***
Чонгук подпирает спиной стену, поднимая голову к небу и касаясь макушкой каменной глади моста. Горло пересыхает и бредит никотином, но Чон не позволяет себе выкурить даже одной сигареты, ожидая Чимина, чтобы разделить первую затяжку вместе с ним. Прохладный воздух уносящегося вслед за закатом дня пробирается в легкие, укутывая их стенки в промерзший ветер. Словно кинопленка, перед глазами Чона проносятся воспоминания из детства: его поношенный ненавистный свитер, испачканный в рвоте, вечно опьяненный взгляд матери с костлявыми пальцами, держащими сигарету, и ровно сто двадцать семь капель слез, умещающихся в чайной ложке. Чонгук не помнил, когда закончилось его безмятежное детство, в какой отрезок времени табуретка, на которой он стоял с широкой улыбкой, зачитывая родителям выученное стихотворение, превратилась в виселицу, а жизнь преобразилась сплошным, горящим словом «поимеет». Его отца поимела болезнь, от которой он прогнивал, лежа в постели с малиновыми залежами на коже, а затем и мать, которую поимели наркотики, выпивка и незнакомые мужики из бара. С тех пор Чон стал настоящим беспризорником, покупающим паленую траву за копейки, прячущим порошки кокаина в ручках вместо стержней и воруя сигареты из уличных ларьков. Ему угождала такая жизнь: с привычкой в виде утренней сигареты, дневными прогулками по заброшенным окрестностям и вечерними драками со старшеклассниками, на которые чаще всего он сам же и нарывался. Казалось, его предназначение было в создании хаоса для этого мира, в становлении тем ребенком, которого никто не хочет видеть своим сыном, с бесконечными презрительными взглядами и тыкающими в фигуру пальцами. «И все-таки ты не так уж и бесполезен, Чон Чонгук, ведь тебя можно с легкостью использовать как плохой пример для хороших детей». Каждый очередной прожитый им день был под копирку похож на предыдущий, но ровно до тех пор, пока одно из сотни воскресений не изменило всю его жизнь. Чонгук курил за углом одного из заброшенных зданий, когда где-то сбоку его ушной раковины коснулся противный сломанный подростковый голос. — Эй, не угостишь сигареткой? — один из парней подошел к Чону, окинув насмехающимся взглядом его фигуру. Чонгук молча протянул сигарету, уже догадываясь, на что рассчитывает этот парень, но разбиваться с ним сегодня совсем не хотелось, потому что на Чоне была последняя чистая футболка, а истерзанные костяшки пальцев только недавно нормально зажили. Он даже голову не поднимал, держа фильтр протянутой сигареты за самый край, чтобы не соприкоснуться с чужими пальцами. — Раз такой щедрый, может, еще одну дашь? — парень оборачивается на свиту из еще двух мальчишек, стоящую позади него, с насмешкой что-то произнося им и вызывая в ответ мерзкий смех. Чон молча терпел, и так невыносимо устав за сегодняшний день, не намереваясь наказывать себя очередной дракой, после которой придется смывать кровь и грязь под холодным душем, потому что мать давно перестала платить за воду, коллекционируя в почтовом ящике счета. — Знаешь, два, вообще-то к смерти, может, отдашь всю пачку? — парень улыбается, явно ожидая увидеть покорство и смирение со стороны мальца, решая задавить его не только массой, но и количеством. Чонгук хмыкает, выбрасывая бычок под ноги и затаптывая горящий пепел носком стертых кроссовок, а затем поднимает раздраженный взгляд на стоящих перед ним парней. Им где-то по семнадцать: высокие, подтянутые, но при этом все равно слабые, потому что иначе не стали бы надвигаться на одного худого парнишу целой кавалерией. — К смерти, говоришь, — Чон выпрямляет спину, делая шаг навстречу к незнакомцу, проговаривая хриплым, сдавленным злостью тоном, выпуская горячий воздух, прямо ему в лицо. — Тогда умри. В тот день Чонгуку на мгновение показалось, что он погибнет в гнилом переулке, в гнилом теле четырнадцатилетнего мальчишки и с гнилым привкусом собственной крови во рту. Но его спасение предстало неожиданно и нежданно — в громком возгласе, разнесшемся вдоль квартала, и тут же разогнавшем никчемную банду. Чон упал на землю, морщась от боли в ребрах и саднящей губе, со стекающей по гортани кровью. Двое держали, один бил, именно так выглядели их честные разборки, после которых, в итоге, каждый остался при своем: Чонгук при жизни, а сбежавшие сволочи при украденной пачке сигарет. — Ты как, малец? Такими темпами школу будешь заканчивать на больничной койке. — Чон поднимает недоумевающий взгляд на присевшего перед ним парня, что с усмешкой обводит пальцами истертые джинсы, пропитанные кровью с разодранных колен, и безмерную футболку, растянутую на воротнике. — Только подонки могли напасть на одного целой стаей. Подняться хоть можешь? Незнакомец протягивает Чонгуку свою руку, но тот с силой бьет по ней тыльной стороной испачканной в саже ладони, с кишащим на дне глаз презрением. — Кто ты нахрен такой? — Чон приподнимается на локтях, принимая сидячее положение и морщась от ссадин на руках, неприятно щиплющих кожу застрявшей в порах грязью. — Коп? — Я что, выгляжу настолько ущербно? — парень встает с колен, укладывая руки в карманы и смотря на мальчишку сверху вниз. — Меня зовут Ким Намджун, а ты у нас кем будешь? — Мое имя «Не твое собачье дело». Чонгук сплевывает пропитанную металлическим привкусом крови слюну, поднимаясь на дрожащих ногах и вытирая испачканные руки об собственную футболку, оставляя на ней отвратительные отпечатки. — Парень, ты не дворовый пес, чтобы оставаться безымянным, — Джун не сводит с мальчишки взгляда, удивляясь его бесстыжей и фривольной натуре. — Чон Чонгук, — мальчик поднимает промерзший равнодушием взгляд на Кима, словно бы делая одолжение, а затем произносит низким тоном, без доли проскользнувшей просьбы в голосе: — прикурить есть? — Ну и развязный же ты, от скромности точно не умрёшь, — Намджун усмехается, вытаскивая из кармана новую, еще даже не распечатанную пачку сигарет, но явно не спеша протягивать ее парню. — Я отдам ее тебе, подкинув также сверху десять баксов, если выполнишь одну мою услугу. Чон переводит недоверчивый взгляд сначала на сжатую в руках парня пачку сигарет, а затем и на самого Джуна, огибая его настороженным взором, словно ища спрятанную в сказанных словах ложь. Ким замечает явный огонек заинтересованности, но парниша не собирается бездумно прыгать в его яму, пытаясь отыскать несуществующий подвох. — Что за услуга? — Ничего сложного, нужно просто кое-что передать одному человечку, — Намджун пожимает плечами, давая понять, что это плевое дело и волноваться мальчугану явно не о чем. — Подождешь его здесь, отдашь товар, получишь за него деньги и передашь их мне. — Соглашусь только за пятнадцать баксов и пачку обещанных сигарет. — Чонгук проводит языком по расплывающимся в усмешке губам, осознавая собственную значимость в этом деле. — Нашел для себя золотую жилу в моем лице? — Намджун сводит брови к переносице, не намереваясь повышать расценки, потому что у самого те же проблемы с большими деньгами. — Парень, не наглей, твоя задача только отдать одно и забрать другое, даже десять баксов уже много для такой плевой работы. — Раз она плевая, почему сам не передашь? Я уже понял, что ты торгуешь чем-то незаконным, а малолеток используешь, потому что их в тюрягу не засадят в случае слива информации, — Чонгук усмехается, укладывая руки в карманы джинсов и поднимая равнодушный взгляд на Джуна. — Так что выбирай: либо соглашаешься на пятнадцать долларов, либо проваливаешь отсюда. Намджун поднимает металлический взор, словно дуло пистолета, приставленное к виску. Он явно не рассчитывал на подобную дерзость со стороны какого-то никчемного мальца и, возможно, с легкостью бы развернулся, оставив этого наглеца без единого йена в кармане, вот только минуты начинали поджимать, а искать очередного пацана, готового доставлять дурь за копейки, времени не было. — А ты молодец, умеешь выживать, видимо, правда, что улицы тоже воспитывают, — Нам расплывается в язвительной улыбке, а затем одобрительно кивает. — Хорошо, по рукам. — Половину суммы вперед, — мальчик протягивает руку, в очередной раз доказывая, что он определенно не из робкого десятка и на таких, как Джун, имеет козырное чутье. Ким отдает мальцу семь долларов, а затем вслед за деньгами и небольшой квадратный конверт размером с мизинец, продавливаемый даже самым невесомым касанием, словно внутри был чистый, процеженный сквозь сито песок. — И даже не спрашивай что в нем. — Мне насрать, если за это платят, — Чонгук укладывает конверт в карман джинсов, бросая безразличный взгляд на Джуна. — Сколько за это должны заплатить? — Сотку баксов. — И ты, гнида, при этом зажал мне лишние пять долларов? — Чон хмыкает, наблюдая за расцветающим напротив презрением, улыбаясь язвительной ухмылкой. — Кому заказ-то отдавать? — Он представится как Сан Мин, это все, что мне известно. Имя, конечно же, вымышленное, но это и не удивительно, в этой прогнивающей части света ни у кого нет настоящих имён, — Намджун пожимает плечами, а затем разворачивается, указывая кивком головы на развалины одного из сгоревших домов. — Я буду там, и даже не пытайся сбежать с вырученными деньгами, хорошим это точно для тебя не закончится. — Даже намерений не было. Чонгук взглядом провожает спину Намджуна, что скрывается во тьме падающей тени обшарпанного здания. Чон устраивается в углу все того же перекрестка, вслушиваясь в тишину, разбавленную лишь его собственным дыханием и отдаленным шумом чьих-то споров. Нужный клиент приходит спустя пару долгожданных минут, и, не проронив ни слова, мужчина молча протягивает купюры, но прежде, чем получить взамен конверт, Чон внимательно пересчитывает отданные деньги, недовольно хмыкая и поднимая презрительный взгляд на мужчину. — Здесь только восемьдесят, — Чонгук свел брови к переносице, одарив Мин Сану хладнокровным взглядом. — Где еще двадцать? — Парень, эта дурь того не стоит, — Сану протягивает руку за своей обещанной дозой, видимо, рассчитывая на преимущество в собственном лице — в конце концов, такие мальчишки никогда не спорят, именно поэтому их легче всего провести на лишние деньги. — Скажи спасибо и за это, благодаря мне ты не останешься нищим. — Слушай, либо ты платишь всю сумму, либо будешь вылизывать землю, когда я позову ментов. — Чон насмешливо огибает испуганное лицо напротив, а затем ощущает неприятный толчок в грудь и преставший прямо перед лицом яростный взгляд мужчины. — Угрожаешь мне, сукин ребенок? — Сану впечатывает мальца в стену своими трясущимися руками, пытаясь скрыть панику, расцветающую на лице. — Хочешь напугать? Я ведь знаю, что ты не сделаешь этого, иначе тебя тоже повяжут, и тебя, и твоего никчемного барыгу. — Уверен? Интересно, кому полиция поверит больше: наркоману, втюхивающему ребенку наркоту, или же юнцу, который плачет перед ними и доверчиво жмется, рассказывая дрожащим голосом, как этот плохой дядя хотел его раздеть? — мужчина округляет глаза, видя в расплывчатом силуэте напротив настоящего Дьявола, мелкого черта, что медленно сжирает его сердце своими черными впадинами вместо глаз. — Я засажу тебя так, как сам того захочу, так что доплачивай еще двадцать баксов, если не хочешь пятнадцать лет питаться сухим пайком в тюряге. — Ублюдок, — Сану в гневе отпускает мальчишку, доставая из кармана смятые купюры и выбрасывая их прямо в лицо Чона. — Подавись. Это было его первое дело, а затем, как оказалось, не последнее. Намджун предложил быть его постоянным напарником, горячо утверждая, что всю самую грязную работу будет делать сам, а Чонгуку останется лишь разносить наркоту по локациям. Парень согласился, честно выполняя каждое поручение и довольствуясь в ответ скромной выручкой, но как только бизнес Джуна явно пошел в гору, Чон начал повышать не только требования, но и расценки за собственные услуги, все больше прибавляя Намджуну проблем своим нестабильным и слишком вспыльчивым характером. Чонгука выводит из транса воспоминаний неожиданно прозвучавшая в кармане мелодия. Вынимая телефон, он видит на дисплее номер Намджуна. Сердце болезненно пропускает удар, сжимаясь в легком волнении, и, делая глубокий вдох, Чон снимает звонок, поднося аппарат к уху. — Да? — Чонгук, мне нужна твоя помощь… — голос Намджуна прозвучал сухо и хрипло, с трудом проговаривая слова, будто каждая буква держалась на языке тяжелым грунтом. — В чем дело? — Чон нахмурился, внимательно вслушиваясь в тихий голос из динамика, пытаясь уловить каждое произнесенное парнем слово. — Те люди… они не получили сегодня товар, Чонгук, мы облажались… и облажались по-крупному, — Джун усмехается, передавая этой печальной ухмылкой всю безнадежность, что таится в его душе. — Теперь они хотят пятьсот тысяч долларов. — С какого черта мы должны платить им? — Чонгук сжимает кулаки, клацая в злости зубами. — Я доставил товар по адресу, а то, что его люди не забрали коробки — уже не наши проблемы. «Господи, Чонгук, насколько же отвратительно ты врешь». — Чон, это наша проблема, это мы облажались с доставкой и только нам это решать, иначе… — голос парня дрогнул, а затем, после секундной тишины, Чон вновь услышал продавленный хрипотцой голос из динамика. — Пятьсот тысяч долларов — цена моей жизни, Чонгук, поэтому я прошу тебя помочь мне, потому что сам я не справлюсь с этим. — Ну и дорогая же у тебя шкура, — Чонгук делает глубокий вдох, слыша по ту сторону тихую усмешку. Он знал Джуна наизусть, и тот голос, та интонация и структура разговора — все это делало огромные намеки на то, что каждый его шаг уже давно просчитан. — У тебя ведь уже есть план, не так ли? — Есть, Чонгук, вот только тебе он явно не понравится, так что приезжай ко мне, расскажу все на месте. Чон молча сбрасывает звонок, делая глубокий шумный вдох, пропитывая легкие неприятным запахом водосточных труб, смешанным с ароматом расцветающего марта. «Это ты виноват в том, что жизнь Намджуна висит на волоске, так почему же не чувствуешь вины за собственное предательство?» Вы когда-нибудь слышали об эффекте бабочки? Говорят, если бабочка взмахнет крыльями в нужное время и в нужном месте, это может стать причиной урагана в тысячах километрах от нее. Так вот, Чонгук стал той самой бабочкой, что лишь одним своим неосторожным взмахом невольно разрушил чужую, далекую от него жизнь.Эффект бабочки
26 июня 2020 г. в 21:46
Чонгук опустил глаза на часы, со злостью понимая, что положенное время уже давно перешло свою границу, а назначенных Джином людей, что должны были забрать заказ, все еще не было. Чон оглядывался по сторонам, ища на запястьях прохожих договорено повязанные зеленые ленты, чтобы среди безудержно спешащей на свой рейс толпы они могли без ошибок различить друг друга.
Облокачиваясь на дверь машины, Чон перекрещивает на груди руки, судорожно блуждая взглядом по людям до тех пор, пока среди серой массы не проскальзывает зеленый оттенок. Чонгук выпрямляется, как только двое неизвестных парней строгой походкой направляются к нему, серьезными холодными взглядами глядя перед собой. Чон переводит взгляд ниже и замечает извивающиеся на ветру ленты, не туго обвязанные на запястьях.
— Слишком долго, — Чон одаривает мужчин презрительным взглядом, кивая головой в сторону багажника. — Забирайте.
— Сколько всего закладок в коробках? — один из парней недоверчиво переводит взор на Чонгука, вздергивая подбородок, словно пытаясь придавить его своей аурой.
— А тебя это вообще ебать не должно, — Чон заглядывает в глаза парня, не скрывая презрения и злости, заставляя того с опаской прищурить глаза. — Твое дело — доставить товар, с остальным мы разберемся сами, так что прожуй свой язык, преврати его в жидкое месиво и проглоти, пока я сам не сделал этого, сжав твою челюсть.
Чонгук провожает продолжительный, взбешенный взгляд парня, сжимая до скрежета зубы и ненавидя каждую эмоцию, прожигающую сейчас его грудь. Он связан веревками из вен, в которых струится рельефный гнев, терзающий его изнутри. Чон не понимал, когда именно начал падать в эту яму с личинками, разъедающими его внутренности. Может, после смерти матери? Или же той роковой встречи с Намджуном? Какому именно отрезку временной петли принадлежит это проклятье и за какой из совершенных грехов ему нужно искупить вину.
«Знаешь, почему ты сейчас в заднице, Чон Чонгук? Да потому что тебе не стоило даже рождаться».
Как только все коробки были выгружены, Чон прикурил сигарету, выпуская в небо клуб дыма и провожая исчезающие в толпе фигуры парней. Он даже не пытался оправдывать себя бессмысленными «так было нужно» и «мне пришлось сделать это», потому что сам выбрал эту партию, сделав с самого начала неверный ход.
Выбросив недокуренную сигарету, Чонгук садится в машину, выезжая на тянущуюся дорогу, с пропастью вместо мыслей и непрерывным дождем вместо чувств. Асфальт медленно сменяется песочной дорогой пустых бульваров, где людей почти нет, а воздух пропитан залежами окурков на сырой земле. Чон выезжает на пустующую тропу, собираясь сократить путь, чтобы скорее добраться до излюбленного моста но, сворачивая на узкий перекрёсток, капот его машины подрезает неожиданно выехавший из-за угла массивный Форд, что, словно танк, мог бы с легкостью переехать низкий капот ауди Чонгука.
Резко занося руль в сторону, Чон давит на тормоза, кривясь от свиста шин, что прочесывают шершавую землю, оставляя после себя небольшую дымку из песка. Автомобили останавливаются в паре сантиметров друг от друга, вывернутые к обочинам и загнанные в безвыездный тупик.
«Вот же ублюдок…». Чонгук в гневе выходит из машины, направляясь прямо к тонированному форду, сжимая кулаки, намереваясь решить вопрос не разговорами, а силой или же, на крайний случай, деньгами. Двери подрезавшей его иномарки раскрываются, являя пасмурному свету широкоплечего мужчину, и прежде, чем с губ Чона срывается хотя бы одно слово, неизвестный с разгону отдает удар в печень, заставляя парня согнуться. Чонгук откашливается, и неизвестный заламывает ему руки, пользуясь моментом слабины, зарываясь пальцами в волосы, не давая парню поднять голову.
— Какого черта?! — Чон сопротивляется, морщась от колкой боли в боку и невыносимо крепкой хватки, что сжимает его кисти.
— Заткнись и полезай в машину!
Мужчина заталкивает Чонгука в широкий салон форда, усаживая на задние сидения резкими толчками и закрывая двери прямо перед разгневанным, недоумевающим лицом парня. Чон переводит взгляд на расположенные напротив него кресла, видя перед собой мрачный, острый взор прищуренных глаз.
— Что, даже вырываться не будешь? — неизвестный проговаривает это глубоким, низким голосом, элегантно перекидывая одну ногу на другую, расправляя плечи, обтянутые роскошным костюмом, и удобно откидываясь на их кожаную поверхность.
— Из ненавидящих меня можно построить город, так что я не особо удивлен, — Чонгук усмехается, огибая пронзительным взором сидящего перед ним парня, словно пытаясь вспомнить его худые, кукольные черты лица. — И в чем я провинился на этот раз? Задолжал? Обидел? Или же трахнул и не перезвонил?
Чон усмехается, наблюдая за тем, как парень обводит его неспешным взором, похожим на острый кончик кожа, медленно разрезающий тонкую плоть. И взгляд, проясняющийся напротив — минное поле, на которое нужно было ступать на носочках, медленно и неспешно, а Чонгук сразу начал с прыжка.
— Ты здесь не из-за своей гнусной жизни, — незнакомец с презрением бросает на Чона свой бронзовый взгляд, оставляя после него сухой след омерзения. — Имя Пак Чимин ведь тебе о многом говорит?
Чонгук в недоумении сводит брови к переносице, слыша знакомое имя, что теплится в его душе, отдаваясь колкими иглами ревности, когда его произносит кто-то другой.
— Это… случайно не ты ли его брат? — Чон смотрит на парня хладнокровным взглядом, замечая, как брови его собеседника на мгновение вздергиваются вверх в явном удивлении, подтверждая собой все догадки. — Если бы ты только знал, как мне хочется сейчас вскрыть тебе череп, засунуть туда лезвия и хорошенько встряхнуть.
— Парень, ты сунулся туда, где не место твоей гнилой шкуре, — Тэхен посмотрел сияющими безумием глазами на Чонгука, растягивая бледные губы в ухмылке. — Чимин — мой мальчик, а тебе остается лишь дрочить на его профиль в обваленной плиткой ванне, засыпая с мокрыми снами о нем.
— Будь так добр, завали свое ебало, Чимин не твоя вещь, — Чонгук сжимает зубы, иссушая тело в злости от того, что этот ублюдок говорил о Паке, как о бездушной кукле.
— Смеешь так бестактно разговаривать со мной? — в глазах Кима пылает ярость, бушующая и испепеляющая, заползающая в подкожные жилы и вплетающаяся в вены.
— Я же сказал «будь добр», –Чон усмехается, наблюдая острый взгляд напротив, что так и сочится ненавистью.
— Послушай, если вокруг моего малыша будет ошиваться хотя бы одна псина, я усыплю ее, не задумавшись, — столкнувшиеся, обмотанные шипованной проволокой зрачки парней были остры, словно приставленная к горлу бритва, провозглашающая их личную войну. — Так что не лезь, если не хочешь познать всю вечность молодости в преждевременной гибели.
— Я бы на твоем месте не разбрасывался словами так беспечно, ведь никогда не знаешь, на что способен человек, сидящий перед тобой, — Чонгук проговаривает медленно и тягуче, обводя Кима взглядом, словно пытаясь запомнить его гнилой облик.
— Это угроза? — парень хмыкает, нервно проводя языком вдоль пересохших губ.
— Скорее констатация факта, — Чон ловит напоследок ядовитый взор, окрашенный в цвет ярости, а затем беспрепятственно выходит из машины, больше не намереваясь общаться с этим парнем.
Сжимая кулаки, Чон садится в свой автомобиль, не сводя пристального взгляда с отъезжающей иномарки, наблюдая за ней до тех пор, пока форд полностью не растворяется в сужающейся ленте дороги. У Чонгука есть тысячи причин для ненависти к этому парню, но ни одна из них не сравнится с той, что ревниво именуется: «еще раз ты назовешь его своим малышом, сволочь, и я оставлю от тебя лишь пепел, который буду поджигать до тех пор, пока и он, в итоге, не исчезнет».