеров, нашли пару схожих, странных номеров в книжках того Руслана и Сергея. Подозрения пока на них. Логика Вовы лейтенанту, честно говоря, понравилась, но это не эффективно. — И что Вы предлагаете делать дальше? — Совместить приятное с полезным, — Вова раскрыл глаза, опустил взгляд с потолка на сощурившегося лейтенанта и улыбнулся игриво. — отправлюсь на ту небольшую странную вечеринку и на месте разберусь. — А не легче сейчас узнать адрес, исходя из номера телефона, и поехать сегодня же? — Мы находимся в каких-то рамках по времени? Куда нам спешить? Я и так, как видишь, беру всё на себя, — Вова устал от этого идиотского «Вы». — потому что племянник мой, потому что я частично виноват в том, что не дал закончить тебе дело. Тебе что-то не нравится? Губанов смотрел в упор в глаза Владимира, щурился, снова начиная закипать. Вроде смирился, выдохнул, настроившись на спокойную работу, а Семенюк снова всё вверх дном переворачивает, и уже от прежнего спокойствия опять ничего не остаётся. — Тогда я с Вами, — фыркнул Губанов, вылетая из кабинета.