***
Чонгук опускается в сырой подвал, медленно ступая по прогнившим бетонным ступенькам, с омерзением огибая обшарпанные стены, прикрыв нос тыльной стороной ладони, от едкого запаха пыли и смолы. Каждый сделанный шаг отдавался приглушенным эхо и вздымающимися клубами песка, что покрывали воздух, проникая вглубь легких от каждого вздоха, вслед за кислородом. Пройдя вдоль коридора, Чон останавливается возле единственной двери, дергая ее неустойчивую, пошатывающуюся ручку, с силой надавливая плечом, пока деревянная поверхность со скрежетом не распахивается, являя пропитанное ароматом медных труб помещение. От громкого удара и пронзительного скрипа несмазанных петель, трое сидящих в комнате парней приподнимаются со стульев, недоумевающе оглядывая неожиданного гостя, с повисшим в глазах удивлением. – Кто из вас Ли Суен? – Чон окинул бледным взором заставших парней, что переглянулись между собой, от прозвучавшего имени, в опасении сведя брови к переносице. – Ну я, и что? – Один из незнакомцев нагло вздернул подбородок, огибая стоящего перед ним парня изучающим взглядом. – Я от Шуги,– Чонгук расплылся в язвительной улыбке, заметив, как плечи Суена на мгновение вздрогнули, а лицо покрылось белоснежным покрывалом. – Знакомое имя, не так ли? – Что ему нужно? – Парень судорожно окинул Чона, что медленно проделал путь от дверей к столу, на котором были разбросаны игральные карты и потертые фишки, создающие иллюзию дешевого казино. – Мне казалось, мы с ним обо всем уже договорились. – Убивать людей тоже часть вашего договора? – Чонгук с отвращением подцепил кончиками пальцев хрустальный стакан с бронзовой жидкостью, ощутив омерзительный запах паленого виски. – Так сложно ограбить какой-нибудь ларек ради денег? Пырнуть человека тебе кажется проще? – Шуга обманул меня. – Суен в злости сжимает кулаки, всматриваясь в Чона поблескивающими от страха зрачками. – Он дал срок в полгода, но необходимую сумму попросил намного раньше. Как я могу отдать, чертовы деньги, если у меня их нет!? – Я бы с радостью послушал еще твой скулеж, но мне как-то насрать. – Чонгук делает шаг навстречу к встрепенувшемуся парню, останавливаясь в паре метрах от его фигуры. – Я пришел забрать долг и меня не особо волнует, как именно ты отдашь его, хоть прямо передо мной почку вырезай, – деньги останутся деньгами в любом обличии. – А верные псы Шуги, оказывается еще большие сволочи, чем он сам. – Суен хмыкает, ощущая проскальзывающую вдоль кожи ледяную дорожку из мурашек, от холодного взгляда напротив, что словно просачивается скользкими, узкими нитями сквозь поры, перехватывая дыхательные пути и пробуждая невольное удушье. – Не побоишься, наверное, постучать в дверь самому Дьяволу, если он задолжает. – Интересно, когда ты что-то говоришь, то отдаешь отчет собственным словам? Или же просто дрейфуешь в подсознании? – Чон делает шаг навстречу к парню, заставляя того с тревогой отпрянуть, останавливаясь лишь в паре сантиметрах от бетонной стены. – Говорю в последний раз: либо ты сейчас отдаешь деньги, либо я буду по очереди отстреливать тебе пальцы, Ли Суен, заставив держать твое извивающееся тело твоих, так называемых, «друзей». Чонгук расплылся в удовлетворенной улыбке, скользя мимолетным взглядом вдоль парней, что тут же напрягаются, бросая друг на друга мимолетные переглядывания. Напарники Суена явно не собирались брать на себя чужую вину, и Чон прекрасно это видел в их сияющих презрением глазах, ощущая безграничное наслаждение, от нависшего над ними напряжения. – У меня только половина суммы. – Ли с трудом выдерживает тяжелый взгляд, прожигающий его заживо, с такой скоростью, словно вместо крови, в венах пульсировал бензин. – Дайте мне неделю, и я все верну. Только одну неделю, прошу… – Пять дней. И даже не смей просить больше. – Чон расплывается в ухмылке, огибая взглядом пульсирующие вены, на шее Суена, покрытые смуглой кожей, вдоль которой скользят капли холодного пота. – Но, если денег не будет к назначенному сроку – я тебя убью. Если ты соврешь или мне покажется, что ты врешь – я тебя убью. Если ты попытаешься сбежать – я тебя убью. Тебе, фактически, придется бороться за собственную жизнь, так что, без глупостей. Ты понял меня? Чонгук ловит короткий кивок, провожая парня презрительным взглядом и, разворачиваясь, оставляет после себя лишь сгусток тишины и безмолвия, повисшие вдоль осыпающихся кирпичных стен гнилого подвала. Выходя на улицу, Чон вдыхает порцию сладкого кислорода и, неспешно ступая к собственной машине, парень с упованием глотает воздух, словно бы пытаясь напиться им, после отвратительного привкуса гнили и сырости, въевшиеся в его легкие после омерзительного помещения подвала. Садясь в салон автомобиля, Чонгук выезжает на гладкую поверхность асфальта, опуская стекло до упора и вжимая педаль газа в пол. Каждая клеточка тела уже давно молит о пощаде, расплываясь невыносимой усталостью по капиллярам, но Чон не позволит себе поехать домой, потому что легкие иссушает чувство желания выкурить очередную дозу никотина, окутав тело вуалью дыма. Чонгук сворачивает на шершавую колею, сбавляя скорость и вслушиваясь, как колеса с треском приминают к земле выпирающие камни. Останавливая Порш на заросшей травой дороге, парень выходит из машины, ступая на тянущуюся тропу, неспешно направляясь к перекинутому куполом, через широкую канаву мосту. Знакомая, протоптанная линия выводит Чонгука на открытое пространство пропахшее гнилью и сажей, все с той же сохранившейся в воздухе ностальгией утерянных времен. Подпирая спиной каменную поверхность стены, Чон достает из кармана пачку, вынимая одну сигарету и сжимая ее фильтр подушечками пальцев. Он приходит на это место каждый, чертов, день, продолжая верить в то, что когда-нибудь, встретится с ним здесь, так же, как и той весной, три года назад, выкурив сладкий никотин на двоих. Под ногами все те же погасшие фитильки окурков, сохранившие его след, уже давно слившийся с воздухом. Где-то в пространстве бокового зрения проносится знакомая хрупкая фигура, проскальзывая так быстро и еле уловимо, что Чонгук тут же переводит взгляд в сторону, ловя в сети опустошенных зрачков лишь пустоту. Он продолжает видеть фантомы любимого образа, что скрываются в прозрачной оболочке воздуха, в тени заходящего солнца и отражениях зеркал, бросаясь обезумевшим монстром за каждым прохожим, чьи запястья, лишь слегка на его похожи. В кармане начинает вибрировать телефон и Чон отвлекается от рапсодии душащих воспоминаний, доставая аппарат и снимая звонок, вслушиваясь в хриплый голос Юнги, что звучит невыносимо низко, отдаваясь шумом в трубке. – Как все прошло? – Не плохо, но, думаю, мне еще придется навестить этого Ли Суена, слишком уж плотно наглость и бесстрашие въелись в его плоть. – Чонгук опускает взгляд на, так и не прикуренную сигарету, вертя фильтр между указательным и средним пальцем. – Ясно, тогда приезжай сейчас ко мне, есть одно очень выгодное предложение на завтрашний день. – На завтра? У меня были другие планы, Юн. – Чон, речь идет об отличном шансе, благодаря которому ты сможешь побывать почетным гостем в самом выдающемся Монетном Дворце. – Усмешка Мина проносится тяжелым камнем, что спадает с его губ тяжелым обвалом. – Разве твои планы могут сравниться с этим? – Хм, что же мне выбрать: очередная банкирская чушь или ванна со шлюхой? – Чонгук натягивает паузу, ощущая безумное раздражение, кроющееся в безмолвии по ту сторону трубки. – Дай мне еще время подумать. – Прямо сейчас, я оказываю тебе огромную услугу, Чон Чонгук, так что попробуй представить, что у тебя есть совесть и воспользуйся ею. – Услугу? – Чон хмыкает, опуская голову к сухой земле и погружая их диалог в недолгое молчание. – Гитлер тоже думал, что оказывает Миру услугу. – Что-то не нравится? – Выход есть на всех этажах. – Перестань, Юнги, я знаю, что какой бы последней сволочью не был в твоих глазах, я остаюсь лучшим в своем деле. – Чонгук расплывается в нахальной улыбке, впитывая этот привкус наслаждения, расплывающийся вдоль тела. – Твоему высокомерию давно пора ставить памятник. – Мин делает глубокий вздох, пропитанный утомлением, проговаривая хриплым голосом. – Чтобы через двадцать минут был здесь, Чон, и прошу, не заставляй меня ждать. Юнги сбрасывает звонок и Чонгук лишь досадливо опускает голову к сигарете, что продолжал вертеть в собственных руках. Сжимая мягкое бумажное основание в кулак, парень выбрасывает ее в поток воды, провожая тут же исчезнувший комок в грязной жидкости. Возвращаясь в машину, Чон заводит мотор, провожая глазами любимое пространство и, сдавая назад, выворачивает руль к петле тропы, ведущей на главную дорогу. Он болен вечной тяжестью пустоты: покинут привкусом настоящей, прежней жизни и прошит толстыми узлами изнеможения. На его костяшках пальцев вечные, никогда не сходящие увечья из разбитой кожи, что рвется при каждом ударе о чужую плоть, покрываясь сначала бордовой жидкостью, а затем иссохшей корочкой. Его прежние звезды в черных глазах, потонули в печали и безнадежности, потеряв сияние, словно сгоревшие фонари бескрайних улиц. Выезжая на тянущуюся ленту шоссе, Чонгук огибает пару кварталов, укрытых душным дыханием летних дней. Сильнее надавливая на педаль газа, парень проносится мимо роскошных домов, оставляя позади их изысканные силуэты, ощущая, как тело пробирает чувство бесстрашия, словно за очередным поворотом тебя ждет сама смерть, ради объятий которой ты готов вжать педаль газа в пол и закрыть глаза. Чон останавливает машину возле одного из многочисленных особняков, выходя из автомобиля и оглядывая цокольные, бетонные основания, вальмовую крышу и тянущуюся от входных дверей балюстраду. Поднимаясь по каменным ступеням, Чонгук проходит через деревянную террасу, прямо к входной двери, совсем бесшумно заходя в дом. Помещение встретило парня запахом дорогих духов, сиянием тянущихся вдоль колон серебряных нитей из бриллиантов и приятной прохладой, что словно бы расширяла собой стенки дыхательных путей, позволяя с жадностью наполнять легкие кислородом. Пройдя в широкий зал, Чон застал Юнги сидящего на диване в элегантной позе, с перекинутой одной ногой, на другую и как всегда безмятежным лицом. – Выглядишь так, будто не доживешь до обеда. – Мин ухмыльнулся, окинув представшего в проходе парня, мимолетным взглядом, указав лишь одним кивком головы на свободное кресло. – В последнее время, мне кажется, что я верю в то, чего нет. – Чонгук присаживается на указанное место, удобно устраиваясь на мягкой кожаной поверхности. – Не волнуйся, священники делают это каждый день. – Юнги приподнимает уголки губ в сдержанной улыбке, а затем, откидываясь на спинку дивана, не сводит холодного взгляда с сидящего напротив него парня. – Чон… завтра днем, я еду на открытие Монетного Двора и, изначально, я хотел воспользоваться этим шансом, для личного общения с одним коррупционером. – Мин медленно проводит кончиком языка вдоль губ, на мгновение останавливая незаконченный рассказ, словно бы собирая мысли в единую цепь. – К сожалению, меня слишком поздно обрадовали новостью о том, что буду я там не просто гостем, а законным представителем и спонсором проекта, отчего, мне придется постоянно быть в центре внимания, а это очень сильно нарушает мои планы. – Юнги, ты можешь не растягивать прелюдию? – Чонгук поднимает безразличный взгляд, сбивая парня с неспешного повествования. – Что требуется от меня? – Раз уж не смогу я, переговорами придется заниматься тебе. – Юнги ловит недоумение в глазах напротив, а затем, доставая из кармана телефон, кладет его на середину стола с открытой на экране фотографией. – Мне нужно, чтобы ты пошел туда под фальшивым удостоверением и биографией подпольного врача из Токио, нашел человека по имени Чон Хосок и попытался узнать о нем, как можно больше. – Юнги, за кого ты меня принимаешь? – Чон хмыкает, показывая всем своим видом кипящее недовольство, бросая короткие взгляды на представшее фото молодого парня. – Я не нанимался быть посредником и, тем более, соединительным звеном в твоих делах. – Просто найди его, сыграй один раз в покер или блэк-джек, поговори немного о родословной и бизнесе, а затем, когда игра закончится, попрощайся и уйди, большего от тебя и не требуется. Мин не сводит пристального взгляда с Чонгука, пропитывая помещение неприятным привкусом ожидания. Чон поджимает губы, в явном нежелании принимать это не самое стоящее предложение, вот только, разве же у него есть выбор? – Хорошо, будем, считать я согласился добровольно – принудительно. – Замечательно, я знал, что ты не будешь против. – Юнги хмыкает, наблюдая за тем, как Чон поднимается с кресла собираясь покинуть дом, вот только, Мин не спешит отпускать парня. – И, кстати, предупреждаю сразу: не удивляйся, если во время игры, некоторые гости начнут делать ставки и играть на людей. Чонгук замирает, не успев преодолеть даже метра, к выходу из комнаты. Медленно разворачивая голову к парню, он в изумлении сводит брови к переносице, не скрывая упавшего на глаза шока. – Ты… сейчас шутишь? – Еле сдерживаюсь. – Юнги проговорил холодным тоном, не сводя пронзительного взора с застывшего в ошеломлении Чона. – Куда ты, черт возьми, меня приглашаешь: на скучное мероприятие или сутенерство в чистом виде? – Чонгук усмехается, с ясными нотками злости и недовольства в голосе. – Чон, открытие банка – всего лишь предлог, для отвлечения внимания. Поверь мне, многие придут туда со своей личной сукой, облаченной в самые изысканные вещи, в надежде променять ее на деньги во время какой-нибудь карточной игры. – Мин перекрещивает тонкие, бледные пальцы на коленях, не изменяя своему равнодушному тону. – Люди делают ставки разными способами: фамильными ценностями, деньгами, блядями, с которыми пришли, а так же выписками чеков на автомобили и дома, считая, что все это совершенно равноценно. – Обменять часы на человека? – Чон качает головой, не веря в то, что слышит из чужих малиновых уст. Какой бы мразью, он не считал себя, как бы сильно не падал в бездну, но на подобное никогда бы не согласился. Продавать чью-то жизнь, распоряжаясь ею, словно Бог, для него было настоящим сумасшествием, которое он всегда пытался избегать. – Неужели, люди идут на это самостоятельно? – Ферзь, поверь мне, это не так плохо, как звучит. – Мин ловит на себе металлический взор Чонгука, в котором зрачки – пули в канаве ствола, а каждый взмах ресниц – спущенный курок. – Люди соглашаются вовсе не на оковы пожизненного рабства в виде безвольных кукол, а на алкоголь, наркотики, секс, особняки под миллион долларов, путешествия, золотые аксессуары и самые дорогие машины. И да, Чон… они, действительно, готовы променять свою свободу на такую жизнь. «Разве это жизнь? Всего лишь оставленный от нее след, проданной бесценной свободы за гроши».***
Чонгук возвращается домой в невыносимой усталости, что обнимает его за плечи, наседая тягучей тяжестью. Парень падает на мягкую поверхность кровати, сминая своим изнуренным телом тонкую простынь и, прикрывая глаза, вслушивается в голос повисшей тишины, что поет ему колыбель о дрожащем одиночестве, блуждающим блеклым привидением по этой комнате. Очередной вдох утопает в громком оповещении, отдающимся звоном колокольчика, пришедшего на телефон сообщения. Приоткрывая будто бы свинцовые глаза, Чон вытягивает руку, доставая из кармана мобильник и, поднося его к лицу, парень страдает от яркого света дисплея, слепящего глаза. «Пароль: ты войдешь в историю» Чонгук сводит брови к переносице от выведенных печатных букв сообщения и, в недоумении опуская взгляд, видит чуть ниже оставленную подпись «Ладья». Чон тут же принимает сидячее положение, вновь и вновь проскальзывая взглядом вдоль письма, словно пытаясь отыскать в нем хотя бы одно не достающее слово. Сон остается где-то позади из-за парализовавшего тело смятения, что пожирало тело изнутри, множеством вопросов, на которые, к сожалению, у него не было ответов. Чонгук нажал на вызов номера, но по ту сторону трубки донеслось лишь монотонное: «набранный вами номер не существует, пожалуйста, повторите попытку…», что будто бы разрушил собой всю реальность, оставив в воцарившейся тишине сгусток замешательства и тревоги.