Завтрак на Плутоне

      Громкая мелодия звонка вырывает Чонгука из приятного сна, вызывая в нем отвращение к представшей перед глазами реальности. Парень приподнимается на локтях, поворачивая голову к тумбочке, на которой не перестает вибрировать телефон с доносящейся из динамиков ненавистной мелодией.       Сжимая в руках аппарат, Чон невольно хмурится, замечая на экране неизвестный номер. Он тут же принимает сидячее положение и настороженно всматривается в горящие цифры. Тело пробивает невесомое волнение, молящее не отвечать на звонок, но пальцы все равно проводят вдоль экрана, принимая вызов, и подносят телефон к уху.       — Да?       — Рад слышать тебя, Ферзь, я уже думал, что твой голос навсегда останется для меня лишь отдаленным воспоминанием, — по ту сторону трубки проносится до ломоты знакомый хриплый тембр парня.       — Откуда у тебя мой номер? — Чонгук сжимает зубы, вслушиваясь в ненавистный голос Сокджина, сдерживая необъяснимый порыв сбросить звонок, так и не дождавшись ответа.       — Удивительно, что из всех возможных вопросов ты решил задать именно этот, — Джин усмехается, явно наслаждаясь разворачивающейся беседой тигра и его жертвы. — Ферзь, я хочу предупредить тебя лишь один единственный раз — верни то, что принадлежит мне, а я в свою очередь не трону то, что является твоим.       — Ты не умеешь вести переговоры, Сокджин, я не вижу в твоем предложении никакого компромисса. — Чон расплывается в улыбке, выпуская язвительную усмешку куда-то в воздух, касаясь ею динамика и уха собеседника.       — Что ж, может, тогда тот паренек перевесит чашу весов? — доносится кристально металлический голос, наполненный застывшим в нем хладнокровием. — Если я не ошибаюсь, его зовут Пак Чимин? Знаешь, Ферзь, на тебя я так и не смог ничего найти, но вот на того парнишу у меня достаточно информации, чтобы разрушить обе жизни: и твою, и его.       От услышанного имени тело Чонгука наполняется гневом, что вонзается иглами в его вены, сочась вдоль капилляров и разбавляя кровь ядовитой злостью и ненавистью. Сокджину не следовало делать этого, его язык не смел произносить так небрежно имя Пака, упоминая в грязном диалоге его чистый облик.       — Еще хоть раз из твоей пасти прозвучит его имя, и я обещаю, что пуля, выпущенная из твоего излюбленного пистолета, завершит свой путь в твоей грудной клетке, — Чон опускает голос до пугающего рыка, позволяя ненависти и гневу окутывать свое сознание.       — А теперь ты послушай меня, — Джина произносит совсем холодно и бездушно, пропитывая звенящий тембр желчью и раздражением. — Если ты не приедешь к амбару через час, я достану этого малыша, где бы он ни был, и тогда он будет захлебываться моей спермой прямо у тебя на глазах, слизывая с пола каждую упавшую на него каплю. Не недооценивай меня, Ферзь, и не заставляй ждать.       Звонок сбрасывается в момент, когда Чонгук выкрикивает неумолимо громкое «сукин сын!», выплевывая злость в уже пустую трубку. Чон отбрасывает телефон в сторону, а под кожей не остается ничего кроме ярости, вплетающейся в вены, лимфатические узлы и кровеносные сосуды, пропитывая сердце и отравляя мозг. Поднимаясь с кровати, Чон достает из-за ржавой батареи пистолет, крепко сжимая его рукоять в тонких пальцах.       Кто для тебя этот парень, что ты так рискуешь из-за него, свободно отдавая собственную плоть на растерзание хладнокровному зверю?       И ответ невыносимо прост: «Я — лишь герой старого фильма, а он словно последний человек на земле, которого я должен спасти, чтобы моя собственная история не закончилась неизбежным, иссушенным финалом».       Чонгук выходит на улицу, поднимая впадины глаз на кусок неба и отсчитывая в голове каждую пройденную секунду. Он не хочет терять ни минуты, но ключи автомобиля выпадают из дрожащих рук, а глаза то и дело оглядываются по сторонам, словно боясь, что какой-то мимолетный прохожий заметит укрытый в нагрудном кармане пистолет.       Улицы тянутся знакомой кинолентой, сменяя шум просыпающегося города на тишину заброшенных домов и лесопилок. Чон останавливает автомобиль напротив старого широкого амбара, ощущая, как сердце начинает толкать ребра от накрывающей ненависти, что сидит на потертых цепях где-то внутри, скаля свои острые клыки и ожидая момента, когда металл треснет и выпустит её на свободу.       Заходя в обшарпанное здание, Чонгук проходит вдоль знакомого коридора и вынимает пистолет из кармана, сжимая его в руке и укладывая палец на спусковой курок. Прямо сейчас он — часовая бомба с тысячью узлами и проводами, натянутыми тонкими струнами нервов.       Чон открывает дверь зала, в котором в прошлый раз встретил Сокджина, и, стоит сделать всего один шаг, перед ним предстает ненавистный силуэт в идеальном белоснежном костюме и довольной улыбкой, озаряющей лицо.       — Какой же ты пунктуальный, мне нравится это, Ферзь, — уголки рта Джина вздрагиваю вверх, и брошенная усмешка сплетается в один ренессанс с поднятым к его лбу пистолетом. Дверь позади Чонгука хлопает, и пара верных псов Сокджина наставляют на парня стволы, явно рассчитывая на преимущество в их пользу.       — Господи, за что же Земля таких гоблинов-то рожает? — Чон расплывается в довольной язвительной ухмылке, огибая стоящих по двум боковым сторонам от него мужчин с искалеченными лицами, покрытыми шрамами и ожогами. В венах начинает пульсировать зажигательная смесь гнева и ярости, переплетая между собой рвущиеся в бешеной агонии нейронные связи.       — Парень, опусти пистолет, он ведь даже не заряжен, — Джин укладывает руки в карманы, показывая всем своим видом, что в этой войне Чонгук уже в проигрыше.       — Уверен? — улыбка спадает с лица Чона, и вслед за просиявшими напряженностью глазами Сокджина следует прозвучавший в безмолвии щелчок затвора, — пуля была в канаве ствола, не пытайся меня обманывать.       — Послушай, ты слишком юн, чтобы быть смелым, — Ким тяжело усмехается, вот только Чонгук видит в его глазах явное волнение и злость. — В моем подчинении куча вооруженных до зубов людей, не будь идиотом и просто положи пистолет на пол. Я всего лишь хочу поговорить с тобой.       Чонгук обводит пронзительным взглядом Джина, а затем и его верных псов, досадливо понимая, что в этой битве ему действительно не выйти победителем. Медленно опуская оружие под ноги, Чон поднимает ладони на уровне лица, показывая этим жестом собственное смирение.       — Повязать его, — слова Сокджина проносятся вдоль комнаты, словно приговор судьи: холодно, безразлично и обреченно.       Чонгуку заламывают руки, с болью выворачивая плечи и принуждая покорно опустить голову. Чон морщится, ощущая, как один из парней с силой сжимает его запястья, обматывая тонкую кожу липким полиэтиленовым скотчем. По внутренней части ног неожиданно бьют металлической балкой, и парень мучительно прикусывает губу, падая на колени.       Сокджин делает пару шагов навстречу к Чонгуку, зарываясь пальцами в его черные волосы, с силой сжимает их в кулаке и тянет локоны на себя, поднимая взор мальчишки, искаженный взаимной ненавистью.       — Я действительно хотел по-хорошему, но, видимо, ты один из тех проблемных детей, которых каким-то чудом обошел естественный отбор, — Джин усмехается, заглядывая в яростный взгляд цвета коньяка, плещущегося в хрустале снифтера*. — Какого черта ты такой уебок, Ферзь?       — В моем детстве царил матриархат*, — Чонгук расплывается в своей коронной ухмылке, не спуская с Кима леденящих душу глаз.       — Твоя мать была такой же сукой, как и ты? — Сокджин видит, что его слова впиваются в кожу Чона острыми ножами, и от его тусклого, расцветающего ненавистью взора становится невыносимо интересно, что с ним может быть дальше.       — Когда попадешь в ад, обязательно спроси у нее, — Чонгук проводит языком вдоль губ, смотря на Джина с нескрываемым омерзением.       — Мелкий сученыш, если бы я мог, то прямо сейчас бы окончил твою жизнь в этом гнилом амбаре. — Сокджин скалится, вжимая голову Чона в пол и придавливая его щеку в каменную гладь, а затем, делая глубокий, успокаивающий вдох, медленно разжимает пальцы, отходя от парня.       — И что же тебе мешает? — Чонгук проговаривает совсем медленно и напористо, выводя Кима из себя своим наглым языком.       — Та дурь, что ты доставил мне… Это оказался невероятно хороший наркотик, заслуживающий большего, чем те копейки, что я заплатил тебе, — Джин поджимает пухлые губы, бросая на парня свой безупречно безжалостный взгляд. — Мне нужно около сотни подобных закладок.       — И причем здесь я? Закажи у моего босса, я всего лишь поставщик, — Чон пожимает плечами, ощущая, как изолента неприятно сковывает кожу, окутывая запястья невыносимым зудом.       — Он разорвал со мной все связи как только я попросил его доставить тебя ко мне за пару сотен баксов, — Джин усмехнулся, прочесывая руками волосы, убирая челку к затылку с горящих яростью глаз. — Поэтому мне нужно, чтобы именно ты достал для меня эту чертову наркоту.       — Воровать у своих же? — Чонгук язвительно усмехнулся, выгибая одну бровь и всматриваясь в металлический взгляд напротив. — Я лучше стекла нажрусь, чем лягу марионеткой под твои слова.       — Ферзь, тебе не нужно воровать, мои люди сами все сделают, твоя задача состоит лишь в доставке той коробки, что ты завтра повезешь по названному мной адресу, — Ким расплывается в ухмылке, замечая изумленный взгляд напротив. — Твой так называемый босс упомянул ее вчера, заявив, что и без моих денег неплохо справляется. Поэтому у меня остался только ты и твой выбор, в котором есть лишь два варианта ответа.       Чонгук зажимает зубы, опуская голову с тяжелым грузом ответственности, что капает горячим воском на его кожу. «Либо Намджун, либо Чимин… решай, Чонгук, кого из них ты спасешь, а кого запятнаешь собственным предательством?»       Эта развернувшаяся борьба, прозванная жизнью, напомнила ему гребаный вечерний автобус, в котором бывает настолько душно, что невольно начинаешь завидовать тем, кто выходит из него, бросаясь под платформу несущихся колес.

***

      Пасмурный весенний день отбивал шестой час надвигающейся границы вечера. Это было долгожданное время встречи. Их встречи.       — Ты молчаливый сегодня, — Чимин облокачивается спиной о каменную поверхность моста, наблюдая за тем, как уже третья по счету сигарета выгорает в руках Чона.       — Просто наслаждаюсь тишиной.       «Я слишком устал слышать вопль собственного разума, бесконечно ругающегося с сердцем».       Этот мост уже давно стал их убежищем, словно потертая, старая коробка из-под обуви, в которую когда-то в детстве каждый мог прятать собранные фишки, чтобы никто и никогда их не нашел. Чонгук переводит взгляд на Пака, всматриваясь в его привычный профиль, и вместо прежней чистоты видит окровавленные изгибы его скул, шеи, ключиц, а затем и ухмыляющуюся фигуру Сокджина, сжимающего своими пальцами его хрупкие плечи.       Резко прикрывая глаза, Чон пытается отогнать представший фантом, вот только это не просто призрак, от которого можно избавиться с помощью закрытых век, — он всплывает изнутри его роговицы, высеченный иглой на сетчатке. Парень делает глубокие вдохи, обещая себе, что не даст никому коснуться Чимина, подставив свою ладонь к направленному на его хрупкую фигуру ножу и грудь к дулу пистолета.       Окурок сигареты падает вслед за первой каплей нескончаемого дождя, и холодной руки Чонгука касается маленькая, теплая ладошка, заставляя парня в изумлении перевести взгляд на Пака.       — Пошли, переждем дождь под мостом, — на лице Чимина появляется легкая улыбка, и Чон начинает ненавидеть ту жалкую ущербную мышцу, что бьется в его ребра, создавая невыносимые пульсации, от которых немеют руки и легкие забывают делать вдохи.       Они прячутся под куполом каменного моста, окидывая вечерний дождь продолжительными взглядами. Их плечи лишь невесомо касаются друг друга, создавая призрак прикосновений, словно кожу не разделяют границы одежды.       Чонгук вглядывается в стену дождя, а затем переводит взор на Чимина, замечая, как его руки осторожно обвивают локти, пытаясь скрыть озноб. Его тонкая кофта быстро впитала в себя прохладу нарастающего ливня, заставив тело покрыться мурашками, а нижнюю губу слегка подрагивать.       Чон молча делает шаг навстречу парню, сжимая края своей куртки, и, раскрывая ее, укутывает дрожащую фигуру в кожаную ткань, словно в одеяло, плотнее прижимая к себе. Пак поджимает губы, ощущая аромат ментола, который хотелось с жадностью вдыхать вместо воздуха, заполняя им лёгкие до тех пор, пока их стенки не начнут давить в ребра.       — Поехали, я отвезу тебя домой, — голос Чона звучит совсем низко и хрипло, касаясь горячим дыханием русой макушки.       — Я не хочу сейчас возвращаться, — Чимин приподнимает голову, касаясь кончиком носа чужой шеи, сдерживая собственные порывы, чтобы не поцеловать каждую ямку ключиц.       — Чимин… — Чонгук опускает голову, собираясь отстраниться, но тонкие руки тут же обвивают его талию, прижимаясь ближе с перебивающей мольбой.       — Нет, подожди, — Пак заползает руками под куртку Чона, сжимая в пальчиках тонкую ткань футболки, произнося совсем тихо, создавая симбиоз между собственным шепотом и бьющимися о землю каплями дождя. — Еще немного… постой так со мной, еще немного…       Чонгук поджимает губы, пытаясь сдержать рвущуюся на волю улыбку. «Теперь я твое оружие, Пак Чимин. Теперь я — твой конвой, что вырвет сердце каждому, кто осмелится коснуться взглядом твоего лица». Чон опускает голову, зарываясь носом в мягкие пряди на макушке, вдыхая полной грудью аромат весны, вплетенный, словно венок, в короткие волосы Пака.       Их шепот доносился лишь еле уловимыми очерками до слуха под шквалом непрекращающегося ливня. Чонгук держал Чимина в тёплых объятиях, словно охапку цветов, бережно и нежно, боясь стиснуть его небрежными руками сильнее, в то же время, наоборот, не позволяя себе ослабить хватки.       Дождь медленно прекращал играть свою сонату, но даже когда небо озарилось легким солнцем, клонящимся к закату, они не выпускали друг друга из объятий, отстранившись лишь в тот момент, когда их застывшие профили окутал тусклый свет фонарей.       Стоя под куполом старого моста, они даже не знали, что этот вечер, оставивший в груди свой теплый и невесомый отпечаток, превратится в кровавое клеймо.       Вечер заканчивается неизбежной разлукой, что с каждым днем дается им все сложнее. И пусть, на лицах все то же безразличие, а на губах равнодушные слова прощания, в глазах сияет надежда на скорую встречу, дающую последний шанс на завтрашнее утро.       Пак впервые не ощущает той пустоты, что все это время разъедала его изнутри; впервые не боится возвращаться домой, хлопать дверью и с улыбкой отбрасывать в сторону обувь.       Вот только зря… зря ты не боишься, Пак Чимин.       Перед парнем предстает Тэхен, бледный, опасный, одержимый пульсирующим по кровотокам гневом и пылающей в радужках яростью. Он ждал его ровно двадцать три минуты с того момента, как на его телефон пришло сообщение с фотографией.       Пак поднимает на парня взгляд, всматриваясь в едкие, пропитанные обезумевшей тяжестью глаза, что пылают цепной лихорадкой злости. Этот образ невероятно пугает, но Чимин пытается оставаться сильным, пытается держать собственную волю в слабых, сжатых кулаках.       — Тебе понравилось? — голос Кима звучит мертвенно спокойно, словно каждое слово — кусок льда, отхаркивающийся из его рта. — Обниматься с ним… тебе понравилось?       Пак поджимает губы, пытаясь остановить накрывающий его тюль паники и ужаса. Он смотрит фальшиво равнодушным взглядом, пытаясь выдавить на своем лице недоумение, но острая сталь зрачков Тэхена, огибающая его тело, пробуждает внутри страх и ожидание скорого распятья.       — Я не понимаю о чем ты, — Чимин пытается обойти парня, но тот не намерен отпускать его так просто, хватая за плечо и с силой толкая в стену.       Ким делает шаг к испуганному Паку, что прижимается спиной к бетонной поверхности, ища спасение в молитве неизвестному Богу.       — И это тоже ты не понимаешь? — Ким поднимает экран телефона перед лицом Чимина, наблюдая за тем, как его глаза медленно заполняются паникой и страхом, отравляя его тело отчаянием.       В горящем дисплее смартфона высланная скрытым номером фотография со слегка расплывчатыми силуэтами от дождя, но четкими, неподдельными образами двух парней, так крепко и бережно обнимающих друг друга под каменным изувеченным временем мостом.       Он следил за ними… наблюдал через глаза чужого, неизвестного человека, что словно призрак следовал за Паком, оставляя воспоминания в объективе камеры, а затем отправляя их взамен на деньги, даже не догадываясь, что разрушал за жалкие купюры чью-то жизнь.       Тэхен сжимает в руках телефон, а затем отбрасывает его в сторону, разбивая корпус об паркет и с силой впечатывая ладони в стену, заключая испуганного Чимина в живую ловушку. Ким не просто зол, он до безумия рассержен и мрачен, потому что его мальчика, его любимого малыша кто-то касался, оставляя на его теле собственные отпечатки, которые не смыть просто водой, и даже содрав кожу, они не исчезнут, оставив след на жилах и костях.       — Ты мой, Чимин, ты только мой! — Тэхен наклоняется к дрожащему лицу, проводя кончиком носа по медовой щеке, наслаждаясь карамельным ароматом его кожи.       — Нет, Тэхен… я больше не твой.       После сказанных слов в глазах Кима пропадает все человечное, что когда-то было внутри, движения становятся бесконтрольными и неуязвимыми, а эмоции — резкими и обесточенными, словно лихая пуля, выпущенная в висок.       Тэхен опускает руки на талию Пака и разворачивает парня к себе спиной, зарываясь одной рукой в его волосы, с силой вжимая его щекой в каменную поверхность стены. Чимин прикусывает губу, пытаясь вырваться из стальной хватки, но Ким придавливает его своим телом, не давая и шанса на спасение.       Тэхен оттягивает голову Пака назад, заставляя его вздернуть подбородок и тихо промычать. Он упивается блаженным запахом русых волос, зарываясь в них носом и проводя подушечками пальцев по шее вниз к ключицам и плечам. Чимин закусывает губы до вмятин и крови, молча принимая это наказание, словно и сам смирился с собственным грехом.       Ким проводит ладонью вдоль груди Пака, заползая под его тонкую кофту и огибая прохладными пальцами каждый изгиб его тела. Внутри разгорается невыносимое желание взять этого парня прямо сейчас, влюбить его в себя этой ночью, вслушиваясь в стоны как в сонату и пробовать губы на вкус до самого рассвета.       Чимин пытается убрать от себя руки парня, но тот лишь сильнее сжимает его волосы, заставляя морщиться от боли. Тэхен наглеет, позволяет себе большее, расстегивает ремень штанов Пака, стягивая с бедер тонкую ткань и заставляя его в сопротивлении вскрикнуть.       — Тэхен, прошу, не надо! — Пак выворачивает в надежде высвободиться, но его выгибающаяся спина и касающиеся чужого паха ягодицы лишь больше распаляют Кима, давая понять, что бежать некуда.       Тэхен вжимает парня в стену резким толчком, вжимаясь выпирающим из-под джинсовой ткани членом, заставляя Чимина в страхе поджать губы. Ему невыносимо стыдно, омерзительно и до ломоты в ребрах противно. Он ощущает, как пульсирующая плоть проходит по его покрытыми боксерами бедрам, морщась в отвращении и ненависти.       Ким не останавливается, проводя рукой по животу и медленно опускаясь вниз, игнорируя выкрики брата и поблескивающие в глазах слезы. Длинные пальцы проскальзывают под тонкую ткань, проводя по члену Пака, с упованием вслушиваясь в звучащие истошные крики.       Чимин бьет парня по ребрам локтем, заставляя того на мгновение согнуться от скользнувшей боли, но даже этого не хватает, чтобы убежать. Тэхен сжимает шею Пака, впечатывая того в стену и заглядывая в глаза с нескрываемым гневом, улавливая в зрачках напротив презрение и ужас.       — Посмеешь встретиться с тем парнем еще хоть раз, — Ким притягивает парня к себе за горло, шепча горячим воздухом, опаляющим ухо. — И я выебу тебя, Пак Чимин, бессовестно и безбожно, чтобы ты понял, кому принадлежишь.       Тэхен разжимает пальцы, выпуская горло парня и оставляя его дрожащее, размякшее тело на полу, в одиночестве и давящем на тело омерзении. Где-то в груди сбивается воздух, и Чимин подносит руку ко рту, пытаясь откашляться, но лёгкие будто бы что-то перекрывает, и воздуха становится все меньше. Пак дышит маленькими глотками, быстро и прерывисто, молясь в небо о собственном спасении. С тех пор, как он начал принимать таблетки, приступов голодания воздуха почти не было — лишь легкие одышки с утра и редкие признаки астмы, влекущие за собой долгие и глубокие вдохи. Чимин не сразу ощущает, как воздух проскальзывает через рот тонкой лентой, наполняя легкие недостающим кислородом со сладким привкусом жизни.       Это стало для него привычкой — на мгновение прощаться с жизнью, вот только с тех пор, как в его жизни появился Чон, думать о смерти становилось все тяжелее, обиднее и больнее. Ему хотелось жить ради встреч вечерами под мостом, одной сигареты на двоих и тех глаз цвета черного кофе, в которых хотелось тонуть, не сопротивляясь потоку.