*
Чонгук приехал к Намджуну, спустя пару минут после того, как сбросил звонок, не желая терять время впустую, вот только парень встретил его безмолвием, сутулой спиной и опущенным в задумчивости взглядом. Джун сидел на краю мягкой поверхности кровати, сжимая своим весом мятые простыни, с болезненным видом смотря, будто бы сквозь шершавый паркет. Чон не сразу решает задавать вопросы, надеясь, что Намджун сам выберет необходимую минуту, чтобы начать пояснение, но тишина пробивала колоколом вслед за каждой оставленной позади минутой, нависая над парнями бетонным блоком. – Ну и долго ты молчать будешь? Какой у нас план, Джун? – Чонгук смотрит на сидящего перед ним парня, ожидая услышать что угодно, но только не ту сводку слов, что выскользнула из его рта, обрамленная холодным, пронзительным тоном. – Ограбление инкассаторской фуры, Чон, вот наш план. – Ким поднимает взгляд на парня, заставая его расширенные в изумлении глаза. Сердце Чона спотыкается где-то в груди, цепляясь за нервные сплетения, порождающие агонию из удивления и оплетающего тело смятения. – Намджун, ты, блядь, мозг продал вместе с дурью? – Чонгук огибает металлический взор напротив, в котором нет и доли сарказма сказанных выше слов: лишь промерзшие, глубокие зрачки, явно не предвещающие ничего хорошего. – Да это сумасшествие! – Ферзь, у меня есть хороший план… – Если мы грабим в нем инкассаторов, то это уже хреновый план! – Чон сводит брови к переносице, смотря на Джуна, словно на обезумевшего и лишенного рассудка. – Нам, ты же понимаешь, что если мы сделаем это, то попадем под обстрел не только со стороны гражданской обороны, но и привлечем международное внимание, потому что это, считай, то же самое, что банк грабануть. Чонгук проследил за тусклыми огнями в глазах Джуна, что словно свет, отражающийся от лезвия ножа, проходит тонким солнечным зайчиком по коже Чонгука, прожигая ее насквозь. – Чон, а с какого момента, ты вдруг начал так дорожить собственной свободой? – Намджун усмехается, с пульсирующим в зрачках сомнительным прищуром. – Раньше, ты всегда доверял мне, следуя, как за Богом, а что теперь? Я не узнаю тебя, Чон Чонгук. – Не обольщайся, Джун, раньше я был глупым подростком, не понимающим до конца всю демократию этого мира, а сейчас, я не собираюсь терять собственную свободу из-за твоей шкуры. – «Ну что, а теперь ты узнаешь того самого парня, которого нашел в скуренном переулке? Видишь во мне того малолетнего ублюдка, что разносил твою дурь за жалкие гроши?» – Чон, мы ничего не потеряем, потому что будем красть уже ворованное. – Джун расплывается в ухмылке, наблюдая за дрогнувшей в удивлении бровью Чонгука. – Та фура, которую мы с тобой завтра перехватим, совершит свой путь через нелегальный выезд из города, в надежде сбежать с большим кушем, ну, а мы с тобой, просто немного позаимствуем их добра.*
Чонгук выпускает в небо серый дым, ощущая, как никотин приятно ласкает стенки легких и, переводя взгляд на дорогу, парень замечает появившийся вдалеке темный грузовик, неспешно приближающийся к назначенной точке. Чон бросает взор на Джуна, что мимолетно огибает его фигуру настороженным взглядом, еле уловимо кивая, оглашая этим жестом, начало долгожданного шоу. Чонгук делает последнюю затяжку, выбрасывая сигарету под ноги и, тут же, притаптывая ее массивной подошвой ботинка, скрывая половину лица под черной маской. С этого момента они не имеют права облажаться, потому что та партия, которую они сейчас играют – самая серьезная и самая волнующая из всех.*
– Чон, сама конструкция подобных фур, состоит из листов стали толщиной около пяти сантиметров. Они сами по себе уже сейф и, чтобы его открыть, нам нужно будет зайти изнутри, а для этого, – Намджун поднимает отточенный холодом взгляд на Чонгука, проговаривая тяжелым тоном. – Нам придется вырубить инкассаторов. – Ну и как мы это сделаем? У нас даже оружия нет, Джун. – Чонгук усмехается, выдавая всем своим видом, что в этой идее слишком много дыр. – Что если они приставят ножи или откроют огонь? Что нам тогда делать? Плеваться в них? – Чон, я предупреждаю тебя в последний раз, хватит скулить мне под ухо, как шавка, – Намджун сжимает кулаки, не сводя с Чона своего презрительного взгляда. Он пытается сохранить спокойствие, вот только этот парень продолжает играть на его нервах, словно новичок без слуха на струнах гитары. – Я, конечно, понимаю, что тебе нечем, но все же, попробуй понять: в этом деле нам не нужно оружие, а лишь небольшое знание химии и полная концентрация собственных эмоций.*
Намджун выходит на середину дороги, как только до фуры остается всего пара метров. Он приподнимает правую руку, прося этим жестом остановиться, вот только, несмотря на то, что мужчины заметили неизвестного, они явно не собирались останавливаться. Джун продолжает упорно стоять на месте, загораживая собой путь и вглядываясь в нечеткие лица, сидящих по ту сторону стекла, парней. Грузовик останавливается всего в паре сантиметрах от Намджуна, что даже не шелохнулся, когда его груди чуть не коснулся металлический бампер. – Какого черта ты творишь!? – Один из инкассаторов опустил стекло, разрезав воздух своим низким, с противной хрипотцой голосом. – Молодым сдохнуть пытаешься? – Простите, ребята, что задерживаю, просто у меня здесь проблема: машина нихрена не заводится, скольких не прошу, все мимо проезжают, как скоты, – Джун взволновано проводит по волосам, поднимая совестный взгляд на мужчин, что сводят брови к переносице, невольно переглядываясь. – Не поможете завестись? Я сколько не копаюсь, все не могу понять, что не так. Чонгук расплывается в довольной ухмылке, наблюдая за развернувшейся картиной из-за металлической широкой балки, сплевывая на землю вязкую слюну, с привкусом дешевых сигарет. «Не плохой из тебя актер, Ким Намджун, подавать ложь, как искусство не каждый умеет».*
– Первым делом нам нужно разделить охранников, а я уверен, что их будет двое, именно поэтому, мне придется стать жертвой. – Намджун смотрит на изумленное и только сейчас заинтересованное лицо Чонгука. – Я подставлюсь: сделаю вид, что не могу завести машину, попросив парней помочь мне, хоть под грузовик лягу, но заставлю их остановиться, а затем, когда один выйдет, второй останется в машине, и вот его возьмешь на себя – ты. – И как же мы их приструним? Кулаками? – Не равносильно. Холодным оружием? – Слишком грязно. – Чон не сводит с Джуна пристального взгляда, ощущая, как между ними накаляется пространство. – Чонгук, ты знаешь, что такое Кетамин? – Намджун делает глубокий вдох, пытаясь успокоить пульсирующие нервы. – Это анестетик: своего рода наркоз, что при одном уколе, расширяет сосуды, заставляя человека впасть в глубокий сон, но, если всадить лошадиную дозу, это повлияет на память и, последние пару часов, перед отключкой, сотрутся вслед за сном и навряд ли вообще когда-либо всплывут. – Хочешь сказать, все настолько просто? Всадить укол и дело сделано? – Чонгук огибает мрачным взором Кима, потому что план звучит слишком идеально и, кто знает, насколько не идеально он может сработать на практике. – Звучит не очень правдоподобно, Джун. – Это не будет так просто Чон, но это будет эффективно.*
– Лиен, нам ехать надо. – Сидящий за рулем мужчина, бросает взволнованные взгляды на напарника, определенно не намереваясь терять время здесь. – Да подожди ты! – Прозвавшийся Лиеном, бросает недовольный взор на нетерпеливого соседа, поджимая губы в легком сомнении. – Парень на пустой дороге застрял, мы не люди что ли? Посмотрю двигатель и если там совсем все плохо, на прицепе к окраине города дотащим, а там пусть сам уже разбирается. Мужчина огибает пронзительным взглядом напоследок недовольное лицо напарника, открывая дверь и осторожно спрыгивая на сырой асфальт. Чонгук внимательно обрамляет его накаченные руки, обвитые кожаной курткой и просвечивающийся сквозь тонкую футболку стальной пресс. Пойдя к Джуну, Лиен оказался на голову выше парня, а его плечи, могли с легкостью скрыть за собой фигуру Кима. – Ну, показывай, что там с твоей тачкой. Намджун лишь молча кивает в ответ, указывая махом головы на стоящую возле обочины ауди и, в тот момент, когда двое парней огибают капот машины, Джун бросает мимолетный взгляд на стоящего за бетонной балкой Чонгука, еле уловимо ему кивая, давая понять, что пора действовать. Поправляя маску, Чон выходит из-за высокой плиты, за которой скрывался, направляясь быстрым шагом, прямо к фургону и, открывая массивную дверь, резко запрыгивает внутрь, ловя удивленное лицо второго инкассатора. – Эй! Что за дела, парень!? – Мужчина протягивает руку, собираясь схватить парня за ворот куртки, но тот не дает, ухватывая толстое запястье правой рукой, а левой доставая из кармана шприц, сжимая в зубах колпачок и уже собираясь всадить иглу в пульсирующую, сквозь тонкую кожу вену, на широком запястье, как сильной удар неожиданно приходится по животу. – Кто ты такой, черт возьми? Чонгук сгинается, морщась от боли крепкого кулака, а затем, с силой вбивает мужчину в дверь подошвой ботинка и, не теряя ни минуты, тут же нависает сверху, занося шприц и вкалывая его острый конец в шею сопротивляющегося мужчины. Руки парня начинают трястись от пульсирующего вдоль тела адреналина, и Чон медленно выпускает из пальцев воткнутый шприц, наблюдая за тем, как веки инкассатора медленно опускаются, а тело послушно размякает. Чонгук откидывается на спинку кресла, делая глубокий, шумный вдох и, снимая с себя душную маску, пытается привести бешено бьющееся сердце в порядок. Дверь рядом с ним неожиданно открывается и знакомый голос, представшего перед ним Намджуна, взволновано произносит: – Что у тебя здесь случилось? Я слышал шум. – Эта падла сопротивлялась, так что мне пришлось немного примять его. – Чон бросает короткий взгляд на лежащего в бессознании мужчину, ощущая где-то под ребрами пульсирующую боль. – Ты его что, блядь, чуть не убил здесь, что ли!? – «Чуть» – не считается. – Чонгук спускается на металлическую ступень, осторожно спрыгивая на асфальт, морщась от каждого резкого движения, что отдавалось неприятным спазмом где-то в боку. По видимому, этот ублюдок знал, куда бить, а главное – как бить, чтобы надолго оставить тягучий осадок и медленно расцветающий синяк чуть ниже ребер. – Что там с деньгами? – Я забрал ключи у Лиена и открыл двери, пока ты устраивал рандеву на передних сидениях, но даже представить не мог, какую гробницу Фараона найду внутри. – Джун ухмыляется, указывая лишь коротким кивком головы, следовать за ним в сторону раскрытых металлических дверей. Огибая широкий кузов, парни подходят прямо к раскрытому перед ними двухметровому «сейфу», с настоящей кладовой сокровищ внутри. Помимо мешков с деньгами, в нем была также паленая наркота, помещенная в полиэтиленовые пакеты; вдоль стен располагались нелегальные винтовки, карабины и пулеметы, а так же лом металла, служащий, скорее всего, для самообороны. – Точно дилетанты, наверняка работают сами на себя. – Джун запрыгивает внутрь кузова, подходя к ближайшей сумке с деньгами и, вынимая из нее смотанную веревкой пачку купюр, сжимает ее в руках, недолго держа на весу, спустя пару секунду, проговаривая удовлетворенным тоном. – Отлично, нам должно хватить этой сумки. – Джун, как-то некрасиво уходить только с деньгами, когда перед нами столько аграрных бриллиантов. – Чонгук усмехается, наблюдая за тем, как Ким подходит к краю, осторожно спрыгивая и крепко сжимая в руке черную сумку. – Вон тот револьвер мне определенно подмигивает. – Не наглей, Чон, мы здесь только ради денег, все остальное, что находится в этом фургоне – гребаное дерьмо, за которым наверняка уже выехал патруль. – Намджун огибает парня смирительным взглядом, давая понять, что они и так на самом дне гребаной жизни и, если продолжат копать под самих себя, то дальше их ждет только могила. Оставив деньги в багажнике ауди, парни перегнали фургон ближе к краю обочины, чтобы не привлекать лишнее внимание стоящей на середине дороги грузовика. Намджун оттащил Лиена в фуру, проверив напоследок у обоих инкассаторов пульс и, забрав все шприцы, он протер дверные ручки раствором спирта и амиака, раскрыв окна, чтобы быстрее выветрить кислотный запах. Чонгук сел за руль, дождавшись, пока Джун завершит очистку улик, а затем, как только парень занял свое место на пассажирском сидении, кивком указав, что дело закончено и Чон тут же выехал на ровную гладь дороги, сворачивая к въезду в город. Первое время салон был наполнен безмолвием, в котором каждый думал о своем, ровно до тех пор, пока повисшую тишину, не нарушил тихий голос Чона. – Как ты понял, что те парни работают сами на себя? – Чонгук выворачивает на петлю торговой улицы, сбавляя скорость на представшем повороте перекрестка. – Если они всего лишь пешки, прикрывающие короля, то мы с тобой можем оказаться под давлением, Джун. – Работая на кого-то, они вывозили бы контрабанду по отдельности, сначала деньги, потом наркоту, а затем огнестрельное оружие, но, видимо, им было важно не качество проделанной работы, а скорость ее выполнения. – Намджун опускает стекло, откидываясь на спинку кресла и вдыхая приятный аромат расцветающей весны. – Откуда ты только берешь все это? – Чон хмыкает, выезжая к знакомому району, в паре кварталов от дома Джуна. – Ферзь, я тот человек, что готовит себе одежду на завтра, пытается учить язык той страны, в которую никогда не поедет, а также, смотрит новости давних лет и все еще мечтает сходить в театр, но, как ты считаешь, для чего мне все это нужно? – Намджун поворачивает голову, вглядываясь в задумчивый взор Чонгука, что лишь молча пожимает плечами, явно не стараясь отыскать разгадку. – Это воспитание, Чон, самоанализ, самодисциплина, самообразование и самосовершенствование; чтобы знать чужие действия наперед, нужно разграничивать собственные, стараясь действовать нелогично, но собрано. Чонгук внимательно вслушивается в слова Джуна, понимая, что каждая буква, обвитая в предложения – чистая правда. Человек воспитывает себя сам: суммой собственных действий, а не бессмысленных намерений. Останавливая машину возле подъезда обшарпанного дома Намджуна, Чон расстегивает ремень безопасности, но прежде, чем выйти из машины, низкий голос сидящего рядом с ним парня, разрезает ненадолго повисшую тишину. – Забирай себе эту малышку, Чон, я признателен тебе за помощь, так что считай, это мой тебе подарок. – Джун усмехается, выходя из машины, под остолбеневший взор Чонгука, а затем, наклоняясь к опущенному стеклу, произносит с довольной ухмылкой. – Это мой первый и последний щедрый подарок, так что – не привыкай. Намджун забрал из багажника сумку с деньгами, плотно сжав ее в руке и направившись быстрым шагом прямо к дверям подъезда. Чонгук провожает широкую спину, что скрывается внутри старого здания, а затем, неспешно сдает назад, ощущая странную легкость пробившую тело. Чон выезжает на дорогу, ловя взглядом знакомый перекресток, что ведет на выученную наизусть каменную гладь, тянущуюся к канавам. Парень не хочет, но, почему-то все равно сворачивает, словно по чьему-то еле уловимо зову, останавливая машину неподалеку от моста. Выходя из автомобиля, Чонгук направляется прямо к его каменной, раздробленной глади канав, ощущая невыносимую ломоту в плечах. Сегодня он не ждет Чимина, но все равно продолжает идти к излюбленному месту, где окурки сигарет уже давно обложили силуэты их теней, а сырую землю продавили подошвы ботинок. Тусклый свет, пробивающегося сквозь облака солнца, огибал хрупкую фигуру парня, что облокотился спиной о стену, позволяя ветру вздымать его русую челку, лаская мягкие черты лица. Чон смотрел на профиль Пака, что в задумчивости опустил голову, прочесывая носком кроссовок залежи окурков, пытаясь удержать порывы собственных эмоций, что молят сорваться с места и заключить парня в крепкие объятия. – Почему тебя не было здесь вчера? – Чонгук подходит к Чимину, становясь чуть поодаль от него, стараясь держать дистанцию, вот только, даже если между телами было расстояние, их души уже давно сплелись в поцелуе. – А ты разве меня ждал? – Пак слегка вскидывает брови, проявляя во взгляде вовсе не удивление, а скорее иронию собственных слов. И ведь, Чонгук действительно ждал. Ждал его пшеничные, непослушные локоны волос, пухлые губы, сжимающие фильтр ментоловых сигарет и карамельную, приторно-сладкую кожу. Чон ждал его поцелуи, настойчивые или же безответные, ждал худые кисти, таящие в себе странное очарование и голос, который он знает лучше, чем свой собственный. – Нет, конечно, нет. Они стояли в тишине еще некоторое время, рассматривая друг друга редкими взглядами, что переводили на чужие пальцы, изгибы шеи, но чаще всего на губы, поблескивающие от дорожки слюны, оставшейся после проведенного по ним языка. Чонгук невольно начал замечать, что Чимин то и дело одергивал длинный рукав водолазки, все время поправляя ее высокий ворот, словно боясь показать свету, даже самый маленький кусочек собственной кожи. – Чимин, ты в порядке? – Чон делает всего один шаг навстречу к парню, но тот неожиданно вздрагивает, словно коснувшийся оголенного провода, пугливо отстраняясь. Губы Пака начинают трястись, а кожа покрывается бледным полотном, заставляя Чонгука поднять настороженный взгляд на парня. Чону не нравилось это поведение Чимина, его судорожно петляющие глаза, оттягивающие рукава водолазки пальцы и в волнении вздымающаяся грудь. Чонгук резко протягивает руку, сжимая запястье Пака и, не обращая внимания на вырывающегося парня, поднимает растянутый край прилегающего рукава, оголяя кисть и в изумлении расширяя глаза. На карамельной коже просвечиваются расцветающие красные отпечатки чужой крепкой хватки, что просвечиваются синеватым оттенком проявляющихся синяков. Чон в злости сжимая зубы, уже не отдавая отчета собственным действиям, он прижимает Чимина к каменной стене, оттягивая горловину водолазки, ощущая, как тело наполняет невыносимая ярость, от оставленных под кадыком и изгибов предплечья меток. – Кто сделал это? – Чонгук поднимает разгневанный взгляд, всматриваясь в поблескивающие от слез радужки глаз Пака, что сотрясается всем телом, но вовсе не от страха, а от тяжелого груза стыда. – Эта твой брат, верно? Эта чертова гнида! – Чон медленно разжимает руки, выпутывая Чимина из своей крепкой хватки, а затем, произносит металлически низким тоном, с вырывающимся наружу истошным рычанием. – Я раздавлю эту мразь… Чонгука окутывает нестерпимая ярость: что берет его за руку, ведя за собой, вместе с тягучим презрением и гневом, пропитывая разум намерениями изувечить эту сволочь, раскроить его лицо и вдавить бледное тело в пол. Кровь кипит, заполняя струящиеся капилляры безумием и, в тот момент, когда Чон разворачивается спиной, мягкие руки, тут же, обвивают его талию, а к спине прижимается хрупкая, теплая плоть, сдерживающая порывы злости. – Прошу, не надо. – Чимин прижимается так крепко и доверчиво, проговаривая дрожащим на ветру голосом, что огибает слух Чонгука, действуя, словно приятный травяной бальзам на душу. – Оно того не стоит. – Я не позволю ему так обращаться с тобой. – Чон оборачивается, заключая Чимина в крепкие объятия, прижимая парнишку к себе вплотную, не оставляя между ними ни миллиметра свободы. Чонгук опускает голову, ощущая на оголенной шее чужое, прерывистое дыхание и, опуская голову, шепчет на ухо Пака, так бережно и нежно, пытаясь уберечь его от вот-вот хлынувших слез. – Тише, маленький, если тебе это так важно, я не трону его. – Обещаешь? – Чимин проговаривает тонким, еле уловимым шепотом, опуская голову и доверчиво прижимаясь щекой к чужой груди. – Обещаю. «Говорят, человек может соврать около двухсот пятидесяти трех раз за один день, пусть, это будет умышленно или же, случайно, но это будет ложь. Прости меня за то, что не прекращаю врать тебе, но эта сука должна поплатиться за то, что сделал с тобой».***
Черные, массивные колеса ауди останавливаются возле знакомого старого амбара, парень выходит из машины, шагая вдоль усыпанной песком дороге и вдыхая развеянную от ветра пыль. Заходя внутрь, Чонгук оглядывает уже въевшееся в память лицо охранника, что строго останавливает решающегося проскользнуть в главный зал Чона, закрывая вход своим массивным туловищем. – Что ты забыл здесь, парень? – Мужчина с важным видом вздергивает подбородок, с усмешкой оглядывая стоящую перед ним фигуру. – Сокджин не предупреждал о гостях. – А кто ты такой, чтобы он докладывался? Я здесь по делу, это все, что тебе нужно знать. Чонгук обводит холодным взором стоящего перед ним охранника, что поджимает губы, с сомнением и явным нежеланием пропускает незваного гостя, послушно отступая в сторону. Проходя вглубь комнаты, парень замечает откинувшегося на спинке стула Сокджина, с удобно уложенными на край стола ногами и вертящимся в руке ножом, чье лезвие обвивало комнату, отражая ее в себе, словно зеркало. – Я ненавижу, когда в мой кабинет врываются без приглашения, – Джин медленно переводит взгляд от холодного оружия к парню, с безразличием огибая представшую перед ним фигуру. – Где твоя совесть, Ферзь? На полке давно пылится? – Это срочно, Сокджин, и, учитывая твой светский календарь, я не стал терять время. – Не смотря на то, что Чонгук ухмыляется, где-то внутри начинает пульсировать бешенная агония из волнения, неприятно играющая на его нервах. – Мне нужно… чтобы ты убрал одного человечка на пару дней. – Всего на пару? – Джин усмехается, по дьявольски приподнимая уголки губ в довольной улыбке. Выпрямляя спину и скидывая на пол ноги, он убирает все это время вертящий в руках нож в сторону, перекрещивая пальцы на деревянной глади стола. – Мои люди могут сделать так, чтобы он больше вообще никогда не смог докучать тебе. – Дело сейчас не во мне. – Чон сжимает кулаки, ощущая, как ногти впиваются в мягкие стенки ладоней. – Неужели, в том парнише? – В глазах Кима мелькнули огоньки заинтересованности и предвкушения. – И кто же перешел ему дорогу, что ты решился на такое безбожие? – Его брат. Я хочу, чтобы твои люди спрятали его где-то, всего на пару дней. – Чонгук проводит языком по пересохшим губам, чувствуя скользящие мурашки волнения, ласкающие его кожу. – Можете издеваться, но не переходите границы дозволенного, мне не нужна его смерть. – Вот оно что… значит, ты хочешь посадить на привязь брата того самого человека, ради которого предал даже друга? – Сокджин усмехается, проводя языком вдоль губ, явно упиваясь этой расцветающей перед ним историей. – Ты страшный человек, Ферзь, однако, что я получу взамен? Ким закусывает губу, не переставая расплываться в этой отвратительно наглой улыбке, поблескивая предвкушением, сияющим в глазах. И Чон видит, что это все его ловушка, собственными усилиями вырытая яма, в которую Джин заталкивает его, под предлогом взаимной помощи. – Я кладу на свою чашу весов хранение человека, а вот ты… что ты можешь положить на свою сторону? – Что тебе нужно? – Чонгук обводит пристальным взглядом откинувшегося на деревянную спинку стула парня, что в задумчивости вздергивает подбородок. – Ферзь, если я попрошу взамен убить человека, сделаешь это для меня? – Сокджин переводит пугающе металлический взор на Чона, что прикусывает тыльную сторону щеки, ощущая, как тело накрывают морозные мурашки страха. И, от того побледневшего лица и расширенных в ужасе зрачков, что предстают перед Джином, он лишь усмехается, проговорив с садящей улыбкой. – Расслабься, я лишь пошутил. Мы просто заключим договор, в этот раз я помогаю тебе, а потом, ты поможешь мне. Идет? – Вполне. – Чонгук укладывает руки в карманы кожаной куртки, но, прежде чем выйти, он вновь оборачивается на парня, произнося леденящим душу тоном. – Джин, если что-то пойдет не так, сделка будет расторгнута, ты понял? – Я держу обещания, Ферзь, недооценивай мое слово. – Сокджин провожает парня холодным взглядом и, как только фигура Чона исчезает за поверхностью двери, Ким ощущает ту самую страсть, ласкающую его тело от предвкушения.